Сергей Владимирович Михалков

(р.12.03.1913, Москва)

Поэт, баснописец, сказочник, драматург, прозаик, публицист, киносценарист, переводчик. Из старинного дворянского рода Михалковых. Отец, Владимир Александрович,—птицевод. Мать, Ольга Михайловна, происходила из дворянского рода Глебовых.

Детство М. прошло в подмосковном имении Ольгино, где он получил начальное домашнее образование.

В двадцатые годы семья Михалковых переехала из Москвы в Пятигорск, где и прошло детство будущего писателя. Сказки Пушкина, басни Крылова, стихи Лермонтова, Некрасова были первыми любимыми книгами. Позже отец познакомил его со стихами Маяковского, Есенина, Демьяна Бедного, которые оказали большое влияние на первые детские стихотворные опыты Сергея Михалкова.

Сочинением стихов Михалков увлекался еще в школе. Желая как-то помочь сыну и определить его будущее, отец послал стихи мальчика тогда еще молодому, но уже известному поэту А. Безыменскому, который отметил способности юного автора.

Первое посещение издательства будущим писателем было очень ранним. В 7 лет, написав печатными буквами «Сказку про медведя», он сам отнес ее в детское издательство.

Печататься Михалков начал с 14 лет. В 1928 году в журнале "На подъёме" (г. Ростов-на-Дону) появилось стихотворение "Дорога". В эти же годы он печатается в краевой газете "Терек". Молодого поэта зачисляют в актив при Терской ассоциации пролетарских писателей.

В 1930 году семнадцатилетний Михалков, окончив школу, приезжает в Москву. Отец одобрял его стремление стать писателем, но прежде всего хотел, чтобы сын получил хорошее образование. Когда он его напутствовал перед дорогой, то посоветовал хорошо учиться, работать над собой и попробовать вылечиться от заикания. Заиканием Михалков страдал с детства, но, как он сам говорил, никогда не стеснялся своего недостатка. Более того, он и сам иногда подшучивал над своим заиканием и так обыгрывал его, что ребятам и в голову не приходило смеяться над ним.

В Москве Михалков сразу же понял, что одним литературным творчеством не прокормишься, и брался за любую работу: был чернорабочим на Москворечной ткацко-отделочной фабрике, помощником топографа в геологоразведочной экспедиции в Казахстан и продолжал писать. Тогда он еще не собирался становиться детским писателем, но ему нравилось писать стихи и сказки для детей, причем это у него хорошо получалось.

К тому времени он был знаком со многими известными писателями и поэтами, и все они поддерживали его творчество: ведь писать детские стихи совсем не просто и получается это не у всех, даже самых знаменитых писателей. Однако, как вспоминает сам Михалков, решающее значение для его выбора имело то, что его стихи похвалил сам Маршак. После того как его стихи заметили и дружески поддержали Корней Чуковский и Алексей Толстой, редакция журнала "Пионер" сразу же безоговорочно зачислила его в свой актив, а редактор журнала Борис Ивантер командирует Сергея Михалкова в Ленинград.

В ту пору Маршак жил в Ленинграде. На суд Маршака он привез "Дядю Степу" Маршаку поэма понравилась.

С 1933 года стихи Михалкова стали печататься в "Правде", "Известиях", "Комсомольской правде", "Вечерней Москве". Оценка С. Я. Маршака решила судьбу молодого поэта, после чего он твердо решил продолжать писать для детей.

В 1935 году Михалков поступил в Литературный институт. В двадцать три года у Михалкова вышла первая книга "Стихи", и он был принят в Союз писателей. К этому времени многие его произведения вошли в учебники и хрестоматии. Дети наизусть знали его стихи" А что у вас?", "Фома", "Песенка друзей", «Про Фому» и другие, а дядя Степа стал любимым литературным героем.

Басни адресованы взрослым, а не детям, но это не означало, что Михалков изменил своим обычным читателям и перестал писать для детей. Напротив, он теперь пишет для них не только стихи - у него появляются сказки и пьесы.

