Лекция №2)

В прошлый раз мы говорили о символизме, как об одном из первых декадентских модернистских течений в русской литературе, я говорила, что символизм – это элитарное явление, но очень сложное, со своей эволюцией. И в России пережило оно три этапа: старшие символисты, я их называла, московскую школу возглавлял Валерий Брюсов и именно он подчеркнул эту программную оторванность символистского искусства от реальности. И в своем стихотворении "Юному поэту" говорил (…Первый прими: не живи настоящим, Только грядущее - область поэта. Помни второй: никому не сочувствуй, Сам же себя полюби беспредельно…) И здесь вы видите основы миропонимания символистов – их эгоцентризм, их отказ от отклика на реальность, их субъективизм и их эстетизм. Это всё, что Мережковский называл … и панэстетизмом.

Символизм, который был ярким явлением, сменяющим предшествующую культуру собою, он переживает в начале 900-х годов кризисные явления, несмотря на то, что появляется роман Федора Сологуба «Мелкий бес», который становится очень заметным явлением, его переиздают, о нем говорят, пишут, обсуждают, он действительно оказывает влияние на литературу, о нем спорят. Очень большим успехом пользовались три книги Бальмонта, и тем не менее внутри символизма какие-то происходят дискуссии о кризисе символизма. И это естественно, потому что символизм – замкнутое явление.

Эта замкнутость внутри себя существует и дискутирует, она естественно вызывает потребность в переменах и эти перемены провозглашают младосимволисты – Андрей Белый, Александр Блок, Сергей Соловьев (племянник Владимира Сергеевича Соловьева), Эллис, Балтрушайтис, Вячеслав Иванов. Младосимволисты начинают свое движение со знаменитого письма А. Белого, письма студента-естественника (учился на математическом факультете Московского университета), в котором он говорит о необходимости смены, о неудовлетворенности старшими символистами. О том, что искусство должно становиться жизнетворящим, активно созидающим, т.е. оно не может быть вне жизни. Оно должно вторгаться в жизнь и изменять ее. Конечно, на них очень большое влияние оказывает философия Владимира Сергеевича Соловьева (уже покойного, но они все его последователи), но пожалуй наиболее рубежным между старшими и младшими символистами формирует Блок в статье «Три вопроса» (1908). Мы сегодня будем говорить о Блоке и вы увидите такую странную парадоксальность его судьбы поэтической.

В этой статье Блок говорит, что перед деятелями искусства, перед художниками, творцами вообще должно стоять три вопроса: Что? Зачем? и Как? Он говорит, что современное искусство, т.е. символистское, отвечает только на один вопрос «как», т.е. оно настолько в сфере эстетического, настолько увлечено перепевами, уклонами (как о Бальмонте говорили) формотворчеством, своим выражением в стихии музыки, что оно забывает о тех вопросах, которые искусство обязано, по мнению Блока, решать. Он произносит в этой статье невероятные для того времени, для его среды символистской, слова: "нет искусства без этики, нет искусства без нравственности. Т.е. нет эстетического без этического". Это очень важные слова. Нет эстетики без этики, т.е. Блок утверждает необходимость нравственного содержания в искусстве. И более того, он выдвигает в этой статье очень важную категорию долга, которая для младосимволистов станет обязательной, очень важной категорией. Долг. Старшие символисты приравнивали себя к божественной ипостаси, они считали, что мир подчинен им, что их идеи больше, чем мир. Не просто идея – это больше чем реальность, и первична, но она просто поглощает реальность. А Блок говорит, что "в сознании долга перед народом и обществом, которое его породило, художник может найти единственные силы ритмически идти вперед" (я дословно цитирую). Т.е. поступательное движение художника, искусства, внутренняя его эволюция возможны только в осознании долга и ответственности. Символизм, который утверждает дерзкую безответственность, который абсолютно не различает Бога и дьявола, Блок утверждает эту категорию долга – молодой поэт, только вошедший в литературный круг (ну не только что, но всё-таки он поколение другое: не Мережковского, Гиппиус, Анненкова, Благого?) – и он как бы учит, т.е. он снова возвращается к исконной функции русской литературы – к ее нравственному началу.

У Блока этот (разлом со старым символизмом) выразился в привнесении обязательно в искусство нравственности.
Вяч. Иванов был более философичен, менее общественен, он был "олимпийцем", где-то там, высоко, находящимся на Олимпе искусства, и поэтому он выразил идеологию, философию младосимволизма в более сложных построениях, и более, конечно, на самом деле, интересно. Потому что он выдвинул концепцию, которую младосимволисты разделяли, он говорил, что художник в своем творчестве проходит 3 этапа:

1. Восхождение – в осознании, восприятии всего, что есть вокруг него (и Бога, и мира, и культуры), т.е. это период как бы воспарения, восхождения, обретения Себя, осознание Себя;

2. Нисхождение – (ну естественно, он строил триаду, как всегда все философы строят) та высота, которую художник обретал в понимании мира, Бога, культуры, и всего что есть сущего – он ее должен был отдать, т.е. перенести (или переместить?), передать, воплотить. (но Вячеслав Иванов говорит, что есть 3-я ступень)

