Супервизия 2 страница

С.: Это верно; теперь тебе нужно применить это к Камилле.

Сол делает определенно глубокие — и даже потенциально полезные — комментарии относительно Камиллы. Тенденцию побуждать супервизируемых к экстраполяции их собственных переживаний саму по себе нельзя назвать неправильной, хотя в данном случае этот путь едва ли особенно полезен, и уж наверняка он не полезен как стандартный путь проведения супервизии. Что бы ни делал супервизор, это должно быть клинически здраво, этически корректно и доходить до супервизируемого — иметь для него смысл. До Триш больше доходит харизма Сола, чем содержание его речей. Триш — способная ученица, как вы можете заключить из ее проницательных первых описаний Камиллы и из того, как она пытается “отгадать”, что имеет в виду Сол. Но независимо от того, прав или не прав Сол в своих суждениях о Камилле, Триш не готова воспринять то, что он хочет ей сказать, и если она получит слишком много этого, то может слишком рано превратиться в экзистенциалиста. Благодарность и обожание могут стать необходимыми, как наркотик.

Овладение искусством выделять много уровней в рассказе супервизируемого и соотносить этот рассказ с его общим профессиональным развитием — одно из главных личных достижений, служащих наградой супервизору. Однако это новое достижение основывается на старых, традиционных навыках, к числу которых принадлежит способность слушать, строить контакт, оценивать супервизируемого как личность, транслировать уважение, понимание и искренность. Кроме этих навыков, важно также соблюдать условия, связанные с контрактом, совместно установленным направлением работы, ориентированностью в профессии и профессиональной литературе супервизируемого. Сол, а теперь, конечно, и Триш, не верит в контракты и в постановку целей; формально он супервизирует ее для того, чтобы принять в психологическое сообщество, на самом же деле он отлучает ее от профессии. “Это просто ярлык”, — говорит он.

Супервизируемый идентифицируется не только с техниками своего супервизора, но и с его базисной установкой по отношению к процессу оказания и получения помощи. “Параллельный процесс” больше похож на многополосную автостраду, чем на односторонний клапан. Если супервизор занимает по отношению к процессу помощи позицию подлинного смирения, а не власти, его обучаемый с большей вероятностью будет занимать ту же позицию. Лучшими учителями являются те, кто сам вечно учится: их студенты идентифицируются с их процессом постоянного роста, а не с их терапевтическим “почерком” и “инсайтами”, передаваемыми в виде застывших лозунгов на стенах приемного кабинета. Уважительное обучение и жадное научение — две стороны одной монеты, цена которой — подлинная профессиональная идентичность.

Компоненты клинической мудрости

Это книга о том, как супервизия может способствовать развитию мудрости в клинической практике. Возможно, вы уже обратили внимание на слово “мудрость”. В сфере помогающих профессий оно давно изгнано ранними экспериментальными психологами как относящееся к претенциозным и недоступным объективной проверке “главным состояниям”. Вместо того чтобы быть интеллектуальной обязанностью всякого думающего человека, мудрость оказалась сосланной в регион пословиц и приписана к области “правильной жизни”, которая для мира академической и профессиональной мысли служит чем-то вроде кладбища. Уже в 1920-е годы психологи, казалось, почти ее прикончили; то, что от нее тогда, несмотря ни на что, осталось, с 1960-х годов постоянно обесценивается, и теперь культура 1990-х угрожает нанести ей последний удар: в конце концов, кто в наши дни, кроме тренера по аэробике, знает, как жить правильно?

Ныне принято считать, что место мудрости разве что в немногих сохранившихся народных культурах, не присоединившихся пока к современной технологической революции, то есть там, где отсутствуют технология и высокие уровни образования, а власть в деревнях продолжает принадлежать седобородым старым развалинам. В современной жизни изменения происходят слишком быстро, чтобы кто-либо мог оставаться мудрым, и наименее мудрыми в ней слывут старики (Chandler & Holiday, 1990). Мудрость считается недостаточно технической вещью, чтобы ее можно было превратить в алгоритмизированные навыки, увеличивающие наше господство над миром природы; нет в ней и достаточно ума, чтобы она помогала зарабатывать деньги.

