Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем 21 страница

вопрос, но соблюсти при этом

известные формальные правила, не называть определенных цветов. Эта своеобразная

направленность внимания трансформирует, перестраивает сам процесс подыскания

ответа, направляет мышление по окольному пути. Ответы получаются по качеству

более и более высокого типа. Вместо прямого ответа на вопрос, какого цветабывает

трава, ребенок при запрещении называть зеленый цвет отвечает - "трава бывает

осенью желтая". Вместо "помидоры красные" при запрещении называть красный цвет

ребенок отвечает - "они зеленые, когда они еще незрелые".

Ребенок обращается, таким образом, к новым ситуациям, переходит на более трудный

путь мышления.

Такова в самых общих схематических чертах история культурного развития внимания.

Мы можем сказать вместе с Рибо, впервые поставившим в связь проблему

произвольного внимания с проблемой культурного развития человека: мы согласны,

что этот генезис очень сложен, но он соответствует действительности.

Рибо был, кажется, первым психологом, который рассматривал произвольное внимание

как продукт культурного исторического развития человечества. В этом смысле он

назвал непроизвольное внимание естественным, а произвольное -искусственным.

Рибо, первый указавший на социальную природу произвольного внимания, показал и

то, что эта форма внимания развивается и что, в общем, это развитие идет извне

внутрь. Произвольное внимание сначала из внешней постепенно превращается во

внутреннюю операцию, и, наконец, в известном периоде развития выработавшееся

внимание становится второй натурой - задача искусства выполнена".

Достаточно очутиться в известных условиях, в известной среде, чтобы все

остальное последовало само собой. Однако в теории Рибо нам кажется невыясненным

сам механизм деятельности произвольного внимания и сколько-нибудь отчетливая

картина его онтогенеза. Что касается механизма, то Рибо очень часто сводит этот

механизм к дрессировке, показывает возникновение произвольного внимания как

простого условного рефлекса на дистантный раздражитель, сигнализирующий другой

раздражитель, вызывающем естественное внимание. Несомненно, что этот механизм

лежит в основе перехода от непроизвольного внимания к произвольному, но он не

составляет самого характерного и самого существенного для него, а играет

подчиненную роль, объясняя всякий переход от врожденного к приобретенной форме

поведения.

С этой точки зрения, как устанавливает Рибо, животные также овладевают

произвольным вниманием, и становится непонятным, по-

чему же произвольное внимание составляет продукт цивилизации и его наличие

отрицается даже у примитивного человека. "Нет надобности подробно доказывать,-

говорит Рибо,- что у животных переход внимания непроизвольного к произвольному

происходит точно так же под влиянием воспитания и дрессировки". Он подчеркивает

только ограниченность средств, с помощью которых мы действуем на животных,-

просто, видимо, в силу незнания такого широкого круга условных раздражителей,

которые, как показывает учение об условных рефлексах, могут вызвать условное

внимание животного.

Рибо не замечает того основного факта, что внимание животного даже и при

дрессировке уже потому не является произвольным, что этим вниманием овладевает

человек, но не само животное. У животных нет того перехода от овладения другим к

овладению собой, от подчинения к господству, который составляет самую

характерную черту в развитии произвольного внимания человека.

И эта ошибка была у Рибо, потому что он не знал механизма образования

произвольного внимания, не учел тех средств, при помощи которых совершается

историческое развитие внимания и поведения вообще. Только с установлением этого

механизма, который мы склонны видеть в овладении поведением через знаки, мы

можем понять, как от внешних воздействий ребенок переходит к внутреннему

произвольному вниманию.

Этот путь мы и пытались проследить с помощью экспериментально вызванного

генезиса произвольного внимания.

Нам представляется, что в свете найденных нами экспериментальных данных получают

свое объяснение установленные исследователями прежде важнейшие законы развития

внимания, которые сейчас находят свое место в теории полного процесса развития

произвольного внимания.

Наиболее развитые положения генетической теории внимания мы находим у Титченера,

который исходит из того, что две формы внимания, которые различаются в

популярном значении, именно пассивное, или непроизвольное, и активное, или

произвольное, внимание, в действительности характерны для различных стадий

духовного развития. Отличаются они друг от друга только по своей сложности, как

более ранняя и более поздняя форма, они показывают нам один и тот же тип

сознания, но в различных периодах нашего духовного роста. Различие и характер

каждой из них автор пытается выяснить из условий их появления.