Во время ВОВ Михалков пишет стихи, статьи, очерки, тексты листовое. В эти годы он созрел как поэт. Его стихи стали более острыми, гражданственными («Десятилетний человек», «Детский ботинок», поэма «Быль для детей»). Единство поэта с судьбой народа вдохновило Михалкова на слова, высеченные на могиле Неизвестного солдата у Кремлевской стены: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен».

В 1946 году Михалков пишет первую пьесу для детей "Смех и слезы", которую почти сразу же поставил Центральный детский театр. За ней последовало множество других произведений, самое популярное из которых - "Сомбреро" - даже было экранизировано. Любопытно, что Михалков попробовал себя в жанре детской кинофантастики, написав сценарий для фильмов "Москва-Кассиопея" и "Отроки во Вселенной".

Первый же детский фильм по сценарию Михалкова - "Красный галстук " по мотивам одноименной пьесы - вышел в 1948 году. Но по настоящему популярным стал фильм режиссера А. Роу "Новые похождения кота в сапогах" по сценарию Михалкова, где классический сюжет был связан с современностью. Многие пьесы Михалкова, в том числе "Зайка Зазнайка", отличались простыми сюжетами и яркими образами, поэтому их ставили на сцене не только профессиональных, но и самодеятельных театров, разыгрывали в школьных драм. кружках. А сказка "Три поросенка" стала не только любимой книжкой малышей, по ней был снят также и мультфильм.

Для детей Сергей Михалков написал пьесы: "Коньки" (1938), "Особое задание" (1945), "Смех и слезы" (1945), "Красный галстук" (1946), "Я хочу домой!" (1949), "Зайка-Зазнайка" (1951), "Чужая роль" (1953), "Сомбреро" (1957), "Забытый блиндаж" (1962), "Первая тройка, или Год 2001"(1970), "Дорогой мальчик" (1973).

В семидесятые годы попробовал себя в приключенческом жанре и написал удачный сценарий фильма "Комитет двенадцати", который был снят на киностудии "Мосфильм".

За особые заслуги в развитии детской литературы Михалков награжден Почетным дипломом Международного жюри по присуждению премии имени Ханса Христиана Андерсена (1972) и медалью Алекса Веддинга, (1973, ГДР).

На протяжении многих лет Михалков также являлся главным редактором сатирического киножурнала "Фитиль", для которого написал множество сатирических сюжетов. Михалков был женат на Наталье Кончаловской, внучке известного художника В.Сурикова и дочери другого не менее известного художника П. Кончаловского. Они прожили долгую счастливую жизнь, оба их сына, Андрей и Никита, стали известными кинорежиссерами.

Первое большое произведение Сергея Михалкова — «Дядя Степа» — было радостно встречено и детьми, и взрослыми читателями, и критикой. Сразу, легко и весело, вошли в жизнь ребят образ дяди Степы и запоминавшиеся наизусть с первого чтения строки стихов, где так свое­образно реальное и будничное сочеталось с фантастиче­ским. Дядя Степа —

Из районных великанов

Самый главный великан —

ничем, кроме роста, не выделяется из среды окружающих его людей.

Сперва читатель узнает, что дяде Степе приходилось искать самые большие ботинки и он мог, сидя, книги брать со шкафа. В следующих строфах — от эпизода к эпизоду — рост дяди Степы выходит за пределы реаль­ного. Самые глубокие места в реке ему по колено, с тро­туара он достает рукой до чердака. Но — странно — по мере того, как рост дяди Степы становится все более фантастическим, его поступки приобретают все большую реальность и убедительность. Перед читателями — юноша, в поступках которого проявляются черты благородного и отважного советского человека. Он спасает тонущего маль­чика, предупреждает аварию поезда — всякий раз поль­зуется своим ростом, чтобы помочь товарищу.

Все любили дядю Степу,

Уважали дядю Степу.

Был он самым лучшим другом

Всех ребят со всех дворов.

