Единомышленники и подельники

Как известно, опаснее дурака дурак с инициативой. Но Ивченко — не глава государства. Его инициативу формально было кому остановить.

Руководитель Конгресса Украинских Националистов теоретически обязан был предупредить о своём шаге во взаимоотношениях с сопредельной державой вождя блока «Наша Украина», куда конгресс входит — президента Ющенко. Тем более что тот ещё и за внешнюю политику отвечает.

Но Ющенко (как многие писаные красавцы — вспомните хотя бы Брежнева или Касьянова) редко портил лицо морщинами от напряжённой умственной деятельности. Обычно они переваливают все свои проблемы на подчинённых. Когда Ющенко возглавлял Национальный банк Украины, реальную работу делал его первый заместитель Владимир Семёнович Стельмах,[205]когда был премьером — опять же первый заместитель Юрий Иванович Ехануров.

Правда, Ющенко накопил некоторый опыт банковской работы: при банкротстве руководимого им банка «Украина» — бывшего украинского отделения агропромбанка СССР, где он работал с 1987-го, а с ноября 1990-го был заместителем председателя правления и с апреля 1992-го исполняющим обязанности председателя — он умудрился выйти сухим из воды. И не удивительно: к тому времени, как следователи начали разбираться в выданных «Украиной» необеспеченных кредитах, Ющенко уже был кандидатом в руководители Национального банка Украины, а с 26-го января 1993-го возглавил его.

Впрочем, многие эксперты полагают, что он и на новом посту не оставлял прежний банк своими заботами. Многие проведенные через «Украину» махинации — вроде памятных и в России фальшивых авизо — довольно трудно организовать без секретных сведений, доступных разве что верхушке главного банка страны. Но официальных обвинений глава Нацбанка пока не получил.

Как бы то ни было, ничто из прежнего опыта Ющенко не даёт основания считать, что он прилично разбирается во внебанковской экономике — не говоря уж о дипломатии. Так что скорее всего он готов был подписать любое решение, предложенное его однопартийцем Ивченко.

Вдобавок Ивченко ссылался именно на собственные ющенковские идеи. Президент уже в первые месяцы своего правления призывал к отмене всех бартерных соглашений и полному переходу на денежную форму взаиморасчётов. Мол, в Европе бартер не практикуется — значит, и Украине негоже. Независимо от того, сколь близко к истине столь оптимистичное представление о западной практике, для Ивченко любой начальственный чих мог стать руководством к безоглядному действию.

Впрочем, мог быть у Ющенко и вполне рациональный политический мотив. Как известно, нынешняя Украина отчётливо поляризована и территориально, и хозяйственно. Чем западнее, чем ближе к Галичине (с 1197-го независимой и пытавшейся колонизировать юг Руси, в XVIII–XX вв. усиленно воспитывавшейся Австрией и Польшей в антирусском духе, в 1939-м захваченной Сталиным и присоединённой к Украине), тем меньше крупных предприятий и больше симпатий к западному образу жизни. Владельцы самых энергоёмких производств живут в основном на востоке и поддерживают бело-голубых политиков. Подорожание газа ослабило прежде всего их бизнес — и соответственно уменьшило возможности по финансированию антирыжей политической деятельности. А удар по рядовым жителям всей страны — вполне допустимые в войне (в том числе и политической), побочные разрушения.

Зато остановить Ивченко могли на втором сверху этаже исполнительной власти. Вряд ли руководитель одной из крупнейших хозяйственных структур Украины — причём принадлежащей государству — мог действовать без ведома премьера. Особенно если учесть, что сама эта структура когда-то входила в сферу хозяйственной деятельности Юлии Владимировны.

Более того, если один из документов, регулирующих газовые взаимоотношения, подписан на правительственном уровне, то и требовать пересмотра этих взаимоотношений можно только с санкции правительства. В качестве премьера госпожа Григян могла просто дезавуировать первые же заявления Ивченко. Но ограничилась, как отмечено выше, публичными жалобами на неприемлемость отмены бартера — хотя могла просто заблокировать её.

Так что винить за подорожание газа на Украине надо в первую очередь изящную даму, в своё время заслужившую титул «газовая принцесса».

Понятно, что к восточному бизнесу она относилась не лучше Ющенко. Вспомним хотя бы перепродажу ею «Криворожстали»,[206]изъятой у Виктора Михайловича Пинчука — зятя предыдущего президента Леонида Даниловича Кучмы и одного из богатейших людей Украины — и Рината Леонидовича Ахметова — богатейшего бизнесмена Украины, фактического руководителя донецкого делового клана и соответственно главного финансиста возглавляемой Януковичем партии регионов. В пору предвыборной агитации госпожа Григян называла множество других предприятий, приватизированных, на её вкус, незаконно — но ограничилась лишь одним, поскольку многие другие сомнительные сделки были совершены её единомышленниками.

Кроме того, Юлия Владимировна достаточно умна, чтобы понимать: Виктор Андреевич не позволит ей надолго засесть на посту, откуда легче всего попасть в то самое кресло, куда он вскарабкался с боем, массовыми фальсификациями и многодневной многотысячной истерикой в центре столицы. Ещё принимая из рук президента Ющенко премьерские полномочия, она вряд ли сомневалась, что будет уволена задолго до парламентских выборов — чтобы не располагать на них слишком уж мощным административным ресурсом. И заранее постаралась, чтобы её преемники на посту премьера гарантированно имели меньшие, нежели она сама, возможности для развития экономики страны.

