Матвеев Герман 11 страница

На другой день в начале пятого Шарковский отправился на площадь. Шел он по Невскому пешком, неторопливо, иногда останавливался и разглядывал знакомые здания Александрийского театра, Гостиного двора, Думы, Казанского собора. На площади долго стоял против Зимнего дворца. Может быть, он чувствовал, что надолго расстается со свободой, и прощался с Ленинградом, а может быть, с этими местами были связаны какие-то воспоминания.

На второй этаж Управления милиции он поднялся спокойно, но, увидев пост, остановился на площадке. Сейчас он предъявит повестку, дежурный пропустит его наверх, а назад он может не вернуться. Назад выпускают только с пропуском.

В пять часов в кабинете Ивана Васильевича на Литейном раздался телефонный звонок.

- Товарищ подполковник, докладывает Маслюков. Шарковский пришел. Сидит в коридоре.

- Хорошо. Пускай посидит с полчасика, а потом приступайте к допросу. Меня беспокоит вопрос: сообщил ли он Мальцеву?

- Полагаю, что да, - уверенно сказал Маслюков.

- Мало ли, что вы полагаете. Я, например, полагаю другое. Если он надеялся вернуться домой, мог и не сообщить.

- Что же делать?

- Начинайте допрос. Если он будет все отрицать, - значит, рассчитывал на благополучный исход. Если сознается, тогда другое дело...

Томительно тянулось время. Шарковский сидел в длинном, тускло освещенном электрическими лампочками коридоре Управления на стареньком скрипучем стуле и ждал. Двери двести второй комнаты часто открывались. Входили и выходили сотрудники в форме, в штатской одежде, с бумагами, с папками дел, но никто из них не обращал никакого внимания па сидящих в коридоре. Неподалеку от Шарковского на узком стуле устроился совсем еще молодой человек, беспечно болтавший ногами. Немного дальше, на скамейке, сидела полная женщина, а рядом с ней крупный пожилой мужчина. Иногда из глубины коридора в сопровождении милиционера проходили на допрос задержанные раньше люди. Минут через сорок из комнаты вышел молодой следователь с розовой повесткой в руках.

- Вы Шарковский? - обратился он к дефектару.

- Я Шарковский, - поднимаясь со стула, сказал тот.

- Проходите...

Огромная комната, несмотря на то что там стояло пять столов, казалась свободной. Три окна выходили во двор, но света было вполне достаточно. Шарковский прошел за следователем и сел на приготовленный стул. Он обратил внимание на то, что все присутствующие в комнате сотрудники при его появлении подняли головы и с любопытством проводили до места.

- Ну так как, гражданин Шарковский? Будем признаваться? - спросил следователь, перекладывая толстую папку на край стола.

- Смотря по тому, в чем признаваться?

- Вот именно, - с усмешкой сказал следователь. - Начнем прямо с результатов... По скромным подсчетам, сколько стоили государству ценности, которые вы приобрели за время войны? А? Во сколько вы их оцениваете?

- Я не подсчитывал,

- Значит, вы не отрицаете... Это уже хорошо. Чистосердечное раскаяние суд всегда принимает во внимание.

- А при чем тут суд? Если я приобретаю, скажем, картину, пускай слишком дешево, на свои заработанные деньги, - значит, меня под суд? - спокойно спросил Шарковский.

- На свои заработанные деньги?

- Да. Только на свои.

- Вы, очевидно, полагаете, что нам ничего не известно о ваших делишках и вызвали мы вас так... на всякий случай. А вдруг признаетесь?

- Гражданин следователь... Посмотрите на мои седые волосы... И давайте говорить в другом тоне. Я вам в отцы гожусь.

- Это верно. Но тогда и вы прекратите прикидываться невинным... У кого вы купили картину Перова?

- Не картину, а эскиз.

- Неважно, У кого?

- Не знаю.

- Как это вы не знаете?

- Я покупал ее через третьи руки.

- А вам известно было, что эта картина украдена из Русского музея?