Герой живет в реальном, а не в условно-воображаемом мире. Сам дядя Степа - это воплощение ребяческой мечты. Старшие кажутся малышам великанами. Старшие сильны и могущественны. Ребенок не сомневается, что старшие могут сделать все, что им только заблагорассудится. И вот является дядя Степа - сильный, веселый, отзывчивый великан. И поступает он именно так, как рисовалось ребенку в самых пылких мечтах, выручает людей из беды, останавливает целые поезда, борется со стихией огня и в тоже время с полной увлеченностью придается мальчишеским затеям.

В дяде Степе привлекает ребенка и непосредственность, и веселая причуда. А если так, можно безбоязненно сказать, что даже и такая как бы вскользь оброненная назидательная сентенция:

Чистить зубы дядя Степа

Никогда не забывал.

Для ребенка очень заманчивы черты портрета дяди Степы - его недюжинная сила и огромный рост оказываются в комическом несоответствии с привычными житейскими представлениями. Все дяде Степе не по плечу, не по росту, не по мерке:

Он разыскивал на рынке

Величайшие ботинки,

Он разыскивал штаны

Небывалой ширины.

Купит с горем пополам

Повернется к зеркалам –

Вся портновская работа

Разъезжается по швам!

Герой этой комической повести оказывается вовсе не комичным. Он так привлекателен, что, едва появившись, стал другом читателей. Все приключения дяди Степы связаны с простым и радостным миром интересов совет­ских ребят, и потому особенно близок им его образ. Мы встречаем дядю Степу на стадионе, в тире, в кино, на карнавале —

И того, кто ростом мал,

На параде поднимал,

Потому что все должны

Видеть армию страны.

Он идет служить на флот, становится защитником ро­дины —

И теперь горды ребята —

Пионеры, октябрята, —

Что знакомы с краснофлотцем,

С настоящим моряком.

Он домой идет с Арбата.

— Как живешь? — кричат ребята.

И теперь зовут ребята

Дядю Степу «Маяком».

А прежнее его прозвище — «Каланча». В этом измене­нии прозвища с насмешливого на уважительное весело, без нажима, но очень ясно показано движение образа, дана биография героя, который постепенно завоевывает любовь своих знакомых, а вместе с ними и читателей повести. Его поступки просты, но очень привлекательны.

С неистощимой изобретательностью Михалков отыскивает все новые и новые очень неожиданные и очень наглядные примеры, подчеркивающие рост дяди Степы:

Вы в танкисты не годитесь:

В танке вы не поместитесь!

...

Для таких, как вы, людей

Не бывает лошадей и т.д.

В кино ему говорят: "Сядьте на пол". Очень развлекает детей то, что стоит дяде Степе поднять руку, и он будет казаться семафором. А что было бы, если бы он не поднял руку? Крушение.

Комическую гиперболу, как основу сюжета и способ са­тирической характеристики отрицательного героя, исполь­зовал Маяковский в «Сказке о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий». Михалков пошел по этому же пути в некоторых своих стихотворениях, например в «Фоме». Своеобразие «Дяди Степы» в том, что здесь коми­ческая гипербола, которая тоже, как у Маяковского, орга­низует сюжет и связывает отдельные эпизоды произве­дения, использована для создания образа положительного героя.

Строфы, посвященные тому, как дядя Степа спас уто­пающего, предотвратил крушение поезда, заставляют вспомнить написанный позже «Рассказ о неизвестном ге­рое» Маршака. В обоих произведениях спасение человека (у Михалкова — из воды, у Маршака — из огня) показано не как исключительный поступок, а как норма поведения советского человека. В повести Маршака исключитель­ными, присущими именно этому случаю оказываются только детали события и поступка — сложность, затруд­ненность спасения, требующая и отваги и большой физической сноровки. У Михалкова исключительны тоже детали, но как раз противоположные: легкость спасения, обусловленная ростом дяди Степы. Обыкновенность герои­ческого поступка для советского юноши Маршак подчер­кивает тем, что героя невозможно разыскать — он похож на многих. Герой же Михалкова очень индивидуализиро­ван и приметен, а обыкновенность его героических поступ­ков передана тем, что они поставлены в ряд с незначи­тельными, большей частью комическими происшествиями.