Но есть, похоже, у странной бездеятельности (а по некоторым слухам — и активного закулисного подталкивания Ивченко) Юлии Владимировны ещё один — не столь очевидный, но вполне правдоподобный — мотив.

Газпром, конечно, далеко не вся российская власть. Но всё же весьма ощутимая её часть. От 23 августа, когда «Нефтегаз Украины» подписал собственный приговор, до 26 декабря, когда было закрыто дело Тимошенко, можно даже по московским пробкам не один раз добраться от улицы, названной в честь выдающегося химика-органика и нефтехимика академика Сергея Семёновича Намёткина (где возвышается штаб-квартира Газпрома), до Большой Дмитровки (где стоит Генеральная прокуратура России).

Так что очень может быть, что Юлия Владимировна оплатила свою свободу миллиардами долларов, уже перетёкшими — и в ближайшие годы продолжающими течь — в кассу Газпрома из карманов всех граждан Украины.

Прошлое бьёт по будущему [207]

2011.04.07 на пленарном заседании Общественной палаты Российской Федерации заслушано более трёх десятков докладов о нынешнем положении детей в стране и перспективах изменений их состояния. Картина, мягко говоря, далеко не радостная. По ходу заседания мне довелось обсуждать услышанное с соседями по залу. Довольно быстро пришёл к выводу: по меньшей мере 9/10 перечисленных сложностей и несчастий можно довольно простыми и очевидными цепочками причинно-следственных связей вывести всего из двух — но стратегических! — ошибок коммунистических идеолУХов — поворота от промышленной экономики к сырьевой после 1973 года и поворота от государственного капитализма к частному после 1985-го.

О человеческом аспекте сырьевой экономики я писал очень много. В частности, в «Бизнес-журнале» посвятил этому добрую дюжину заметок в 2007—08-м. Поэтому сейчас лишь вкратце укажу ключевые взаимосвязи этого вида хозяйствования с темой обсуждения в Общественной палате.

Чем глубже разделение труда, тем выше его производительность. В промышленной экономике, где труд может быть сколь угодно разнообразен, каждый может найти себе применение. Сырьевая же экономика монокультурна, число возможных в ней видов деятельности невелико. Если буровую вышку должны обслуживать десять человек с разными обязанностями, то добавление ещё сотни не ускорит бурение ни на минуту. Зато делить нефть придётся уже не на десятерых. Поэтому желаемое число жителей сырьевой страны ограничено. Отсюда, в частности, упадок здравоохранения[208]и отказ государства от насаждения физической культуры и здорового образа жизни.

Те же, кто ещё не устранён из жизни, должны поглупеть достаточно, чтобы не понимать, что их ждёт. Да и не нужны сырьевой экономике умные: большинство употребляемых в ней технологий опирается на давно разработанные рецепты, и новые разработки востребованы в ничтожном количестве. Кроме того, умным человеком сложнее манипулировать: по американской поговорке, собака виляет хвостом потому, что она умнее хвоста, а если бы хвост был умнее, он бы вилял собакой.[209]Отсюда, в частности, упадок образования, выхолащивание его смысла, подмена законоцентричного образования, исходящего из единства мира и цельности управляющих им закономерностей, зазубриванием разрозненных фактов без понимания их взаимосвязей и взаимозависимостей.

Вторая стратегическая ошибка отразилась на наших детях прежде всего потому, что частный капитализм даже в промышленной экономике относится к образованию не вполне положительно. Тут в полной мере проявляется одна из проблем, чью сложность либертарианство полагает обоснованием полного отказа от общего владения чем бы то ни было в пользу частного — избыточность употребления общедоступных благ. Частный владелец далеко не всегда поощряет дополнительное профессиональное совершенствование своих сотрудников: вдруг кто-то из них, обретя лучшую квалификацию, предпочтёт иную работу, унося с собой все ресурсы, вложенные фирмой в его обучение?

По сходным соображениям социальный пакет — от медицинской страховки до абонемента в фитнес-центр — предоставляется только самому работнику. Членов его семьи включают в пакет разве что на условиях кредита, подлежащего погашению при увольнении.

Государственный капитализм рассматривает всю страну как единое производственное предприятие, а всех её граждан — как работников этого предприятия. Если не действующих в данный момент, то по крайней мере потенциальных или же когда-то действовавших. Соответственно общедоступные ресурсы используются заведомо с пользой для предприятия. Ему нужны кадры высшей квалификации, здоровые, умные и творческие. Да ещё и уверенные в своём благополучии после утраты работоспособности — чтобы не экономили силы, а всецело отдавались труду. А в каком из множества цехов и конструкторских бюро они будут работать — не так уж важно. Даже специальность можно поменять в меру сил и способностей: лично я — инженер-теплофизик по диплому — сразу после института ушёл в программисты, да и среди моих знакомых немало перепробовавших далеко не одну профессию.

Разве что уход на другие предприятия может быть ограничен. Так, в брежневские времена эмигрант из СССР должен был возместить государству часть расходов на образование, ещё не погашенную его трудом. Как правило, лет черед десять после ВУЗа платить при выезде уже не приходилось. Хотя бы потому, что первые три года после высшего образования человек работал там, куда его распределяла государственная комиссия. В те годы это казалось насилием над личностью. Нынче многие выпускники, обивающие пороги десятков кадровых служб, могут долго завидовать тогдашнему принуждению.