Приговор психологов не убедил, однако, человека улицы: тот не согласился выбросить мудрость на помойку. Он продолжает толковать о “мудрых людях”, о мудрых и немудрых действиях, как если бы эти слова для него что-то значили, — возможно, потому, что он невежда, понятия не имеющий об эдиктах интеллектуальной моды. Исследования, посвященные наивным теориям мудрости (Bates & Smith, 1990; Holliday & Chandler, 1986), выявляют два главных фактора, ассоциированных с понятиями мудрости и мудреца: исключительное понимание и способность сообщать релевантное знание и суждение другим. Достижение “клинической мудрости” становится легитимной — хотя и долговременной — супервизорской целью, поскольку терапия связана с фундаментальной прагматикой человеческой жизни — с тем, что по определению принадлежит юрисдикции мудрости. В конце концов, клиент — не кто иной, как “человек улицы”. Терапия не может не “заныривать” в жизненный хаос, ибо она пытается помочь клиентам сформировать адекватные суждения о практических, этических, духовных и материальных предметах. Супервизоры обучают тех, кто работает с клиентами над всеми этими темами. Клиенты хотят стать мудрее в отношении своей жизни — потому они и обращаются за терапией. Однако выдвигаемая здесь задача супервизии — не обретение “мудрости” как таковой, а становление “мудрого клинициста”, который в своей приватной жизни может быть или не быть столь же глуп, как все прочие. Центр внимания — подготовка профессионала, а не частного лица.

И уж, конечно, никто не ожидает “клинической мудрости” от начинающего терапевта. А если вы успешно супервизируете начинающих, “дотягивая” их до базовой профессиональной компетентности, ваша совесть может быть совершенно спокойна. Аналогичным образом, если ваш супервизируемый на средней стадии подготовки становится достаточно знающим, эмпатичным, безопасным и проницательным, вы можете быть уверены, что заслужили свой отпуск в конце рабочего года. Клиническая мудрость — это не то, что можно иметь; это состояние, к которому можно стремиться. Это то, чего мы в конечном счете хотим для своих супервизируемых, — и то, в чем нуждаемся сами как клиницисты и супервизоры. Можно ли найти лучшее слово, чтобы охарактеризовать адекватность суждений и выбора времени для тех или иных интервенций, а также личностную, теоретическую, техническую и этическую интеграцию, необходимые в работе терапевта? Мудрость как цель для супервизора не означает, что он должен следовать редуцированным “народным” предписаниям.

Мудрость — это нечто большее, чем принятие мудрого вида или изречение афоризмов типа “Доверяйте космосу”. Короткие пути заказаны: быть мудрым клиницистом — не то же самое, что быть величественным или загадочным. “Клиническая мудрость” как цель супервизии должна составлять контекст нормального теоретического и процедурного развития обучаемых — должна быть всегда “видна”, но, конечно, недостижима. Вы можете попытаться оценить супервизию Сола на основе четырех критериев “клинической мудрости”: теоретическое и техническое знание, процедурное знание, качество суждений и проницательность.

а) Теоретическое и техническое знание

Первое требование — необходимость обладать большим запасом информации, богатым фактологическим знанием. Мудрый клиницист прилагает это знание к конкретным проблемам, находит черты сходства и различия, выделяет существенные моменты и взаимосвязи в клиентском дискурсе. Он обладает устойчивым теоретическим и практическим пониманием человеческого развития на протяжении жизни. Основные показатели следующие:

l Глубокое проникновение в человеческое развитие и жизненные вопросы.

l Превосходное знание теории.

l Знакомство с предшествующими работами и известными техниками в своей области.

l Очень высокая способность структурировать клиентские проблемы в интеллектуальном контексте.

l Признаки наличия интегрированной терапевтической теории.