Этот анализ приводит его к выводу, что произвольное и непроизвольное внимание, в

сущности, являются первичным и вторичным вниманием и что первичное внимание

представляет известную стадию развития, именно самую раннюю стадию развития

произвольного внимания. Для вторичного внимания характерно то, что отношение

между субъектом и объектом как бы существенно меняется. Впечатление само по себе

не только не привлекает и не удерживает нашего внимания, но, наоборот, кажется,

что мы удерживаем свое внимание на впечатлении своим собственным усилием.

Геометрическая задача не производит на нас такого сильного впечатления, как удар

грома. Внимание к таким предметам этот автор и называет вторичным вниманием. По

его мнению, вторичное есть неизбежный результат сложности нервного организма, и

оно является вторичным, или активным, до тех пор, пока имеется налицо некоторый

след от этого конфликта. Едва ли можно привести более веское доказательство в

пользу происхождения вторичного внимания от первичного, чем тот факт из

ежедневного опыта, что вторичное внимание непременно превращается в первичное.

Это последнее Титченер называет производным первичным вниманием и, таким

образом, приводит к установлению трех стадий в развитии нашего внимания, а все

различие между ними пытается свести к различию прежде всего генетическому.

"Таким образом, - говорит он, - в целом внимание встречается в человеческой душе

в трех стадиях своего развития". Вторичное внимание является переходной стадией,

стадией конфликта, стадией растраты нервной энергии, хотя оно является

необходимым предварительным условием для стадии действительного знания. С этой

точки зрения существуют три стадии внимания и только один тип душевного процесса

внимания. Эти три стадии обнаруживают различие в сложности, но не в характере

самого переживания3.

Мы видим, таким образом, у Титченера попытку генетического определения внимания;

эту теорию Титченер пытается применить и к отдельным возрастам. "Рассматривая

жизнь в целом,-говорит он,-мы можем сказать, что период учения и воспитания есть

период вторичного внимания, а следующий за ним период зрелой и самостоятельной

деятельности есть период производного первичного внимания". Нам кажется, что

теория Титченера наиболее близко подходит к тем данным, которые мы могли

установить в нашем генетическом исследовании.

Титченер Э, Б. Учебник психологии, ч. 1. М., 1914.

Нельзя не видеть, что в стадиях Титченера повторяются три из четырех главнейших

намеченных нами стадий в развитии всякого культурного процесса поведения. Его

первичное внимание соответствует нашему примитивному, или натуральному,

вниманию, его вторичное - стадии внешнего опосредствованного внимания, и,

наконец, его третья стадия соответствует нашей четвертой стадии вращива-ния.

Недостает только второй переходной стадии, "наивно-психологической", которую мы

и в наших опытах не могли проследить со всей отчетливостью, но которая все же

ясно обнаруживается при клинических наблюдениях у ненормальных детей.

Далее, Титченер с несомненностью установил, что произвольное внимание от

непроизвольного отличается только способом возникновения, но не способом

функционирования. Иначе говоря, это развитие происходит не по типу органического

совершенствования и изменения, а по типу эволюции самой формулы поведения.

Однако нам кажется, что теория Титченера, хотя и подходит генетически к проблеме

внимания, тем не менее основывается на чисто фенотипичес-ком описании отдельных

стадий и не показывает механизма развития и механизма действия этих различных

процессов.

Так, Титченер, останавливаясь на переживаниях, а не на объективной стороне

процесса, не показывает, в чем своеобразие структуры вторичного внимания в

отличие от первичного. С его точки зрения остается непонятным, почему

произвольное первичное внимание поднимается на самую высшую ступень по сравнению

с отправной точкой. "Вторичное внимание,-говорит он,- совершенно правильно берет

свое начало из конфликтов первичных вниманий, из конкуренции ясных восприятий и

из борьбы несовместимых моторных положений". Но ведь такая борьба и конкуренция

имеют место и в раннем возрасте ребенка, и, если не привлечь к объяснению

появления произвольного внимания того, что наряду с приведенными стимулами и их

отношениями между собой для ребенка имеют значение и силу стимулы социальные,

направляющие его внимание по-своему, остается непонятным, почему и каким именно

образом наше внимание, первоначально подчиненное интересам, начинает

впоследствии подчинять себе интерес.