- Нет, неизвестно.

- Ну, конечно... Откуда вы могли знать! Картинами интересуетесь, а толком в них не разбираетесь, - снова переходя на издевательский тон, сказал Маслюков. - Сколько же она вам все-таки стоила?

- Не помню. Я купил ее в позапрошлом году. Дешево стоила.

- Даром?

- По ценам мирного времени, можно сказать, что и даром.

- Но все-таки... Вы заплатили деньгами?

- Да, в конечном счете деньгами. Я купил в аптеке бактериофаг и немного глюкозы. За них я получил продукты, а за продукты мне принесли картину.

- Сложная комбинация... Значит, в аптеке вы покупали дефицитные лекарства и комбинировали. Так! А почему вам аптека отпускала эти лекарства?

- Гражданин следователь, возьмем для примера такой случай. Вы нарушили правила уличного движения... Будете вы платить штраф постовому милиционеру? спросил Шарковский.

- Полагается платить.

- Да, по закону вы должны заплатить, а на практике будет иначе. Вы предъявите служебное удостоверение, и милиционер вам козырнет... Этим дело и кончится.

- Ну, а вывод?

- Вывод тот, что, работая в аптеке много лет, я имел какие-то привилегии.

- Хорошо. Пускай суд решает, какие вам полагаются привилегии. Будем говорить о фактах.

С этими словами Маслюков вытащил из папки стопку чистой бумаги и, задавая вопросы, начал записывать показания. Расчет Ивана Васильевича подтверждался. Шарковский не запирался, не путал, не отрицал того, что, по его мнению, известно следователю. Держался он спокойно, с достоинством, на вопросы отвечал коротко, продуманно, но фамилии людей, достававших ему продукты, называть отказался.

- Если я виноват, судите меня, - твердо сказал он. - Других людей запутывать в это дело я не хочу. Тем более что это все случайные люди. Не забывайте, какая это была зима. Они цеплялись за жизнь, как утопающие за соломинку, и не думали о том, что совершают незаконные, с вашей точки зрения, поступки,

- А вы этим и пользовались.

- Все пользовались. Кто не пользовался, те отправились на тот свет.

В комнату вошел Иван Васильевич. Увидев его, Маслюков встал. Остальные следователи, не зная подполковника, продолжали сидеть, с любопытством наблюдая за тем, что происходит за крайним столом.

- Ну, как дела? - спросил Иван Васильевич, подходя к помощнику.

- Вот протокол. Шарковский не отрицает...

- Тем лучше.

Иван Васильевич пододвинул к столу стоявший у стены стул, сел, взял исписанные Маслюковым листы протокола и начал читать.

Шарковский понял, что пришел какой-то крупный начальник, и с интересом разглядывал его. Маслюков стоял позади и через плечо пальцем показывал на некоторые наиболее существенные места в протоколе.

- Ну, так... - деловито произнес Иван Васильевич, закончив чтение. Придется вас задержать, гражданин Шарковский. Какие у вас есть вопросы, просьбы?

Вместо ответа Шарковский безразлично пожал плечами.

- Может быть, хотите кому-нибудь позвонить или написать письмо? Я думаю, что вы не скоро вернетесь домой.

- А куда вы меня посадите?

- Сюда. В дом предварительного заключения. Ход с Мойки.

- Могу я написать своей хозяйке относительно передач?

- Да, да. Я об этом как раз и говорю. Вот вам бумага, перо. Пишите.

Шарковский вытащил из кармана платок, снял пенсне, неторопливо протер его и, нацепив на нос, начал писать.

- А как его отправить? - спросил он" передавая листок.

- Я передам, - сказал Маслюков, складывая письмо. - Во время обыска.

- Будет обыск? - с полным безразличием спросил Шарковский.

- Безусловно.

Равнодушие предателя раздражало Ивана Васильевича. Неужели он и в самом деле ничего не подозревает или только притворяется?

- Машина здесь? - тихо спросил он и, когда Маслюков кивнул головой, прибавил: - Сначала обыщите.

