Социализм и рабочее движение

Охватившая Европу тяга к социалистическим идеям в разных вариантах не могла обойти Великобританию. Внимание к социализму усилилось на рубеже 70-80-х годов, когда великая депрессия больно ударила по трудящимся, а реформаторский потенциал старой гвардии Гладстона и Дизраэли был истощен. Укоренившаяся в Англии политическая культура исключала популярность идей революционной направленности, хотя К. Маркс и Ф. Энгельс опирались на анализ, прежде всего явлений британского капитализма, а сами они прожили большую часть жизни в Англии и немало делали для распространения своих взглядов.

Возникшая в 1884 г. Социал-демократическая федерация (СДФ) объявила, что разделяет идеи Маркса, клеймила язвы капитализма, неустанно пропагандировала его свержение, разоблачала в своей газете «Джастис» («Справедливость») «потогонную систему на предприятиях и трущобы, зловонные лачуги, в которых задыхаются рабочие, фабрики, где их отравляют». Но СДФ страдала догматизмом в теории и сектантством в тактике. «Нищета революционна сама по себе», — провозглашал ее лидер Г. М. Гайндман. Общество считалось уже подготовленным к революции, и СДФ ожидала толчка к ее свершению. Гайндман намечал даже дату, приурочивая ее к столетию Французской революции 1789г. Отсюда следовало пренебрежительное отношение к профсоюзам, копавшимся вокруг «мелочной» прибавки какого-то шиллинга к зарплате, недооценка организационной работы, отрицание парламентского пути переустройства общества и презрение к реформаторской деятельности. Все это отрезало СДФ от масс, и она оставалась узкой группой революционно настроенных интеллигентов.

В том же 1884 г. двенадцать молодых людей основали общество, назвав его фабианским в честь римского полководца Фабия Кунктатора (Медлителя), который прибег в войне против карфагенского вождя Ганнибала к стратегии выжидания и истощения. Провозгласив свою приверженность социализму, фабианцы мыслили достижение цели только в ходе эволюции. Общество превратилось в своего рода мозговой центр к британского реформистского социализма.

Среди фабианцев первого поколения — блестящие теоретики тред-юнионизма супруги Сидней и Беатриса Вебб, знаменитый драматург Джордж Бернард Шоу и писатель-фантаст Герберт Уэллс. Они наладили выпуск памфлетов, в которых разоблачали пороки существующего строя, кричащую роскошь одних и вопиющую нищету других. Апеллируя к нравственности, фабианцы доказывали, что чрезмерное богатство, достигнутое за счет лишения «низов» самого необходимо аморально. В «Трактате для миллионеров» Б. Шоу писал о бессмысленности обладания толстым кошельком: его владелец не может посетить два спектакля в один вечер, надеть на себя пару костюмов и съесть за обедом больше своего дворецкого.

Острие фабианской критики было направлено против землевладельцев, взимавших обильную дань с каждого домовладельца и квартиросъемщика: предприниматель, купец, ремесленник страдают от произвола монополистов-лендлордов, присваивателей ренты, в такой же степени, как и рабочие. В обществе, по воззрениям фабианцев, основная борьба идет не между трудом и капиталом, а между подавляющим большинством населения и горсткой присваивателей ренты. Свою задачу они усматривали в распространении выдвинутых ими идей, «пропитывании» ими обществ, с тем чтобы люди убедились, что могут обойтись без лендлордов и капиталистов и сами управлять страной.

Система взглядов фабианцев получила название муниципального социализма. Всякий переход собственности к государству или муниципалитету они считали явлением социалистическим, полагая, что демократически настроенный и усвоивший их взгляды избиратель использует местные органы власти, чтобы взять под свой контроль не только снабжение газом и водой, но и жилищное строительство, а затем и производство потребительских товаров. В конкуренции с частным капиталом все преимущества будут на стороне городского управления: строительство домов, проведение дорог, сооружение трамвайных линий, снабжение энергией следует осуществлять так, чтобы муниципальные предприятия оказывались в наиболее благоприятном положении. Постепенно земля и промышленность всего города перейдут под действием экономических сил к муниципалитетам, и таким образом проблема социализации будет решена.

Способствуя распространению идей реформистского социализма, фабианское общество завоевало немало мест в городских управлениях, развернув в них полезную работу по улучшению участи обездоленных. Но оно продолжало оставаться организацией интеллектуальной элиты, насчитывая несколько сотен человек.