б) Процедурное знание

Так же, как и в знании теорий терапии, мудрый клиницист нуждается в богатом процедурном знании — знании жизни и того, как делать в ней разные вещи; в конце концов, ведь он не сидит всю жизнь один в своем кабинете, а функционирует как-то в этой жизни вместе с другими людьми. Процедурное знание относится к “фундаментальной прагматике жизни” (Baltes & Smith, 1990). Клиницист принимает решения в сфере практического жизненного знания, отдавая себе отчет в возможностях и ограничениях жизни. Он обладает и теоретическим, и “уличным” пониманием стадий и циклов человеческой жизни. Общие показатели следующие:

l Знание фундаментальной прагматики жизни в целом и профессии в частности.

l Способность сопротивляться соблазну одержимости одной-единственной теорией.

l Высокая способность выполнять рутинные и продвинутые профессиональные операции и навыки.

l Гибкость в применении теории к практической работе с клиен­тами.

в) Качество суждений

Мудрый клиницист дальновиден. Он, имевший дело с самыми разнообразными людьми, понимает их; он видит их вовлеченными в нескончаемый диалог друг с другом и с миром. Его этика основана на добродетелях и принципах (Jordan & O’Meara, 1990), а не легитимных интерпретациях правил или прецедентов. Он обладает чувством времени — знает не только “что” сказать, но и “когда”, а также когда не нужно ничего говорить и делать. Он вдумчив и ведет честную игру, является хорошим слушателем, способен признавать ошибки и учиться на них. Он хорошо знает себя и свои ограничения. Общие показатели следующие:

l Высокое качество суждений, понимания и комментирования трудных жизненных проблем.

l Суждения основаны на глубинном и комплексном восприятии действующих факторов.

l Способность чувствовать в каждом конкретном случае области возможного будущего прогресса клиента.

l Знание себя.

l Осознавание собственных ограничений.

l “Внутреннее” этическое чувство и достойная подражания этическая практика, основанная на здравом суждении.

г) Проницательность

От мудрого клинициста определенно следует ожидать интуитивности, способности видеть вещи “сквозь” их внешние проявления, а также системного мышления, позволяющего понимать и интерпретировать свою среду и свое участие в ней. Мудрый клиницист исследует свой ход мысли, постоянно отстраивая знание от его источника и контекста. Он комфортно чувствует себя, имея дело с неоднозначными явлениями, — более того, рассматривает их как фундаментальный аспект природы вещей (Sternberg, 1990), скорее правило, чем исключение в человеческой жизни. Он внимателен к самому процессу мышления: стремится понять клиентские сюжеты и то, почему они именно таковы. Что значит для клиента думать именно так, как он думает, говорить то, что он говорит, и делать то, что он делает? Общие признаки проницательности следующие:

l Сверхординарное понимание человека.

l Системное понимание действий, убеждений и чувств.

l Способность видеть собственную роль в системе.

l Исключительная способность понимать и интерпретировать свою среду.

l Разрешенность главного конфликта в собственной жизни в такой степени, чтобы быть способным помогать другим.

l Спонтанность.

Культура мудрости:

место клинической мудрости

в супервидении

Значительная часть материала части II касается “параллельного процесса”, или изоморфизма, — понятий, описывающих идею о том, что происходящее на супервизии отражается в терапии, а происходящее в терапии отражается в супервизии. Согласно таким авторам, как Дорман (1976), Франкл и Пирси (1990), Кайзер (1992), происходящее в отношениях супервизора и супервизируемого должно так же служить предметом внимания, как и другие аспекты опыта супервидения.