Этот же недостаток чисто эмпирического констатирования перехода от произвольного

внимания к непроизвольному без умения наметить генез и механизм этого перехода,

равно как и качественные особенности этой второй стадии, отличает и утверждение

Мей-мана, нашедшего, что произвольное внимание постепенно превращается в

непроизвольное. В этом, как мы уже говорили, мы видим экс-

периментальное доказательство того, что произвольное внимание от непроизвольного

отличается не различием органической их основы, а структурой психологической

функции.

В своих экспериментах Мейман и Цекефф нашли одинаковые выразительные симптомы

для произвольного и непроизвольного внимания (замедление пульса). Это, вероятно,

объясняется тем обстоятельством, что у испытуемых произвольное внимание

постоянно скоро переходило в непроизвольное. Другие исследователи, наоборот,

нашли противоположные симптомы произвольного и непроизвольного внимания; потом

оказалось, что симптомы при непроизвольном внимании по своему характеру ближе к

аффектам и совпадают с теми же симптомами при изумлении и испуге, в то время как

произвольное внимание характеризуется симптомами, соответствующими волевым

актам.

Это экспериментальное разногласие, думается нам, приобретает свое объяснение в

свете того генезиса внимания, который мы намечаем. В одном случае речь идет о

самом моменте установки внимания, который есть такой же волевой процесс

овладения поведением, как и всякий другой; в другом случае речь идет об уже

установленном и автоматически работающем механизме внимания; различие в

симптомах объясняется различием в стадиях.

Нельзя не коснуться в самых кратких словах здесь и того сложного вопроса,

неразрешимого в плане субъективного анализа, который называется переживанием

усилия. Откуда оно берется при произвольном внимании?

Нам представляется, что оно проистекает из той добавочной сложной деятельности,

которую мы называем овладением вниманием. Совершенно естественно, что это усилие

должно отсутствовать там, где механизм внимания начинает работать автоматически.

Здесь есть добавочные процессы, есть конфликт и борьба, есть попытка направить

процессы внимания по другой линии, и было бы чудом, если бы все это совершалось

без затраты усилий и не представляло серьезной внутренней работы личности,

работы, которую можно измерить сопротивлением, встречаемым произвольным

вниманием.

Тот же самый недостаток - ограничение чисто субъективным анализом - отличает и

работу Рево д'Аллона, который, идя по пути Рибо, первый обратил внимание на то,

что процессы внимания следует различать по структуре и что самая характерная

черта развития произвольного внимания состоит в том, что внимание направляется

на какой-либо объект при помощи какого-нибудь вспомогательного средства или

стимула, которому в этом случае дается инструментальное употребление.

С этой точки зрения он определяет внимание как интеллектуальную операцию,

которая рассматривает вещи через или при помощи одной или нескольких других

вещей. При таком понимании внимание превращается "в интеллектуальную операцию

непрямую, инструментальную", оно предполагает между объектом внимания и между

субъектом вспомогательное средство.

Этот автор и различает отдельные формы внимания в зависимости от того,

насколько, каким образом и при помощи каких средств оно является

опосредствованным. Однако этот автор имеет все время в виду только внутреннее

средство, преимущественно схемы, при помощи которых мы направляем наше внимание

на тот или иной предмет. Что эти средства могут быть и внешними и что они

непременно являются вначале внешними, этого не подозревает все данное

исследование. Нам кажется, что и эта теория может быть поставлена с головы на

ноги и получить свое верное освещение, если принять во внимание, что в данном

случае речь идет, несомненно, о последней стадии или о производном первичном

внимании, как его называет Титченер.

На основе анализа приведенных выше опытов и тех положений, которые были

выдвинуты в психологии по этому вопросу, мы приходим к следующему пониманию

процессов произвольного внимания. В нашем представлении эти процессы следует

рассматривать как известную стадию в развитии первичного внимания, причем общие

законы и характер этого развития совпадают совершенно с тем, что мы могли

установить и для других форм культурного развития поведения4.

Мы могли бы поэтому сказать, что произвольное внимание с этой точки зрения

является вращенным внутрь процессом опосредствованного внимания, сам же ход

этого процесса всецело подчинен общим законам культурного развития и образования

высших форм поведения. Это означает, что произвольное внимание и по своему

составу, и по своей структуре и функции является не просто результатом

естественного органического развития внимания, а появляется в результате

изменения и перестройки всего процесса под влиянием внешних стимулов-средств.