Между тем великая депрессия привела в движение массы дотоле апатичных неквалифицированных рабочих, в профсоюзах, не состоявших и не пользовавшихся благами социального законодательства. Очагом острого недовольства стала «страна доков» — тянувшиеся на десятки километров в Лондоне вдоль Темзы пристани и причалы с окружающей их сетью узеньких улочек, застроенных домами трущобного типа. Сюда стекались со всей Англии лишившиеся куска хлеба батраки и строители, газовщики и маляры, разорившиеся ирландские крестьяне, опустившиеся клерки и отставные солдаты. Лишь трети из них удавалось обрести в доках постоянную работу; остальные каждое утро скапливались у пристаней в ожидании, когда появятся подрядчики с жетонами в руках. Толпа устремлялась к ним, в давке, порой переходившей в драку, «счастливчики», заполучив жетон, устремлялись на суда, чтобы вечером получить расчет и с утра выйти опять «на дежурство». Случалось и хуже: предприниматели не желали предоставлять грузчикам перерыв на обед; поэтому перед обедом их «рассчитывали», а после — «нанимали» вновь. И за такой труд полагалось максимум 6 пенсов в час днем и 8 — ночью.

В августе 1889 г. терпению этих париев пришел конец, и разразилась «великая стачка докеров». Требования были скромными и специфическими: оплата — не ниже указанной здесь, найм — не менее чем на 4 часа, отказ от системы подряда. Когда же хозяева попытались нанять штрейкбрехеров, к забастовке присоединились даже стивдоры — обеспеченные постоянной работой и охваченные профсоюзом умельцы и здоровяки, занимавшиеся размещением грузов на судах, что требовало немалой силы и сноровки. Прочие докеры почтительно именовали их «королями». В забастовку втянулись окрестные предприятия — всего число ее участников достигло ста тысяч. Ежедневно собирались многолюдные митинги, а по воскресениям устраивались шествия по центральным улицам Лондона в Гайд-парк. Впереди шли знаменосцы союзов и обществ, примкнувших к стачке, отряд барабанщиков, вслед за ним – длинная колонна манифестантов с десятком оркестров. Проплывали аллегорические картины: худенькие ребятишки докеров и пухлые, расфранченные дети «потовыжимателей», плакаты с надписью: «Никакой квартплаты в Ист-Энде, пока докер не получит свой шестипенсовик!» Отказ предпринимателей принять выдвинутые требования был воспринят на митинге как «вопль вампиров в человеческом образе, выражение чувств Джека Потрошителя от финансов».

Биение пульса самого крупного в мире порта прекратилось: газеты отметили как событие появление на пристанях… двух повозок. Подъезды железнодорожных путей были забиты разгруженными товарными вагонами. Возникла угроза погружения Лондона во тьму — на газовые заводы перестал поступать уголь. В порту и трюмах судов-рефрижераторов скопилось сто тысяч бараньих туш. И предприниматели сдались, удовлетворив основные требования бастовавших.

Но не это было главным итогом забастовки. Она встряхнула пролетариат, вселила в него веру в свои силы, дала толчок «новому юнионизму». В профсоюзы потянулись малооплачиваемые, неквалифицированные рабочие, которым до той поры ничего или почти ничего не перепадало от либеральных благ, настроенные гораздо более решительно, чем обеспеченная верхушка. Волна организации охватила портовиков, транспортников, швейников, электриков. Новые профсоюзы распахнули свои двери перед ирландцами, объединения докеров, моряков и некоторые другие охватывали оба острова. Громадная их численность затрудняла достижение компромисса с предпринимателями обычным путем, т. е. повышением зарплаты, почтения к теням Гладстона и Дизраэли они не питали, стагнация, наступившая после ухода двух этих лидеров с политической арены в реформаторской деятельности правительства, побуждала их искать выход не в объятиях либеральных и консервативных покровителей. Именно «новые юнионы» стали колыбелью независимого рабочего представительства в парламенте. Существовавшие политические организации для этого не годились: СДФ в гордом одиночестве упивалась своей революционностью, фабианцы и по духу, и по доктрине был проповедниками, а не вождями масс.

