Смешивай наслаждение с болью

Грубейшая ошибка обольстителя — показаться слишком хорошим. Поначалу, конечно, доброта и любезность производят хорошее впечатление, но они очень скоро приедаются; если вы же слишком усердно стараетесь угодить, это может показаться признаком слабости и неуверенности в себе. Довольно быть приятным, вместо этого попытайтесь добавить в ваши отношения немного боли. Подманите жертву подчеркнутым вниманием, а потом резко смените курс, напустив на себя безразличие. Пусть волнуется, теряется в догадках, в чем ее вина. Можно даже спровоцировать разрыв, оставив жертву с ощущением пустоты и боли: это даст вам пространство для маневра — ваше сближение, примирение и возврат к прежним добрым отношениям обезоружат их и повергнут на колени. Чем в большие глубины отчаяния вы повергнете свою жертву, тем к большим высотам вы воспарите вместе. Чтобы заострить эротическую составляющую, вызовите возбуждение и смятение.

Чехарда чувств

Шел 1894 год. Как-то в жаркий летний полдень дон Матео Диас, тридцативосьмилетний житель Севильи, решил наведаться на местную табачную фабрику. Дон Матео и прежде бывал здесь по делам, но сегодня его интересовало нечто другое. Как он и предполагал, из-за невыносимой жары работницы поскидывали одежду, оставшись полуобнаженными — зрелище, достойное созерцания. Некоторое время он развлекался тем, что разглядывал работниц, но вскоре жара и шум утомили его. Однако, когда он направился к выходу, одна из работниц, девушка лет шестнадцати, окликнула: «Кабальеро, если дадите монетку, я спою вам песенку».

Девушка — звали ее Кончита Перес — казалась совсем юной и была просто прелестна, а искорки в глазах выдавали задорный нрав. Хороша, подумал дон Матео и тут же решил, что непременно займется ей. Он послушал ее пение (песенка показалась ему довольно непристойной), вручил монету достоинством равную ее месячному жалованью, кончиками пальцев приподнял шляпу и удалился. Ведь торопливость, как известно, никогда не приносит добрых плодов. Прогуливаясь по улице, он обдумывал, чем можно завлечь девчонку. Внезапно кто-то тронул его за руку — рядом шла она. Слишком жарко, чтобы работать.

— Не может ли кабальеро любезно проводить меня до дому?

— Разумеется. Есть у тебя дружок? — спросил он.

— Нет, — отвечала девушка,— я — mozitа (чистая, девственница).

Кончита жила с матерью на окраине города. Дон Матео обменялся с женщиной любезностями, сунул ей в руку немного денег (зная по опыту, как важно, чтобы были довольны матери), а затем откланялся. Он намеревался выждать несколько дней, но нетерпение погнало его к ним уже на следующее утро. Матери не было дома. Они с Кончитой начали разговор в тех же игривых тонах, что и накануне, и тут, к его удивлению, она вдруг уселась ему на колени, обвила руками шею и поцеловала. Все его хитроумные планы улетучились, он заключил ее в объятия и вернул поцелуй. Внезапно девушка вскочила, глаза ее гневно сверкали. «Ты хочешь побаловаться со мной,— крикнула она,— воспользоваться моей слабостью ради минутной прихоти!» Дон Матео возражал, уверяя, что и в мыслях не имел ничего подобного, извинялся, что слишком много себе позволил. Ушел он в крайнем смущении и все раздумывал по дороге, что же произошло: ведь она сама раззадорила его, ему ли чувствовать себя виноватым? И все же он чувствовал вину. Молоденькие девушки порой бывают так непредсказуемы; с ними требуется терпение.