Взамен общего положения Эббингауза, гласящего, что произвольное и непроизвольное

внимание относятся друг к другу так же, как воля и инстинкт, замечания вполне

правильного, но слишком общего, мы могли бы сказать, что произвольное и

непроизвольное внимание относятся друг

Revault d'Allonnes. L'attention, Traite de Psychologic par G. Dumas, 1, 1923.

к другу так, как логическая память к мнестическим функциям или как мышление в

понятиях к дологическому мышлению.

Для того чтобы закрепить полученные нами выводы, а также перейти к некоторым

теоретическим обобщениям, нам осталось еще экспериментально выяснить один

чрезвычайно важный пункт в нашем исследовании. В самом деле, мы исходили из того

предположения, что путь от натурального внимания к произвольному заключается в

переходе от непосредственных операций к опосредствованным.

Этот путь в общем и целом нам знаком и по всем другим психологическим процессам,

но все же возникает вопрос: каким образом совершается это опосредствование

процесса внимания? Мы прекрасно знаем, что всякое опосредствование возможно

только на основе использования естественных законов той операции, которая

является предметом культурного развития.

Так, в развитии памяти мнемотехническая операция, т. е. отношение между

стимулом-знаком и стимулом-объектом, создается на основе естественного закона

образования структуры. Теперь нам осталось выяснить в отношении внимания, какого

рода естественная психологическая связь должна существовать между двумя

стимулами, для того чтобы один мог выступить в качестве инструментального

стимула, привлекающего внимание к другому. Мы должны были задаться вопросом:

каковы вообще естественные условия, при которых возможно опосредствованное

внимание, какова естественная история знаков внимания?

Второй связанный с этим вопрос заключается в том, чтобы в исследовании найти,

как при данных естественных условиях протекает действительный переход от

натурального к активному вниманию.

Для того чтобы ответить на эти два вопроса, имеющие фундаментальное значение для

всей истории внимания, мы предприняли экспериментальное исследование, довольно

сложное по построению, на котором мы хотим сейчас остановиться.

Мы исходим из того, что внимание в чистом виде не наблюдается. Как известно, это

дало повод одним психологам привлекать эти процессы как объяснение всех самых

различных изменений, происходящих в других процессах: в памяти, мышлении,

воспоминании, воле и т. д., а другим, напротив, дало повод отрицать вовсе

существование внимания как особой психологической функции и изгнать само это

слово из психологического словаря, как это предложили Фуко, Рубин и др. Наконец,

третьи предложили говорить вместо единого внимания о многих вниманиях, имея в

виду специфичность этой функции в каждом отдельном случае. Фактически на этот

путь расчленения единого внимания на отдельные функции и вступила сей-

час психология. Поэтому и мы не видим основания для того, чтобы считать процессы

внимания и установки всегда протекающими однозначно. Оставалось найти такую

наиболее примитивную и естественную деятельность, при которой роль установки,

роль внимания мы могли бы вскрыть в чистом виде и изучить чистую культуру

внимания. Мы изобрели в качестве такой деятельности реакцию выбора на

структурные отношения, которую применил впервые В. Кёлер в опытах с домашней

курицей, шимпанзе и ребенком, затем Э. Йенш и др.

Эксперимент, как его ставил Кёлер, заключался в том, что курице предлагались

зерна на светло-сером и темно-сером листах бумаги, причем курицу не допускали

клевать зерна со светло-серого листа, ее отгоняли, а когда она подходила к

темно-серому, то могла клевать эти зерна свободно. В результате большого числа

повторений у курицы образовалась положительная реакция на темно-серый и

отрицательная реакция на светло-серый лист. Теперь курице была предложена в

критических опытах первая пара листов: один белый, новый и один светло-серый,

участвовавший в первой паре. Курица обнаружила положительную реакцию на светло-

серый лист, т. е. на тот самый, который был в предыдущей паре и вызывал у нее

отрицательную реакцию. Равным образом, когда была предложена новая пара листов,

состоящая из прежнего темно-серого листа и нового черного, курица обнаружила

положительную реакцию на новый черный и отрицательную на темно-серый, который в

предыдущих опытах вызывал у нее положительную реакцию.