3. Самая наиважнейшая ступень, которой умеют достичь единицы, подлинные гении – ХАОС – (это очень сложно воспринять, потому что для нас хаос – это противоположность космосу, в искренности, ясности, вечности. Хаос это стихия, которая разрушительна, в нашем с вами восприятии, но Иванов вкладывал в это слово, тогда эта проблема хаоса и космоса всеми обсуждалась, так же как и проблема дионисийского и аполлонического начала, которую впервые провозгласил Фридрих Ницше в своей фундаментальной программной работе "Рождение трагедии из духа музыки". И для младосимволистов столь же важным было наследие Ницше как и наследие Владимира Соловьева (и кажется они оба в 1900 году умерли). Идея Ницше о сосуществовании и борьбе апполонического (выстроенного, ясного, прозрачного, четкого, правильное, гармоничное) и дионисийского (страстного, стихийного, сметенного, неостановимого, неупорядоченного) – это две стихии, которые всеми художниками этого времени, и особенно, конечно, младосимволистами, постоянно включались эти категории в их размышление. Иванов берет слово "Хаос", как высший этап, который может достичь художник и вкладывает в это слово, в эту ступень, в этот этап очень любопытную интерпретацию – высшим достижением художника является тот момент, когда его произведения, как бы отчуждаясь от его Я, становятся элементом, частицей мирового хаоса. Т.е. когда произведения искусства по сути дела, если логически развивать эту мысль, становятся фактом бытия, фактом реальности. Это по Иванову – высшее достижение художника, когда его произведение больше чем художник оказывается. (Творец создает нас, каждого из нас, и по Вячеславу Иванову высшее достижение художника, когда он достигает этой высоты Творца, бросая в этот мир частичку ее составляющую).

Это во многом совпадает со статьей Белого о «теургии», когда он утверждает, что художник должен быть уподоблен Творцу, что художники – теурги, они творят свой мир. В чем идеальные устремления младосимволистов – в том, что они создадут такое произведение (они были молоды и очень максималистски мыслили), искусство, которое самим фактом своего существования изменит мир, т.е. оно привнесет в мир те великие, светлые, гармонизирующие начала, о которых они мечтают, эстетические в том числе. Вот таковы были младосимволисты, и они преодолевали, конечно, этот эгоцентризм, эту погруженность, пессимистичность часто, игру, которая была у старших символистов. Конечно, они были более привлекательны для публики, потому что они были открыты миру, а те замкнуты внутри себя ("Я - бог таинственного мира, Весь мир в одних моих мечтах"… Сологуб; "я ненавижу человечество, я от него бегу спеша… Бальмонт; мое единое отечество, моя пустынная душа…)

Этот эгоцентризм старших символистов, крайний субъективизм и индивидуализм, конечно, не могли какую-то проторить дорожку от них к читателю, к человечеству. Они были фактом культуры, очень значительным, но таким, действительно, элитарным, надмирным, который был далеко от чаяний кого бы то ни было.

Из младосимволистов мы с вами, станет более понятно, когда мы будем говорить об Андрее Белом на семинаре и о Александре Блоке сегодня. Конечно, ярчайшими представителями были Белый и Блок.

Сегодня поговорим об Александре Блоке и может быть эти все абстрактные вещи, о которых я сказала, вам станут более понятными, особенно, если мы успеем дойти до поэмы "Двенадцать"

\\Александр Александрович Блок родился в 1880 году (ровесник Андрея Белого) 28 ноября и умер 07 августа 1921 года, не дожив до 41 года (а Белый умер в 1934 году; на 13 лет пережил Блока).

С Блоком очень сложно, вы знаете, что к нему очень противоречивое отношение. Для современников он был человеком-эпохой, воплотившим все, что было в культуре Серебряного века. В советский период Блок был одним из очень немногих (рядом с Валерием Брюсовым) представителей культуры Серебряного века, который был официально разрешен, который был издаваем, это было связано с удивительным заблуждением, о котором мы может быть успеем сегодня поговорить, восприятием поэмы «12» в то время, когда она появилась. Она была индульгенцией для Блока для вхождения в советскую литературу. Он был признан. И это обеспечило ему существование в советской литературе, и его издавали. Это парадоксальный факт, но он именно этим является.

Блок такая сложная фигура, по отношению к которой много споров, очень многие поэты, критики, писатели (не его современники, я имею в виду сегодняшнее время, чуть раньше), относятся к Б. очень настороженно. Очень многие критики, не поклонники Блока, находят у него очень слабые стихи, испытывают огромное удовольствие, когда доказывают, что эти стихи плохи. Все это действительно так, у Блока есть и очень слабые стихи.

В то же самое время Даниил Андреев, сын Леонида Николаевича Андреева, философ и поэт, к сожалению очень рано умерший в советское время, он написал философский трактат «Роза мира», где в одной из глав писал о разрушительной силе творчества Блока, о его демонизме, о его таких страстях и таких началах, которые опасны. Впрочем, почти то же говорили и о Лермонтове, считали, что его романтизм, демоническая личность и разрушительно очень действует на читателя всё, что несет в себе поэзия Лермонтова. Эта точка зрения есть, вы должны ее знать, она имеет право на существование. Но, мне кажется, что она крайняя очень.

С Блоком немножко все по-другому. Хотя, стоит признать, что есть и слабые стихи.