Несколько дней после этого дон Матео вел себя примерно. Он каждый день навещал дочку и мать, осыпал их щедрыми подарками, не делал никаких поползновений — по крайней мере, сначала. Девчонка — настоящий бесенок — так освоилась с его присутствием, что могла начать переодеваться в его присутствии или выйти к нему в ночной рубашке, и ее мельком увиденные прелести сводили его с ума. Несколько раз он пытался похитить поцелуй или ласку, но лишь затем, чтобы она вновь оттолкнула его с сердитой отповедью. Так проходили недели; нужны ли другие доказательства, что это увлечение не было для него минутной прихотью. Устав от бесконечных ухаживаний, в один прекрасный день он отвел мать Кончиты в сторонку и предложил купить для девушки дом. Она будет жить, как королева; он будет делать все, что она только захочет (и, разумеется, ее мать тоже). Идея явно пришлась по душе обеим женщинам, однако назавтра ему передали письмо от Кончиты, в котором та благодарила, но отказывалась от предложения: этим он хочет купить ее любовь. Письмо заканчивалось словами: «Больше ты никогда меня не увидишь». Он поспешил к их дому — увы, утром женщины уехали, не сказав никому ни слова о том, куда направляются.

Дон Матео чувствовал себя ужасно. Да, он выказал себя последним невежей. В следующий раз он будет выжидать месяцы, а если потребуется, годы, не пугая ее решительными действиями. Но тут новая мысль поразила его: он больше никогда не увидит Кончиту. Только сейчас он осознал, как сильно полюбил ее.

Миновала зима, самая тяжелая в жизни Матео. Как-то весенним днем он шел по улице и тут услышал, как кто-то зовет его по имени. Он поднял глаза: у распахнутого окна стояла Кончита, сияющая, радостная. Она сбежала вниз, он целовал ей руки, не помня себя от счастья. Почему она так внезапно исчезла? Все произошло так быстро, отвечала она. Она была испугана — и его настойчивостью, и своими чувствами. Но теперь, снова увидев его, она твердо убедилась, что все это время не переставала любить. Да, она согласна стать его любовницей. Она докажет свои слова, придет к нему. Разлука изменила нас обоих, подумалось ему.

Спустя несколько дней она, как и обещала, появилась у него. Они поцеловались, обнялись. Ему хотелось быть неторопливым, смаковать каждое мгновение, однако так трудно было справиться с собой — он чувствовал себя как бык, которого долго держали взаперти и наконец отпустили на волю. Он повел ее в спальню, не разнимая объятий. Начав снимать с нее нижнее белье, он наткнулся на препятствие — какую-то сложную шнуровку. В конце концов ему пришлось остановиться и посмотреть, в чем дело: на ней была надета хитрая полотняная сбруя, подобных штук ему не доводилось видеть. Как он ни старался тянуть и распутывать, шнуровка не поддавалась. Он пришел в такую ярость, что готов был избить Кончиту, но вместо этого неожиданно расплакался. А она невозмутимо объяснила: она согласна, чтобы он делал с ней все, но при этом хочет остаться mozitа. Это — ее защита. Вне себя от гнева, Матео отослал ее домой.

На протяжении последующих месяцев мнение дона Матео о Кончите постепенно менялось. Он стал замечать, что она флиртует с другими мужчинами, увидел, как в баре она танцует фламенко — откровенно, вызывающе. Он пришел к выводу, что обманут: не может быть, чтобы Кончита была mozita, просто все это время она водит его за нос, выманивая деньги. Но даже теперь он не мог расстаться с ней. Его место займет другой мужчина — невыносимая мысль. Она предлагала ему провести ночь с ней в постели, при условии, что он не будет пытаться овладеть ею; при этом, словно желая помучить его без причины, прыгала в постель обнаженной (объясняя это жарой). Доведенный до крайней степени отчаяния, он однажды взорвался и предъявил ультиматум: либо она дает ему то, чего он так давно добивается, либо никогда больше его не увидит. Кончита неожиданно ударилась в слезы. Он впервые видел ее плачущей, это растрогало его. Она тоже устала от всего этого, лепетала она дрожащим голосом, если только еще не поздно, она готова принять то предложение, которое однажды отклонила. Пусть он купит для нее дом, и он увидит, какой преданной подругой она станет.

