Часть II. Общество и его компоненты

ТЕМА 4. ОБЩЕСТВО И СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ

1. Общество как социологическая категория

2. Типология социальных систем

3. Социальные изменения

1. Понятие «общество» – одна из базовых категорий социологии. В социологической литературе данное понятие подвергается различным интерпретациям. При этом используется множество близкородственных понятий – общество, общность, сообщество, социум, социальная реальность, социальное пространство и т.п.

Приведем наше понимание иерархизации понятий «общество», «сообщество», «общность».

В рамках своей формальной социологии Г.Зиммель считал общество синтетическим единством. Абстрактно индивид, как отмечал Зиммель, не осознает, что он образует общество, но каждый знает, что Другой связан с ним. Каждый предполагает как само собой разумеющееся, что Другой, со всей его единичностью, индивидуальностью, является членом его круга. У индивида есть и внесоциальное бытие, некое «помимо того» – жизнь не полностью социальна. В то же время существование индивида нельзя понимать как отчасти социальное, отчасти индивидуальное – это одновременность двух взаимопротивоположных определений индивида («для – себя – бытие» и «продукт общества»). Зиммель в качестве иллюстрации приводит два крайних сравнения – человек в любви или дружбе; человек производящий, покупающий, продающий». Несмотря на индивидуальность, мы знаем, что являемся членами общества; наш жизненный процесс, его смысл и цель не самостоятельны, а переплетены в одновременное существование с Другими.

Жизнь людей не полностью социальна, но нас индивиды, с точки зрения их совместного социального бытия. Составляя одно и то же сообщество («их жизнь обобществлена»), тем не менее индивиды противостоят этому обобществлению, являясь замкнутой органической целостностью; ввиду своей индивидуальности существенно отличаются друг от друга (в этом отношении городские и сельские сообщества можно рассматривать как существенно отличающиеся друг от друга, но имеющие интересы совместного бытия).

Общество состоит из неравных элементов. Даже в демократических обществах равенство предполагает, как отмечает Зиммель, лишь равноценность личностей, «но равенство людей по их качествам, содержанию жизни и судьбам – вообще не предмет обсуждения».

Общество, по Зиммелю, – некий космос; он многообразен в своем бытии и движении, но каждый в нем сохраняет свою определенность лишь при неизменности структуры целого. Это положение Зиммеля можно использовать в качестве методологической посылки для исследования того, как с изменением «структуры целого» меняется и «определенность» в обществе самих индивидов.

Найти универсальную интерпретацию общества в социологической литературе затруднительно, в чем мы (Хамзина Г.Р.) убедились, проанализировав имеющуюся литературу об обществе. В многотомном энциклопедическом словаре «Постмодернизм» данный термин отдельной, самостоятельной статьи «не заслужил». Его интерпретация (в пол-страницы) дана расширительно и лишь в разделе, посвященном предметной области социологии. В британском социологическом словаре общество обозначено как категория повседневного знания; отмечается, что его очертания эквивалентны границам современных наций-государств, но не всегда совпадают с границами политических образований, а иногда (в частности, марксистами) данный термин заменяется «общественной формацией», что, по мнению составителей того же словаря, одно и то же. Данный словарь также уходит от прямого ответа, что же такое общество, указав, что «социология представляет собой анализ социального», а анализ социального может производиться на любом уровне – на уровне взаимодействия двух индивидов, на уровне социальных групп, крупных организация и «общества в целом».

В Большом толковом социологическом словаре Дэвида и Джулии Джери приводится три значения общества – 1) как суммы человеческих отношений; 2) как самоувековечивающегося объединения людей, занимающих относительно ограниченную территорию и обладающего собственной более или менее отличительной культурой и институтами; 3) как хорошо известного национального государства. Лишь в словаре «Современная западная социология», изданном под редакцией В.И.Добренькова, представлена обширная характеристика эволюции социологической мысли об обществе.

Как видим, в справочной литературе главный объект предметной области социологии понимается неоднозначно, спорно, часто во взаимоисключающих интерпретациях.

Р.Парк при пользовании термином «общество» явно отдавал предпочтение «сообществу», в сущности, используя оба термина как однозначные. Сообщество он определял как территориально организованную популяцию, более или менее укорененную на земле, члены которой живут в состоянии взаимозависимости, которая симбиотична у животных и социетальна у людей. Человеческое сообщество, в отличие от сообществ животных, организовано на двух уровнях – биотическом и культурном. Общество является организацией контроля. Его функция – организовать, интегрировать, направлять усилия составляющих его индивидов. Парк называл четыре фактора или элемента человеческого сообщества – население; артефакты (технологическая культура); обычаи и верования (нематериальная культура); природные ресурсы, среда обитания. Взаимодействие указанных факторов, как считал Парк, поддерживает одновременно и биотический баланс, и социальное равновесие. Если исходить из понимания сообщества Парком, то можно дифференцировать «большое» российское общество на ряд сообществ.

Ф.Теннис пользовался двумя родственными понятиями – «общность» и «общество». Первым – для обозначения видов «связанности, в которых преобладает сущностная воля» (такую связанность он обозначил термином Gemeinschaft), ко второму он отнес связанности, «которые формируются посредством избирательной воли» (Gesselschaft).Теннис называл три формы социальной сущности – социальные отношения, совокупности, корпорации. Социальные отношения могут быть как общностные, так и общественные. К общностным отношениям могут быть отнесены товарищеские, охранительные (в частности, отношения господства в виде родственных), смешанные (между мужчиной и женщиной, например). Общественные отношения предполагают те же общностные, но осуществляемые исключительно через свободный общественный договор. К совокупностям (естественным, душевным, социальным) приемлемы также понятия «общность» и «общество» (пример: народ, сословие – совокупности, носящие общностный характер; общество, класс – совокупности общественного характера). Корпорации – исключительно социальный факт; естественные отношения, совместное проживание, соседство (их аналог – деревенская община), товарищество, товарищеское равенство, базирующееся на совместном проживании, но более независимое, чем в сельской общине (городская община) – таковы основы возникновения корпорации. Первоначальная совместная сущность характеризуется сплоченностью; она может модифицироваться в духовные, затем – в политические формы взаимодействия, позднее находит завершение в явлении, именуемом индивидуализмом. Однако при этом социальная жизнь не убавляется, а общностная жизнь развивается, возникает новое взаимодействие, происходящее из потребностей, интересов, желаний действующих личностей – так возникает гражданское общество (безграничное, космополитическое, социалистичное). Это уже совокупность преимущественно экономического характера, особая общественная совокупность, которая отличается от народа, но утвердить свою сущность она может, лишь отождествляя свою сущность с сущностью всего народа и изображая себя его представителем или заступником. Так или иначе, Теннис общину в широком смысле в общество включал, но в узком смысле – исключал.