Очень важная для детской литературы того времени поэтическая задача — в образе привлекательного для чи­тателей героя показать готовность к подвигу как типиче­скую, обыкновенную черту молодежи — решена двумя поэтами не только различными, но прямо противо­положными художественными средствами. У Маршака — героическая баллада об отважном поступке неприметного юноши, а у Михалкова — комический рассказ об очень приметном юноше, который совершает мужественные по­ступки наряду и словно бы наравне с обыкновенными и забавными.

Дядя Степа добрый, отзывчивый. Он не только предотвратил крушение поезда — он и спасал голубей из горящего дома, и «того, кто ростом мал, на параде поднимал», и «снимал ребятам змея с те­леграфных проводов».

Детям не только нужно все, что дядя Степа делает для них, но близко, интересно то, что он делает для себя. Он прыгает с парашютом, идет на парад, стреляет в тире, приходит на стадион, катается на верблюде и, наконец, поступает на флот.

Михалков с замечательной точностью, приметливостью определил круг ребячьих (главным образом мальчише­ских) интересов и сумел приключения дяди Степы обыграть так, что с каждым эпизодом все полнее и привлека­тельнее вырисовывается облик героя.

Острая сюжетность, комическая гиперболизация жиз­ненных явлений, создание своего рода реалистической фантастики — особенности поэтического почерка, которые получили развитие и в других стихах Михалкова.

Незаметно в сознании читателей входит понимание единства житейского и героического, простоты и величия. "Он стоит и говорит: "Здесь дождями путь размыт". Возможность катастрофы возникает в сознании ребенка лишь мимолетно. Главное другое: "Я нарочно поднял руку - показать, что путь закрыт". В этой комической ситуации полностью и в то же время неназойливо проявляется благородство характера. Он спасает людей. Во время войны Сергей Михалков был на фронте.

Про своего моряка дядю Степу поэт дописал продолжение о том, как тот плавал на линкоре "Марат" и "ранен был немножко, защищая Ленинград". Но вот война кончилась - появились новые стихи. Назывались они "Дядя Степа — милиционер" (1954). Старый знакомый ребят стоит на посту около высокого дома на площади Восстания. "Главного районного великана" из стихов Михалкова любят за то, что он помогает и детям и взрослым. Он одного малыша посадил на плечи, чтобы тот увидел на параде "армию страны", другого покатал, третьему снял бумажного змея с телеграфных проводов, а тонущего школьника спас без особых усилий, и не только потому, что дяде Степе по колено все глубокие места, но потому, что он парень действительно героический. Для хулиганов он - гроза. И репортеры из заморских газет, как только узнали, что у чемпиона Егора отец - милицейский старшина:

По-английски извинились

И, закрыв магнитофон,

Быстро выбежали вон.

"Дядя Степа" - эта поэма была написана быстро, что называется "единым духом", но потом от издания к изданию росла, обогащаясь внутренне. Так что если приняться за перечисление всех исправлений и дополнений, внесенных автором, а их наберется немало, - то окажется, что Михалков работал над ней довольно долго. Одну из самых последних корректив в поэму внесла война, призвав дядю Степу на фронт.

Естественно и органично вошли в нее еще несколько новых строк про то, что долгое время от дяди Степы не было известий, а потом вдруг приехал на побывку домой бравый моряк-фронтовик и пригласил к себе в гости всех знакомых ребят послушать "сто историй про войну и про бомбежку", и еще про то, как он "ранен был немножко, защищая Ленинград". У этой маленькой поэмы есть свой глубокий подтекст, тот отчетливый второй план, который, собственно, и сделал ее такой просторной, емкой. Привлекательны дяди Степин рост и сила, но они становятся вдвойне привлекательней от того, что хорошо служат людям.