Дон Матео не стал терять времени. Он приобрел для нее виллу, не пожалел денег на ее обустройство. Через восемь дней дом был готов. Она примет его там в полночь. Что за наслаждения ждут его!

Дон Матео появился в назначенный час. Зарешеченная дверь, ведущая во дворик, была заперта. Он позвонил в колокольчик. Она подошла к двери с внутренней стороны. «Целуй мне руки,— сказала она сквозь решетку— Теперь целуй подол моей юбки и носок башмачка». Он проделал все, как она просила. «Хорошо,— сказала она.— Теперь можешь уходить». Потрясение на его лице только вызвало ее смех. Она издевалась, смеялась над ним, а потом созналась: она его терпеть не может. Теперь, когда вилла записана на ее имя, она наконец свободна. Она крикнула, и из тени в глубине дворика появился молодой человек. На глазах у дона Матео, слишком ошеломленного, чтобы уйти, они катались по полу, обнимались и целовались прямо у него на глазах.

На следующее утро Кончита сама пришла к дону Матео — уж не для того ли, чтобы проверить, жив ли он, не наложил ли он на себя руки? К ее удивлению, он был живехонек и ударил ее с такой силой, что она упала. «Кончита,— сказал он,— ты обрекла меня на страдания, выдержать которые не под силу человеческому существу. Какие изощренные пытки ты изобрела — и все, чтобы испробовать их на том единственном, кто страстно тебя любит. Знай же, что я намерен сейчас же силой овладеть тобой». Кончита завизжала, что никогда не будет принадлежать ему, а он наносил ей удар за ударом. Но вот, тронутый ее рыданиями, он остановился. Сквозь слезы она смотрела на него с любовью. «Забудь, что было,— говорила она,— забудь все плохое, что я тебе сделала». Теперь, когда он побил ее, она наконец поверила, что он ее любит. Она все еще mozitа, а то, что он видел накануне во дворе,— просто представление, чтобы его позлить; как только он ушел, она прогнала и того парня. Она принадлежит только ему. «Тебе не придется брать меня силой. Я приму тебя в свои объятия». На этот раз Кончита говорила искренне. К своему величайшему восторгу, он обнаружил, что она и вправду девственна.

Толкование. Дон Матео и Кончита Перес — персонажи романа Пьера Луиса «Женщина и паяц», написанного в 1896 году. Основанный на реальном эпизоде, описанном в мемуарах Казановы, роман позднее лег в основу двух известных фильмов: «Дьявол — это женщина» Йозефа фон Штернберга, с Марлен Дитрих и «Этот смутный объект желания» Луиса Бунюэля. В романе Кончита знакомится с горделивым и агрессивным мужчиной много старше ее и в течение нескольких месяцев превращает его в покорного раба. Метод Кончиты прост: она, стараясь вызвать у него по возможности больше эмоций, использует при этом сильные раздражители, в том числе боль. Возбудив в нем желание, она заставляет его почувствовать собственную низость, когда он пытается овладеть ею. Он позволяет ему играть роль покровителя, но тут же вызывает чувство вины за то, что он якобы хочет купить ее. Ее внезапное исчезновение выбивает его из колеи — он в отчаянии от того, что потерял ее. Поэтому, когда она вновь появляется (а их встреча отнюдь не случайна), он совершенно счастлив, правда, рано: его радость она быстро и весьма умело превращает в слезы. Ревность и унижение предшествуют последней сцене, в которой она отдает ему свою девственность. (Хотя даже после этого согласно сюжету она продолжала мучить его, находя все новые болевые точки.) Всякий раз, когда благодаря ей он падает духом — от чувства собственной вины, от отчаяния, ревности, опустошенности,— она позволяет ему воспарить на крыльях надежды — тем выше взлет, чем ниже было падение. Он уже не может обходиться без нее, надежнее любой веревки привязанный этим чередованием надежд и разочарований.