С некоторыми изменениями аналогичный опыт был произведен над шимпанзе и над

ребенком, с еще более ярко выраженными результатами. Таким образом, путем этих

экспериментов удалось установить, что при реакциях подобного рода животное и

ребенок реагируют на структуру, на целое, на отношение между двумя тонами, а не

на абсолютное качество цвета. Благодаря этому и оказался возможным перенос

прежней реакции на новые условия. При этом переносе животное и ребенок

обнаруживали чрезвычайно ясно основной закон всякой психологической структуры,

именно тот, что свойствами целого определяются психологические свойства и

функции частей.

Так, один и тот же светло-серый лист, будучи включен в одно целое, вызывал

отрицательную реакцию, так как в этой паре он является более светлым из двух

тонов. Будучи включен в новую пару, он вызывал положительную реакцию, так как

оказывался более темным. Также изменял свое значение с положительного на

отрицательное и темно-серый цвет, когда он был включен в пару с черным. Животное

и ребенок, таким образом, реагировали не на абсо-

16. Гиппенрейтер "Психология внимания"

лютное качество серого того или иного оттенка, а на более темный из двух тонов.

В связи с этими опытами Кёлер указывает на то, что необходимо для успеха этих

опытов употреблять большие цветные поверхности со значительным различием в тонах

и выбирать общую обстановку опыта так, чтобы различие обоих тонов, так сказать,

бросалось в глаза. Вся трудность подобных опытов с реакцией выбора у обезьян

состоит, по Кёлеру, не в том, чтобы образовать связь между известной реакцией и

известным стимулом, но главным образом в том, чтобы направить внимание во время

выбора именно на данное свойство зрительного поля, которое должно быть

использовано в качестве условного стимула.

Поэтому надо принять все меры, чтобы соответствующая реакция внимания была

вызвана не случайно или путем длинной постепенной дрессировки, но возможно

скоро. Таким образом, уже в опытах с обезьянами обнаружилась чрезвычайно важная,

можно сказать, решающая роль внимания для выполнения соответствующей операции.

При этом не следует забывать, что перед исследователем, который хочет возбудить

и направить внимание обезьяны, стоят две совершенно различные задачи. Одна

заключается в том, чтобы возбудить внимание обезьяны к опыту вообще, направить

его на ситуацию в целом. Как показали исследования Кёлера, обезьяны вдруг

начинают относиться безучастно к самому опыту, и тогда выработка новой реакции

оказывается у них невозможной.

Эта первая задача решается сравнительно просто: чтобы возбудить внимание

обезьяны и направить на цель, достаточно в качестве цели выбрать добывание пищи

и устранить из обстановки все резкое, сильное и отвлекающее внимание обезьяны.

Но остается еще вторая, более сложная и трудная задача: направить внимание

обезьяны на то, с чем должна у нее образоваться связь. Таким образом, речь идет

о том, чтобы в уже направленном на цель внимании создать новое русло для

внимания, направленного на какой-нибудь признак. Для этого Кёлер совершенно

естественно рекомендует выбирать такие признаки, которые сами по себе привлекали

бы внимание животного, навязывались ему или бросались ему в глаза. Надо

оперировать резкими признаками, различиями, большими поверхностями,

невыразительным фоном и т. д.

Мы внесли в эти опыты существенные изменения, касающиеся именно привлечения

внимания: мы поступили вопреки советам Кёлера и, ставя наши опыты над

нормальными и ненормальными детьми, предлагали ребенку следующую ситуацию. Он

должен был выбрать из двух стоящих перед ним чашек ту, в которую неви-

димо для него был положен орех, другая оставалась пустой. Обе чашки были закрыты

одинаковыми квадратными крышками из белого картона, сверх которых были

прикреплены небольшие прямоугольники светло- и темно-серого цвета, занимавшие, в

общем, не больше одной четверти всей крышки.

Таким образом, мы избрали намеренно признак, не бросающийся в глаза детям, для

того чтобы проследить, как происходит направление внимания в данном случае. Это

изменение мы произвели потому, что цель нашего опыта, составлявшего только

первое звено в ряде дальнейших, была как раз обратная цели Кёлера. Кёлер

интересовался преимущественно образованием связи и поэтому хотел создать

благоприятные условия для создания этой связи, и в частности соответствующую

направленность внимания. Для нас сам процесс образования связи уже представлялся

ясным из опытов Кёлера и не интересовал нас как таковой, он интересовал нас

только как процесс, на котором мы могли проследить деятельность внимания.