Дело в том, что Блок, который родился в дворянской семье, и в семье интеллигентской, нес в себе и на себе черты этой дворянской культуры и он сам впоследствии писал, что он все время пытается преодолеть «бекетовскую культуру» ("бекетовскую, потому что он воспитывался в семье своего деда, ректора Петербургского университета, профессора ботаники Бекетова, ибо его родители: мать уехала от отца, когда Александру Александровичу было 9 месяцев, она сбежала просто; отец Александра Блока был профессором юриспруденции в Варшавском университете, мать вышла за него замуж очень юной девочкой, ей не было еще 18 лет; это был какой-то очень странный брак и человек был очень сложный – отец Александра Блока – Александр Львович Блок, человек с неустойчивой психикой несомненно, с очень большим талантом научным и огромным музыкальным даром; и вот это противоречие, борьба внутренняя науки и музыки в нем она еще больше обостряла такую очень неровную его психику; но вот мать уехала от него и поэтому Блок воспитывался в семье деда, в очень необыкновенной атмосфере, любви; у матери были сестры, все его любили, и бабушка, все они были тружениками: переводчиками, писательницами, не говоря уже о дедушке; поэтому он рос в такой очень гармонизированной среде, но в этой среде, естественно, очень высокой культуры, поэтому он был очень хорошо образован и хорошо воспитан, но впоследствии Блок в своей автобиографии упоминает такой факт, который очень важен в понимании Блока и его эволюции). Он вспоминает, как он с дедушкой, а вы знаете, что для Блока была такая земля обетованная, подмосковное имение его деда в Шахматово (недалеко от современного Солнечногорска), дедушка купил, так же как и Менделеев купил имение недалеко от Шахмотово – Б о блово, а между ними было Тараканово (Любовь Дмитриевна Менделеева и Александр Александрович Блок в 1903 году венчались в таракановской церкви), но он вспоминает, когда он гулял по шахматовской роще (это для него место было святое), он вспоминает, как дедушка, увидев, что мужики тащат из рощи, которая принадлежит Бекетовым лес, но дед снимает шляпу и здоровается с крестьянами шахматовскими, и делает вид, что он не видит этого воровства и очень приветливо с ними здоровается. Это очень важная деталь. Блок вырос в такой атмосфере, в которой было характерно для русской интеллигенции народопоклонство и вот это чувство вины перед народом. И это очень важная интеллигентская черта, очень неправильная на самом деле. Это чувство вины перед народом, который бедствует, а на самом деле все Бекетовы вкалывают (извините), т.е. они очень много работают, и ничего им не достается просто так, всё что у них есть они зарабатывают тяжелым интеллектуальным трудом. А крестьяне – воруют. В этой сцене обозначилась очень важная вещь, Блок уже взрослый понимал, что нужно было сказать этим крестьянам, что вы – воры, и что чужое брать нехорошо. Это очень важный вопрос, который был вопросом того времени, ибо в 1909 году русские философы (Бердяев, Франк, Гершензон, Струве и другие) написали свой знаменитый сборник «Вехи» (который Ленин назвал ренегатским) – статьи о русской интеллигенции (http://www.vehi.net/vehi/). Я считаю, чтобы вы поняли ту ситуацию, которая была в начале века, и вообще, почему у нас революция произошла – этот сборник я бы посоветовала вам прочитать. Сейчас, конечно, неоднократно переиздан, в советское время его называли ренегатским, и мы его знали только по высказываниям Ленина. Там блестящие статьи о русской интеллигенции и ее роли в первой русской революции. Это сборник-предупреждение был, чтобы его русская интеллигенция услышала, и не допустила следующего этапа. Но интеллигенция русская не услышала, она по-прежнему молилась на народ и не называла вещи своими именами. А в общем-то их надо называть своими именами. Да, народ страдает, да народ бедствует. И Блок чувствовал страшную вину все время, ему было стыдно очень. У него есть другие высказывания в дневнике, когда он молодым человеком сидит под яблоней за красиво сервированным, накрытым белой скатертью столом, в Шахматово; утром, завтракают – а через сад идут женщины, которые возвращаются с покоса, т.е. они уже потрудились как следует, и их пыльные лица усталые, тяжелые, они еле передвигают ноги и Блок говорит, что "у меня заноза вошла в сердце", ему стыдно, что он сидит – а они работают. Т.е. это две вещи, они могут существовать одновременно, ему может быть стыдно, но всё равно нужно относиться к тому недостойному, что есть в народе, как к недостойному, а не закрывать на это глаза из чувства своей вины какой-то непонятной. Т.е. здесь обрисовывается нравственный мир Блока и очень сложный путь его. И он выдавливал из себя, как Чехов из себя выдавливал раба, Блок всю свою жизнь выдавливал из себя бекетовскую культуру. Блок хотел узнать жизнь такой, какая она на самом деле, а не такой рафинировано-идеальной и какой-то правильной, как ему внушили с детства. Именно поэтому ему было так трудно, он много ошибок совершил в жизни, когда он поступил в Петербургский университет, в общем-то он не знал реальности. И когда начался страстный его путь метаний, там, перед революцией первой русской, и многих пороков и грехов ужасных, потому что он пытался узнать жизнь. Поэт литовский Мартинкявичус он очень точно сказал, мучаясь загадкой Блока, однажды, что, набредя на одно стихотворение черновое блоковское, он понял, в чем был вектор его движений. Потому что он сказал, что в этом стихотворении Блок писал, как он вырубает на чердаке шахматовского дома, на фронтоне, круглое окно. Блок был очень красивым в юности, очень сильным, очень статным, розовощеким, румяным. Когда Андрей Белый его впервые увидел, он его назвал Алешей Поповичем, т.е. он был очень силён. Он много деревьев сам посадил в Шахматово. И это тоже очень любопытная деталь, важная. Потому что если вы возьмете (иконографию?) Блока (много фотографий сохранилось), вы все видели, какой портрет: черный сюртук, белый воротничок чуть-чуть выглядывающий, откинутые назад волосы, такой статный красавец (ну естественно черно-белая фотография, не видно, что он румяный – поверим современникам). У него была тонкая талия, широкие плечи. Он был очень хорош и могуч. И, буквально, это был студенческий портрет. И потом, уже фотографии конца 900-х годов, а потом фотографии знаменательные в военной форме Блока, а потом уже фотография потрясающая – в последнем доме Блока на Крюковом канале, где он умер, (были если в Петербурге, обязательно сходите в музей Блока) недалеко от Новой Голландии. Именно с балкона этого дома Блок видел тот самый перекресток, на котором «буржуй стоит» – это такое очень странное место. Вы знаете, как живописны петербургские каналы, и вот Крюков канал он не живописен. И дом очень странный. И вот блоковская квартира, там балкончик, и балкончик он как будто один на этом фасаде (балкончик: чугунная вязь, решетки балконные). Но балкон как будто висит. Какая-то неустойчивость. Одна из последних фотографий Блока – когда он стоит с Любовью Дмитриевной на балконе этого дома, своей квартиры на балконе, и первое, что поражает – что они в свои 40 лет выглядят глубоко пожилыми людьми (не только Александр Александрович, но и Любовь Дмитриевна) и кажется, что они над бездной (на этом балкончике), там такая вода еще этого канала (дом очень близко к воде). Совершенно мистический ракурс и мистическая фотография. Так вот Мартинкявичус говорил, что это окно – как бы ключ, потому что он говорит: "весь путь творческий Блока – это путь к обретению, пониманию души народа". От души мира, от божественной Софии, вечной женственности, к пониманию души народа. Это очень правильные и точные слова. И он как бы поднялся на чердак, чтобы увидеть горизонт. Это символический, конечно, образ (высоко стоишь – далеко глядишь). И он хотел слиться с душой народа, понять ее, преодолеть эту отторгнутость, этот разрыв. И это очень глубокое на самом деле видение.