- Ну-с, гражданин Шарковский! - громко сказал Маслюков. - Поехали на новую квартиру. Виноват... Одну минутку. Удирать не собираетесь?

- Куда мне удирать...

- Поднимите руки... Вещи с собой в камеру не разрешаем... Ничего лишнего... Носовой платок? Это можно. Деньги? Нельзя. Здесь документы? Это в дело, - говорил Маслюков, вытаскивая содержимое карманов. - Ключ? От квартиры?

- Да.

- Оставим здесь. Он вам больше не нужен. А это что за ключи?

- От шкафов в аптеке.

- Это мы туда и передадим... Нож перочинный? Какой интересный! Полный набор инструментов... Ну, кажется, все.

- Все. Опыт, я вижу, у вас большой, - криво усмехнувшись, проговорил Шарковский, застегивая пиджак.

- Разрешите везти? - обратился Маслюков к молча наблюдавшему за обыском Ивану Васильевичу, но тот поднял руку.

Скоро Шарковский поймет, что вся эта история с вызовом в милицию инсценировка и что его шпионская деятельность известна советской контрразведке. Следующий допрос должен быть на Литейном, но за это время шпион успеет подготовиться. Нужно было использовать неожиданность и захватить его врасплох.

- Гражданин Шарковский, у меня к вам есть еще вопрос, - медленно проговорил Иван Васильевич, глядя прямо в глаза врага. - Григорий Петрович заболел и просил у вас шесть порошков аспирина. Ну как... поправился он?

Зрачки у Шарковского расширились, а лицо сделалось мертвенно бледным, отчего морщины превратились в складки. Можно было думать, что он сейчас потеряет сознание и грохнется на пол.

Маслюков взглянул на начальника, не понимая, зачем он задал такой вопрос.

- Садитесь, Шарковский. Вы должны понять, что ваша игра проиграна, холодно сказал Иван Васильевич.

- Откуда вы... Кто такой Григорий Петрович? - тяжело дыша, спросил Шарковский и плюхнулся на стул,

- Ну вот опять... Вы же умный человек... Знаете пословицу: "Что посеешь, то и пожнешь"? Сейчас пришла пора собирать урожай. С Мальцевым - Тарантулом вы скоро встретитесь. Дадим вам очную ставку. Лынкис Адам тоже у нас...

Последние фразы подействовали на Шарковского самым неожиданным образом. На лице появилась краска, а глаза заблестели, и казалось, что стекла пенсне отражают и увеличивают этот блеск.

- Тарантул? - спросил он. - Вы думаете, что Григорий Петрович и есть Тарантул?

- Не думаю, а точно знаю.

- Боже мой!.. Нет, этого не может быть... Боже мой... - забормотал вдруг Шарковский. - Неужели это так?.. Правда, я подозревал... смутно... Я думал, что он... Боже мой!.. Теперь уже не поправить... Почему я не знал...

Затем наступила реакция. Появилось какое-то безразличие и слабость. Это было видно по всему. Глаза потухли, углы губ опустились, а морщины расправились и превратились в тонкие линии.

- Отвечайте мне на вопрос! - строго и четко сказал Иван Васильевич. - Нам известно, что вещественный пароль на вторую явку, к Лынкису на Васильевский остров, - шкатулка. Софья Аполлоновна присылает с поручением. Медальон с фотографией. Чтобы открыть шкатулку, нужно знать число. Какое это число? Вы меня слышите, Шарковский? Какое это число? - спросил Иван Васильевич.

Шарковский поднял полные слез глаза на Ивана Васильевича и, мотая головой, задыхаясь, с трудом проговорил:

- Я не могу сейчас.

Он долго сидел, опустив голову на грудь. Плечи его вздрагивали.

- Отвечайте на вопрос. Я жду! - еще более твердо приказал подполковник, когда Шарковский полез в карман за платком. - Какое это число?

- Число?.. Не помню... забыл...