В методологическом отношении представляет интерес концепция сообщности Э.Дж.Рейсса-младшего, предложившего изучать американское общество как состоящее из различных сообщностей. В наиболее обобщенном виде его взгляды на сообщности сводятся к следующему. Люди организуют свою повседневную жизнь более или менее постоянно в пределах какой-то общей территории. Возникающий таким образом коллектив и есть сообщность. Члены сообщности взаимодействуют в институциональном контексте, который производен от так называемого большого или массового общества. Несмотря на разнообразие сообщностей, они являются микрокосмами общества. Сообщности отличаются друг от друга по величине и плотности заселения, но по экономической основе, социальному составу населения их институциональные и структурные параметры совпадают. В своей основе одинакова система стратификации, хотя удельный вес страт может быть разным в разных сообщностях, но престиж разных классов и поведение их представителей в этих сообщностях будут сходны, поэтому человек, переходящий из одной сообщности в другую, переносит в нее и свой классовый статус. Различия между сообщностями, как писал Рейсс, плохо изучены (ослабление контроля сообщностей над имеющимися на их территории функциональными процессами, потеря членами сообщностей идентификации с большим обществом; роль локальных сообщностей в управлении локальной средой и конкуренция за природные и социальные ресурсы; взаимозависимость сообщностей и большого общества; зависимость сообщностей от институциональных и организационных структур большого общества, интеграция сообщностей в большое общество и др.). Как видим, все перечисленные проблемы американского «большого» общества и его сообщностей как бы списаны с российских.

Мертон, изучавший «локально ориентированных» и «космополитично ориентированных» индивидов, выявил, что значительная часть членов сообщности является «локалами» в том смысле, что их основные интересы и ориентации связываются с сообщностью, в которой они проживают. Рейсс писал, что американская сообщность – это арена, на которой разыгрываются ценностные и организационные конфликты – по поводу гражданских прав, программ помощи обездоленным, качества и объема образования, занятости и оказания помощи безработным. Ценности большого общества и их организация, как отмечал Рейсс, вторгаются в повседневную жизнь людей, а основные институты поддержания этих ценностей и отправления социального контроля часто функционируют в сообщностях и через них.

Американских социологов проблемы взаимоотношений сообщностей и большого общества интересовали особенно в 1950-е годы. Российское трансформирующееся общество столкнулось с подобными проблемами сейчас, в период интенсивных институциональных преобразований, что вполне закономерно, если учесть его запаздывающую капитализацию.

Нами (Хамзиной Г.Р.) предлагается следующий принцип ранжирования постсоветского российского общества:

а) «большое общество» – российское общество в целом как собирательное, абстрактное понятие согласно методу идеальной типизации М.Вебера;

б) его составляющие сообщества, ранжируемые нами как полупровинциальные (население крупных городов – административных центров субъектов РФ и федеральных округов); провинциальные (население городов местного значения); сверхпровинциальные (село).

Такая дифференциация поселенческих структур, составляющих российское общество, условна, но ее можно использовать для изучения местной, региональной, провинциальной специфики социальных изменений.

Приведенная типология сообществ:

1) вписывается в модернистский и постмодернистский контексты;

2) позволяет учитывать региональные или локальные особенности социальной стратификации и каналов социальной циркуляции населения разных типов поселений;

3) исходит из сходств уровня, качества и стилей жизни разных типов населения;

4) признает различия в ценностных ориентациях, индивидуальном и общественном менталитете;

5) предполагает множественность культур в российском культурно-цивилизационном типе, а следовательно, совокупность различных социальных сообществ с относительно устойчивыми локально-специфическими параметрами, в «большом» российском обществе;

6) дает возможность контекстуально сопоставить характер, факторы и тенденции структурных социальных изменений, темпы течения социального времени в различных сообществах, не выбиваясь из глобалистских перспектив.

Кроме традиций высокой теории и теорий среднего уровня, то, что принято называть обществом, изучается и в традициях феноменологической социологии. Согласно феноменологическому подходу (в частности, П.Бергера и Т.Лукмана), для правильного понимания «реальности» общества требуется исследование того, как эта реальность конструируется. Реальность повседневной жизни позиций феноменологической социологии, есть «интерсубъективный мир, который я разделяю с другими людьми (я не могу существовать без постоянного взаимопонимания, общения с другими людьми, я знаю, что моя естественная установка по отношению к этому миру соответствует естественной установке других людей, этот мир упорядочен. У других людей есть своя перспектива на наш общий мир, не тождественная с моей. Мое «здесь» – это их «там». Мое «сейчас» неполностью совпадает с их. Мои проекты не только отличаются, но могут даже противоречить их проектам (курсив наш. – Г.Х. ). В то же время я знаю, что я живу с ними в общем мире)». Если далеко не углубляться в принципы конструирования социальной реальности, то можно признать, что индивиды в типологизированных нами сообществах проживают свою жизнь, «конструируя собственную социальную реальность», то есть проживая по-своему свою жизнь, в общем мире.

По П.Бурдье, социальная реальность есть ансамбль невидимых связей, формирующих пространство позиций индивидов по их близости, соседству или дистанции, сверху, снизу, между. Это пространство конструировано так, что агенты, группы, институции размещены в нем по сходству/различию условий, в которых находятся индивиды.

Концепция социального пространства (П.Бурдье, Ж.Пиаже, П.Сорокин) находит неоднозначную оценку у социологов. А.Ф.Филиппов, проиронизировав по поводу приложений к понятиям «время», «пространство» («свободное» – к первому и «городское» – ко второму), упрощающих понимание пространства и времени в социологическом значении, ставит эту задачу иначе – как вопрос о значении пространства для социального. Тогда можно говорить о локализации пространства и времени. Он отмечает, что «здесь», «территория» очень важны для понимания социальных изменений: не изменения границ СССР последовали за социальными переменами, а перемены социального устройства привели к изменению границ. «У нас» также вызывает вопрос: где это – «у нас»? Он признает разные виды пространств, по-разному устроенных и открывающих возможность разных локализаций, и соответственно и разные пространственные перспективы России (Россия реальная, Россия идеальная, «Европа», «глобальное общество»). Такое понимание социального пространства позволяет выделять, на наш взгляд, и такие «пространства», как Россия непровинциальная, Россия провинциальная.