Ни одно обольщение — и вы в этом не являетесь исключением — не походит на простую прямую дорогу к наслаждению и гармонии. Оно слишком рано увянет, а удовольствие будет слабым и бледным. Именно предшествующее чему-то страдание заставляет нас в полной мере оценить достигнутое. Игра со смертью помогает острее ощутить любовь к жизни; долгая и утомительная дорога делает еще более желанным возвращение домой. Ваша задача — сотворить мгновения, полные печали, отчаяния и муки, создать напряжение лишь для того, чтобы можно было в полной мере ощутить всю прелесть последующего избавления от страданий. Не бойтесь рассердить этим людей: гнев — верный признак того, что они уже у вас на крючке. Не следует опасаться и того, что из-за вашей непокладистости вас могут покинуть — оставляют лишь тех, кто надоел. Путешествие, в которое вы увлечете свои объекты, будет мучительным, но ни в коей мере не скучным. Любой ценой заставьте их поволноваться, держите их на грани. Низвергайте их в бездны, чтобы потом вместе взмыть к вершинам, и по пути они растеряют последние крохи того самообладания, что еще оставалось.

От жестокости до ласки

В 1972 году к Генри Киссинджеру, в то время помощнику президента США Ричарда Никсона по вопросам национальной безопасности, обратилась с просьбой об интервью известная итальянская журналистка Ориана Фаллачи. Киссинджер давал интервью нечасто: его выводила из себя невозможность повлиять на конечный продукт, в то время как он привык держать все под контролем. Но он читал интервью, взятое Фаллачи у северовьетнамского генерала, и оно показалось ему вполне содержательным и грамотным. Журналистка была прекрасно информирована о вьетнамской войне: что, если ему самому удастся почерпнуть у нее в ходе беседы кое-какую информацию? Почему бы ему в этом случае не воспользоваться, так сказать, ее мыслями? Он решил, прежде чем окончательно дать согласие на интервью, предложить ей предварительную встречу. Он с пристрастием допросит ее по самым разным вопросам; если она пройдет испытание, он позволит ей поработать с ним. Их встреча состоялась и произвела на него впечатление: итальянка оказалась очень неглупой и умела держать удар. Как приятно будет переиграть ее и доказать, что он покрепче ее. Они договорились о следующей встрече для небольшого интервью через несколько дней.

Первый вопрос Фаллачи вызвал раздражение Киссинджера — не огорчен ли он тем, спросила она, что мирные переговоры с Северным Вьетнамом затягиваются? Он не собирался касаться темы переговоров и ясно дал ей это понять в предварительной беседе. Она невозмутимо продолжала, придерживаясь в своих вопросах все той же линии. Он чувствовал себя неуютно, начал сердиться. «Довольно,— прервал он собеседницу— Я не хочу больше говорить о Вьетнаме». Хотя она и не оставила эту тему немедленно, вопросы явно стали мягче: каково его личное отношение к лидерам Северного и Южного Вьетнама? Он, однако, все же ушел от прямого ответа: «Я не из тех, кто поддается эмоциям. Чувства, эмоции не служат никакой разумной цели». Она перешла к более отвлеченным философским понятиям — войне, миру, одобрительно отозвалась о той роли, которую Киссинджер сыграл в сближении с Китаем. Незаметно для самого себя Киссинджер стал постепенно раскрываться. Он говорил о боли, которую испытывал, занимаясь проблемой Вьетнама, о том, что значит для него власть. И тут она внезапно сделала новый поворот, возобновив острые и нелицеприятные вопросы. Многие считают его не более чем прислужником Никсона. Так ли это на самом деле?.. Так она и продолжала, постоянно меняя направление беседы, то неприкрыто льстя ему, то задавая едкие вопросы. Готовясь к встрече, он собирался выкачать информацию из журналистки, в то же время ничего не открыв о себе; к концу беседы стало очевидно, что ему ничего не удалось узнать от нее, тогда как у него самого вырвалось множество довольно неловких признаний: например, что он считает женщин игрушками или, еще того чище, что он пользуется популярностью у американского народа, потому что люди видят в нем этакого одинокого ковбоя, героя, который только один и способен навести порядок и восстановить справедливость. Когда интервью было опубликовано, босс Киссинджера, Ричард Никсон, высказал ему свое крайнее недовольство.