Государственный капитализм в полной мере сформировался как средство выхода из предыдущей Великой депрессии. Трое совершенно разных по убеждениям и личным привычкам политиков — Иосиф Виссарионович Джугашвили, Фрэнклин Делано Джэймсович Рузвелт, Адольф Алоизович Хитлер — в совершенно разных странах построили удивительно сходные системы. Это доказывает: государственный капитализм — не историческая или политическая случайность, а неизбежный и необходимый этап развития общества.

Правда, в СССР после Джугашвили многие компоненты государственного капитализма убиты по идеологическим соображениям. Никита Сергеевич Хрущёв удушил налогами и прямыми запретами кустарей вроде портных и сапожников, промышленные артели, перевёл немалую часть сельскохозяйственных артелей — колхозов — в государственные предприятия — совхозы. Но общая структура экономики в основном сохранилась.

Почвой для нынешней Великой депрессии послужил демонтаж государственного капитализма и возврат к частному, где единственными ограничителями действий каждого хозяйствующего субъекта служат конкуренты и потребители. Маргарет Хилда Алфредовна Робёртс удостоилась даже титула железной леди за решительность при разрушении сложившейся структуры своей родной страны. Роналд Уилсон Джон-Эдвардович Риган не уступал ей прежде всего в силу своей легендарной недальновидности: хороший актёр второго плана и в политике всего лишь освящал действия советников.

Впрочем, Михаил Сергеевич Горбачёв и его главный политический советник Александр Николаевич Яковлев многократно затмили своей недальновидностью даже Ригана. Правда, после развала СССР и разрушения его экономической структуры они не раз уверяли, что изначально стремились к уничтожению коммунизма. Но их метания на ключевых партийных постах доказывают: они просто пытались отвечать на сиюсекундные вызовы, вовсе не задумываясь о долгосрочных последствиях своих рывков.

Именно открытие «на поток и разграбление» нашего богатейшего хозяйства удержало частный капитализм во всём мире от очередного, уже назревшего кризиса. «Железную леди» уже в 1990-м сменил Джон Абрахам-Томасович Мэйджор — слишком уж сильно били по карману большинства британцев катастрофические нестыковки между звеньями экономики. Да и Джордж Хербёрт Уокёр Прескоттович Буш, сменивший в 1988-м Ригана, в 1992-м не переизбран: на экономическом спаде избиратель ищет новые решения и лица.

Сейчас наш потенциал, созданный в режиме государственного капитализма, уже далеко не достаточен для подкормки частного — даже в нашей стране, не говоря уж обо всех наших победителях в Третьей мировой — «холодной» — войне. Отсюда и обвал, до поры до времени маскируемый безудержными финансовыми манипуляциями — прежде всего в Соединённых Государствах Америки.

Между тем государственный капитализм строит Китайская Народная Республика. И пока более чем успешно.

Не берусь гадать, нужно ли для выхода из нынешней Великой депрессии в целом и спасения наших детей в частности вновь построить у нас государственный капитализм, рьяно отрицаемый экономическими советчиками нашего президента.[210]Слишком уж много нового появилось в стране и мире после 1930-х. Но в том, что последепрессионный строй будет очень мало похож на классический частный капитализм времён Карла Генриховича Маркса или Эдуарда VII Алберта Албёртовича Саксен-Кобург-Гота Британского, сомневаться не приходится. Выход из безвыходного положения — там, где был вход.

Приросшая маска [211]

Джордж Уокёр Буш в молодости был весьма умён: в Йельском университете даже средняя успеваемость даётся далеко не всякому, да и степень Master of Business Administration в Гарварде не дарят. Соответственно на первых своих выборах — в 1977-м, в палату представителей — он, упирая на образование и деловой опыт, обещал применить во благо избирателей весь свой интеллект.

Его конкурент тоже был умён. Поэтому построил кампанию вокруг вопроса: что этот яйцеголовый может понимать в наших с вами — простых американцев — нуждах? И с этим лозунгом легко выиграл: в Америке умных любят не больше, чем где бы то ни было ещё.

Буш сделал надлежащий вывод: пообещал, что таким способом его больше никто не одолеет. И начал старательно валять дурака.

Чего стоят хотя бы легендарные бушизмы! Вот лишь несколько расхожих примеров: незнание очевидного (вопрос бразильскому президенту: «У вас тоже есть негры?»); преуменьшение («Мы готовы вести работу с обеими сторонами, чтобы снизить уровень террора до уровня, приемлемого для обеих сторон»); оговорки (к Елизавете II: «Вы принимали участие в торжествах в нашей стране по случаю двухсотлетия её создания в 17… в 1976-м году»); тавтология («Мы должны быть готовы к непредсказуемым событиям, которые могут произойти, а могут и не произойти»); синтаксическая путаница («нужно время, чтобы восстановить хаос и порядок — порядок из хаоса»)… Похоже, Буш знает: экспромты нужно тщательно репетировать.

Главной цели Буш добился: избран в 1994-м губернатором Техаса, а в 2000-м — голосами меньшинства граждан, зато большинства мелких субъектов федерации — президентом Соединённых Государств Америки. Причём главным его соперником — кандидатом от демократов — на президентских выборах был Алберт Арнолд Гор — сын изобретателя водозащитных мембранных тканей GoreTex и главный при Клинтоне куратор развития Интернета, а потому символ американских высоких технологий в частности и интеллекта в целом.

Увы, на победном пути случилась и невосполнимая потеря — Буш утратил доверие окружающих.