Не меньше трудностей вызывает у исследователей и оперирование понятием «современное общество». Этот термин – самый популярный в отечественной социологии, в учебной литературе часто используемый в научно нестрогом значении. Под современным российским обществом пользователями этого термина не в научном контексте имеется в виду российское общество «в настоящее время», «сегодня», «сейчас», «здесь-и-теперь», то есть постсоветское общество. При этом теряются нюансы современности, если придерживаться терминологии, утвердившейся еще в классической социологии со времен О.Конта, Г.Спенсера, Э.Дюркгейма, называвших современными все индустриальные (промышленные) общества – в отличие от примитивных, традиционных, доиндустриальных, допромышленных. Следовательно, к российскому обществу начала ХХI в. целесообразно приложение иных лингвистических характеристик – «постсоветское», «трансформирующееся», «переходное», «транзитное» и др. (Современным российское общество уже стало, согласно научному контексту современности, еще в начале XIX в., с рождения капитализма в России).

Размытость термина «современное общество» во временном диапазоне потребовала от западных социологов в 1960-е годы обращения к терминам «постиндустриальное общество», а позднее –«постмодерное (сверхсовременное, послесовременное) общество», «информационное», «сверхинформационное» или «постинформационное общество. Следует при этом отметить, что весь этот терминологический набор был разработан западноевропейскими и американскими социологами применительно к социально-экономическим условиям, технологическим возможностям, другим социальным параметрам западных обществ, существенно отличающихся от российского.

Из всех имеющихся определений общества можно как приемлемый вариант использовать интерпретацию общества Н.Смелзером как объединения людей, имеющих географические границы, общую законодательную систему и определенную национальную (социокультурную) идентичность («национальная идентичность» нами приводится в контексте нация-государство).

2. Система (греч.: целое, составленное из частей) – это совокупность, единство взаимосвязанных частей, объектов, предметов или организмов, находящихся в определенной взаимозависимости и стремящихся к сохранению своей целостности. Важными признаками системности являются ее целенаправленность и функциональность, т.е. любая система существует для достижения некоторой цели. У любой сложной системы есть аддитивные (присущие и ее элементам) и эмерджентные (возникающие только у системы как целого) свойства. Например, самолет может летать, хотя ни один из его элементов на это не способен.

Общественная (или социальная в широком значении) система – один из наиболее сложных типов систем. Ее характеризуют две особенности: 1) она со временем тяготеет к равновесию, "гомеостазу", т.к. является системой, поддерживающей границы; 2) с кибернетической точки зрения это информационная система, или система ввода-вывода. Функционализм 1950-х гг. обычно проводил аналогию между живыми организмами и социальными системами как гомеостатическими системами: части социальной системы, как в организме, связаны между собой путем обмена, включающего в себя множество символов-носителей информации (язык, деньги, влияние, обязательство). Тем самым равновесие может быть определено как баланс между вводом и выводом.

Т.Парсонс определял общественную систему как более или менее стабильное взаимодействие двух или более социальных акторов в закрытой среде. Понятие это относится также к группам, институтам, обществам. Оно может использоваться, например, в анализе университета или государства как социальных систем, обладающих структурой взаимосвязанных частей. Общественной системой является и человечество в целом, и группа людей, находящихся в непосредственном контакте.

Социологическая теория рассматривает все общественные системы как системы двух уровней общности – социетальные и просто социальные:

Социетальные системы – это сферы общественной жизни (экономические, политические, идеологические подсистемы общества). Ряд исследователей выделяет в качестве четвертой подсистемы социальную. Каждая из этих подсистем обладает определенной структурой, т.е. цельной совокупностью связанных элементов. Социетальные системы образуют иерархическую зависимость, в которой одна (по Марксу – экономическая, по Веберу – духовная) подсистема в конечном счете является определяющей, а остальные – производными от нее; и характер элементов и способы связи друг с другом последующей системы определяются структурой предшествующей. Однако производные системы относительно самостоятельны, оказывают обратное воздействие на предыдущие – воздействие стабилизирующее, сохраняющее гомеостатическую целостность всей общественной системы.

В социологии органически сочетаются генетический (исторический) и структурный (функциональный) подходы к анализу отдельных социетальных систем и общества в целом. При этом генезис есть переход от одной социетальной системы к другой.

Социальная (в узком значении) система – это система, состоящая из качественно определенной совокупности элементов, находящихся во взаимных связях и отношениях и образующих единое целое, способное во взаимодействии с внешними условиями изменять свою структуру. Под социальной структурой обычно понимается устойчивая связь элементов социальной системы. Это прежде всего социальные общности: этносы; демографические и территориальные группы; функциональные и профессиональные группы; классы и социальные страты; политические группы.

Каждая из систем обладает целостностью и взаимосвязанностью (интеграцией) всех элементов ее структуры. Первое понятие фиксирует объективную форму существования системы, обладающей не только аддитивными, но и эмерджентными свойствами. Второе – процесс и механизм объединения его частей.

Существует сложная иерархия общественных систем: самая большая – общество в целом, затем идут социетальные и просто социальные системы, последние сами делятся на подсистемы вплоть до индивида как высшей по значимости системы. Вместе с тем индивид не может не подчиняться законам той социальной системы, в которую он включен. Он принимает ее нормы и ценности, социализируется. В то же время у него есть выбор между разными системами и статусами (социальными позициями) и ролями (социальными функциями) в нем.

Социальные системы классифицируются также по типу общественных связей своих членов. Соответственно выделяются: 1) социальные группы (по виду социальных связей); 2) социальные институты (по институциональным связям); 3) система социального контроля (по связям социального контроля); 4) социальные организации (по организационным связям).

Социальные группы – объединения людей по общности социально значимого признака, способу взаимодействия ее членов. Границы социальной группы очерчиваются участием (неучастием) индивидов в данном виде совместной деятельности. Ч.Х.Кули классифицировал группы на первичные и вторичные. Первичные – это небольшие группы, в которых индивиды взаимодействуют непосредственно – "лицом-к-лицу"; "здесь-и-теперь" (например, семья, группа друзей, рабочий коллектив). Им свойственны свои нормы поведения и солидарность. В первичных группах, по Кули, человек впервые осознает свою социальную принадлежность, усваивает социальные нормы, идеалы, ценности. Первичные группы Ч.Кули назвал "детской человеческой природой". Вторичные – это большие группы (этническое сообщество, класс), где каждый член группы не взаимодействует напрямую с остальными, хотя в некоторых (профсоюзах и др.) отдельные члены взаимодействуют и сохраняют нормативную систему и общее чувство корпоративности.