Расскажем кратко, как протекал опыт у ребенка трех лет, который мы считаем

типическим. У ребенка трех лет все внимание сразу направлено на цель, он вообще

не понимает той операции, которую ему предстоит сделать. В опыте и в самом

начале, и очень часто в его продолжении он берет руками обе чашки, а когда его

просят указать пальцем ту, которую он хочет открыть, он протягивает оба пальца,

и всякий раз ему приходится напоминать и указывать, что можно взять только одну.

На предложение показать, какую из двух чашек он хочет открыть, ребенок

неоднократно отвечает: "Хочу ту, в которой есть орех" или показывает обе чашки и

при этом говорит: "В какой есть, ту и хочу". Когда он выигрывает, с жадностью

хватает орех и откладывает его, не обращая совершенно внимания на то, что делает

экспериментатор; когда проигрывает, говорит: "Подожду, сейчас угадаю" или

"Сейчас я выиграю". Очень скоро у него образуется реакция на место -после того

как он три раза берет с успехом правую чашку; когда это разрушается, начинает

выбирать наугад. Самое большее, что удается у ребенка вызвать благодаря

чередованию успеха и неуспеха, - это известное колебание перед выбором, однако

такое колебание, где ничто не указывает на выискивание признака, которым ребенок

мог бы руководствоваться в своем выборе. После 30 опытов у ребенка как будто

начинает устанавливаться положительная реакция на темно-серый, которая держится

в течение семи реакций, но которая при проверке на критических опытах не

подтверждается, равным образом не подтверждается и при возвращении к основной

ситуации. На вопрос, почему выбрана та

16*

или иная чашка, все время и до того, как чашка открыта, и после того дается

мотивировка: "Потому что орех здесь", "Я не хотел больше проигрывать" и т. д.

В общем, выигрыш и проигрыш чередуются так часто, что ребенка удовлетворяет

такая ситуация. Его внимание все время остается прикованным к цели. Возможно,

что очень длительная дрессировка привела бы к тому же результату, что и у

Кёлера, но опыт начинает терять для нас интерес, так как наша цель, как уже

указано, не заключается в том, чтобы подтвердить, проверить или как-нибудь

проследить дальше установленные Кёлером факты. Обычно внимание ребенка не

направлено на серые бумажки, и может потребоваться большое число опытов для

того, чтобы добиться успеха. После 45 опытов ребенок продолжает еще иногда

делать ошибки.

В той же самой ситуации ребенок 5 лет выигрывает и проигрывает, на вопрос о

причинах выбора отвечает: "Я не видел; потому что мне захотелось эту; мне

захотелось"; однако по объективному течению опыта видно, что ребенок реагирует

главным образом по правилу проб и ошибок. Он берет не из той чашки, на которой

он только что проиграл. На 23-м опыте, когда ребенок проигрывает, он

отказывается платить штрафной орех, говоря: "Последний я уже не отдам, он у меня

будет", и при 24-м долго осматривается. На 49-м опыте после трех проигрышей,

выпавших подряд, ребенок плачет: "Я больше не буду с тобой играть, ну тебя";

когда его немножко успокаивают и спрашивают о мотивах выбора, он отвечает: "Из

чашки в чашку орех переходит, мне так думается". После этого мы поступаем

следующим образом: закладываем орех в чашку на глазах у ребенка и при этом

указательным пальцем указываем ему на серую бумажку, прикрепленную к крышке.

Следующим движением мы указываем ему на другую серую бумажку, прикрепленную к

крышке пустой чашки.

На 51-м опыте ребенок выигрывает и в качестве мотива объясняет: "Тут серая

бумажка и тут серая бумажка". При критических опытах сразу переносит и

мотивирует выбор: "Потому что тут серая, а тут черная бумажка". При опытах с

белой и серой бумажкой опять сразу правильно переносит в критических опытах

структуру ситуации и говорит: "Ага, здесь темно-серая, где темнее, там орех. Я

раньше не знал, как выиграть, я не знал, что где темнее бумажка, там орех".

Дата добавления: 2014-11-06