Дело даже не в том, что по косвенным измерениям, опубликованным в 2001-м, IQ Буша — всего 90 (меньше нормы и вдвое меньше, чем у его предшественника Клинтона). Главное — даже ближайшие соратники Буша относятся к каждому его слову с предубеждением, сомневаются в разумности его указаний, готовы действовать по своему усмотрению вопреки президенту.

В американской исполнительной власти все федеральные службы подчинены непосредственно президенту. Иных звеньев, координирующих работу административных структур, просто не предусмотрено. У такой организационной экономии немало достоинств, хорошо известных любому деловому человеку. Но есть и по меньшей мере один крупный недостаток: когда компетенция главного организатора сомнительна, управленческий механизм работает враздрай.

Я Буша понимаю. Ибо накопил сходный опыт. Сам ещё в юности (из опасения, что хроническая болезнь — недержание языка — доведёт до Сибири) развил свои естественные нестандартности до репутации записного чудака: мол, с ним общаться интересно, но взять с него КГБ нечего. Сейчас, когда и возраст (55), и статус (не только журналиста, но и политического консультанта) вроде обязывает остепениться, к продолжению чудачеств принуждают не только собственные привычки, выработанные десятилетиями, но и привычное отношение знакомых и незнакомых. Даже в высокие кабинеты хожу в том же разгрузочном жилете о 26 карманах, что выручает меня при постоянных разъездах (не только по Москве, но и по нескольким республикам Союза).

Правда, жилет — не только визитная карточка (я не раз мелькал в нём на экране самых разнообразных телепередач), но ещё и своеобразный тест: если уж хозяин кабинета, невзирая на мой наряд, согласился выслушать — значит, скорее всего достаточно умён, чтобы следить не за формой, а за содержанием, и отнесётся к совету всерьёз. Добрую половину репутации врача, юриста и консультанта обеспечивает умение выбирать себе клиентов.

Как бы то ни было, привычное отношение окружающих зачастую создаёт немалые сложности. Причём сталкиваются с этими сложностями не только личности, но и сложные структуры разных уровней.

Реза Пехлеви, захватив шахскую власть, в 1920-е немало постарался, чтобы Персию вновь стали именовать древним словом Иран. Больно уж много негативных ассоциаций впитало средневековое название. От Персии ждали сочетания восточной лени и безалаберности с немотивированной жестокостью. Пехлеви же хотел развития в европейском духе (причём считал этот дух вполне соответствующим иранской традиции: не зря же первые индоевропейские языки — да и многие индоевропейские мифы — возникли в горной части Ирана).

Совсем недавно фирма Lucky Goldstar (как красиво: счастливая золотая звезда!) изрядно потратилась на ребрэндинг из Goldstar в LG. На старый брэнд налипло немало упрёков в низком качестве. А сейчас её продукция, насколько я могу судить, на равных конкурирует по меньшей мере с Samsung — что для рынка бытовых электротоваров весьма пристойно.

Новые брэнды создаются, конечно, не только по репутационным причинам.

Badische Anylin und Soda Fabrik придумала Emtec ради отделения производства носителей информации от чисто химических технологий, сохранивших прежний брэнд BASF.

Брэнд Audi возник по семейным обстоятельствам. Конструктор Август Хорьх не сошёлся в характерах с родственниками и решил разделить автофирму, созданную на их деньги. Возник жёсткий спор: кому владеть фамильным брэндом? Один из младших совладельцев — ещё гимназист — вспомнил латинское правило: audiatur et altera pars — выслушай и другую сторону. Все сообразили: немецкое horch, как и латинское audi, означает «слушай».

Эту заметку я начал набрасывать при очередном заезде в родную Одессу. Здесь недавно завершена замена брэнда UMC (Ukrainian mobile communications — украинские мобильные коммуникации) на брэнд МТС (мобильные телесистемы) — та купила UMC несколько лет назад. На репутацию это вряд ли повлияло. Зато появился новый рекламный мотив — единство сети в нескольких республиках былого Союза (и соответствующие тарифы). Сейчас МТС усиленно поглощает брэнд Jeans, в своё время выделенный ради активного охвата молодёжи: нынче мобилизовано уже почти всё население, так что выгоднее подчёркивать широту сети и выгодность внутрисетевых звонков.

Иной раз брэнд меняется просто со сменой собственника. Например, известный гонщик «Формулы-1» Эдди Джордан, уйдя с трассы, создал — как и многие его предшественники — собственную команду. Увы, в поиске конструкторов и спонсоров он оказался куда менее удачлив, чем в гонке. Команду «Eddie Jordan Racing» перекупил российский бизнесмен Алекс Шнайдер и назвал в честь своей фирмы «Midland». На его рекламе спортивные провалы сказались не лучшим образом — и команду перекупил нидерландский производитель эксклюзивных спорткаров «Spyker». По завершении своей рекламной кампании автостроители продали игрушку, ежегодно поглощающую многие миллионы, индийскому Orange India Holdings. Так что на трассу нового сезона команда, занявшая в 2007-м последнее место (ниже оказалась лишь «McLaren Mercedes», дисквалифицированная за утечку к одному из её конструкторов сведений из «Scuderia Ferrari Marlboro»), выходит под названием «Force India». Дальше видно будет: в этом тысячелетии команда ещё ни разу не поднялась в первую половину турнирной таблицы, а оставаться на трассе просто благодаря тому, что для эффектности старта нужна толпа хотя бы в пару десятков болидов, даже заядлым болельщикам Королевских Гонок надоедает довольно быстро.