Социальные институты – исторические формы организации и регулирования общественной жизни (совокупность учреждений, социальных норм и культурных образцов, система нормативного поведения). Другими словами, это социальные процессы, регулярно и постоянно повторяющиеся, санкционируемые и защищаемые социальными нормами. Также как и роль, этот термин обозначает установленные образцы поведения, но институт рассматривается как единица более высокого порядка, более общая, включающая множество ролей. Так, университет как социальный институт охватывает роли студентов (с различием ролей "дневников" и вечерников), роли преподавателей (с различием ролей преподавателей естественных, технических и гуманитарных наук, ролей заведующих кафедрами, профессоров, лекторов (доцентов и старших преподавателей) и ассистентов), роли учебно-вспомогательного персонала, роли администрации и др. Система высшего образования как социальный институт охватывает эти роли во всех вузах.

Социальные институты классифицируются по общественным сферам: а) экономические (разделение труда, собственность, зарплата и др.) служат для производства и распределения товаров и услуг; б) политические (государство, армия, суд, партии) регулируют использование власти и доступ к ней; в) институты родства связаны с браком, семьей и социализацией молодежи; г) институты стратификации определяют распределение позиций и ресурсов; д) институты культуры заняты религиозной, научной, просветительской и художественной деятельностью.

Раньше господствовало убеждение в неизменности и вечности социальных институтов. Сейчас социологи признают, что социальные изменения трансформируют существующие институты и создают новые. Эта идея соотносится с тезисом теории ролей об определенной свободе людей в создании и исполнении ролей в их взаимодействиях с другими. Процесс превращения социальных явлений в социальные институты, когда эти явления становятся достаточно регулярными и постоянными, называется институционализацией.

Социальный контроль – совокупность процессов в любой социальной системе, посредством которых обеспечивается следование определенным "образцам" деятельности, а также соблюдение ограничений в поведении. К социальным "образцам", "стандартам" относятся: а) ценности; б) моральные нормы, обычаи, привычки, в) правовые нормы, административные предписания, решения. Большинство социологов утверждает, что социальный контроль достигается сочетанием уступчивости, принуждения и обращения к социальным ценностям. Так, Парсонс определял социальный контроль как процесс, посредством которого через наложение санкций оказывается противодействие девиантному поведению и поддерживается социальная стабильность. Это понятие встречается в социологии девиантного поведения, в теории "лейбл-теориях»". Социальный контроль в большей степени зависит от стабильности социальных групп, отношений общности и разделяемых ценностей, нежели от простого принуждения.

Социальные организации – объединения людей, совместно реализующих некоторую программу или цель и действующих на основе определенных процедур и правил. Другими словами, это способы регулирования действий отдельных индивидов и целых групп. Организации различаются по следующим параметрам: сложности, специализации задач и формализации ролей и процедур. Современными тенденциями развития организаций являются их укрупнение и специализация профессионального управления. Часто различают такие типы социальных организаций, как бюрократические ("механические", пригодные лишь для стабильных условий, таких как неконкурентные рынки и не изменяющаяся технология) и небюрократические ("органические", наиболее отвечающие изменяющимся условиям, максимально увеличивающие свободу действий индивидов, децентрализующие принятие решений и сводящие к минимуму необходимость ограничений в поведении). В экономике выделяются две формы организаций: традиционная фирма (предприятие, все операции которого сосредоточены под одной крышей или в одном месте); фирмы со сложной структурой (множеством филиалов, разбросанных далеко друг от друга и действующих в различных отраслях индустрии и торговли).

3. “Мы живем в эпоху ошеломляющих социальных изменений, которые радикально отличаются от трансформации прежних периодов”. Эти слова Э.Гидденса как нельзя лучше подходят и к оценке изменений, происходящих в постсоветском российском обществе. Значимость изменений, по мнению Гидденса, определяется преобразованиями глубинной структуры данного объекта или ситуации в течение некоторого времени.

Чтобы определить, в какой степени и каким образом система подвержена процессу изменений, необходимо выяснить степень модификации основных социальных институтов в течение определенного времени, выделить, что остается стабильным, а что подверглось существенным изменениям.

В мировой социологической литературе – от классической до современной – сложились следующие основные подходы к интерпретации социальных изменений:

- описание их в рамках теории развития (девелопментализм), в соответствии с которой признается неизбежность, необходимость, необратимость изменений, их неповторяемость на предыдущих этапах развития общества /социальной системы, выход на иной, более высокий уровень развития (О.Конт, Г.Спенсер, К.Маркс, Т.Парсонс и др.);

- исследование их согласно теории социального цикла: состояние общества, в котором оно находится на конкретном этапе, может повториться в будущем, так как это уже случалось в прошлом, а социальные изменения происходят лишь в коротком временном интервале, общество же в целом остается неизменным (О.Шпенглер, П.Сорокин и др.).

- рассмотрение самого общества как динамичного поля, находящегося в постоянном потоке движения разной скорости, ритма, интенсивности. При таком подходе “социальная реальность” фактически означает “социальную жизнь” (А.Уайтхед, А.Тойнби и др.).

Мы исходили из правомерности третьего подхода, следуя за исследователями (в частности, А.Тойнби), утверждающими, что «изучение человеческих отношений в движении продуктивнее, чем рассмотрение их в состоянии воображаемого покоя».

В социологической литературе социальные изменения классифицируются по таким критериям, как уровень, характер, направленность, движущие силы, динамика, требуемое для перемен социальное время. Подвергнем анализу изменения постсоветского российского общества соответственно указанным критериям.

Изменения в российском обществе происходят:

а) на макроуровне (на уровне общества в целом);

б) на мезоуровне (на уровне социотерриториальных сообществ);

в) на микроуровне (на уровне отдельного индивида, оказавшегося в эпицентре социальных трансформаций).

Все три указанных вида изменений провоцируют друг друга, их можно интерпретировать как не совмещающиеся по времени, характеру, темпам. При этом “первотолчком” их стали макроизменения.

Исследователи различают следующие основные типы социальных изменений:

а) морфогенетические изменения, под которыми понимается возникновение нового состояния общества, формирование новой социальной структуры, новой политической и социокультурной системы;

б) трансмутации, характеризуемые как модификация, реформация, вызывающие лишь количественные изменения, без коренных качественных;

в) трансформация, с переходом количественных изменений в качественные – в системе социальных связей, в целом – в социокультурном поле.