В творчестве Блока он сам в 1916 году произвел периодизацию. Это тоже совершенно невероятный факт. Был формальный повод. Он должен был составлять свою избранную книгу, но он сделал удивительную работу – он сделал периодизацию, которая до сих пор для всех исследователей его творчества является просто абсолютной – никто на нее никогда не посягает – так точно он осознал свой творческий путь. После этого 1916 года он написал очень мало стихов. Т.е. в 16-м году он как будто подводил итоги. Ему было 36 лет. И он был полон замыслов. И у него перед этим было интенсивное творчество. Но потом оно становится всё скромнее и скромнее.

А после 1918 года, после поэмы «12» Блок написал всего 3 стихотворения. За 3 года – 3 стихотворения, да и то они были прямо почти сразу написаны (да и не почти, а именно сразу 2 написаны были): «Скифы», «Зинаиде Николаевне Гиппиус» (потому что она руки ему не подала за поэму "Двенадцать", и он написал стихотворение) и последнее его стихотворение – «Пушкинскому дому». И практически больше стихов он не написал. Он, правда, много писал прозы, дневники, записные книжки, но стихи больше не слагались. И это очень важный факт. Т.е. уже в 1916 году он будто ощущал какой-то конец, конец чего-то, в т.ч. и своего творчества. Он больше не мог быть поэтом, лириком. Лириком, что очень важно, лириком он не мог уже быть.

Он разделил свое творчество, свою лирику на три книги и сказал, что сочинил трилогию вочеловечения, роман в стихах. Это дало исследователям очень важный аргумент, именно определение Блоком своего творчества как Романа в стихах позволило Юрию Николаевичу Тын я нову в 20-е годы, после смерти Блока, сразу же, написать знаменитую статью о Блоке, в которой он и сказал, что героем лирического творчества Блока – является сам Блок. (Он – лирический герой). Так родился термин "лирический герой".До этой статьи термина «лирический герой» в литературоведении и критике не существовало. И возник он именно по отношению к блоковской поэзии. И именно потому, что сам Блок подсказал – роман в стихах. Роман, как эпический жанр – это произведение, где заключена история одного человека, его история, его любовь, его жизнь и всё, что с ним происходило. Поэтому это слово "роман" – ключевое. Т.е. Блок подчеркивает, что его лирика – глубоко лирична, она именно лирике – в ней история его души, он герой собственной поэзии.

И Трилогия вочеловечения – здесь можно с … Мартинкявичусом, действительно, понять эти слова, как попытку соединиться с человечеством, с народом, с душой народной.

Три книги (трилогия состоит из 3-х книг):

Книга первая (ее хронологические границы 1898-1904), когда выходит действительно первая книга стихов Блока «Стихи о прекрасной даме». Но этой книге "Стихи о прекрасной даме" три стихотворных цикла. Сразу вы должны заметить, что Блок писал в основном в жанре стихотворных циклов, это была его любимая форма. Он сочинял вот такие циклы, тематические, интонационно даже, очень единые; давал им обязательно название. В книгу первую "Стихи о прекрасной даме" входят три цикла. Первый цикл стихов, которые он написал, так и называется:

1. Unte Lucem (Антэ Люцэм) – До света – так можно перевести это название.

Потом был цикл:

2. Стихи о Прекрасной Даме

И потом последний цикл, входящий в эту книгу

3. Распутье

Книг первая, ее основная интонация и тема – это мистические чаяния, она абсолютно символистская книга. Блок восхищен символистами, он подражает им. Итак, это книга мистических ожиданий. Эта книга о вечной женственности, о божественной душе, о душе мира, которая придет на землю (по мнению Блока) и которая спасет мир. При этом книга парадоксальной была и цикл был парадоксальным, потому что когда Блок писал эти стихи – он был влюблен в Л.Д. Менделееву, т.е. как бы создавался роман. Но ужас в том, что его любовь была очень странной. Она была вся подчинена его ожиданию вечной жены, она была вся подчинена этому божественному идеалу, который в этой книге стихов у него реализуется в образах – Вечная жена, Ты, Ясная, Светлая, Царица (он по-разному ее называет), Прекрасная Дама – все эти именования они относятся к этому образу вечной жены. Т.е. он говорит о том, что должно снизойти на землю неземное существо божественной чистоты и красоты и спасительной силы, а влюблен в земную женщину. И вот эти стихи очень многие восприняли как влюбленные стихи, и Блок страшно оскорбился. Потому что очень высокий градус эмоций.

Главное настроение этой книги, главный мотив этой книги – это ожидание, почти во всех стихах вы будете видеть даже прямое движение навстречу: "предчувствую тебя, года проходят мимо, все в облике твоем, предчувствую тебя, отворяются двери, там мерцанье…"– всё время движение куда-то "стану я в утро туманное…" – опять "я иду, ты ль восходишь на крыльцо…". Но это не земная женщина – земная женщина "входит на крыльцо", а у него "восходит на крыльцо". Потом, например:

"Вхожу я в темные храмы, Совершаю бедный обряд. Там жду я Прекрасной Дамы В мерцаньи красных лампад. В тени у высокой колонны Дрожу от скрипа дверей." Это стихотворение, пожалуй, больше всего передает парадоксальность этой книги. Посмотрите, что он делает: "Вхожу я в темные храм ы " – это означает, что это движении лишено конкретности, он не в храм идет. А дело в том, что окружение Блока знало, что он встречается с Л.Д. Менделеевой в Казанском соборе. И поэтому эта фраза была такая двойственная. Но он пишет, не в "храм" я вхожу, а в "храмы. И это означает некий ритуал, некий обряд, внутренний (а не реальный). И дальше такое парадоксальное:

"В тени у высокой колонны Дрожу от скрипа дверей". Блок он противоречив очень в этой книге, у него земное и небесное соединяются. Потому что "ждать Прекрасной Дамы" и "дрожать от скрипа дверей" – это 2 вещи несовместные. Потому что Прекрасная Дама, божественная душа мира, она не в дверь войдет – дверь не должна скрипнуть, а если и в дверь, то дверь не будет скрипеть. Т.е. он психологизирует лирику свою, передавая очень точно мотив ожидания. Потому что, когда человек ждет кого-то, чего-то, у него так всё напряжено, восприятие, что он действительно дрожит от каждого скрипа и шороха. Т.е. это очень точное психологическое такое наблюдение, но оно наложено на такое мистическое чаяние, поэтому получается такая противоречивость – книгу называют любовной, а он утверждает, что она о вечной душе, о божественной мудрости, вечной женственности, которая единственная ему нужна.

Это искажает уродливо, очень уродливыми, совершенно патологическими делает его отношения с Менделеевой, потому что он ее называет вечной женой, они муж и жена, но их отношения абсолютно целомудренны. В конце-концов возникает любовный треугольник. Андрей Белый влюбляется в Менделееву, чуть не стреляются Блок и Белый. Менделеева уезжает от Блока, становится актрисой, ездит по России под псевдонимом Басаргин а; возвращается к Блоку в Шахматого, привозит ему своего сына, и Блок очень счастлив, это какое-то воссоединение, он очень трепетно относится к этому ребенку, но вот к несчастью ребенок умирает. Может быть этот ребенок и выправил всю жизнь Блока и Менделеевой, но к сожалению он умер. Очень сложный клубок, когда эта умозрительность, идейность, увлеченность символизмом она как бы в жизнь выходит и уродует ее, искажает и делает нелепой.

Но это не изменяет силы первой книги стихов Блока, в которой очень возвышенные стихи, интонации, в которой торжествует белый цвет, цвет лазури, золота.

В это же время Андрей Белый выпустит книгу, которую назовет «Золото в лазури» - эти 2 цвета (золото и лазурь) они становятся для Блока и Белого главными цветовыми решениями этой возвышенной темой – устремленности от мира к спасительной духовной ипостаси, к спасительной духовной сущности..

При этом у Блока это движение от земли к небу становится просто определяющим всю его лирику.

Но Книга вторая, (хронологические рамки: 1904-1907) – (итак, книга первая – мистическая, о вечной женственности) – самая противоречивая, самая напряженная книга из всех лирики Блока – Книга страстей, и он не скрывает этого. Это книга страстей, книга пороков, вихрей, действительно книга дионисийской стихии (от аполлонической чистоты образа вечной женственности он бросается в прямую ее противоположность – в дионисийскую страсть). При этом страсть для него не только стихия, это не только любовная страсть, это не только опьянение (тут очень важное место занимает алкоголь), но это и стихия народного состояния. Он как бы вливается, он чувствует, что бунт близок, что революция впереди и хочет раствориться – он отчуждается от своего Я. В первой книге было Я и Она (вечная жена) и лирический герой был рыцарем, отроком, отшельником, он стремился к даме, или вечной жене. А здесь лирический герой становится современником поэта, это сегодняшний человек, который погружен в ту реальность, которая вокруг него клубится вот такими страстями. И одна из важнейших черт этой второй книги – ее урбанизм. Это книга, в которой приходит мотив города, городской цивилизации, абсолютно дионисийской по своей стихийности и страстности. На Блока повлияла не только общая напряженная жизнь, предчувствие революции, ощущение готовности народа к бунту, но и повлиял Валерий Брюсов и его книга Урби эт Орби –«Городу и миру» – книга таких урбанистских стихов. Ну он на всех, Брюсов, повлиял.

В этой книге вы будете видеть совершенно другую интонацию, для него здесь стихия, которую он воспевает – это воплощенная уже, реализованная душа мира, которая от своей возвышенности ушла, а превратилась вот в этот, в какой-то вихрь, сметающий все на своем пути.

У него появляются стихи, которые совершенно не похожи на эту напряженную лиричность первой книги его стихов.

Циклы второй книги:

1. Город

2. Снежная маска (цикл, посвященный актрисе Наталье Волоховой, в которую он был влюблен, роман у него с ней был, и он называл ее "языческой Мадонной")

3. Фаина

4. Вольные мысли (переводный? цикл)

В цикле «Город» ключевыми являются стихи (вы сразу почувствуете действительно дионисийский слог): "Вечность бросила в город Оловянный закат. Край небесный распорот, Переулки гудят. Всё бессилье гаданья

У меня на плечах. В окнах фабрик - преданья О разгульных ночах. Оловянные кровли - Всем безумным приют. В этот город торговли Небеса не сойдут. Этот воздух так гулок, Так заманчив обман. Уводи, переулок, В дымно-сизый туман…". Очень характерное стихотворение, там была чистота и греза, а здесь диссонанс и резкость, звук и запах металла, даже – оловянные кровли, вечность бросила в город, оловянный закат. Закат становится оловянным. Город лишает человека и мир какой-то одухотворенности. И обратите внимание, здесь очень интересное жизненное пространство, которое становится – там всегда был простор, движение к чему-то, в первой книге, все время что-то отворяется, а здесь лабиринт – переулки, дымно-сизый туман, обман, заманчив обман – он играет этими созвучиями, чтобы показать привлекательную силу для него страстей, иллюзий и обманов. Палитра цветовая меняется, присутствуют грязно-красные, сизые, серые тона – т.е. город лишен какой-либо одухотворенности и возвышенности. Все отдано стихии. Эта стихия не только общего, т.е. народного, всеобщего состояния, но и личного, он себя не отделяет, он не возвышается над этим, напротив – он внутри этого. Поэтому он и пишет "Май жестокий с белыми ночами! Вечный стук в ворота: выходи! Голубая дымка за плечами, Неизвестность, гибель впереди! Женщины с безумными очами, С вечно смятой розой на груди!-