Пример неудачливой гоночной команды в очередной раз напоминает: сколь ни разнообразны причины изменения брэнда — а всё же на изрядные расходы, неразрывно связанные с переучиванием аудитории (или, как сейчас говорят, с повторным обеспечением лояльности клиентуры), чаще всего идут именно в тех случаях, когда прежняя репутация начинает откровенно мешать.

Интересно, какими словесными и действенными мудростями порадует нас Буш, когда ему — исчерпавшему законный срок пребывания на вершине политики своей страны — уже не надо будет выглядеть простаком?[212]

Прусские орденоносцы и российский рынок [213] (*)

Большинство черт нашего представления о немецком национальном характере фактически присуще далеко не всем немцам (не говоря уж о народах, отпочковавшихся от немецкого сравнительно недавно — как нидерландцы — или всё ещё, невзирая на все политические превратности, остающихся его частями — как австрийцы и люксембуржцы). Говоря о типичном немце, мы чаще всего воображаем представителя одного из множества княжеств и королевств, сформировавших когда-то Германский Союз — Пруссии.

Пруссия действительно во многом типична. Ведь именно вокруг неё сформировалась в 1870-м Вторая Германская империя.

До того веками лидировала Австрия, чей правящий род Хабсбург (от названия родового замка Habichtsburg — ястребиное гнездо) не только дал Священной Римской империи германской нации множество императоров, но заодно и возглавил несколько других держав (так, в XVI–XVII веках Хабсбурги правили Испанией — величайшей в ту пору империей). Но в 1866-м Австрия проиграла Пруссии войну — и осталась вне новой империи.[214] А после поражения в Первой мировой войне Австрии запрещено воссоединение с остальной Германией, и после Второй мировой запрет подтверждён.

Вдобавок Россия долгое время была знакома в основном с остзейскими немцами — с земель, нынче именуемых прибалтийскими республиками. Это в основном потомки рыцарей из тех же религиозных орденов, кои создали прусское государство. После завоевания Прибалтики Петром Великим остзейцы верно служили новой державе. Русские сталкивались с ними постоянно — и привыкли считать их манеры самыми немецкими.

Многие прусские порядки — предельное выражение каких-то общегерманских черт. Многие распространились на империю в силу законодательной преемственности. Но по меньшей мере один обычай, не закреплённый законом, стал общегерманским просто благодаря своей логичности. Как только в Пруссии — а потом в Германии — кто-то получал все высшие награды, немедленно учреждалась новая — или хотя бы придумывались дополнительные отличия к существующей (вроде дубовых листьев к железному кресту) — дабы каждому, включая и только что награждённого, и впредь было ради чего стараться.

Советский Союз пару раз попадал в ловушки, объявляя какую-нибудь государственную награду высшей из возможных. Правда, наша смекалка позволяла выбраться из собственноручно созданного тупика.

Первый наш орден — Красного Знамени РСФСР — стал основой почётного революционного оружия — то есть его крепили к эфесу шашки либо рукоятке пистолета. А при создании Союза в статут соответствующего союзного ордена просто не включили оговорку о верховенстве.

Высшим был и орден Ленина. Поэтому, учреждая звание Героя Советского Союза, решили вручать героям именно его — вместе с соответствующей грамотой. Золотая Звезда появилась позже — но и её тоже вручали вместе с орденом Ленина, и носили вместе с орденом (или хотя бы орденской лентой).

Орден Победы объявили не высшим в стране, а высшим полководческим. Благодаря этому награждение (за арест Антонеску и объявление войны немцам) румынского короля Михая фон Хохенцоллерн-Зигмаринен[215]не вызвало конфуза: на груди монарха орден Ленина был бы явно неуместен.

«Даже самая красивая девушка Франции не может дать больше, чем имеет — но может повторить». Нашими орденами можно было награждать многократно. Орденом Победы трое — Василевский, Джугашвили, Жуков — награждены дважды (в первый раз — за Курскую дугу). Для дважды Героев Советского Союза и Социалистического Труда (а также для кавалеров обеих наград) установлено дополнительное отличие — бронзовый бюст на родине. Среди кавалеров орденов Красного Знамени и Ленина были и восьмикратные.

Исключение составил орден Славы. Им награждали только солдат — от рядового до старшины (в авиации — ещё и младших лейтенантов). Кавалер всех степеней ордена автоматически производился в офицерский чин, так что в дальнейшем мог получать награды из другой линейки.

Надстройке наградной лестницы мешает ещё и традиция давать высшей степени награды номер 1. В этом смысле остроумнее поступили масоны: в их внутренней иерархии первая степень — низшая, так что высшие можно вводить по мере надобности. Говорят, сегодня высшая — 33-я. Российские народовольцы, приняв ради конспирации сходную систему обозначений, до такой высоты властной пирамиды не дошли: члены исполнительного комитета — то есть высшие руководители — именовались агентами третьей степени доверия.

Впрочем, масоны свою деятельность не афишируют. А вот среди систем публичных наград прусская — а потом германская — продумана лучше советской. В целом же обе соответствовали главной цели — максимально мобилизовать людей на выполнение задач, поставленных государством.

Но общество — даже социалистическое — не сводится к государству. Потому и стимулами в нём должны быть не только казённые награды.