К морфогенетическим изменениям можно отнести возникновение новых условий социального развития – распад СССР, образование нового независимого российского государства, формирование новой системы межгосударственных связей, новых институтов представительной и исполнительной властей, нового политического режима, новых основ законодательства и в целом – новой политической системы, полиформической собственности как базы становления новой стратификации общества. Изменения в центре и на периферии постсоветского общества не поддаются однозначной оценке: на периферии (в провинции) они содержат в себе элементы трансмутаций (расплывчатость классового структурирования и стратификации; сохранение, наряду с формированием новой структуры ценностей, ориентаций на прежние, советские ценности эгалитаристского, этатистского, патерналистского типов; отсутствие коренных, качественных изменений в системе управления и т. п.), тогда как в центре происходят изменения трансформационного типа.

Хотя преобладающей тенденцией социальных изменений в российском обществе и является трансформация, но переплетение всех этих типов социальных изменений в один сложный социальный узел, разнородный характер воздействия субъективного фактора на мезо- и микроуровнях приводят к тому, что трансформация общества идет замедленными темпами, с попятными движениями, сопряжена негативными социальными последствиями.

Изменения в российском обществе 1990-х годов, начавшись как реформы, таким образом, фактически превратились в «революцию в мирной форме», так как следствием этих изменений стали становление нового типа российского общества – новой экономической системы, нового политического режима; формирование социального сознания, принципиально отличающегося от его советской разновидности. Следовательно, российское общество 1990-х годов в целом будет точнее считать не реформируемым, а трансформирующимся. Эти изменения можно обозначить как системные, структурные, институциональные.

Из-за недостаточной определенности стремительно вошедших в научный оборот отечественной социологии терминов «трансформация», «модернизация» («запаздывающая», «догоняющая» модернизация, «постмодернизация») возникают трудности в характеристике уровней трансформации постсоветского российского общества. Есть тенденция сведения сущности термина и процесса модернизации к явлениям совершенствования нашего общества и его переустройства. Нуждается в аргументации обозначение российского общества как индустриального или превращающегося в постиндустриальное, промежуточного, транзитного.

Идеи модернизации общества в социологии не новы. В классической социологии модернизация понималась как прогрессивные изменения, движение общества вперед согласно принятой шкале улучшений, как производное от понятия «современность»; как комплекс социальных, политических, экономических, культурных, интеллектуальных преобразований, предполагающих индустриализацию, урбанизацию, рационализацию, бюрократизацию, демократизацию, доминирование капитализма, распространение индивидуализма и мотивации успеха, превращение дотехнологического (допромышленного, доиндустриального, традиционного) общества в общество машинной технологии и развитых рациональных, дифференцированных структур. В этом значении бывшее советское общество уже было индустриальным, за исключением доминирования капитализма, распространения индивидуализма и достижительских стратегий, развитых дифференцированных структур (первые два идеологически не одобрялись; что же касается третьего признака современности, то декларировалась перспектива становления социально однородного общества).

В социологии ХХ века “модернизация” стала вписываться и в другой контекст – как усилия слаборазвитых стран догнать наиболее развитые страны, сосуществующие с отсталыми странами в одном историческом времени, движение от периферии к центру, заимствование слаборазвитыми странами западных и американских ценностей в качестве образца для подражания. Теории модернизации (М.Леви, Э.Хаген, Т.Парсонс, С.Хантингтон, У.Ростоу и др.) были особенно модны в 1950-1960-е гг., потом они претерпели кризис, а в 1980-годы были реанимированы, но в новой вариации – в виде концепций “неомодернизации”, ”постмодернизации”. С образованием новых независимых государств после распада СССР авторы модернизационных концепций получили возможность апробировать эти концепции на постсоветском материале. Мотив ангажированности новых вариаций указанных концепций сохранился – европейские страны и США, в сущности, преподносятся как общества-образцы для подражания для новых независимых стран.

Концепции постмодернизации трудно приложить к российским условиям. В то же время нельзя не признать ценности ряда идей, высказанных западными социологами применительно к аграрно-промышленным сельским сообществам в контексте модернизации. В частности, Н.Смелзер интерпретирует процесс модернизации как появление новых технологий, движение от сельского хозяйства как средства существования к коммерческому сельскому хозяйству, как замену мускульной силы машинами, распространение городских типов и пространственной концентрации рабочей силы, как освобождение от влияния церкви, либерализацию семейной морали, ослабление семейных связей, рост ценности образования, социальной мобильности и индивидуального успеха. Что же касается свойств современной личности, то они в постсоветских агропромышленных сообществах пока находятся в незрелом состоянии. Сильны зависимость от авторитетов и традиционный консерватизм мышления, отсутствие внимания к общественным проблемам, инертность в восприятии нового знания и опыта, отсутствие веры в науку, устремленности в будущее, неразвитость образовательных, культурных и квалификационных притязаний жителей провинциального города и села.

В зарубежной социологии, начиная с 1950-х годов, преобладающей концепцией социальных изменений становится концепция эволюционной трансформации, которая, как и революционная, не избежала известной идеологизированности. Заметим, что “портрет” современности как формы интегративной эволюционной трансформации общества, “списан” с западных моделей. Идеологическими лейтмотивами данной структурно-функционалистской концепции являются выделение “лидирующего” общества (американского и западноевропейского в предлагаемых контекстах), предпочтение “равенства возможностей” “равенству доходов”.

Мировоззренческие ориентации ученых не могут не отражаться на их методологических подходах. Достаточно отметить, что для О.Конта прообразом “современности” стало французское общество его времени, для Т.Парсонса – американское общество середины 1950-х годов, а для советских ученых таким эталоном признавалось советское общество. В частности, Т.Парсонс, предполагавший интеграцию общества через культуру и ценности, исходил из параметров достаточно устоявшегося, стабильного американского общества.

В российском обществе структурные изменения начались с изменений системы экономических и политических отношений и лишь затем – с медленных изменений структуры ценностей. Следовательно, в условиях неустойчивого развития российского общества культура и ценности пока не стали факторами интеграции. Из этого следует, что безоговорочное перенесение в готовом виде тех или иных теоретических и методологических версий на российскую почву в научном отношении недостаточно корректно. В связи с этим сошлемся на В.А.Ядова, предостерегающего и от чрезмерного увлечения постмодерными концепциями («Россия – иная цивилизация, отличная от западной, развитие всех стран по евроцентристской модели опровергается ходом истории человечества»), и от перегиба в сторону традиционализма. «Итог такого рода трансформаций, – пишет Ядов, – анклавизация и гибридизация, то есть развитие «форпостов» социального прогресса западноевропейского типа в мегаполисах и примыкающих к ним регионах при сохранении обширных относительно «застойных» регионов, сохраняющих российский традиционный уклад советского прошлого». Надо признать, что внедрение такой модели в первое десятилетие преобразований уже создало предпосылки такой «анклавизации и гибридизации», если сопоставить первые результаты структурных изменений.