В 1973 году интервью Фаллачи дал шах Ирана Реза Пехлеви. У шаха было свое понимание того, как следует обращаться с представителями прессы — быть уклончивым и неопределенным в высказываниях, поддерживать разговор на общие темы, держаться корректно и любезно, но твердо стоять на своем, не давая сбить себя с толку. Такой подход срабатывал тысячи раз. Фаллачи начала беседу с личных вопросов, спрашивала, каково это быть монархом, мишенью для террористов и почему шах всегда так печален. Он рассказывал о той громадной ответственности, которую налагает его положение, о боли и одиночестве, которые он испытывает. Подобный поворот, казалось, увел разговор в сторону от вопросов о более конкретных профессиональных проблемах, и он расслабился. Фаллачи не прерывала, и ее молчание побуждало его говорить. А затем она резко сменила тему: у него не все гладко со второй женой. Это, безусловно, не может не ранить его. Она задела болевую точку, и Пехлеви почувствовал раздражение. Он попытался изменить направление беседы, но она упорно возвращалась к своему вопросу. К чему тратить время на пустые разговоры о женах и женщинах, сказал он. А затем разразился филиппикой в адрес всех женщин, порицая их за жестокость и отсутствие творческого начала. Фаллачи атаковала — ему свойственны диктаторские замашки, а в его стране попираются основные демократические свободы. Книги самой Фаллачи, насколько ей известно, занесены здесь в черный список. Эти захватило шаха врасплох, он был смущен тем, что не знал главного — кто же сидит перед ним: враг его страны, ниспровергательница основ государственности? А Фаллачи тем временем сменила тон и более мягко стала расспрашивать о его многочисленных достижениях и заслугах. Игра повторилась: стоило ему расслабиться, как она вновь атаковала острым, нелицеприятным вопросом; едва только он начинал раздражаться, она переводила разговор на более приятные темы. Как и Киссинджер, шах сам не заметил, как потерял бдительность и допустил высказывания, о которых сожалел впоследствии: скажем, о своем намерении поднять цены на нефть. А пока он полностью находился во власти ее обаяния, даже начав что-то вроде легкого флирта. «Даже несмотря на то, что вы в черном списке в моем государстве,— сказал он в конце интервью,— я вношу вас в белый список в своем сердце».

Толкование. Фаллачи, как правило, интервьюировала сильных мира сего, людей, привыкших и умеющих контролировать ситуацию, внимательно следящих за своими словами, старающихся не допустить компрометирующих или сенсационных высказываний. Это а priori создавало ситуацию конфликта между ней и ее собеседниками, поскольку ее-то задачей было вынудить их раскрыться, а следовательно, обезоружить, лишив привычной сдержанности, и добиться того, чтобы они утратили самоконтроль. Классический подход — коктейль из лести и обаяния — с людьми этого уровня явно не прошел бы: столь примитивная игра мгновенно была бы разгадана. Вместо этого Фаллачи старалась вывести их из равновесия, атаковала, чередуя резкость с мягкостью. Ее вопрос — жесткий, порой жестокий — бил по личным комплексам собеседника, вынуждая занять оборонительную позицию. При этом, однако, Фаллачи достигала еще одного — у объектов возникало подспудное желание оправдаться перед ней, доказать, что они не заслуживают такой негативной оценки. Безотчетно они старались понравиться, добиться ее расположения. Когда она меняла тон, косвенно выказывая свою симпатию, у них возникало ощущение, что победа близка, и они невольно раскрывались, желая закрепить успех. Они и не замечали, как она постепенно все больше завладевает их эмоциями.