Заключительные строки поэмы:

И теперь горды ребята -

Пионеры, октябрята,

Что знакомы с дядей Степой,

Настоящим моряком.

Он домой идет с Арбата

"Как живешь?" - кричат ребята.

И зовут теперь ребята

Дядю Степу "Маяком".

И столь почетное прозвище "Маяк" надо ведь заслужить. Это прозвище дядя Степа действительно заслужил.

В свое время Маяковский писал книгу «Про моря и про маяк» для детей:

Кличет книжечка моя:

-Дети будьте как маяк!

Всем, кто ночью плыть не могут,

Освещай огнем дорогу.

Михалков обращается к ребятам с тем же кличем: быть как маяк, как друг их дядя Степа, потому что добрый этот гигант и впрямь точно маяк освещает малышам дорогу.

Первые его произведения появились в годы, когда в нашей детской поэзии 6ыли редки веселые стихи. Тут дело не только в гонении на «забавное», которым занима­лись одно время педологи. Были причины и органичные: прежние веселые стихи, лишенные ясной идейной и вос­питательной направленности, уже не могли занять веду­щего места в поэзии, перед которой работа Маяковского, Маршака открыла новые и очень обширные перспективы. Их опыт поэтической беседы с детьми о современности, о моральных проблемах, о труде оказался удачным. Рас­ширились пределы воспитательного влияния поэтов на детей. Прежние достижения уже казались иной раз недо­статочными, мелкими с тех пор, как обнаружилось, что стихи, написанные для детей, могут нести большую идей­ную нагрузку.

Но и веселые стихи ведь могут быть не только весе­лыми. Поэты искали новых форм, в которых забавное органично сочеталось бы с воспитательно важным.

Михалков сумел в забавных стихах, без малейшей вульгаризации, дать облик советского человека. Но, поставив тем самым веселые стихи на службу новым, широким задачам детской литературы, Михалков не ограничил свою работу одним жанром.

В первые же годы работы он создал произведения очень разные и по темам и по характеру поэтической раз­работки.

Важной частью творчества Михалкова для детей являются юмористические и сатирические произведения. Поэт высмеивает хвастовство, зазнайство, упрямство, самоуверенность, избалованность и другие недостатки детей и взрослых. Авторская оценка совершенно определенна, и даже декларируется напрямую, но это не лишает стихотворения естественности.

Высмеивание распространенных недостатков характера и поведения нашло отражение в баснях Михалкова, многие из которых поэт адресует детям («Заяц и Черепаха», «Полкан и Шавка», «Коты и Мыши» и др.).

М. создан ряд сатирических персонажей, имена которых получили широкую известность и стали нарицательными.

Таков, например, упрямец, маловер Фома в одноименном произведении, кот. не утратило с годами своего места в детском чтении, сохраняющем увлекательность и воспитательный потенциал. используя традиционный для сатирического жанра прием гиперболы, поэт высмеял зазнайку, считающего вопреки фактам, наперекор здравым и разумным суждениям свои мысли единственно правильными и непреложными.

Фома доходит в своем упрямстве до нелепости, отрицая совершенно очевидное, даже факт собственного существования. Попав в пасть крокодила герой до конца не желает признавать чьего-либо мнения, кроме собственного:

Из пасти у зверя

Торчит голова.

До берега

Ветер доносит слова:

— Непра…

Я не ве…—

Аллигатор вздохнул

И, сытый, в зеленую воду нырнул.

Отсекая окончания слов, подставленных под рифму, М. хорошо передает упорство неисправимого упрямца, которым уже «поперхнулся» крокодил.

Гиперболическое заострение ситуации в кульминационной сцене стих-я разрешается комическим снижением интонации в финале. Казалось бы, пережив и во сне, страшный урок, герой должен исправиться, но не тут-то было:

Фома удивлен,

Фома возмущен:

— Неправда, товарищи,

Это не сон!

