Лекция 6. Не умеешь верить – думай

ВЕРА: НРАВСТВЕННЫЙ ПОТЕНЦИАЛ И ЭТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

Не хочешь думать – верь

АиФоризм, «АиФ», №3, 2002

Не умеешь верить – думай

А.Зимбули

Смысл религии не в том, чтобы поселить человека на небесах, а в том, чтобы поселить небеса в душе человека

Г.К.Честертон

В народе хорошо говорят: «Бойся того, кто Бога не боится». И вместе с тем почему-то далеко не всегда и не каждый верующий человек отличается большей порядочностью, доброжелательностью, чем неверующий. Чтобы увидеть здесь серьёзную этическую проблему, не нужно заглядывать в глубь веков или заниматься сравнительным межконфессиональным анализом. Это, признаться, меня устраивает, поскольку мне более или менее знакома лишь одна-единственная конфессия – православное христианство. Так сказать, изнутри. Потому что в младенчестве именно таким обрядом был крещён, и продолжаю исповедовать эту веру. Сообщаю данный факт для того, чтобы в своей точке зрения обозначить одну из координат – заинтересованность, включённость. Вторую координату задаёт философско-этическое образование и соответствующий род занятий (преподавание в нерелигиозном вузе), что обязывает стремиться к наибольшей вдумчивости и объективности. То есть, как хотелось бы надеяться, в моих рассуждениях никому не захочется искать ни атеистического критиканства, ни слепой конфессиональной заносчивости.

Итак, достаточно бросить самый беглый взгляд на жизнь вокруг себя, - к примеру, на так называемых «новых русских», на тех, кто занимается вымогательством или криминальными разборками, чтобы обнаружить у всех этих людей едва ли не большее число нательных крестиков, амулетов, иконок, нежели у добропорядочных и законопослушных граждан. А ведь если бы богобоязненностью обеспечивалась моральность, то о нравственных качествах человека можно было бы судить по размеру крестика или по частоте посещения храма. Увы, на деле всё совсем не так просто. Именно не просто. Вера оказывается довольно сложным явлением, которое кого-то может спасти, а кого-то - и погубить. И уж во всяком случае не гарантирует она окружающим уважительно-заботливого отношения. Скажем, сакраментальная фраза: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» – разве не свидетельствовала о сильной набожности человека, её произносившего!

Вера бывает очень разной – её могут характеризовать крепость, острота переживания, степень осмысленности, формы индивидуального переживания и обнаружения, мера ритуализации, легализации и институционализации, уровень эзотеричности/открытости, сопряжённость с различными мотивами. Известно, например, что «и бесы веруют, и трепещут» (Иак. 2:19). Вера может быть привычкой, а может – неожиданным откровением. Опорой или – ориентиром. Может быть чем-то ситуативным или же – смыслом жизни. Может – признаком душевного здоровья, а может – следствием нездоровья физического. «Раньше, когда я был здоров, Бог мне и не нужен был» – признаётся Александр Володин (1).

Кроме того, хотелось бы обратить внимание на то, что вера вовсе не исключительно религиозное явление.

В искусстве – с одной стороны, художник доверяется внутренним движениям души, с другой, заказчик отваживается доверить художнику свои чаяния (и нередко материальные средства); наконец, читатель, слушатель, зритель – тоже приоткрывают художнику свою душу, погружаются в его произведение;

в политике мы так или иначе вынуждены доверять свои интересы (а то и судьбу) людям, в сущности, посторонним; в свою очередь, наверное, и политики могли бы нам порассказать о том, на какой риск они идут, и как вынуждены ради сомнительного общественного блага подставлять свою судьбу под удары критики соперников и бесцеремонные взгляды газетчиков;

в науке не только ученик принимает на веру факты и выводы, добытые кем-то другим, но и учёный опирается на веру – когда выдвигает гипотезу, доверяясь своей интуиции, или же делает обобщение – зачастую на неполном основании. Я уже не говорю про медицину – кому не известно щемящее чувство растерянной обречённости, которое охватывает, когда сидишь в кресле дантиста.

Впрочем, меня в настоящий момент интересуют не все разновидности веры, а прежде всего религиозная, и не все подряд её характеристики, а в первую очередь те, которые носят нравственно-значимый характер. И здесь, очевидно, мы вправе выделить такие параметры веры, как переживания, осмысление и поведенческие проявления.