В обществе все мы носим разные маски, это наша защита. Что ни говорите, обнажение истинных чувств и переживаний способно привести в смятение кого угодно. Как обольститель вы должны научиться ослаблять сопротивление. Разумеется, в этом может оказаться эффективным подход чаровника — лесть и внимание, особенно если вы имеете дело с неуверенными в себе людьми, однако на это потребуются месяцы кропотливой работы и в любой момент возможна осечка. Если вы хотите добиться результатов быстрее или перед вами стоит задача справиться с совсем уж неприступными объектами, лучше всего чередовать резкость с мягкостью и добротой. Своей жесткостью вы создадите внутреннее напряжение — объекты забеспокоятся, огорченные вашим отношением, они начнут задавать себе вопросы: что они сделали не так, чем заслужили ваше неудовольствие? Когда вы смените гнев на милость, они ощутят огромное облегчение, но в глубине души останется опасение, что если они снова чем-то не угодят вам, то все повторится. Пользуйтесь этой схемой, если хотите держать их в подвешенном состоянии. Однако не забывайте, что и резкость и ласковость следует проявлять очень тонко, лучше всего ограничиться легким намеком на упрек или комплимент. Поиграйте в психоаналитика: отпустите колкое замечание по поводу их скрытых помыслов (вы говорите только правду), а потом сядьте в сторонке и слушайте. Ваше молчание смутит их и может спровоцировать на удивительные признания. Время от времени подкрепляйте свои суждения похвалой, и ради этого они будут стараться угодить вам, словно верные псы.

Любовь — роскошный цветок, но тому, кто захочет обладать им, должно хватить отваги сорвать этот цветок, растущий на краю пропасти.

Стендаль

Ключи к обольщению

Почти каждому человеку в той или иной мере свойственна вежливость. Мы рано научаемся не открывать окружающим своих истинных чувств: мы улыбаемся их шуткам, делаем вид, что нам очень интересны чужие истории и проблемы. Только так и можно жить среди людей. Постепенно это входит в привычку: мы милы и приветливы, даже когда в этом нет необходимости. Мы стараемся уживаться с окружающими, нравиться им, не наступать на больные мозоли, избегать разногласий и конфликтов.

В обольщении приветливость и вежливость, хотя и могут привлечь к себе при первом знакомстве (они так успокаивают и утешают), затем теряют свою силу. Слишком ровное милое поведение может буквально оттолкнуть от вас разочарованный объект. Чувство влюбленности неотделимо от напряжения. Без напряжения, без тревоги и смятения невозможно испытать облегчение, истинное наслаждение и всеобъемлющую радость. Ваша задача — создать это напряжение для ваших объектов, вызывать у них поочередно то тревогу, то кратковременное облегчение, не давать покоя, выматывать, так чтобы кульминация обольщения обрела реальный вес и яркость. Поэтому постарайтесь избавиться от вредного пристрастия к бесконфликтности, тем более что привычка эта по большому счету противоестественна. Чаще всего вы хороши с людьми не в силу природной добродетели, а от страха не понравиться кому-то, от неуверенности в себе. Преодолейте этот страх, и перед вами откроются новые возможности — свобода причинять боль, а затем, как по мановению волшебной палочки, устранять ее. Ваша обольстительная сила возрастет в десятки раз.

Окружающие не настолько будут потрясены вашими действиями, как вы воображаете, и ваша жестокость вовсе не оттолкнет их. В современном мире люди изголодались по новым впечатлениям. Потому боль, причиняемая вами, бодрит и укрепляет их, помогая почувствовать себя более живыми. Теперь им есть на что жаловаться, они получают возможность почувствовать себя жертвами. В результате, когда вы от боли вернетесь к доброму и хорошему, они с готовностью простят вам все. Возбудите их ревность, заставьте терзаться сомнениями — и когда позднее вы потешите самолюбие своих объектов тем, что выбрали именно их, отдав им предпочтение перед соперниками, то доставите им удвоенную радость. Помните: следует скорее опасаться того, что ваши объекты заскучают, а не того, что они испытают шок. Причинение людям боли привязывает их куда сильнее, чем доброта и ласка. Создавайте напряжение, снять которое можете только вы. Если вам с трудом дается эта задача, попытайтесь найти у ваших объектов черту или свойство, которые вас раздражают, и оттолкнитесь от этого, чтобы затеять конфликт, необходимый им же в лечебных целях. Чем более правдоподобной будет ваша жестокость, тем сильнее ее благотворное воздействие.