Правда, и они до некоторой степени котируются во внегосударственных делах. Российское звание поставщика двора его императорского величества не только давало стабильный госзаказ, но и привлекало множество клиентов, ибо удостоверяло качество продукции. СССР учредил множество специальных наград за труд — от медали «За трудовую доблесть» до звания Героя Социалистического Труда. Люди, удостоенные таких наград, пользовались искренним уважением (а заодно обретали дополнительный вес в советской системе распределения материальных благ и услуг).

Как видно из приведенных примеров, награды за труд полезны ещё и тем, что обретают некое материальное выражение. А уж главная оценка труда — деньги — и подавно нужна для превращения в житейские блага.

Потребление же благ физически ограничено: попробуйте-ка съесть пару кило чёрной икры в один присест! Если работаешь только ради достатка — рано или поздно дойдёшь до предела, где материальный стимул просто исчезает.

Правда, деньги образуют ещё и капитал — инструмент зарабатывания денег. Но далеко не каждого увлекает сам процесс использования капитала.

Человеку зачастую приятен заслуженный отдых на приемлемом для него уровне благосостояния. Но для экономики в целом уход самых активных и удачливых (а другие редко получают возможность приостановить работу до официальной пенсии) несомненно вреден. При всей моей личной нелюбви ко многим изделиям Microsoft я не думаю, что их качество заметно улучшится после ухода Уильяма Генри Гейтса Третьего от активного руководства фирмой.[216]

Чем хорош рынок — он в значительной степени самоуправляется. Зачастую решения возникающих в нём проблем формируются сами собою ещё задолго до того, как проблема в полной мере осознана.

Практически вся писаная история полна обличениями роскоши. Время от времени случались даже прямые гонения на неё. Римские цензоры высматривали любые проявления морального разложения — включая мужские стрижки в греческом стиле (длинные и потому требующие ухода) или слишком широкие цветные полосы на белой тоге (в ту пору натуральные краски были недёшевы). Религиозный фанатик Джироламо Савонарола довёл богатейшую Флоренцию до массового демонстративного аскетизма. Пуритане — чья протестантская этика породила в конечном счёте нынешнее общество демонстративного потребления — начинали с отлучения от церкви за неподобающе дорогую одежду или обувь (не говоря уж о женских украшениях).

И сегодня хватает рьяных речей против роскоши. Добрая половина Африки вымирает с голоду — а в Западной Европе и Северной Америке охотно покупают сверхкомфортные лимузины «Майбах»[217]и бюстгальтеры из сплошного слоя бриллиантов. В Сочи гостиницы пустуют — а олигархи с шикарными девицами в Куршавель ездят. Да и умные дома, активно пропагандируемые тем же Гейтсом, не только весьма недёшевы, но ещё и оставляют без куска хлеба многих, кто может пристойно зарабатывать в качестве домашней прислуги.

Но даже куршавельские девичьи забавы оплачены кем-нибудь более умелым и ловким. А уж сами деловые люди — а заодно и организаторы производственных процессов, и изобретатели, и актёры с художниками — должны знать: сколько бы они ни нажили, им всё равно есть чего желать — и значит, есть ради чего и впредь напрягать все свои творческие силы.

Рынок стихийно выстроил систему стимулов в прусском духе.

Власть собственности [218]

Последняя прижизненно изданная книга Егора Тимуровича Гайдара («Власть и собственность», СПб, «Норма», 2009) состоит из двух частей — недавно написанной «Смуты и институты» и созданной ещё в августе-сентябре 1994-го «Государство и эволюция». Первая посвящена в основном неизбежным последствиям обрушения делегитимизированных государственных управленческих структур и независимо от воли автора приводит к выводу: всякий призывающий к революции призывает к массовому убийству.[219]Вторая большей частью демонстрирует пагубность вмешательства государства в дела частных собственников и призывает установить надёжную защиту от него — как в виде законов и практики их исполнения, так и (прежде всего) в виде обычая.

Но другой безоглядный реформатор — Пётр I Алексеевич Романов (Великий) — предупредил: всуе законы писать, коли их не исполнять. Прежде чем строить систему всесторонней и непрошибаемой защиты частного собственника от государства в целом и отдельных чиновников в частности, не худо бы проверить: возможна ли сия защита вообще, и если да, то в какой мере полезна обществу.

Недавний пожар в пензенском клубе «Хромая лошадь», помимо прочего, доказал российским гражданам то, что мировой опыт (в том числе и опыт подобных заведений) доказывает с незапамятных времён: полное самоустранение государства из любого направления бизнеса открывает этому бизнесу прекрасную возможность стать опасным для общества в целом. И не по чьему бы то ни было злому умыслу. Конкуренция в отсутствие контроля вынуждает к рискованным решениям. Эволюция, порождённая конкуренцией, рано или поздно заполняет все экологические ниши — в том числе и смертельно опасные. Живут же люди даже на склонах действующих вулканов, ибо вулканический пепел формирует довольно плодородную почву, и прибавка урожая понуждает рисковать. Приходится государству изгонять крестьян с Везувия и рестораторов из подвалов. Потому что больше — некому: страховая компания (как известно из любимого мною либертарианского учения, прекрасный заменитель большинства контролёров) в худшем случае поднимет тариф — так ведь не каждый задумывается о страховке даже от несчастного случая.