По своей направленности социальные изменения в социологической и философской литературе классифицируются как телеологические (ориентированные на конечный результат), прогрессивно/регрессивно направленные изменения. Социальные изменения в российском обществе имеют характер разнонаправленных изменений. Отчасти их можно обозначить как телеологические. У Маркса телеологический подход выразился в его прогнозах о будущем коммунистическом обществе, у Парсонса – в ориентированности социальной системы на интеграцию и социальное равновесие.

Прогрессивная направленность социальных изменений в российском обществе лишь обозначена, если под ней иметь в виду улучшение уровня и качества жизни, оптимизацию социально-стратификационной структуры, сглаживание социальной поляризации, снижение масштабов массовой нисходящей мобильности и маргинализации. В то же время следует исходить из того, что положительные социальные изменения не возникают сразу, а накапливаются исподволь, переходя из количественных в качественные. Пока имеют место регрессивные изменения, вызванные отклонениями от позитивных установок главных субъектов преобразований на начальных стадиях реформ в сторону роста социальной поляризации, люмпенизации, маргинализации населения. В структуре социальных ценностей доминирует материалистическая, а не постматериалистическая, ориентация. Не преодолена аномия общества. О.Н.Яницкий считает политически удобным эвфемизмом, когда постсоветское российское общество называют «переходным». По его мнению, это общество риска, так как риск пронизывает индустриальную систему, социальные институты, повседневную жизнь и природу. В обществе нет консенсуса относительно базовых ценностей; негативное прошлое определяет настоящее. Управление превращается в деятельность по ликвидации аварий и катастроф, и общество истощает свои ресурсы, требуемые для собственной динамики. Оно привыкает к жизни в экстремальных условиях. Вектором социальной динамики является домодернизация, архаизация, рурализация, а прошлое детерминирует будущее (курсив Г.Хамзиной). Моделью повседневного существования является выживание за счет сверхэксплуатации человеческого потенциала и природных ресурсов. К социальным изменениям сверху формируется негативная установка, недоверие.

По своим движущим силам структурные изменения в российском обществе проистекают и как спонтанные, осуществляющиеся «снизу», и как спланированные «сверху». В канун реформ, спровоцировавших позднее социальную трансформацию, российское общество вполне созрело для структурных изменений – были налицо застой во всех сферах общественной жизни и утраченный ритм прогресса, политическая апатия и социальный скепсис в массовом сознании. Однако изменения все же стали осуществляться «сверху».

Диапазон времени неоднозначен и в различных сферах. Оно оказалось быстрым в экономической сфере (скоростные темпы ваучеризации, «большой» приватизации, акционирования предприятий и т.п.), политической сфере (спонтанное образование нового независимого российского государства, подготовка и принятие за короткий срок новой Конституции РФ, интенсивно развивающиеся процессы демократизации, многопартийности, ставшие реальностью политические свободы, открытие границ и т.д.). Достаточно быстро стала складываться новая социально-стратификационная структура, востребовались субъекты малого и среднего бизнеса, но формирование среднего слоя/класса сильно затянулось по времени, особенно в провинциальных городах. Более замедленными оказались изменения в социальном сознании, хотя, по нашему мнению, процесс аномии российское общество «проскочило, за какие-то десять лет: потребовалось около пяти лет на целенаправленное вытеснение прежних базовых, советских ценностей, а образовавшийся вакуум стал быстро восполняться за счет американизации, вестернизации социальных ценностей, осуществлявшихся массированно по многим каналам (СМИ, реклама, сферы науки, образования, культуры, искусства, туризм и т.п.). Больше времени потребовалось на смену идентичностей. Лишь к концу 1990-х годов значительная часть россиян стала осознавать себя не гражданами СССР, а гражданами РФ.

Изменения в обществе можно оценивать, как отмечает Т.И.Заславская, исходя из характеристики изменений трех слоев общественного устройства:1) институтов власти, собственности, гражданского общества, прав, свобод, определяющих социетальный тип общества; 2) более глубинного и менее управляемого слоя общественного устройства – социальной структуры. Ее реформировать непосредственно невозможно, она меняется через преобразование социальных институтов, но состояние ее изменений можно считать более значимым критерием оценки реформ, чем преобразования формально-правовых основ институтов; 3) наиболее фундаментальным объектом изменений являются социокультурные характеристики общества – структура доминирующих ценностей, потребностей, целевых ориентаций, мотиваций, норм и способов повседневной деятельности. О том, в какую сторону прогресса движется общество, можно судить именно по сдвигам в его культурных характеристиках.

Течение социального времени в период социальных изменений в РФ в целом вписывается в ход социального времени в других странах, переживших или переживающих социальные перемены. По определению Р.Дарендорфа, требуется шесть месяцев на смену политики, шесть лет – на смену экономики и шестьдесят лет – на смену социума. За время после социального потрясения 1917 г. выросло и уже уходит целое поколение, в памяти которого еще сильны традиции, нормы, принципы общественной жизни, ценности советского типа. После начала реформ прошли неполные десять лет, и лишь к середине XXI века следует ожидать полную смену ценностей, норм, общественных идеалов.

При изучении структурных изменений, начавшихся в постсоветском российском обществе нами (ХамзинойГ.Р.) с привлечением студентов своих академических групп были проведены нарративные исследования (изучение истории семейных династий студентов, глубинное интервью с респондентами-ровесниками студентов и с лицами в возрасте 60 лет и старше). Такие виды самостоятельных работ студентов помогают наглядно осознать и оценить прошлое и настоящее и познать общество, в котором каждый из нас проживает свою жизнь. При систематических съемах информации накапливается ценный банк информации. Приведем в качестве иллюстрации подробный рассказ (нарративное исследование – это прежде всего описательная процедура) «о своем времени и о себе» одного из интервьируемых – женщины, 68 лет, с высшим образованием, завершившей свою трудовую деятельность в качестве ведущего инженера одного из оборонных предприятий, бывшей коммунистки с 30 летним партийным стажем:

«Как и многие из людей моего поколения могу сказать, что прожила счастливую жизнь. Я много и честно трудилась, вокруг меня были замечательные люди, и они уважали меня. С детства я знала, что знания и труд должны принести пользу своему народу – меня так воспитывали в семье и школе. Училась с радостью, работала с энтузиазмом, не считаясь своим временем, здоровьем, личными интересами. Говорят, что в благополучной стране люди мало интересуются политикой, наверно, так и есть. Мы привыкли думать, что можно поступить в любой вуз, были бы способности, что честный труд обеспечит нас, когда мы состаримся. В шестидесятые годы появились сомнения в существующем строе, в разумности проводимой политики, в помпезности планов, в приукрашивании действительности, в колоссальной трате средств на бескорыстную помощь даже тем странам, кто в ней не нуждался. Ведь были очереди, пустые прилавки, талоны на самое необходимое. Уборщица, лаборант, инженер получали примерно одинаково. (Сейчас получают одинаковые пенсии моя соседка с 3-классным образованием, преподаватель вуза и я, ведущий инженер с большим трудовым стажем). Не лучше ли было эти средства тратить на свой народ, на развитие сельского хозяйства и обслуживающие отрасли – самые слабые места наши места тогда? Но было и другое – соседка могла на 52 рубля пенсии себя содержать, были возможности поехать на море за счет предприятия, организации; безопасная для жизни ребенка школа, спортивные секции, музыкальные, художественные школы, куда, если у ребенка есть способности, в принципе, могла определять своего ребенка любая семья.

Вопреки моей воле (был же референдум, быть СССР или не быть, и большинство проголосовало за то, чтобы он был) не стало Великой ( акцент эмоционально был сделан на это ) страны, которая сумела собрать и сплотить многие народы в соответствии с их обычаями, традициями, верованиями Тяжело пожилым людям смириться со всем этим. Я сейчас не могу посещать театры, кино, выписывать периодическую печать, без которых раньше моя интеллектуальная жизнь просто не мыслилась. Еще труднее смириться с тем, что люди стали разъединяться по национальному, религиозному признаку, а в последнее время – и по имущественному. Неожиданно у людей оказались разные, несовпадающие интересы. В нашем родственном кругу, из поколения моих детей и племянников из 6 семей более-менее «устроены» сейчас 2. Остальные по-прежнему много работают (инженеры, учителя, спортсмены), но превратились в бедных. Инженер подрабатывает грузчиком, его жена после работы разносит газеты, а весной, летом и осенью пашут на своем огороде только для того, чтобы семья удержалась «на плаву». Можно ли после этого говорить о повышении их профессионализма, культурного уровня и о хорошем их здоровье? Многие люди в растерянности. На первом месте у нас были коллективизм, взаимопомощь, товарищество, честность, порядочность, трудолюбие. Ложь, тунеядство, эгоизм, стяжательство были самыми презренными чертами. Насколько хорош индивидуализм, сейчас поощряемый? Ведь во все времена для его обозначения использовались «жлоб», «скряга», «скопидом», «скупец, «шкурник» и они не одобрялись.

Преступность была и раньше, но в других формах. Насколько сейчас распространены преступность, наркомания, алкоголизм, самоубийств, можно судить по газетным публикациям и передачам телевидения. Но еще в 1960-1970-е годы мы спали в своих квартирах с открытыми окнами на первых этажах. Сейчас разрушена идеология – культ денег, поощряется добывание их любым способом. Чувство безысходности у многих, страх перед завтрашним днем, формальная религиозность, полное безверие.

Вас интересует мое понимание достойных условий жизни. До 1992 г. жила в таких условиях – трехкомнатная квартира, машина, которую сейчас продали, так как не на что ее содержать. Мужу 72 года, пенсионер, тоже в прошлом инженер – конструктор с высшим образованием, наших пенсий, если сложить, едва хватает на еду, много уходит на лекарства. У дочери – семья, работает в научно-исследовательском институте ведущим конструктором с окладом в 700 рублей (интервью проводилось в мае 2000 г. – примечание Г.Х. ). К счастью, достоинство держится не только на деньгах – как можем, «сохраняем свое лицо бывших интеллигентов».

Почему часть людей стала богатой, а остальные – бедными –на эту тему можно писать диссертации, в двух словах не скажешь. Перестали работать старые законы, новые еще или не созданы или не действуют. Наиболее энергичные, рискованные быстро сориентировались в ситуации и своевременно открыли свое дело. Многие не справились со стихией и разорились, вернулись на «государственную службу» либо погибли – и такие были. Некоторые оказались «в нужное время на нужном месте». Хорошо оказались подготовленными к смене строя партийные и комсомольские работники – у них были связи, средства. Есть еще одна категория – уже криминального ориентира. Бедными стали законопослушные, многие из них профессионалы в своем деле, с высокими моральными качествами, но не обладающие гибким умом и моментальной реакцией на меняющиеся события. Большинство людей оказалось не готовым и преданным своим правительством.

Как я оцениваю нашу советскую историю? Об Октябрьской революции сужу по книгам, но было там нечто похожее, как сейчас. Один полюс – богатство, другой полюс – бедность. По-видимому, к 1917 году скопилось столько противоречий, что взрыв был неизбежен. К сожалению, и тогда не все были готовы к переменам, погибло много лучших.

Большую часть сталинского периода я была ребенком. Была воспитана, как все – вера в руководителей, вождей. Но рано или поздно наступает прозрение, разочарования. Знаю только – при каждой перестройке и ломке страдают люди – «лес рубят – щепки летят». Но люди – не щепки, жизнь у людей одна. Был ли тогда менее жестокий путь – я не знаю. С высоты своего возраста вижу, что всегда страдают наиболее уязвимые, менее приспособленные, талантливые люди. Был ли тогда виноват один Сталин? Правителя делает окружение. Тем не менее Сталину надо отдать должное. Мне представляется верной данная ему Уинстоном Черчиллем характеристика по случаю дня рождения Сталина (23.12.1959 г.): «Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому миру…Сталин был человеком необычайной энергии, эрудиции, несгибаемой воли…резкий, жестокий, беспощадный как в деле, так и в беседе…Он оказался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов… Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов. Заставил нас, которых называл империалистами, воевать против империалистов...Сталин был величайшим, не имеющим себе равных в мире диктаторов…Он принял Россию с сохой, а оставил, оснащенную атомным оружием»…

При Хрущеве начались метания: то совнархозы, то целина, то его похвальба перед США, то ссора с Китаем.

Нужно ли было говорить народу о Сталине? Надо было, но нельзя было заменять культ Сталина на «Дорогой Леонид Ильич!». Эти исторические фигуры были несопоставимы. Страна жила по инерции, с подорванной верой.