В 1818 году французский писатель Стендаль, живший в то время в Милане, познакомился с графиней Метильдой Висконтини. Любовь вспыхнула в нем сразу, с первого взгляда. Графиня была высокомерна, с довольно тяжелым характером, это держало Стендаля в постоянном напряжении, он боялся вызвать ее неудовольствие неудачным замечанием или недостойным поступком. В конце концов, не в силах более таить свои чувства, он объяснился. Графиня, казалось, была в ужасе, она приказала ему уйти и никогда не попадаться ей на глаза.

Стендаль атаковал Висконтини письмами, в которых молил о прощении. Наконец она смягчила свой приговор: он может видеться с ней, но не чаще двух раз в месяц, не долее часа и не наедине. Стендаль принял условия: у него не было выбора. Теперь он жил лишь этими краткими визитами и постоянно пребывал в состоянии нервного напряжения, терзаемый страхом, что она снова передумает и изгонит его, теперь уж навсегда. Это продолжалось два года, и ни разу графиня не выказала ни малейшего признака благоволения. Стендаль не мог понять, почему она продолжает настаивать на соблюдении своих условий — для того ли, чтобы играть им или удерживать на безопасном расстоянии. Он знал лишь, что его любовь только крепнет с каждым днем, становясь невыносимой, пока наконец он не покинул Милан.

Стендаль выплеснул всю свою горечь и боль на страницы знаменитого произведения «О любви», в котором описал воздействие страха на влечение. Прежде всего, если вы испытываете страх перед тем, кого любите, то никогда не сможете в полной мере сблизиться или свыкнуться с ней или с ним. Любимый человек, таким образом, остается для вас тайной, и это лишь усиливает любовь. Во-вторых, в самом страхе есть что-то бодрящее. Он заставляет вас трепетать и волноваться, обдумывать каждый шаг, а это чрезвычайно эротично. Согласно Стендалю, чем ближе любимый человек подводит вас к краю бездны, к ужасу быть брошенным, тем сильнее кружится голова — вами овладевает растерянность. Любовь сродни падению в бездну — она порождает беспомощность и страх, смешанный с упоением.

Руководствуйтесь мудростью писателя, но играйте роль графини: ни в коем случае не становитесь привычными для своих объектов. Это они, а не вы должны испытывать страх и тревогу. Выкажите некоторую холодность, внезапно вспылите, когда они этого не ждут. Если необходимо, ведите себя иррационально. Пусть им покажется, что они навсегда вас теряют, пусть боятся, что их обаяние больше на вас не действует. Дайте им помучиться какое-то время, а потом оттяните от края пропасти. Примирение будет бурным.