Чисто коммерческая деятельность государства тоже вряд ли устранима. Так, интервенции на зерновом рынке — едва ли не единственный способ стабилизации его конъюнктуры на фоне естественных природных колебаний урожайности: любой коммерческий субъект старается использовать неустойчивость в своих интересах, и мировой опыт давно доказал недостаточность фьючерсных контрактов для снятия раскачки — не говоря уж о выравнивании — столь масштабного рынка, как продовольственный. Да и по многим иным видам сырья соображения в пользу государственной собственности на недра ничуть не менее почтенны, нежели в пользу частного владения полезными ископаемыми.

Но допустим, мы — то ли ради чистоты теории, то ли в надежде на экономические выгоды ничем не ограниченной конкуренции — ухитримся действительно искоренить всякое государственное вмешательство в экономическую жизнь. Правда, для этого придётся скорее всего вовсе отказаться от государства. Ведь экономика неотделима от всех прочих сторон жизни.

Скажем, библиотеки и филармонии посягают на священное право перекупщиков рукописей получать сверхприбыль от продажи каждого экземпляра книги и звукозаписи отдельному владельцу (а в идеале — даже от каждого отдельного прочтения и прослушивания[220]). Значит, государственное финансирование этих очагов культуры ущемляет интересы сих почтенных хозяйствующих субъектов и должно быть прекращено ради незапятнанности либертарианской святыни.

Подобные мелочи мало беспокоят квалифицированных теоретиков — например, гениев австрийской экономической школы. Закроем музеи. Сделаем платным (в крайнем случае — через механизм долгосрочных кредитов, уже используемый на Западе) всё образование. Передадим полицейские функции частным агентствам: в Соединённых Государствах Америки даже государственные полиции разделены между местными властями — от субъекта федерации до городского района — и весьма неохотно делятся информацией о преступлениях и преступниках (хоть между собой, хоть с Федеральным бюро расследований), так что там от введения коммерческой тайны в сфере охраны правопорядка мало что изменится. Заведём наёмную армию (очень удобную в агрессии против заведомо слабого соседа, но для обороны заведомо непригодную). Заменим пенсионное и медицинское обеспечение, пожарный и санитарный надзор бдительностью и щедростью страховых компаний. Словом, приведём практику в соответствие с теорией. И посмотрим, как теория нас за это похвалит.

Впрочем, можно обойтись и без теории — ограничиться доступным опытом.

Легендарная российская семибанкирщина — следствие не только жесточайшего противостояния власти Бориса Николаевича Ельцина с оппозицией Геннадия Андреевича Зюганова, но и слабости власти самой по себе. Если бы Ельцин надеялся выиграть президентские выборы 1996-го без массированной поддержки средств массовой информации (или если бы эти средства не имели коммерчески выгодной возможности в 1995-м втаптывать его рейтинг ниже плинтуса), Чубайс не затеял бы передачу влиятельным бизнесменам крупных кусков государственной собственности на условиях, гарантирующих её изъятие в случае победы Зюганова, дабы новые владельцы подпёрли фигуру действующего президента всеми своими деньгами и журналистами.

Знаменитейший из семёрки — Михаил Борисович Ходорковский — в целом прав, утверждая: основная доля его экономии на налогах протекла через щели действовавшего закона. Но деликатно умалчивает: щели прорублены депутатами, взятыми на содержание им и его фирмой.

Более того, в преддверии парламентских выборов 2003-го Ходорковский скупал уже не отдельных политиков, а целые партии. Если бы его не арестовали на основании еще уцелевшей части законов — в скором будущем никакое его деяние не было бы подсудным.

Михаил Борисович — далеко не первый покупатель законов. Так, в Соединённых Государствах Америки сразу после Гражданской войны 1861—65-го эта практика стала общепринятой и общеприемлемой нормой. И сопровождалась столь же безудержной, как у нас в 1990-е, монополизацией экономики. Что давало соответствующим бизнесам всё больше покупательной способности.

Американскую лавину остановили два ключевых закона — антимонопольный и о лоббировании. Первый закон изначально нацелен против профсоюзов, но президент (1901—09) Теодор Теодорович Рузвелт развернул его в сторону, противоположную намерениям авторов. Второй же требует от бизнеса и политиков публиковать все сведения о своих контактах, дабы избиратели сами решали, нужно ли им вновь голосовать бюллетенями за этих политиков и долларами за этот бизнес. Конечно, даже в этих рамках бизнес доселе контролирует основную часть американской политики. Но до беспредела 1890-х там уже далеко.

В России закон о лоббировании, разработанный по американскому образцу заблокирован прежде всего усилиями всё того же Ходорковского — и получил через коммерческие СМИ такую репутацию, что и по сей день никто не рискует компрометировать себя внесением в парламент новой его версии. Лично я бы уже за одно это отдал под суд и Михаила Борисовича, и многих журналистов, выступивших тогда по его указке.

Поборники Ходорковского несомненно правы, указывая: он вовсе не уникален — его коллеги в ту эпоху творили практически то же самое. О нём я пишу подробно просто потому, что именно его дела исследованы судом, а решения суда в свою очередь подробно разобраны специалистами.

И его пример, и вся отечественная и мировая практика неукоснительно показывают: как только власть уходит из бизнеса, он сам становится властью. И, как правило, заметно более диктаторской. А потому в интересах рядовых граждан — включая мелкий и средний бизнес, чьи представители не могут в одиночку покупать целые партии — не слабая или изолированная от экономики власть, а равномощная крупному бизнесу и умеющая ему противостоять. Чтобы эти две главные силы, формирующие структуру общества в целом, взаимно удерживали друг друга от прогулок по нашим головам.