- Число у вас записано? Может быть, здесь? - спросил Иван Васильевич, пододвигая лежащие на столе документы.

- Нет... я помнил... четырехзначное число... забыл... потом я вспомню...

- Хорошо. Вечером поговорим. Постарайтесь вспомнить, - сказал Иван Васильевич поднимаясь.

Арестованный был в таком состоянии, что продолжать допрос не было смысла. Нужно было дать ему успокоиться и прийти в себя. Главное сделано. Иван Васильевич ждал от Шарковского большого сопротивления и готовился к упорной психологической борьбе, но почему-то этого не случилось. Он понял, что в отношениях между Шарковским и Тарантулом - Мальцевым есть какая-то тайна, и она сейчас сыграла решающую роль. Так или иначе, но Шарковский "раскололся" и сильно облегчил работу. Сделав Маслюкову знак отправлять арестованного, он собрал отобранные при обыске вещи и протокол в портфель.

- До свиданья, товарищи! - обратился он к работающим за своими столами следователям. - Большое вам спасибо за помощь!

29. АМПУЛЫ

Вернувшись из Управления милиции, Иван Васильевич спустился в столовую и только здесь почувствовал, как он проголодался. Большинство столиков были свободны. Обедали опоздавшие.

- Иван! Иди сюда.

Оглянувшись, он увидел солидного офицера в морской форме.

- А-а! Костя! Ты когда вернулся?

- Часа полтора назад. Садись.

Устроившись за столиком с Каратыгиным, Иван Васильевич заказал обед и, откинувшись на спинку стула, с удовольствием вытянул ноги.

- Ну, рассказывай, как путешествовал?

- Долгая история... Поговорим лучше о тебе. Ребята в порядке? Аля и Коля?

- Пока все идет хорошо. В основном распутали. Только что взял одного, а на днях ликвидируем всю банду. Начальство торопит.

- Это правильно. Надо торопиться, Иван, Скоро начнем наступать.

Официантка принесла хлеб, столовый прибор, но пообедать Ивану Васильевичу удалось только через полчаса. В дверях появился взволнованный и запыхавшийся от быстрой ходьбы Маслюков.

- Что-то у нас случилось, - проговорил Иван Васильевич, заметив приближающегося помощника, и, когда тот остановился в двух шагах, спросил: Ну? Сбежал, что ли?

- Сбежал, товарищ подполковник. Совсем сбежал... на тот свет...

- Что это значит?

- Мертвый...

- Новое дело... Как же так? Да вы успокойтесь, Сергей Кузьмич. Садитесь, сказал Иван Васильевич и, увидев, что Маслюков покосился в сторону Каратыгина. прибавил: - Можно, можно. Он в курсе дел. Рассказывайте.

- Да мне нечего особенно и рассказывать, товарищ подполковник. Ехали мы молча. Он сидел забившись в уголок и только глазами моргал. Все было нормально. А потом... Уже сюда, во двор, въехали, он вдруг бряк... и готов. Немного подергался - и все. Не понимаю... Инфаркт его хватил, что ли...

- Все может быть. Возраст такой, как раз для инфаркта... Врача вызывали?

- Вызывал. Констатировал смерть, но отчего и почему, не говорит. Надо делать вскрытие.

- Неприятность... - задумчиво проговорил Иван Васильевич. - Костя, ты еще тут посидишь?

- А что?

- Попроси, чтобы с обедом подождали. Схожу посмотрю. Не нравится мне эта смерть.

Длинными коридорами прошел Иван Васильевич в здание внутренней тюрьмы. Шарковский лежал в приемной на широкой деревянной скамейке. Первое, что бросилось в глаза, - это посиневшее лицо умершего. Рубашка была расстегнута, и кожа на груди покрылась темно-синеватыми пятнами.

"Что же это такое? - думал Иван Васильевич. - Естественная смерть от инфаркта или самоубийство? Может быть, разговор о Тарантуле привел его в такое состояние, что он не выдержал и отравился. Но когда? Где он взял яд? А может быть, отправляясь в милицию и зная о том, что ему приготовлено, яд принял заранее?"