Пробудись! Пронзи меня мечами, От страстей моих освободи! Хорошо в лугу широком кругом В хороводе пламенном пройти, Пить вино, смеяться с милым другом И венки узорные плести, Раздарить цветы чужим подругам, Страстью, грустью, счастьем изойти," – но вдруг в конце стихотворения у него появляется интересное двустишье: "Но достойней за тяжелым плугом В свежих росах поутру идти!" Т.е. он очень искренний поэт, беспощадный не только к порокам мира, но и к себе. Он говорит, что он там, в этой цыганщине, в этих страстях безумных, и он хорошо понимает, что истины в другом "Но достойней за тяжелым плугом в свежих росах поутру идти". Но сейчас для него этот путь закрыт, потому что он в вихре этих страстей.

Программным стихотворением в этом цикле "Город" и в книге второй является стихотворение «Незнакомка», написанное в 1906 году. Незнакомка – ключевой образ для Блока, у него есть пьеса "Незнакомка". Это стихотворение, я надеюсь, вы очень хорошо знаете, но очень коротко я бы хотела на нем остановиться.

В нем как раз обращает на себя внимание соединение, будто оно написано по заказу, в первой части – его вторая книга, а во второй части – он возвращается как бы к идеалу, к символике, книге первой, к своему символистскому началу. И это очень любопытно.

Первая часть начинается с очень резких строчек.

"По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины

И раздается женский визг,

А в небе, ко всему приученный

Бессмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной

Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

"In vino veritas!" кричат.

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине."

Это очень характерное стихотворение для этого цикла, в котором вы видите раздражающий звуково-зрительный ряд: все эти визги, плачи: скрипы. И опять пространство очень интересное. Лабиринт, снова канавы, переулки – простора нет, душе некуда деться, она замкнута, она заперта в этих лабиринтах. Т.е. Блок дает картину общества потребления, общества, которое живет удовольствиями, которое уже перешло какую-то грань допустимой пошлости. Поэтому у него такая оппозиция образа Луны и кренделя булочной. И вообще, если вы внимательно проанализируете (сейчас некогда), то увидите, что он как бы в каждой строфе он переосмысляет традиционную картину поэтического мира: озеро, аллеи, дети – все это у него гротескно снижается и переосмысляется, всё это отвратительным оказывается – мир перевернутый. Ну и естественно, что ему хочется бежать от этого. И поэтому он говорит: "и каждый вечер друг единственный, в моем стакане отражен…in vino veritas кричат". Вот вам мир, в котором живет человек. И вдруг снова. Заметили, что здесь несколько строф начинаются с одного и того же слова "и каждый вечер в час назначенный".

Во второй части он проводит эксперимент, т.е. является она – незнакомка, как отголосок той Прекрасной Дамы, но она непонятно земное или небесное, она вроде бы и духами дышит, и туманами. Эти строчки, с удвоенными "н" (схваченный, назначенный, склоненный) они делают стих необыкновенно музыкальным, исчезает эта резкость, диссонанс, уничтожается гротеск, снова греза, красота, спасительная, которая открывает горизонт – "и вижу берег очарованный и очарованную даль". Т.е. там лабиринт – а здесь даль. Понятно, о чем стихотворение: этот мир безобразен, а моя мечта, мой идеал, мой символ – прекрасен.

Вот смысл этого противопоставления. И многие критики и исследователи Блока тогда, и сегодняшние исследователи Блока говорили о том, что Блок здесь романтик, он демонстрирует такое романтическое двоемирие – он создает возвышенный идеал и дает картину безумного, погрязшего в грехе, разврате и пошлости мира. Но не обращают внимание на последнюю строфу, которая очень важна. "В моей душе лежит сокровище…истина в вине". Эта концовка очень интересная. И она, конечно, не позволяет на самом деле считать Блока романтиком или неоромантиком, т.к. в этой концовке он по сути дела говорит, что оба эти мира – есть часть его, для романтика не должный мир не существует, он в идеальном живет, а Блок говорит, что и тот и другой – это его питательная среда, и тот и другой – это часть его, они неразрывны. Т.е. он как действительно художник 20 века очень драматично показывает противоречивость своей собственной природы, и невозможность отказаться ни от того, ни от другого. Они в едином, в нем торжествуют и они диктуют всё, эта борьба двух начал – она и есть истина по Блоку в этом стихотворении.

Итак, вторая книга – это книга двойничества, донжуанства, пародий, обвинений, раскаяний, страстей, измен – всё. Это такая человеческая книга. Первая – это действительно мистические мечты, вторая – это безумие человеческой жизни во всех ее противоречиях. Но Блок всё равно пробирается к очень важному для себя и там прозвучала строчка "но достойней за тяжелым плугом…" – и действительно, в книге третьей =.