Убийственная защита [221] (*)

Шестую заповедь Моисея — «не убий» — зачастую считают абсолютной. В частности, ею обосновывают отмену смертной казни.

Я против казни: даже самые надёжные и многоступенчатые судебные системы не застрахованы от ошибок, а смерть пока не поддаётся кассации. Но Моисей тут ни при чём. В еврейском, как и в русском, убийство и казнь — слова разные. Более того, сам же Моисей не только благословил завоевание Святой Земли, но и довольно подробно расписал различные виды казней, предписанные его последователям, и основания их применения.

Впрочем, желающих быть святее папы римского хватало и до Рима, и даже до Моисея. Зелёные призывают распространить заповедь на животных. Для начала хотя бы отказаться от кожаной обуви и одежды, не говоря уж о натуральном мехе. А там и от животной пищи избавиться. Рекламное табло на Пушкинской площади уже показывает ролик Всемирного фонда дикой природы, призывающий отказаться от икры ради спасения осетров.

Правда, по меньшей мере 9/10 нынешних осетров рождены не на естественных речных просторах. Хотя бы потому, что едва ли не все нерестовые реки давно зарегулированы или загрязнены десятки лет назад. Так, Волга перекрыта столькими плотинами, что до родных нерестилищ рыбам просто не добраться. Всевозможные каскадные рыбоходы и даже рыбные лифты эффективны разве что в воображении разработчиков. Вот и приходится прикаспийским странам содержать десятки рыбозаводов, где осетры не только выклёвываются из икринок, но и доращиваются до размера, уже непосильного большинству хищников. Удовольствие не из дешёвых. Но торговля икрой, приносимой осетрами после вольного морского выпаса, окупает все затраты.

А если икру отвергнут? Рыбозаводы придётся закрыть. Разведение осетров прекратится. И в скором будущем каспийское стадо исчезнет. Пожелание защитить биологический вид обернётся его полным истреблением.[222]

Сия напасть коснётся не одного осетра. Современные коровы, может быть, ещё способны прокормиться в вольной природе (если не помрут от мастита — мучения коровы, не выдоенной вовремя, трудно вообразить разве что добросердечным зелёным) — но уж от волков явно отвыкли защищаться (да и дикие их сородичи способны в лучшем случае поддерживать с хищниками шаткое равновесие). А уж соболя и норки, регулярно выпускаемые зелёными фанатиками из разгромленных звероферм, в лучшем случае пару недель держатся в живых — и уж подавно не успевают продлить свой род.

Моисей оставил куда больше десяти заповедей. Он, например, запретил своим последователям есть свинину. Общеизвестная причина запрета описана, например, в http://awas.ws/POLIT/ERUDITIA/SALO.HTM «Национальный наркотик».[223]Но глубокие знатоки иудейской традиции называют и другую причину. Если курица при жизни даёт яйца, овца — шерсть, а корова — молоко, то свинья может послужить человеку только после того, как будет убита. Разводить живое только ради смерти — аморально.

Рассуждение вполне достойное нынешних зелёных. И последствие вполне зелёное. Иудеи (как и мусульмане, принявшие тот же запрет) свиней не разводят. Если бы не другие народы, домашних свиней в природе просто не было бы. И кому от этого легче? Уж точно не свиньям: лучше погибнуть во цвете лет на бойне, чем вовсе не родиться.

Правда, нынче спрос на свинину так велик, что израильтяне ухитрились обойти Моисеев запрет. Впрочем, свиней растят только для продажи неиудеям. И содержат на паркетных полах — чтобы не осквернять святую землю прикосновением нечистого животного.

Строго говоря, Моисеев запрет касается не одной свиньи. Иудею можно потреблять только животных, жующих жвачку и обладающих раздвоенными копытами.[224]Поэтому в Израиле проблемы не только со свининой, но и с крольчатиной. А вот жираф соответствует канону. Лакомство не из дешёвых, в традицию не вошло — но некоторые древние израильские цари себе позволяли. Того и гляди, Израиль жирафьими фермами обзаведётся. И поголовье грациозных красавцев умножится тысячекратно. Вопреки призывам зелёных.

Если же мы последуем высокоморальному пожеланию не вкушать и не носить убоины, человечество не слишком пострадает. Современные технологии — проклинаемые всё теми же зелёными — уже позволяют создавать неплохие заменители не только кожи и меха, но и мяса. А поскольку необходимость — мать изобретательности, можно надеяться на дальнейшее совершенствование технологий одевания и прокормления вплоть до полного равенства с природными достижениями. Может быть, даже опередим природу: годы напряжённой мысли сопоставимы миллиардами лет случайной эволюции.

Зато тем, кого зелёные намерены защитить, придётся плохо.

Кому нужно кормить курицу, если ни яйца не съесть, ни белым мясом не полакомиться, ни даже полётом полюбоваться? Кто станет разводить хищных, капризных и прожорливых норок, если зелёные активисты грозятся все норковые шубы краской залить? Кто вытерпит специфический свиной или коровий аромат, если из шкуры сапог не сшить?

Человек бывает альтруистичен, когда может это себе позволить. В обозримом будущем благосостояние человечества вряд ли поднимется до уровня, позволяющего содержать миллиарды голов всевозможного скота без ощутимой пользы от него. Идеал зелёных обернётся массовым истреблением всяческой живности — вплоть до утраты многих тысяч культурных пород (то есть необратимым сокращением биологического разнообразия, которое всё те же зелёные требуют неукоснительно хранить).

Дата добавления: 2014-11-06