Вспоминаю одно из интервью Горбачева корреспонденту одной из индийских газет: «Что такое перестройка? Просто мы хотим жить лучше». Но перестройка оказалась не под силу Горбачеву.

Ельцин. Этот посильнее и реальнее. Он думал, что справится. Но все получилось наоборот. Власть беспредела и криминала.

Кому я симпатизирую из современных политиков?Примаков в качестве министра иностранных дел. Тулеев в качестве губернатора. Громов как генерал, вышедший последним из Афганистана. Селезнев как спикер. Путин привлекает молодостью. Умен, талантлив, сильный политик. Он вызывает и сомнения, и надежды – время покажет».

Такова оценка истории страны, ее политических лидеров, происходящих перемен нашего современника, одного из свидетелей и участников этих перемен. Выявлены и другие характеристики прошлого в ходе нарративного исследования, которые здесь не приводятся.

В рассматриваемом аспекте представляют интерес методологические подходы П.Сорокина, Р.Мертона, изучавших социальное время в контексте социальных изменений и выявивших, что оно течет различно в разных обществах и «система времени варьирует вместе с социальными структурами» и что время никогда не бывает лишь нейтральной количественной шкалой измерения тех или иных трансформаций.

В качестве точки отсчета времени эти общества выбирают события, значимость которых зависит от проблем, преобладающих в обществе.

Э.Шиллз рассматривал общество как трансвременной феномен, характеризуемый непрерывным существованием. Оно не образуется бытием в данный момент. Оно существует только через время. С одной стороны, это действительно так: поколения людей уходят, а общество остается. Российское общество в цивилизационном контексте всегда представляло собой совокупность разных культур с разнотекущим социокультурным временем. Неоднозначна и противоречива коллективная историческая память народов, населяющих Россию.

Процесс модернизации в российском обществе разнообразен. Эффект модернизации отныне выводится, как отмечал П.Штомпка, не только из экономического роста, но и ценностного фактора. Штомпка, сопоставляя темпы модернизации в Польше, Чехии, указывает на целесообразность учета «традиций модернизации» – в этих странах между двумя мировыми войнами капитализм уже развивался, между тем, как известно, в России традиции капиталистического развития не успели укрепиться, так как произошел 70-летний перерыв в развитии капитализма. Этого же мнения, в принципе, придерживался и П.Бурдье, отмечавший, что капитализм никогда не принимал в России такой формы, в какой он существовал в других странах, так как начался там с некоторым опозданием. Россия вновь оказалась на орбите капитализма, когда другие европейские страны уже достигли качественно иного уровня капитализации. «Похоже на то, что как раз в тот момент, когда западные страны, утомленные путешествиями, готовы соскочить с поезда современности, посткоммунистический Восток отчаянно пытается взобраться в него», – иронично пишет П.Штомпка, констатируя отставание слаборазвитых стран от европейских и США по внедрению постмодерных ценностей.

Российское общество за период с октября 1917 г. претерпело дважды существенные, революционные изменения. Структура базовых ценностей дважды за неполные 100 лет пережила две трансформации. В послеоктябрьский (1917 г.) период произошла насильственная ломка основ формирования базовых ценностей, новые, советские ценности навязывались и позднее «стали ценностями» возрастных когорт рождения 1930-1940-х годов. Когда в последнее десятилетие ХХ в. стали отвергаться советские ценности и начала формироваться новая структура ценностей, то вызванным в связи с этим «приступам» аномии оказались подвержены именно эти возрастные когорты, ввергнутые в кризис идентичности.

В сущности, за 1917-1992 гг. дважды менялись все социальные институты:

- институты экономики (объектом социальных экспериментов являлась собственность на средства производства);

- институты социальной дифференциации, неотступно следующие за экономическими преобразованиями;

- политические институты, оказавшиеся наиболее подвижными и уязвимыми для преобразований (непременный откат после очередных безуспешных продвижений вперед);

- институты социализации (смена социальных и ценностных ориентиров – от коммунизации к капитализации общественного и индивидуального сознания);

- институт образования (прерывание преемственности, замена одних образовательных стандартов другими, постоянные социальные открытия/закрытия доступа к образованию);

- институт семьи (либерализация семейно-брачной морали; ослабление родственных связей);

- институт религии (дважды по отношению к религии и религиозной культуре общества были осуществлены прямо противоположные стратегии).

Поэтому целесообразно говорить о двух трансформациях нашего общества за неполное столетие, с последующими институциональными изменениями противоположного направления. Эти изменения напоминали по результативности небезызвестные «шаг вперед, два шага назад», что не давало российскому обществу осуществить прорыв в его «осовременивании». Указанные социальные институты не только трансформировались, но и в пределах одного и того же периода изменений постоянно модифицировались.

Ответ на классический для западной социологии вопрос – на какую фазу процесса социальных изменений цеплять якорь прогресса, по утверждению Штомпки, предполагает выяснение того, каков результат социальных изменений или комплексный образ будущего (благополучие, здоровье, производительность труда, равенство, счастье), является ли прогресс улучшением в сравнении с предыдущей стадией развития общества и насколько общество способно к прогрессу.

При исследовании проблем социальных изменений в российском обществе следует брать в расчет особенности социокультурной памяти общества, которая неоднозначно выполняет свои трансляционную, селективную и инновационную функции в разных типах социальных сообществ. В частности, трансляционная функция обеспечивает передачу из прошлого в настоящее, из настоящего в будущее социальных ценностей, норм, потребностей, предпочтений, способов поведения, образа и стилей жизни. В послеоктябрьский (1917 г.) период выросло и проживает свою жизнь новое колено, которым истрачен требуемый для изменения социума лимит времени. Однако трансляционная функция общества в указанный период не выполнялась в полной мере, дореволюционные социальные ценности идеологически ниспровергались и, следовательно, репродуцированы не были.

После демонтажа СССР и всего того, что с ним было связано, прошло лишь одно десятилетие, а не шестьдесят лет, требуемые для обновления социума.

В российских условиях не может быть единой модели постмодернизации общества. Еще неполностью себя исчерпали традиции коллективизма, общинной морали в сверхпровинциальных и провинциальных сообществах, и их можно использовать в качестве механизмов развития тех же рыночных отношений (сила традиций не мешает, как известно, процветанию японского или английского общества), тогда как в программах экономического развития крупных промышленных городов акцент, возможно, следует делать на более интенсивное внедрение ценностей рыночного типа. В региональной политике нельзя игнорировать силу влияния и религиозных традиций народов России.

Дата добавления: 2014-01-13