Третья книга (хронологические границы (1907) 1908-1916) – можно прямо сказать, что это вершинное произведение Блока, и в эту книгу, как он сам ее назвал, входят такие циклы как (один шедевр на другом, что называется):

1. Родина

2. Ямбы (просто шедевры, я бы сказала, тут каждый цикл–это шедевр)

3. Итальянские стихи

4. Кармен (любовный цикл, блистательный просто)

5. "Возмездие" поэма туда входит, в эту книгу третью

Т.е. это очень зрелого толка творчество, и ядром этой книги является цикл «Родина» (это огромный цикл, в нем 24 стихотворения). И можно сказать, что в этом цикле Блок становится подлинно гражданским поэтом, при этом его гражданственность лишена какой-либо публицистичности, которая, положим, была свойственна Маяковскому в это же время, лишена пафосности, она совершенно иного толка, философического я бы сказала. И он очень внимательно откликается и на современность и очень глубоко вникает в историю. Был такой литературовед Георгий Буковский, который говорил о том, что в 1947 (?) году он написал статью, она была, правда, опубликована только в 80-м году, она была к вопросу о творческом методе Блока. Эта статья очень важная в понимании Блока. Вообще, по-настоящему Блока начали печатать, честно говоря, только после 1980 года, вот, 100-летие Блока праздновали и тогда в научный оборот пришло очень много новых источников. Например, в частности, переписка Блока и его жены, переписка Блока и Андрея Белого. В научный оборот вошли очень важные статьи, которые были написаны прежде, и вот в частности статья Буковского. Статья эта интересная, потому что Буковский говорит, ведь Блока воспринимали как в советский период нашей истории – его считали (декадентом), поэтом, который преодолел символизм, и художником, который пришел к народу. Вот так его условно принимали. К правде народной пришел, к такой советской, социалистической правде. А Буковский говорит, что Блок – гениальный поэт и масштаб его творчества не может исчерпываться или определяться средой, которая его породила и фактами его биографии. Потому что так отличали Блока. Вот он влюбился в Дельмас (Любовь Андреева-Дельмас??) – написал цикл "Кармен". Роман с Волоховой – вот вам цикл "Снежная маска". Любовь к Любови Дмитриевне – вот вам "Стихи о Прекрасной Даме" и т.д. Т.е. вот таким путем исследователи шли. А Буковский говорит, что творчество Блока опирается на всю историю и культуру России, т.е. что он глубоко корнями уходит в такие очень пласты важные, исторические. И действительно это так. Но, прежде чем мы перейдем к характеристике третьей книги, я хочу обратить ваше внимание на одно очень важное стихотворение, которое много нам скажет о творческой эволюции Блока и вообще о масштабе его дарования.

В 1905 году Александр Блок пишет одно стихотворение, которое ни к какому циклу не относится: «Девушка пела в церковном хоре», оно входит в его вторую книгу.

Стихотворение, которое он любил читать. Т.е. он выступать страшно не любил, публично читать стихи не любил. Но, когда у него не было выхода, и он должен был читать – он читал это стихотворение. Анна Андреевна Ахматова оставила в своих воспоминаниях свои впечатления от чтения Блока. И говорила о том, что ее поразил, но она очень высоко ценила Блока, и преклонялась перед его талантом, особенно тогда, в 1905, она была совсем молоденькой, ей было 16 лет, ну, правда, она позже слышала это стихотворение. И она говорит о том, что он читал – это был какой-то невероятный гул, в котором слышалась вибрация его души. Это, действительно, очень точное восприятие поэзии. Потому что что такое поэзия – это не слова и не образы, на самом деле, а это вот та вибрация души художника, которая находит единственное слово и образ, которые нас волнуют. Лирика, это действительно явление, которое апеллирует к нашим эмоциям, к нашим чувствам.

И вот Блок пишет стихотворение, которое является необычайно важным для него, для нашего понимания его творчества тоже является очень важным. В нем 4 строфы. Оно конечно привлекает внимание исследователей, очень пристальное. Есть знаменитая статья Романа Якобсона (кто Блоком интересуется) об этом стихотворении, в которой есть анализ этого стихотворения. Но Роман Якобсон представитель формальной школы литературоведения, поэтому у него такой формалистический анализ, он очень интересный, но я считаю, что стихотворение может быть интерпретировано и по-другому. Итак, в этом стихотворении он пишет, оно из 4 строф:

"Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у Царских Врат,

Причастный Тайнам,- плакал ребенок

О том, что никто не придет назад."

Послушайте, какие здесь аллитерации во второй строфе звука "л" – последняя строчка это просто невероятная гармония. Дело все в том, что в первой строфе он дает нам героиню этого стихотворения, творца, которая поет о том, что самым драматичным является в жизни. Человек, который чувствует душевную чужбину, т.е. не в ладу с самим собой. О людях, которые уходят в неизведанные дали и не знают, вернутся ли они на берег (корабли уходящие в море). А можно этот образ воспринимать как вообще человека, как странника в мироздании. Почему он пришел – как Леонид Андреев говорил? "Он пришел ниоткуда и уйдет в никуда. Невидимый, незнаемый, неслышимый никем". Примерно в это же время Леонид Андреев напишет о том, что такое человек. Он приходит неизвестно откуда, его рождение случайно, и он уходит невидимый, незнаемый никем. А Блок говорит именно об этом, о том, что человек действительно – вот мы и космос, а потом мы куда-то уходим. Куда мы уходим, почему мы рождаемся? И девушка об этом поет. И она поет о всех забывших радость свою, т.е. о тех, кто страдает. И дальше, во второй строфе, он уже говорит не о том, как бы, что является темой стихотворения, а он говорит о том, как она поет. И перед нами уже не девушка, а то, что она творит, т.е. само пение, которое он передает блистательно, с помощью этой аллитерации, вот это чудо ее голоса, одухотворенного состраданием. И третья строфа "И всем казалось, что радость будет…". Т.е. получается, для наших поэтов – Беранже, с его знаменитыми словами – честь безумцам, которые навеют человечеству сон золотой, – вот как бы искусство оно спасительной силой является и оно действительно успокаивает, оно разрешает противоречия. Оно божественно по своей природе и оно поэтому прекрасно. И вдруг Блок дает 4-ю строфу – "И голос был сладок…". Вот эта концовка, она потрясающая. Даже невероятно представить, как Блок мог к этому прийти, потому что он в плену красоты на самом деле, он понимает, чего он стоит, и он создает прекрасный стих – и вдруг он в конце разрушает все, чего он достиг! Потому что он говорит "и голос был сладок, и луч был …" Вы замечаете, что он дважды повторяет союз "и", как утвердительный союз, подтверждающий подлинность творящего этого голоса, подлинность красоты, которую она творит. Она не фальшивит, она не лукавит. Она такова, какова она есть. И дальше снова "и" – "И только высоко …". "И", которое уже имеет значение не утвердительное, не соединительное, присоединительное – а противительное = " Но только высоко у Царских Врат…". Т.е. по сути дела в последней строфе он утверждает, что искусство бессильно по сравнению с той тайной, которая есть Создатель, что все начала и концы находятся у Бога, а не у художника; и только в дерзости своей художник может полагать, что он что-то значит на этой земле. Т.е. это какое-то магическое стихотворение, в котором на интуитивном уровне Блок показывает свою вторичность перед силой Создателя, и увлеченность, одновременно, этим искусством.