Выше речь шла о том, что клиническая мудрость может быть описана определенным образом — через техническое и процедурное знание, качество суждений и проницательность. Но как ее воспитывать? Если мы хотим, чтобы наши супервизируемые когда-нибудь стали “мудры” по отношению к своим клиентам и если параллельный процесс действительно является двусторонним, значит, жизненно важно культивировать “атмосферу мудрости” в супервизорской системе. Это непростая задача, поскольку если мы супервизируем ответственно, то должны передавать знание, тогда как существенная черта мудрости — сомнение в собственном знании и оспаривание основ собственной власти и авторитета (Meacham, 1990). Иметь дело с этими сомнениями легче в контексте поддерживающих межличностных отношений, когда вызов знаниям и авторитету мягко исходит от самого источника этих знаний и авторитета.

Большинство концепций мудрости связаны с двоякой “неопределенностью”. С одной стороны, мы должны выносить здравые суждения и принимать решения относительно жизненных проблем перед лицом неопределенности (Kitchener & Brenner, 1990). Потребность в мудрости возникает у взрослого человека тогда, когда он встречается с плохо структурированными проблемами, когда набор известных правил и подходов не дает решения. Никаких готовых рецептов под рукой не оказывается, и остается только прибегнуть к здравому суждению, основанному на глубинном комплексном понимании вопроса. С другой стороны, и само это “глубинное комплексное понимание” несет в себе неопределенность: оно означает одновременно знание и знание границ знания (Habermas, 1972).

Культура, или атмосфера мудрости, — это рамки поддерживающих межличностных отношений, в которых с помощью супервизора может происходить открытие ограничений и сомнений по поводу знания и его границ. Это не просто личные сомнения (например, тревога об уровне собственного функционирования), это неуверенность, связанная со сложным устройством человеческих сюжетов. Из сказанного следует, что тот, кто интерпретирует человеческое поведение в строгих формулах определенной “школы терапии”, не может поддерживать культуру мудрости, поскольку не подвергает сомнениям источники собственных представлений и валидность своих интерпретаций. Терапевт, работающий в традиции определенной терапевтической школы, сосредоточен на конкретном секторе реальности, и внутри этой искусственно выделенной зоны он способен наделять властью и контролем своих учеников. Но если супервизия осуществляется в контексте культуры мудрости, предполагая понимание глубинных причин и последовательностей событий в их отношении друг к другу, — то она не обеспечивает такой властью.

Мудрость развивается в контексте межличностных отношений — контексте, в который погружен обучаемый. Иначе говоря, она развивается интерсубъективно, в сообществе личностей, находящихся в диалоге между собой. В этом сообществе обучаемый повышает свою способность оспаривать источники собственных знаний и действий, в то же время — перед лицом этих сомнений — уверенно действуя в интересах своих клиентов. В дальнейших главах этой книги Соня (“Если ты сильная, тебе незачем кричать” — гл. 4) и супервизор из истории “Черная вдова” (гл. 13) занимают очень властные позиции по отношению к своим обучаемым — позиции, которые они оправдывают “опекой” в первом случае и психодинамической ортодоксией во втором. Знание опасно, но и невежество тоже. В таких случаях возникает вопрос: в то время как эти супервизоры, бесспорно, передают знание, помогают ли они развитию клинической мудрости, если знание передается как нечто безусловное, то есть в отрыве от своего контекста? Ответ на этот вопрос, как, честно говоря, и на многие другие вопросы, связанные с супервизией, дать нелегко. При передаче знаний в атмосфере мудрости человек, который несет главную ответственность за поддержание этой атмосферы (супервизор), стремится также развивать у своих обучаемых экологическое сознание, в котором события и действия взаимосвязаны, и их долговременные последствия анализируются. “Экологическое сознание” обязательно включает в себя и саму анализирующую систему, и базу знаний, образующую контекст этой системы.