Что касается эмоционально-чувственной составляющей веры – здесь располагается богатейшее поле возможностей, начиная с мотивов, лежащих в основе веры. Если это страх наказания, надежда исключительно на личное спасение, попрошайнические (или торгашеские) настроения по отношению ко Всемогущему и ревность, презрение, равнодушие в адрес рядом живущих, - вряд ли подобное содержание нравственных чувств верующего способно его возвысить перед лицом Господа. Да и если говорить внерелигиозно – вряд ли всё это может считаться достойным положительной нравственной оценки. Совсем другое дело, когда верующим движут такие светлые чувства, как упование на Творца, благодарность, стыдливость, нелицемерное стремление воздать Ему должное. Об отношении же к другим людям очень глубокую мысль высказал Томас Карлейль: «недостойно верующему человеку смотреть на неверующего со страхом или с отвращеньем, или с каким бы то ни было другим чувством, кроме сожаления, надежды на его поправленье и братского сочувствия. Если он ищет истины, разве он нам не брат и не достоин сожаления? А если он не ищет истины, разве он не всё же наш брат и тем более достоин сожаленья?» (2). От себя могу добавить кроме того, что по отношению к ищущему истину естественно испытывать уважение. Очевидно, именно эта установка лежит в основе веротерпимости. И именно эта установка не позволит подлинно верующему испытывать разного рода злорадство по поводу обречённости иноверца или атеиста на муки вечные. Будь верующие люди столь уважительны и незаносчивы – и атеистов бы, несомненно, было значительно меньше.

Можно смело предположить, что во времена Моисея исторически оправданной выступает аргументация, нацеленная на жёсткое устрашение неверующего или сомневающегося. «Начало мудрости – страх Господень» (Притч. 1:7). Начало! Но отнюдь не вершины её. Потому-то на смену древнему страху вполне закономерно приходят провозглашённые Христом ценности, эмоциональное переживание которых более возвышенно и богато, нежели богобоязненность древних.

Рациональные компоненты веры – раздумья, вопрошание, адресованное к самому себе, к близким и к Богу, попытки осмыслить взаимоотношения с миром. К сожалению, должен сказать, меня сильно смущает явно настороженное отношение христианской традиции к разуму, логике, знанию. Вот, в двух добротных справочных изданиях христианского толка – «Полном церковно-славянском словаре» (3) и трёхтомном энциклопедическом словаре «Христианство» (4) я не обнаружил ни слова «знание», ни слова «наука». А ведь если Бог наградил нас способностью рассуждать, кто мешает нам этой способностью пользоваться во славу Божью! Убеждён, что мы просто обязаны вновь и вновь вдумываться в мудрые строки древних, не впадая ни в слепую веру, ни в безоговорочное критиканство. Чтό как не разум способно нам объяснить – Христос не в большей мере ответствен за зло крестовых походов и инквизиции, за деяния конкистадоров и за сожжённые старообрядческие деревни в России, чем Пифагор или Архимед за то, что нас обвесили, обмерили, обсчитали в каком-либо конкретном магазине!

Чтό как не разум может раскрыть нам нравственный смысл и представить главные ценностные векторы Нагорной проповеди! Скажем, вдумчивое чтение и перечитывание соответствующих глав Матфея (Матф. 5, 6, 7) даёт возможность выявить такие основные предостережения и призывы:

Христос предостерегает нас от высокомерия, праздности, распущенности (в словах, чувствах, действиях), от жадности, злопамятства и злобы, показного и назидательного благочестия, поиска лёгких путей в жизни и вере.

В то же время проповедь призывает нас к скромности, искренности, самообладанию, настойчивости, миролюбию, отзывчивости, ответственности, высочайшей требовательности к себе. В отношениях к Богу, к себе, к другим людям и к миру вообще выдвигаются вера, надежда, любовь – в противовес цинизму, унынию, злобе.

Что мог бы возразить самый рьяный атеист по поводу перечисленных (и подкреплённых конкретными, построчными ссылками на текст Нагорной проповеди) ценностей и антиценностей!

Пожалуй, на следующем повороте моих рассуждений религиозное и внерелигиозное прочтение Евангелия соотносятся более драматично. Так, вспомним две фразы из Нового завета:

«Но да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого» (Матф. 5: 37) и

«Сын Божий Иисус Христос (…) не был «да» и «нет», но в Нём было «да»» (Второе послание к коринфянам святого Апостола Павла 16: 19).

По поводу апостольских слов буквоедское возражение могло быть выдвинуто уже в самый момент их написания, - ибо как с ними согласовать торгующих во храме, коих Иисус безжалостно изгнал оттуда, или возмущённую толпу, которую Он не поддержал в осуждении блудницы. Но непредубеждённому человеку из контекста должно было предстать вполне понятным, что под «да» Павла разумелось, главным образом, утверждение веры.