И поэтому в третий период реализуются какие-то его очень интересные уже намечающиеся в нем начала. В частности, в цикле "Родина" он создает свой знаменитый цикл "На поле Куликовом", в котором 5 стихотворений, он входит в большой цикл "Родина". Он его издает отдельным изданием и считает это очень важным для себя произведением. Действительно, это грандиозного уровня творение это стихотворение, потому что в этом цикле Блок максимально приближается (и мы к нему вернемся, к этому циклу, с вами) к тому, к пониманию того, что есть русский народ, что есть Россия, что есть ее история. И показывает это триединство и восприятие России в ее прошлом, настоящем и будущем. Т.е. это очень серьезное произведение, и мы вернемся к нему, когда будем говорить о литературе 20-х годов, потому что там эта блоковская идея очень серьезным образом откликнется. Дело в том, что здесь Блок говорит об особой роли, о такой мессианской роли России и о ее духовном максимализме. Причем в этом цикле на самом деле Блок не выносит этому оценки "хорошо это или плохо". Он просто говорит о том, что Русь страна духовного максимализма. Этот цикл удивительно сопряжен с контекстом времени. Потому что почти в это время Бердяев писал о России и о (задатках?) ее пространства.Что есть пространство для России, вот наша огромность, о которой мы сейчас размышляем и говорим даже. Что такое нам эта огромность дала, вот эта грандиозность наших границ и пространств? У нас столько земли, что не знаем, куда ее девать. У нас столько земли, что у нас Сибирь не освоена, и т.д. Вот это благо для нас или наоборот, это наш крест? Бердяев и другие философы об этом говорили, Георгий Шпет об этом говорил. И об этом размышляет Блок. Но Блок здесь, в этих стихах, он обращается к истории Куликовской битвы, к 1380 году. И здесь он опять символист, который берет такое событие, которое по самой своей природе является символическим, знаковым. Потому что, как вы знаете (не буду я вас учить истории, вы ее уже сдали) это событие, которое не спасло от ига (еще 100 лет почти иго довлело над Русью), а тем не менее ему придают невероятное значение, как началу освобождения, как. Потому что действительно, Куликовская битва была знаком объединения, пробуждения нового уровня самосознания, была проявлением проснувшегося достоинства в русском человеке, который больше не хотел быть рабом, хотел освобождения. Блок так это воспринимает, и поэтому он говорит о том, что Русь – могучая страна, Русь – страна, которая спасла Европу, потому что "наш путь – стрелой татарской древней воли пронзил нам грудь…".

Река раскинулась. Течет, грустит лениво

И моет берега.

Над скудной глиной желтого обрыва

В степи грустят стога.

О, Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь!

Наш путь - стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной -

В твоей тоске, о, Русь!

И даже мглы - ночной и зарубежной -

Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами

Степную даль.

В степном дыму блеснет святое знамя

И ханской сабли сталь...

И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль...

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль...

И нет конца! Мелькают версты, кручи...

Останови!

Идут, идут испуганные тучи,

Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь...

Покоя нет! Степная кобылица

Несется вскачь!

Грудь была ранена монголо-татарским нашествием, но Русь спасла Европу, она заслонила собой Европу и тем спасла ее от нашествия кочевников. И в этом стихотворении Блок говорит о том, он показывает, вот "река раскинулась, течет, грустит лениво … стога". Потрясающие ведь строчки, которые говорят о том, что Русь невероятная, огромная, бесконечная страна. А вот вы знаете, между прочим, вначале он создал такую строку "река раскинулась, течет, грустит лениво и круты берега, а там, над желтой глиною обрыва грустят стога". Вот понимаете, как он изменил строку, и она совершенно приобрела другое, более монументальное звучание. Услышали? "река раскинулась, течет, грустит лениво и моет берега", а вначале было "река раскинулась, течет, грустит лениво и круты берега". Во-первых "круто" это что-то такое, не в этом ряду. А во-вторых, когда он дает "течет, грустит лениво и моет берега", то такие однородные сказуемые они действительно создают ощущения пространства. И там есть еще одно очень важное место, когда он описывает Куликовскую битву: "Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами степную даль. В степном дыму блеснет святое знамя и ханской сабли сталь". Гениальная строка, в которой он говорит о том, что спасло на Куликовской битве – духовная сила, вот этот духовный максимализм русских людей, потому что "святое знамя", и потому что не остановятся – "Пусть ночь.", точка, такая динамика – "Домчимся.", точка, "Озарим кострами степную даль…" – т.е."ради будущего мы выступили сегодня" – думают воины Дмитрия Донского. И дальше, смотрите – "святое знамя" с одной стороны, со стороны русских, а со стороны Мамая – "и ханской сабли сталь". Вы чувствуете, какая строчка? Какая здесь аллитерация этих скрежещущих звуков "х", "с", "т", когда мы чувствуем вот этот скрежет оружия? Т.е. что в Куликовской битве сталкивается: духовное и материальное. По Блоку – победа всегда за духовным началом. И поэтому он дальше пишет: "и вечный бой, покой нам только снится, …степная кобылица несется вскачь". (далее следует рассказ, как преподаватель ездила на конференцию в Сарово, как их везли в Арзамас; про плоскую без лесов Нижегородскую землю, и поля, и Диреево??, и поля, и необъятное пространство)

Дата добавления: 2014-01-15