- Сергей Кузьмич, в боковом кармашке пиджака у него вы смотрели во время обыска?

- Кажется, смотрел...

- Почему "кажется"?

- Не уверен, товарищ подполковник. Во всяком случае, снаружи рукой прощупал, это я помню.

- А не остался ли там какой-нибудь порошок?

- Вряд ли... А вы думаете, что он принял порошок? Не-ет! Этого не может быть. Всю дорогу я с него глаз не спускал. Сразу бы увидел, - уверенно сказал Маслюков.

- В инфаркт я не верю.

- Почему?

- С плохим сердцем в разведке не работают. Тут что-то другое. Вы обратили внимание, какое на него впечатление произвело сообщение о Тарантуле?

- Конечно. Он не знал, что Мальцев и Тарантул одно лицо.

- В том-то и дело. Тут какая-то тайна. И вот, видите, тайна ушла в могилу.

- Мальцев расскажет.

- Он может и не знать... А что, если и Мальцев... - начал было Иван Васильевич и, не договорив, задумался.

- Что будем делать, товарищ подполковник? - спросил Маслюков после того, как Иван Васильевич, нагнувшись к телу, поднял веко и посмотрел глаз.

- Что делать? - машинально переспросил Иван Васильевич, думая о другом. Явное отравление. Не знаю, почему врач не мог определить сразу...

- Он у нас слишком ученый. Сто раз примеряет и только потом отрежет, - с усмешкой заметил Маслюков.

- Н-да! Что делать? - опять повторил подполковник, не слушая помощника. Что делать? Пускай тут где-нибудь полежит до завтра...

Назад в столовую Иван Васильевич возвращался с тяжелым чувством совершенной ошибки. Что-то, где-то было не предусмотрено, недодумано, и вот результат. Дело осложнялось. Многие предположения, которые должен был подтвердить и уточнить Шарковский, повисли теперь в воздухе. Секрет пластинки остается секретом. Облаву на кладбище придется проводить вслепую. И, наконец, последняя тайна. Единственным утешением может служить то, что он успел выяснить назначение закрытой шкатулки, найденной при обыске у Лынкиса.

За столиком с Каратыгиным сидел один из его помощников и о чем-то оживленно рассказывал. При виде подполковника он встал и пересел за соседний стол.

- Ну что, Ваня? Действительно инфаркт?

- Какой там к черту инфаркт!.. Отравился цианистым калием. Посинел весь.

- Как же ты не предвидел? Я всегда считал, что ты на два дня вперед заглядываешь...

- Не издевайся, и без того на сердце кошки скребут.

- Ничего, Ваня... Мало ли что в жизни бывает!.. А у меня настроение сейчас великолепное! Исход войны определился...

Подполковник не слушал своего друга. Неожиданная смерть Шарковского спутала все его планы. И чем больше он думал, тем больше росла тревога в душе.

"А что, если он никому не сообщил о вызове в милицию? - размышлял Иван Васильевич. - Что, если он понял и предупредил Мальцева о том, что они в ловушке? Но ведь ловушка еще не захлопнулась, и Тарантул на свободе. Значит, он может скрыться. И навряд ли такой человек уйдет просто так... Из мести он оставит после себя память".

И воображение нарисовало Ивану Васильевичу страшную картину. Вот он, не дозвонившись по телефону, отправляется на квартиру к Завьялову, открывает дверь своим ключом и находит два безжизненных трупа... Мишу и Лену. Кожа их, как и у Шарковского, будет покрыта темно-синими пятнами... Укус ядовитого паука! Ведь он не случайно взял себе такое прозвище - Тарантул.

- Ты что нахмурился, Ваня? - спросил Каратыгин и тем отвлек Ивана Васильевича от мрачных мыслей.

- Да так... Сомнения мучают. Хочется скорей покончить с этой операцией. Забрать Тарантула и всех, кого уже знаем... А если кто и останется на свободе... черт с ними! В другой раз попадутся. Все равно всех не переловить.