При всей комичности поведения Фомы поэт с явной симпатией относится к своему юному самоуверенному герою. Понимание детской психологии, любовь к сетям с их достоинствами и недостатками в основании такого отношения.

Прием гротеска применен М. и в стих-и про «Мимозу», в котором мастерски нарисован образ изнеженного, избалованного, искалеченного излишней неразумной родительской опекой мальчика:

Он растет, боясь мороза,

У папы с мамой на виду,

Как растение мимоза

В ботаническом саду.

Стих-е звучит несколько более жестко, т.к. обращено в такой же степени к взрослым и к детям. Объектом сатиры становится приобретенный недостаток—изнеженность, неспособность к практической жизни.

Широка среди детей популярность М.—автора юмористических стихов: «Мы с приятелем», «Бараны», «Всадник», «А что у вас».

Юмор веселых стих-й определяется не только комедийными ситуациями и характерами, но и своеобразием лексики, строем стиха.

В качестве юмористического приема М. часто применяет воспроизведение специфического детского образа мысли и склада речи, например, в стихотво­рении «А что у вас?». В первых строфах стихотворения нет и намека на то, что немного дурашливая, игровая болтовня ребятишек приведет к важному разговору. Затеяна игра просто пото­му, что «дело было вечером, делать было нечего». Разговор сначала течет неторопливо и бесцельно, детская неустойчивая мысль перескакивает с предмета на предмет.

А у нас сегодня кошка

Родила вчера котят.

Или:

Мы купили синий-синий,

Презеленый красный шар.

Игровая форма стихотворения, его скрытая дидактика, естественность и непринужденность беседы — все это хо­рошие находки детского поэта. Но юмор, построенный на внешней нелогичности ребячьей речи («А у нас сегодня кошка родила вчера котят», «Нам купили синий-синий, презеленый красный шар», «Грузовик привез дрова — это два. А, в-четвертых...»), хотя и очень забавен, пожалуй, больше рассчитан на взрослых. Недаром стихотворение с большим успехом читала во взрослых аудиториях испол­нительница детских рассказов Рина Зеленая. Малышей такие логические ошибки редко смешат — они принимают всерьез «презеленый красный шар»: ведь им понятно, что иначе не выразишь сложную эмоцию, рожденную «буке­том» шаров у продавца и трудностью выбора одного из них.

Ребята по кругу обмениваются сегодняшними новостями, не очень значительными. И затихла бы, вероятно, беседа, если бы не похвасталась девочка:

А, в-четвертых, наша мама

Отправляется в полет,

Потому что наша мама

Называется пилот.

Это всех задело. И вот в разговоре появляется ведущая тема—разгорается спор, чья мама важнее, лучше. Ребята наперебой защищают рабочее достоинство своей мамы — инженера, повара, вагоново­жатого, доктора, милиционера, учительницы. Они ничем не хуже пилота.

И спросила Нина тихо:

— Разве плохо быть портнихой?

Кто трусы ребятам шьет?

Ну, конечно, не пилот.

Обычное для малышей стремление похвастаться своими родителями, показать, что они лучше или во всяком слу­чае ничуть не хуже родителей соседа, принимает совре­менную, характерную для советского общества форму. Дети очень чутки к интересам, тональности среды, в кото­рой они растут, и, может быть, не сознают, но чувствуют, что самое важное и убедительное доказательство высоких достоинств мамы — ее работа.

И еще одна черта — проявление доброго товарищества детей: реплика Вовы, который говорит не о своей маме, а выступает в защиту всех ребят, может быть, немного подавленных величием мамы-пилота:

— Мама-летчик?

Что ж такого!

Вот у Коли, например,

Мама — милиционер.

А у Толи и у Веры

Обе мамы — инженеры.

А у Левы мама — повар.

Мама — летчик?

Что ж такого!

И в конечном счете именно эта реплика Вовы приво­дит к примиряющему выводу:

Мамы разные нужны,

Мамы всякие важны.

Дело было вечером,

Спорить было нечего.