С противопоставлением «да» и «нет» у Христа в целом тоже всё понятно – речь здесь идёт о нравственном достоинстве прямодушия и немногословности. И тем не менее – то ли весь мир усложняется, то ли у человека явно развивается способность отражать в сознании и в словах всё более тонкие нюансы бытия, - но без уточняющих комментариев упомянутую фразу Христа современному человеку принять затруднительно. Нам давно привычны формулы типа: «не исключено», «вероятно», «скорее да, чем нет», «наверняка», «безусловно», и они вовсе не означают, что произносящий их человек кривит душою или суемудрствует.

В частности, думаю, есть разные возможности «проградуировать» (пусть даже только семантически) саму анализируемую нами сейчас веру. Например, если представить себе в виде своего рода полюсов веру и противостоящее ей неверие (и то, и другое может наблюдаться с разными степенями осмысленности, убеждённости). Вера начинается с открытости, продолжается надеждой. В свою очередь, путь к неверию открывает сомнение:

Неверие / сомнение / безразличие / открытость / надежда / вера

И допущение, и отвержение могут быть с разной степенью отчётливости осмыслены и понятийно оформлены. И то, и другое может быть переживаемо с большей или меньшей степенью глубины и остроты. И то, и другое с разной степенью последовательности и упорства может быть реализуемо в практической деятельности.

Поведенческие проявления веры. Давно известно, что «вера без дел мертва» (Иак. 2: 26). Постигая, что требует от него Господь, общаясь с ним молитвенно и покаянно, верующий реализует свою свободу, оправдывает свою ответственность, наполняет волю нравственным смыслом. В этом пункте обнаруживается едва ли не самый сложный и запутанный клубок нравственных проблем. Действительно, как измерить степень свободы человека? Где заканчиваются слепое предопределение, милость Творца, где прекращаются козни «нечистой силы», а где начинаются суверенные действия человека? Так или иначе, ясно, что без концентрации воли и усилий жизнь, тем более достойную, выстроить невозможно. Иисус Христос заявлял: «Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него» (Лк. 16: 16). Про это же говорят и слова Нагорной проповеди о широких и узких вратах (Матф. 7: 13-14).

Кстати, рискну снизить жанр, но хочу заметить, что когда в нашей стране Рождество было официально объявлено общевыходным днём, государственным праздником, у этого дня лично для меня как будто убавилось нечто сокровенно значимое. Допускаю также, что после того, как российское телевидение начало практиковать репортажи с церковных праздников, где на переднем плане видны дежурные лица политиков, для кого-то из верующих при посещении храма это стало ложкой дёгтя в бочке мёда. Или – тоже не совсем о другом – ктó попадал в разряд так называемых святых? Прежде всего те люди, которые умели противостоять суровой, неблагоприятной судьбе, враждебным проискам, научились не поддаваться ни внешним, ни внутренним соблазнам. В этом же смысле, думаю, может быть истолковано извечное восхищение теми, кто так упорно овладевает своими физическими способностями – тут и история спорта, и бессчётные столпники, и искатели рекордов, открыватели пространств, от Колумба и до космонавтов.

Пожалуй, главное, что обретается в данном (праксеологическом) измерении веры, - это поведенческая целостность человека. Действительно, набожность без отзывчивости, сухая рассудочность без милосердия и реальных поступков, или, наоборот, искренность, сострадательность и порывистость без разумного помышления – всё это способно нанести лишь объективный вред как самому человеку, так и тем, на кого направлены его действия.

Итак, вера как особое состояние человека предполагает соразмерность ситуации, согласованность разума, чувств, воли. Конечно, героизм – замечательное дело, но наибольшую нравственную конструктивность будут иметь не безоглядная вера или полное самоотречение. Древние афиняне говорили: «Бог любит помогать трудящемуся». У этой пословицы есть аналоги и других современных культурах. Кажется, турецкая пословица гласит: «Сперва привяжи своего осла, а потом поручи его Богу» (5). В русском фольклоре есть изречение: «На Бога надейся, но сам не плошай». Есть у нас и ещё одна распространённая пословица: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт».

Вообще, глубоко правы те, кто замечают, что иной раз соблюдать меру куда трудней, нежели ударяться в крайности. Интересную сценку мне довелось однажды наблюдать в Успенском храме Псково-Печорского монастыря. Полутёмное помещение. Идёт служба. Время от времени кто-то из молящихся подходит со свечкой то к одной, то к другой иконе. Зажигают свечку, прикладываются к иконе. Вот и согбенная старушка благоговейно целует в уголок огромную застеклённую икону. Только она собирается отойти от иконы, как неподалёку стоящая свечница строго указывает пальцем на место, куда пришёлся поцелуй: «Куда целуешь!». Старушка пытается разглядеть – и к ужасу своему обнаруживает, что именно в этом месте изображён страшный адов зверь. Едва не лишившись сил, испуганно шепчет: «Свят! Свят! Свят! Кому сослепу поклоняюсь!». Может, я не прав, но мне сдаётся, что со стороны прихожанки грех, если и был, то мало-мальский, а вот свечница – видевшая, знавшая, и выжидавшая – действительно грешила!