- Нервочки пошаливают, - с улыбкой сказал Каратыгин. - А горячку пороть не стоит. Это на тебя вид покойника так подействовал. Не надо было перед обедом смотреть. Аппетит испортил...

После обеда Иван Васильевич поднялся в кабинет, вызвал Маслюкова и приказал немедленно отправиться на квартиру Шарковского и вместе с сотрудниками ОБХС произвести самый тщательный обыск. Сам он решил поехать в аптеку.

* * *

Евгения Васильевна до позднего вечера надеялась, что Шарковский вернется на работу,

- Неужели он не придет и не скажет, что у него там случилось? - с возмущением говорила она с ассистенткой. - Неужели не понимает, что здесь люди волнуются?

- А я считаю, что из милиции он просто ушел домой и спит. Наплевать ему на нас, - сказала одна из фасовщиц.

- Нет, нет... Роман Борисович - человек педантичный. Он мне сказал, что вернется сразу, как только его отпустят.

- Ну, значит, его не отпустили.

- И не отпустят! - уверенно заявила Аннушка. - Вот помяните мое слово!

- Не надо так говорить раньше времени, - с досадой остановила ее Евгения Васильевна, - Я знаю, что вы его не любите... Но чужой беде радоваться нехорошо.

Сотрудники аптеки понимали, почему волнуется Евгения Васильевна. Если Шарковский "засыпался" и попадет под суд за хищения, то управляющую в покое не оставят. Правда, она приняла аптеку недавно и не знает всех махинаций позапрошлого года, но к Шарковскому и до сих пор приходят какие-то подозрительные знакомые, и он их снабжает то порошками, то какими-то каплями или патентованными средствами.

- Евгения Васильевна, вас спрашивают! - крикнула рецептар, приоткрывая стеклянную дверь в ассистентскую.

Иван Васильевич стоял возле кассы и, как показалось управляющей, о чем-то расспрашивал Валю, Второй человек разглядывал выставленные под стеклом и никому не нужные сейчас предметы ухода за новорожденными. Взглянув на пришедших. Евгения Васильевна сразу поняла, что пришли по поводу Шарковского.

- Вы меня звали? - спросила она, обращаясь к пожилому посетителю,

- Да-да... Извините, что потревожили, но у нас серьезное дело, - сказал Иван Васильевич.

- Пройдемте ко мне, - предложила управляющая и двинулась вперед, показывая дорогу в свой кабинет. - Аннушка, займитесь в торговом зале. Там грязи нанесли...

Выпроводив санитарку, Евгения Васильевна, с трудом сдерживая волнение, снова обратилась к пожилому:

- С кем имею честь говорить?

Вместо ответа Иван Васильевич передал красную книжку. Прочитав служебное удостоверение, Евгения Васильевна побледнела. Раньше ей казалось, что Шарковским интересуются органы милиции, и ничего удивительного не было в том, что они пришли в аптеку спрашивать о задержанном дефектаре. Но при чем здесь органы госбезопасности?

- Не волнуйтесь, - мягко сказал Иван Васильевич, - и выслушайте меня внимательно. Мы вам вполне доверяем, поэтому я буду с вами откровенен, хотя и предупреждаю... Наш разговор - государственная тайна. До поры, до времени, конечно. На вопросы работников аптеки можете сказать, что был следователь ОБХС по делу Шарковского.

- Его арестовали?

- Да.

- За что?

- Пока идет следствие, я не имею права говорить ничего плохого и ничего хорошего. Работать в аптеке он больше не будет. В этом я уверен. Можете искать другого дефектара. Вот ключи... - сказал Иван Васильевич, передавая управляющей связку ключей, отобранных у Шарковского при обыске.

- Так неожиданно... Правда, я здесь человек новый... Но все равно... Никогда бы не подумала, что Роман Борисович так провинился, - пробормотала Евгения Васильевна.