Глава 2

СУПЕРВИЗОРСКОЕ ПРОСТРАНСТВО

Для начинающих терапевтов супервизия — это мостик между студенческой аудиторией и клиникой, между теорией и практикой, между знанием и деланием. Теория не пропадает в жизни — напротив, в супервизорском диалоге между теорией и практикой, в котором они взаимно отражают друг друга, она становится живой. Реальная терапевтическая работа с реальными клиентами порождает сложные человеческие взаимодействия, и это очень далеко от того, с чем студенты встречались в предшествующем обучении: смоделированные приемы и ролевые игры в принципе не могут дать что-либо подобное, как бы ни изощрялись педагоги и как бы ни был спланирован курс. В “полевых” условиях контекст смещается от знания к функционированию, от аналитического процесса к интегративному, от “знания о” к “знанию и деланию”, от четких абстрактных данных к нечетким реальным фактам, от объективной науки к субъективному суждению, от сравнительной безмятежности аудиторий к суматохе клиник.

Бедная Клер

С обучаемым по имени Том, а также с его супервизором Соней, о которых пойдет речь ниже, вы встретитесь много раз на протяжении этой книги. Вы познакомитесь с его сильными и слабыми человеческими сторонами и увидите, как те и другие влияют на его профессиональную жизнь. С Соней вы тоже хорошо познакомитесь и в конце концов начнете видеть, где проявляются ее способности и опыт, а где — ее “слепые пятна”.

“Мне нужна помощь, — заявил Том, усевшись и начав постукивать карандашом. — У меня новая клиентка, Клер. Я не знаю, что с ней делать, кроме как говорить “Г-м, ага, угу”. Я делал это на первой сессии, и все обошлось. Но не думаю, что это сработает больше одного раза”.

Он рассказал Соне, что Клер — тридцатилетняя библиотекарша, которая жила в маленьком городке. У нее был муж, склонный к флирту и романам “на стороне”. Когда через четыре года брака Клер почувствовала, что его образ жизни ей надоел, она бросила его и уехала в Нью-Йорк. Какое-то время она жила там и зарабатывала на жизнь, работая библиотекарем. Непосредственно перед тем, как Клер уехала из своего городка — и, как она уверяла, после завершения отношений с мужем, — у нее началась любовная связь с женатым мужчиной, Максом. Пока она жила в Нью-Йорке, они переписывались, и их письма становились все нежнее и нежнее. Однажды она приехала домой на три недели, и у них было “божественное и страстное время вдвоем”. После того, как Клер вернулась в Нью-Йорк, любовник стал посылать ей письма, где молил вернуться, уверяя, что теперь он расстался с женой, что все соглашения об опеке и посещении детей достигнуты, что они вместе могут арендовать жилой автофургон и несколько месяцев путешествовать по стране. Она ответила, что ей осточертела безумная нью-йоркская жизнь с ее отчаянно унылыми холостяцкими каникулами в Мексике или Флориде и она просто хочет вернуться домой.

Так Клер вернулась домой. А Макс вернулся к жене, и мечты Клер были разбиты. Она начала плакать и не могла остановиться. У нее не было работы, она истратила большую часть своего скромного наследства и уже имела мало общего с прежними друзьями.

В 30 лет Клер снова живет с родителями. Антидепрессанты, прописанные домашним доктором, немного помогли, но она все никак не может перестать плакать. Она стесняется того, что глаза у нее вечно на мокром месте, и не хочет выходить из дома. Клер говорит, что ей не нравится идея ходить к терапевту, потому что “Я терпеть не могу быть зависимой, из этого не выходит ничего хорошего — ведь я такая зануда и тряпка”. Плач Клер во время сессии Том описал как “сдерживаемый, с постоянным прикладыванием платка к глазам”.

Том говорит Соне, что в последнее время он испытывает печаль, и ему с этим очень нелегко; он сам не знает, в чем дело.

Вы — супервизор

Может быть, вы уже заметили параллель между признанной Томом в начале сессии собственной беспомощностью и беспомощностью Клер. Вы могли заметить даже параллель между амбивалентностью Клер в отношении помощи (“Помогите мне” / “Я терпеть не могу быть зависимой”) и весьма дистанцированным описанием Клер, которое дал Том. (Его сообщения: “Я нуждаюсь в помощи” / “Меня это не трогает”.) Наконец, Том сказал, что по личным причинам он тоже печален. Что бы вы предприняли в этой ситуации?