Серьёзнейшая нравственная и этическая (то есть, практически-жизненная и научно-теоретическая) проблема – грехи. Не нужно быть богословски образованным, чтобы понять: нравственный вес грехов по неопытности, неосторожности, недальновидности, по несдержанности и по злому умыслу – неравноценен. И что самый страшный грех связан даже не с нарушением предостережений, звучавших в Нагорной проповеди. О нём Христос говорил уже позднее: «Всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам» (Матф. 12:31). Пожалуй, тут комментарии не нужны ни верующему, ни неверующему, ведь ценность и загадочность Духа (тем более Святого) безусловно превосходит всё известное в этом мире. Вряд ли кто-то возьмётся оспаривать мудрость парадокса: «Чтобы возвыситься до общения с Богом, надо встать на колени».

Что же до так называемых «семи смертных грехов» (гордыня, сребролюбие, блуд, зависть, чревоугодие, гнев и уныние) – нетрудно убедиться, что их набор имеет мощную земную логику. Гордыня – означает нарушенную (резко завышенную) меру самооценки, последующие пять – представляют разные варианты несдержанности (тоже своего рода нарушения меры), и наконец седьмой грех есть другой полюс относительно гордыни – заниженная самооценка, пренебрежение своими способностями и обязанностями.

Несомненно, каждый из семи названных грехов внутренне не гомогенен, и в каждой конкретной ситуации наверняка могут быть найдены смягчающие или отягчающие обстоятельства. Несомненно и то, что в многомерном нравственно-ценностном мире человек призван проявлять способность к ориентировке одновременно в нескольких направлениях. И здесь немудрено ошибаться. Весь вопрос в том, как относиться к этой перспективе. Одна крайность, если человек признает свою естественную греховность и сочтёт её неисправимой – тут он впадает в грех уныния (или ещё хуже, гордыни – заявив: «не я виноват в том, что со мною происходит!»). Другая крайность – если запомнив, что грехи могут быть прощены Богом, верующий отодвигает раскаяние в отдалённое будущее (или, что едва ли достойней, пытается откупиться спонсорскими дарами и иными пожертвованиями). В обоих случаях как религиозная, так и внерелигиозная логика способны усмотреть объективное разрушение таким человеком себя самого и близлежащего пространства.

Жизнь показывает, что единство веры не гарантирует мира во взаимоотношениях между верующими. Мы, люди, нередко умудряемся за самыми достойными помыслами усмотреть «задние» мысли, а из самых возвышенных ситуаций выйти «замаранными». Хорошо, если мы научимся обратному – из тёмных проблемных областей выходить облагороженными, умудрёнными. Религия не принадлежит к числу самых тёмных областей культуры. Множество достойнейших умов, светлейших представителей разных народов на протяжении долгих веков копили, совершенствовали опыт веры. Не пришла ли пора попытаться собрать воедино, обобщить нравственный опыт религиозных исканий? Обобщить так, чтобы это были доходчивые позитивные формулы, одинаково убедительные для людей разных возрастов и темпераментов, рас и социальной принадлежности. Я убеждён, что шанс для этого у нас есть. И вовсе не обязательно искать самого-самого мудрого заику и командировать его на гору Синай или в Тибет. Ведь при наличии доброй воли даже те заповеди, которые были оставлены нам Моисеем или Христом, вполне могут реально объединить верующих и неверующих. Скажем, внерелигиозный смысл первой моисеевой заповеди разве не сводится к тому, что «Хорошо бы иметь единую, объединяющую ценность»! Особенно значимо, чтобы подобное объединение осуществлялось ради позитивных ценностей, а не во имя борьбы с кем- или чем-либо. Я верю, что можно составить такие мудрые формулы, чтобы они не запугивали впечатлительных людей, не отбраковывали долгодумов и не навязывали никому единообразных взглядов. Ведь, в сущности, не может быть ничего более интимного, чем общение с Богом.

Литература:

1. Володин А. Так неспокойно на душе. – СПб.: Советский писатель, 1993. – С.41.

2. Карлейль Т. Этика жизни. – СПб.: Знамение, 1999. – С.181-182.

3. Полный церковно-славянский словарь. Репринтное воспроизведение издания 1900 года. – М.: Издательский отдел Московского патриархата, 1993. – 1120 с.

4. Христианство: Энциклопедический словарь: в 3-х томах. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1993-1995.

5. Михельсон М.И. Русская мысль и речь. Своё и чужое. Опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний: В 2-х томах. – М.: Русские словари, 1994. – С.586.

Дата добавления: 2014-01-20