Так неназойлива М. дает детям представление о разнообразных делах, кот. заняты мтери.

В том же году, что «Дядю Степу», «А что у вас?», — первом году работы Михалкова для детей — он пишет стихотворения и совсем в другой тональности.

Словно свежий ветер несет строки «Веселого туриста», стихотворения, написанного широко, свободно, богатого мыслями и эмоциями.

Образ четырнадцатилетнего туриста без всякой пате­тики, пафоса или умиления, благодаря отлично найденным художественным средствам, вырастает в символ отважной, любознательной и веселой юности.

Очень просты слова, фразы, образы, очень лаконична характеристика героя. «Он встретить в пути не боялся ни змей, ни быков, ни собак», «Он шел без ружья и без пал­ки», «Он пел, и веселая песня ему помогала идти». Эта задорная отвага — выражение не только мальчишеской беззаботности, но и внутренней силы:

Он шел по тропам и дорогам,

Волков и медведей встречал,

Но зверь человека не трогал,

А издали только рычал.

Веселый турист неприхотлив, и не страшны ему стихии:

И туча над ним вместо крыши,

А вместо будильника — гром.

Ему близка, интересна родная природа:

Он слышал и зверя и птицу,

В колючие лазил кусты.

Он трогал руками пшеницу,

Чудесные нюхал цветы.

Его любознательность серьезна:

И все, что он видел и слышал,

В тетрадку записывал он.

Вот, в сущности, все, что сказано о юноше. Но его образ формируют в воображении читателя не только эти черты, но и то, что «летали кукушки да галки над самой его головой»,

И даже быки-забияки

Мычали по-дружески: «М-му!»,

И даже цепные собаки

Виляли хвостами ему.

Внутренняя сила юноши пугает зверя, который «из­дали только рычал». Но она и покоряет животных, потому что это добрая сила. Только животных? Нет, это все лишь подготовка внезапного, как взрыв, события: такой про­стой, такой реалистичный каждой деталью рассказ вдруг оборачивается сказкой-символом, Гаммельнским крысоло­вом, который своей дудкой привлекает и ведет в не­ведомое детей, — но добрым крысоловом, увлекающим и детей и взрослых вперед, к прекрасному будущему.

И окна в домах открывали,

Услышав — он мимо идет,

И люди ему подпевали

В квартирах, садах, у ворот.

И весело хлопали дверью

И вдруг покидали свой дом.

И самые хищные звери

Им были в пути нипочем.

Шли люди, и было их много,

И не было людям числа.

За ними по разным дорогам

Короткая песенка шла...

Нельзя было удержаться от большой цитаты — так вы­разительны и неожиданны эти строки. Но вот что приме­чательно: внезапность перехода от рассказа о простой про­гулке к лирической сказке никак внешне не подчеркнута. Тем же ритмом, в той же тональности, в том же круге образов льется повествование. И это впечатляет больше, чем самое резкое изменение строя поэтического рассказа— изменение, которого, казалось бы, тут можно было ждать. Реальность и сказка сливаются в единый поток — про­гулка обретает черты сказочности, сказка утверждается как реальность, как лирическое изображение грядущего жизненного пути веселой и отважной нашей молодежи.

Может быть, самое удивительное в первых стихотворе­ниях Михалкова то, что их с таким законченным, зрелым мастерством создал «начинающий» поэт, и притом в очень широком диапазоне жанров.

Одинаково хорошо удавались Михалкову с первых шагов его поэтического пути и безобидный юмор, и едкая сатира, и балладно-песенный «Веселый турист», и тонкое, своеобразное сочетание сказки с реалистическим расска­зом, и — это, пожалуй, самое важное — портреты совре­менников, положительных героев нашего времени.

В том же изумительно плодотворном для поэта 1935 году он пишет «Светлану», колыбельную, снова меняя характер поэтической беседы с читателем.

Элегически мягкий, как бы приглушенный пейзаж — не вообще пейзаж, а русский, с березой и рожью — плавно переходит в широкую картину мира:

Где-то плещут океаны,

Спят медузы на волне.