Что произошло в реальности

Соня отмечает все эти интересные побочные моменты, но решает в данный момент не акцентировать их. Она исходит из того, что если эти силы действуют на сессии, то они проявятся неоднократно, и совершенно не обязательно заниматься ими сейчас. Кроме того, она не ощущает эти “параллельные” амбивалентности или печаль Тома особенно глубоко — у нее это вызывает не более чем небольшое беспокойство. Том относительно неопытен и пока не очень успешен. Он полон стремления учиться и для своего теперешнего уровня основательно знает теорию, поскольку много читает. Однако его процедурное знание, качество суждений и проницательность оставляют желать лучшего. Она несколько обеспокоена этим.

Том услужливо подсовывает проблему, но Соня в этом месте ее не очень-то чувствует. Обычно бывает все наоборот: супервизор “чует” проблему и пускается за ней по следу, в то время как супервизируемый твердит, что проблемы нет, — до тех пор, пока супервизор не обнаружит и не предъявит ее. Соня игнорирует печаль Тома вовсе не потому, что не верит в нее, — просто она ощущает, что в данный момент суть не в этом.

С. (в роли учителя): В этих обстоятельствах человеку нужна структура, какие-то ориентиры, что-то прочное. Как ты и сам говоришь, сочувственного слушания недостаточно. Человек приходит к терапевту, чтобы избавиться от страдания, но также для того, чтобы найти смысл. Если он не видит смысл в том, что с ним произошло, значит, он не получил ничего, кроме сплошных убытков.

Т. (пропуская все сказанное мимо ушей): Я заключил с ней контракт. Прежде я никогда не делал этого с клиентами. Я хотел ей помочь.

С. (осознав, что Том еще не готов для собственно обучения, переходит к сократическим вопросам*): Давай остановимся на этом... Почему с Клер получилась так, а с другими твоими клиентами — нет?

Т.: Это связано с печалью. Просто я хотел, чтобы ей стало лучше.

С.: Хорошо, давай двинемся глубже. Какого рода была эта печаль, с которой ты хотел справиться? Я имею в виду, что большинство клиентов печалятся о том или другом, так что печаль не должна быть чем-то новым для тебя.

Т.: Обычно я... (Кратко описывает свою терапевтическую процедуру.) Но я не только не стал делать этого, я даже не спросил денег в конце. Я подумал только потом: “Она ведь ушла, не заплатив”. Совершенно явно я был в режиме “Я хочу ей помочь”.

С. (продолжает непрямое обучение, подводит к сопоставлениям, необходимым для обобщающего вывода): При всем том, что ты сказал о ней — ее живости, занятиях аэробикой, поиске работы сейчас, когда она только что вернулась домой, — она, возможно, больше готова к выживанию, чем большинство твоих клиентов. Как ты думаешь, почему именно с ней ты впал в этот режим, а не с другими твоими клиентами, которые на самом деле находятся в худшем состоянии?

Т. (возвращаясь к первой поднятой Соней теме): Ты говоришь “смысл”... Она не может понять, почему так себя вела. Я имею в виду фантазии — ведь эти письма не были о чем-то реальном. Но она попалась, купилась на это, действовала совершенно неразумно.

С.: И почему это могло так получиться, как ты думаешь? (Супервизор в роли учителя — он предлагает супервизируемому построить теорию.)

Т.: Она хотела верить в это.

С.: Да, возможно, это как прекрасный сон, в который каждый хотел бы поверить. Давай вместе попробуем разобраться, что это за часть в ней, которая привязана к тому сну, и как это проявилось на вашей сессии. Давай подумаем о стадиях ее жизни и о том, что она уже рассказала о себе.