- Да, да, - с иронической улыбкой согласился подполковник. - Это бывает... Бдительность в речах, подозрительность там, где не надо, а на деле полная беспечность. Есть у вас такой грешок.

При этих словах на щеках управляющей выступил густой румянец, но оправдываться и возражать она не решилась, молча проглотив эту "пилюлю".

- Простите. Вот вы сказали, что я могу искать другого дефектара... Но у меня нет оснований. Надо думать, что нам сообщат об этом официально.

- Сообщим в свое время.

- А пока придется его заменить. У вас есть еще вопросы?

- Вопросов нет, но нам нужно посмотреть, не хранил ли он здесь что-нибудь такое... постороннее.

- Обыск?

- Нет, нет... Не надо так шумно ставить вопрос. Мы хотели бы при вас посмотреть в шкафах...

- Хорошо. Идемте в дефектарную.

Посреди большой комнаты стоял длинный, покрытый линолеумом стол, а вдоль стен - высокие шкафы.

- Что значат эти буквы? - спросил Иван Васильевич оглядываясь.

На дверце шкафа был нарисован крупный белый квадрат и красная буква "В", Несгораемый шкаф, стоящий у входа, имел зловещий черный квадрат, а на его фоне белую букву "А".

- В несгораемом шкафу яды, - пояснила Евгения Васильевна, плотно закрывая дверь в дефектарную. - Под литером "В" - сильно действующие, а в этих шкафах все остальное.

Иван Васильевич и Трифонов начали осмотр с лежащих на столе и на подоконниках ворохов бумаги, кульков, бутылок, коробок. Затем приступили к исследованию шкафов, где стояли банки, бутылки, лежали нераспакованные и наполовину пустые пакеты. Переставляя и перекладывая с места на место, поворачивая и переворачивая медикаменты, они заглядывали всюду, где можно было что-нибудь спрятать, но ничего интересного не находилось.

- Товарищ управляющая, я попрошу вас внимательно отнестись к нашей работе, - сказал Иван Васильевич, видя, что Евгения Васильевна отошла к окну. - Вы можете заметить посторонний предмет скорей, чем мы.

- Я не знаю, что вы ищете.

- Все, что не имеет отношения к аптеке. Вы не замечали у Шарковского особой любви к патефонным пластинкам? Не хвастал ли он когда-нибудь, что достал редкую пластинку?

- Нет. К музыке он, по-моему, равнодушен. Я знаю, что он любил живопись. Говорят, что здесь, в дефектарной, довольно долго стояла хорошая картина. Чей-то портрет.

- А что в этом кульке? - спросил Трифонов.

- Сода.

Больше часа ушло на тщательный осмотр шкафов, но ничего подозрительного обнаружить не удалось. Пришла очередь несгораемого шкафа.

- Кто его может открыть? ~ спросил Иван Васильевич, пока управляющая возилась с замком.

- Допуск к шкафу "А" разрешается только трем человекам. Это отдается специальным приказом. Смотрите, пожалуйста. Вот морфий. Это стрихнин. Мышьяк. Здесь тоже морфий, в ампулах. Сулема... - говорила Евгения Васильевна, переставляя банки.

- А там что? - спросил Иван Васильевич, заметив в углу маленький белый сверток.

- Сейчас посмотрю.

Евгения Васильевна достала сверток, развернула бумагу, и. все увидели три цилиндрические ампулы, формой напоминающие радиопредохранители, но значительно меньших размеров.

- Тоже какой-нибудь яд? - спросил Иван Васильевич, беря ампулу и разглядывая на свет прозрачную жидкость.

- Н-не знаю... Я вижу эти ампулы первый раз.

- Да что вы говорите! - вырвалось у Трифонова.

- И знаете что, товарищи, - это ведь не нашего происхождения, - в сильном смущении сказала управляющая. - Наши ампулы совсем иначе запаиваются...

- Та-ак! - с удовлетворением протянул Иван Васильевич. - Неожиданно, но очень кстати. Разрешите-ка...