Необыкновенную популярность приобрел лозунг в 8-часового рабочего дня, подхваченный учредительным конгрессом II Интернационала в 1889 г. Многие же — не только консерваторы, но и радикально настроенные либералы — считали его социалистическим, и палата общин исправно откладывала принятие закона, даже в малом варианте, только для углекопов, занятых под землей. Стремление рабочих к переменам проявилось во время многотысячного первомайского митинга 1890 г. в Гайд-парке, а очередное падение производства, сопровождавшееся локаутами, наступлением на зарплату и взрывом стачечного движения, подорвало веру в либеральные благодеяния.

В 1893 г. родилась Независимая рабочая партия (НРП) во главе с Джеймсом Кейр Гарди, выступавшим против подчинения рабочего движения либералам, добившимся избрания в палату общин, где он завоевал репутацию «депутата от безработных». Гарди считал себя социалистом, исходя при этом из нравственных устоев: если бедняк является рабом нищеты, то богач — раб богатства; миссия социализма — избавить того и другого от лежащего на нем бремени. Социализм «в основе своей есть вопрос этики и морали», — говорил он. Общественное мнение, созревшее до поддержки социализма, способно сломить стены эгоизма и проложить путь в светлое будущее. Рабочие составляют большинство населения и потенциально «являются господами парламента». Надо лишь просветить их.

В принятой на съезде НРП программе целью партии провозглашалось установление коллективной собственности на средства производства, введение восьмичасового рабочего дня, запрещение труда детей до 14 лет, бесплатное обучение на всех уровнях, вплоть до университета. В политических разделах предусматривалось достижение всеобщего избирательного права, ликвидация монархии и палаты лордов. Отчетливо проявилось стремление НРП действовать в гуще рабочей массы. Партия активно участвовала в организации и проведении стачек, ее публицисты защищали рабочие интересы в печати, а ораторы — на митингах.

Но до высоких целей было так же высоко, как до неба, и не двум же депутатам от партии в парламенте было низвергать лордов! Заземленная практика подвигала НРП на деловое сотрудничество с теми же либералами и радикалами, теоретически осуждаемыми и разоблачаемыми, от контактов с которыми она гласно отрекалась.

К делам мирским в возрастающей степени обращалась церковь. Архиепископ Йоркский полагал: «Высокая мудрость заключается в признании того факта, что многое в нынешней социальной системе требует реформы». Примас католической церкви в стране, кардинал Г. Мэннинг выступал посредником в переговорах с предпринимателями в дни «великой стачки докеров» и организовал фонд помощи им. Лорд-епископ Даремский Б. Весткорт выступил со статьей «Церковь и социализм», в которой доказывал, что последний в основе своей связан «ни с насильственными действиями, ни с экспроприацией, ни с эгоистическими классовыми устремлениями». Главное, чтобы имущие помнили, что «всякая собственность и вызываемое ею могущество даны нам не для личной пользы, а являются даром творца...». Это прямо смыкалось с основополагающим тезисом Б. Дизраэли: обладание собственное любого вида налагает обязанности перед обществом.

Широкое распространение получил христианский социализм разных оттенков. Его поборники говорили о торжестве принципов христианства и социализма, приводя в доказательство творения отцов церкви и черпая вдохновение в Нагорной проповеди Иисуса. Обществу поэтому надо возродить дух Христа и «развеять царящее вокруг зло».

Христианские социалисты полагали, что путь к спасению не только небесному, но и земному лежит через веру и школу. Когда появится поколение образованных людей, духовному взору их откроются язвы существующего строя, и тогда «законную, упорядоченную революцию... не удастся отложить надолго». В Англии появились десятки «рабочих церквей», в которых проповеди чередовались с лекциями на просветительские темы, а пение псалмов сменялось чтением стихов Лонгфелло, Теннисона и Карпентера.

Почти все профсоюзные лидеры получили религиозное воспитание. Приходская церковь и воскресная школа при ней, сектантская молельня, чтение Евангелия в кругу семьи, тихий Рождественский вечер за праздничным столом с традиционной индейкой — все это накладывало печать на их мировоззрение. По словам Кейр Гарди, он черпал вдохновение не в материалистическом учении Маркса, а в Библии, и коммунизм в истинном его толковании близок к Нагорной проповеди. Высказывания подобного рода встречаются и у других британских социалистов той поры. Христианская мораль продолжала оказывать большое влияние на общество, включая рабочую среду, отвращая ее от мыслей о сокрушении всего и вся до основания и склоняя к поискам более спокойных реформистских путей в будущее.

Дата добавления: 2014-01-15