В зоопарке пеликаны

Видят Африку во сне.

Черепаха рядом дремлет,

Слон стоит, закрыв глаза.

Снятся им родные земли

И над землями гроза.

Так же мягки, неторопливы и как будто спокойны строфы. Но — «над землями гроза». Словно отдаленная тревога, словно отзвук событий, которые гудят в теле­графных проводах мира, входит с этой строкой в стихо­творение. Не забудем: 1935 год — время первых фаши­стских угроз!

Да, мы не ошиблись — именно об этой грозе думает поэт. Взглянув на мир, он возвращается мыслью на ро­дину, к ее далекой границе.

Сонно на реке Амуре

Шевельнулись камыши,

Тонкие качнулись травы,

Лес как вкопанный стоит...

Еще все спокойно. Но, пожалуй, это предгрозовая тишь. Качнулись травы, лес как вкопанный стоит... Смутно чувствуется тут настороженность. И снова мы не

ошиблись:

У далекой

У заставы

Часовой в лесу не спит.

Он стоит,

Над ним зарницы,

Он глядит на облака:

Над его ружьем границу

Переходят облака.

На зверей они похожи,

Только их нельзя поймать...

Образ часового, охраняющего сон Светланы, — штрих, который оформляет стихотворение, раскрывает его внут­ренний смысл. Появление этого образа подготовлено гро­зой над дальними землями, предгрозовой тишью у наших рубежей.

Оказывается, это характерно для Михалкова — умение, сохраняя единство поэтического повествования, его стиль, тональность, внешне неприметно, а внутренне резко по­вернуть тему, придать ей значительность, которую нельзя угадать по первым строкам. И это в самых разных жан­рах — ив балладе о веселом туристе, и в написанном как будто только для забавы стихотворении «А что у вас?», и в лирической колыбельной. «Нейтральный» поэтический рассказ оказывается подготовкой к выраженной в той же системе образов, что и начальные строфы, современной идее, политически или морально воспитывающей читателя. Образ часового входит в «Светлану» суровым предупреждением о грядущих испытаниях, как образ могучего бронепоезда в лирический рассказ Гайдара «Чук и Гек» о счастливой ребячьей жизни.

«Грозно торчали из башен укутанные брезентом ору­дия. Красноармейцы весело топали, смеялись и, хлопая варежками, отогревали руки. Но один человек в кожанке стоял возле бронепоезда молчалив и задумчив. И Чук с Геком решили, что это, конечно, командир, который стоит и ожидает, не придет ли приказ от Ворошилова открыть против кого-нибудь бой».

Все ближе гроза — поэт, живущий интересами своей страны, чувствует, как повышается давление политиче­ской атмосферы, и он говорит со своими читателями, с детьми, о том, что волнует его самого.

Это стало возможным, потому что прошло время, когда писатели говорили с детьми снисходительно, свысока, как с несмышленышами или как с недоразвитыми взрослыми.

Сегодня Сергей Михалков возглавляет Международное сообщество писательских союзов, крупнейшую писательскую организацию страны, издает книги, пишет стихи. Вслед за Корнеем Чуковским и Маршаком — создатель советской детской литературы.

Божий дар детского писателя органически соединяется в творчестве Михалкова с даром сатирика, талантом баснописца, продолжателя традиций «дедушки Крылова» в современной отечественной литературе.

Он — автор 2-ух Гимнов России. Ему принадлежит текст эпитафии на могиле Неизвестного Солдата у стен Кремля: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен».

Сергей Владимирович Михалков вместе с Леонидом Соболевым стоял у истоков Союза писателей России. После Леонида Соболева именно Сергей Михалков стал председателем правления Союза писателей России и сформировал его как ведущую писательскую организацию в стране.

Михалков возглавляет Международное сообщество писательских союзов, в котором помимо Союза писателей России входят союзы писателей и писательские организации большинства стран СНГ.

Дата добавления: 2014-01-20