Он взял ампулы из рук управляющей, неторопливо завернул их все в бумагу, затем в носовой платок и спрятал в карман.

Через час в приемной внутренней тюрьмы Иван Васильевич разглядывал несколько осколков такой же ампулы, только что с большими предосторожностями извлеченных изо рта Шарковского.

30. СЕКРЕТ ПЛАСТИНКИ

Поздно ночью вернулся с обыска Маслюков. Иван Васильевич уже собирался ложиться спать, когда зазвонил телефон.

- Слушаю.

- Товарищ подполковник, докладывает Маслюков.

- Вы откуда говорите?

- Я уже вернулся. Обыск закончили,

- Нашли что-нибудь интересное?

- Нашел.

- Тащите сюда.

- Есть!

Первое, что увидел Иван Васильевич, когда Маслюков вошел в кабинет, это характерная квадратная картонная коробка под мышкой.

- Пластинки?

- Совершенно точно. Стащил пластинки.

- Почему стащили?

- Чтобы старуха не заметила. Ох и вредная старуха! Сразу сообразила, что может быть конфискация. Когда начали имущество описывать, все время скандалила. Это мое... это мое. Чуть что получше, - мое, говорит. Цепного добра у Шарковского много, товарищ подполковник. Прямо маленький музей. Удивляюсь я таким людям! Старый и жадный. Ну куда он это все нахватал? В могилу ведь не потащит с собой...

Говоря это, Маслюков положил коробку с пластинками на стол и развязал ее.

- Пластинок много, но я отобрал только заграничные. Вы говорили, что с английским текстом.

- Да, да. Думаю, что все они одинаковы. Одной фирмы, - сказал Иван Васильевич, вынимая пластинки и разглядывая этикетки. - Вот что-то подходящее, но музыка какая-то другая, и номер не тот... Вот еще... Ага! Кажется, эта...

Принесли и завели патефон. Музыка на принесенной пластинке оказалась та же, что и на пластинках Мальцева. Вальс и фокстрот. Но, слушая уже знакомые мелодии, Иван Васильевич по-прежнему не понимал, для какой цели привез их Тарантул.

- Что за черт! Не для развлечения же он их тащил в Ленинград?

- А может быть, и на самом деле пароль? - сказал Маслюков. - Шесть порошков аспирина - это не очень надежно...

- Почему? Наоборот. Просто и хорошо. Нет, тут что-то другое. Отложим до завтра и дадим инженерам. Пускай они поломают голову. Мы пошли, кажется, по неверному пути и забрались в тупик. А сейчас спать...

Маслюков ушел, а Иван Васильевич долго еще сидел за столом, разглядывая пластинки в сильную лупу. Неприятно было идти с докладом к генералу и признаваться в собственном бессилии. Он чувствовал, что разгадка где-то близко и очень проста, но, как это всегда и бывает, в голову лезли самые невероятные, фантастические предположения. Уснул он уже под утро, но и во сне пластинка не давала покоя. Под музыку надоевшего фокстрота в каком-то сыром подвале он танцевал сначала со зловещей старухой, которая потом превратилась в Шарковского.

Проснулся Иван Васильевич от резкого удара и не сразу сообразил, что случилось. Поднял штору затемнения. В комнате сразу стало светло. По улице необычно быстро пробежал трамвай, за ним два грузовика. Тяжелой рысью, сильно напрягаясь, битюг тащил телегу, нагруженную мешками, ящиками, и в этом движении чувствовался какой-то испуг. Пешеходов не видно.

Все ясно: начался обстрел района и где-то поблизости разорвался разбудивший его снаряд. Через минуту удар повторился, затем еще и еще... Снаряды падали недалеко, громада здания вздрагивала, но в душе Иван Васильевич был совершенно спокоен. Он давно убедил себя, что жизнь его персоны, на фоне гигантской борьбы миллионов людей, настолько ничтожна, что и беспокоиться о ней не стоит.

Дата добавления: 2014-11-06