И они погружаются в подготовку Тома к следующей сессии, сосредоточившись на том, чего мог бы искать Том в материале сессии и как он должен себя вести с Клер. Поскольку он еще неопытен, Соня предлагает ему не слишком отходить от эмпатической позиции, подтвердив, что это будет полезно для Клер. Убедившись, что Том воспринял это, они вместе ставят некоторые вопросы, касающиеся жизни Клер, которые ей, возможно, понадобится задать себе, чтобы начать понимать свою беду в контексте своих жизненных устремлений. Том записывает для себя вопросы, но Соня дает ему инструкцию не задавать их, пока Клер не сделает этого сама. Затем они фокусируются на темах “путешествия”, усталости человека от определенного уклада жизни и его возвращения домой и некоторое время размышляют о том, что данные темы могут значить в аспекте индивидуальной внутренней жизни. Кое-что из этого Том тоже записывает, и Соня вновь предостерегает его от проявления инициативы. Наконец, Соня просит Тома записать на магнитофон их следующую сессию с Клер, если клиентка позволит.

Очень земные

практики

На первый взгляд может казаться, что “клиническая мудрость” — это нечто очень возвышенное, мало относящееся к такой повседневной рутине, как контракты, прямые инструкции, репетиции, обзор микронавыков и т.д. Ничего подобного. Фундаментальные элементы клинической мудрости — теоретическое и техническое знание, своевременность интервенций, знание жизненного цикла. Обеспечивая структуру супервизорского процесса, мы помогаем обучаемому в развитии процедурного знания — в частности, мы передаем ему модель. Хотя слабая структурированность и может вначале выглядеть как дружественность, деловая паритетность, на самом деле она часто ведет к противоположному — зависимости и благоговейному трепету супервизируемого перед супервизором. Первый не чувствует границ, утрачивая способы оценки себя и своих отношений. Последний предстает харизматическим “магом”: он ставит клиентам впечатляющие диагнозы, извлекая их словно из воздуха, как это сделал Сол по отношению к Камилле. Потрясенный начинающий терапевт воочию убеждается, насколько супервизор мудрее его; в свою очередь, он начинает харизматическим образом действовать со своими клиентами, и клиенты проникаются к нему тем же, чем он к своему супервизору. Триш уже начала проделывать это с клиентами, и те, хотя не вполне понимали ее, однако должным образом “впечатлились”. “Впечатлились”, но не изменились.

Супервизия в своем лучшем варианте — это процесс демистификации, а вовсе не наоборот. Супервизор помогает своим супервизируемым в развитии клинической мудрости тем, что ясно формулирует свою теорию терапевтического изменения (теоретическое и техническое знание) и поддерживает их в том, чтобы они тоже формулировали свои взгляды. Он отнюдь не страдает бредом истины в последней инстанции. Даже простые вопросы супервизора о предшествующем опыте супервизии, предпочитаемых супервизируемым теоретических ориентациях и супервизорских практиках и т.д. могут быть полезны для культивирования собственного смирения и терпения. Начальные сессии — подходящее время для супервизора дать обучаемому кое-что “сверх запроса”, а именно — выразить свою философию супервизии и терапии и, может быть, рассказать о путях, которыми он к ней пришел.

Столенберг, Пирс и МакНейл (1987) утверждают, что по мере накопления опыта обучаемому все меньше нужно от супервизии, и ему все меньше нравится, чтобы супервизор явным образом программировал то, что он, обучаемый, получает от супервизии. Он предпочитает более коллегиальный род супервизии, меньшую структурированность ее контекста. То есть если на начальном этапе наиболее приветствуется стиль рекомендаций или инструкций, то затем этот стиль должен “разрыхляться” до консультативной формы. Давайте, однако, сейчас остановимся на первых сессиях начинающего супервизора, чтобы обсудить некоторые факторы, способствующие формированию хорошего рабочего альянса (см. табл. 2.1).

Дата добавления: 2014-11-06