В 33 году до Р. X. Марк Антоний прослышал, что Клеопатра, его возлюбленная, в течение многих лет изменяет ему с его политическим соперником и вместе они замышляют отравить Антония. Клеопатра была искуснейшей отравительницей, и в прошлом ей случалось убивать людей таким образом. Антоний не находил себе места, и однажды он решил поговорить с ней начистоту. Клеопатра не отрицала того, что отравить Антония было вполне в ее власти и никакие меры предосторожности не могли бы ей помешать. Единственное, что может его защитить,— это та любовь, которую она к нему испытывает. Чтобы проиллюстрировать свои слова, она опустила в чашу с вином какие-то цветы. Антоний поколебался, а затем поднес чашу к губам. Клеопатра остановила его, схватив за руку. Она приказала привести пленника и велела ему выпить вино. Осушив чашу, пленник замертво рухнул на пол. Упав к ногам Клеопатры, Антоний признался, что любит ее теперь сильнее, чем прежде. Это признание было продиктовано не трусостью: его храбрость была общеизвестна, и если бы он опасался, что Клеопатра способна убить его, то попросту бросил бы ее и вернулся в Рим. Нет, к ее ногам его поверг не страх, а будоражащее ощущение, что она властна не только над его чувствами, но и над его жизнью и смертью. Отныне он был ее рабом. Ее демонстрация власти над ним была не только действенной, но и эротичной.

Как и у Антония, у многих из нас имеется некоторая неосознанная предрасположенность к мазохизму. Нужно, чтобы кто-то причинил нам боль, заставил страдать, чтобы подавленные, загнанные вглубь склонности вышли на поверхность, стали явными. Необходимо научиться распознавать различные типы скрытых мазохистов, поскольку каждый из них особо чувствителен к определенному типу боли. Довольно часто встречаются, к примеру люди, уверенные, что они ничего не заслуживают и не стоят в этой жизни. Они не готовы к успеху и поэтому постоянно вредят сами себе. Если вы будете с ними ласковы, признаетесь в своих нежных чувствах, это лишь вызовет у них дискомфорт: ведь они, скорее всего, не оправдают ваших ожиданий и не смогут соответствовать тому идеальному представлению, которое вы наверняка себе о них составили. Подобным особам, саботирующим самих себя, не повредит небольшое наказание: выбраните их, дайте понять, что их несовершенство для вас не секрет. Они считают подобную критику заслуженной, и подобное ваше поведение вызовет чувство облегчения. Можно также без труда вызвать у них чувство вины, чувство, которым они в глубине души наслаждаются.

Другой тип людей — те, для кого настолько непосильны многочисленные обязанности, налагаемые жизнью на каждого из нас, что они спят и видят от них избавиться. Эти люди часто ищут объект для поклонения — религию, гуру, благотворительность. Заставьте их поклоняться себе.

Есть и такие, что хотят играть роль мучеников. Их вы узнаете по той радости, которую они находят в сетованиях, в жалобах на то, что с ними несправедливо обошлись. Дайте им основание для жалоб. Помните: внешность обманчива. Часто сильные на вид люди — киссинджеры и доны матео — втайне желают почувствовать себя наказанными детьми. Как бы то ни было, перемежая боль удовольствием, вы добьетесь прочной привязанности, способной продлиться долгое время.

Символ: Круча. На краю обрыва люди обычно чувствуют слабость, головокружение и страх. Они против воли представляют, как, сорвавшись, летят в бездну. В то же время возникает искушение: их так и подмывает подойти и заглянуть вниз. Подтолкните свой объект как можно ближе к краю, но в последний момент оттяните назад. Без страха нет восторга и наслаждения.

Оборотная сторона

Люди, на долю которых в жизни выпало много мучений, возненавидят того, кто заставит их вновь испытать боль. Они и так уже настрадались, оставьте их в покое. Лучше окружите их удовольствиями, радостью — и они потянутся к вам всей душой. Допустимо и даже нужно причинять боль тем, кому в жизни все дается легко, сильным и беззаботным. Люди, живущие в удобстве и комфорте, часто страдают от чувства вины, словно они что-то у кого-то украли. Они могут этого не сознавать, но подсознательно стремятся понести какое-нибудь наказание, нуждаются в том, чтобы кто-нибудь задал им хорошую психологическую трепку, после чего земля перестанет уходить из-под ног.

Не забывайте, что тактику «наслаждение через боль» нельзя применять на ранних этапах обольщения. Кое-кто из величайших обольстителей в истории — Байрон, Цзян Цин (госпожа Мао), Пикассо — обладали садистической способностью вызывать душевные муки у тех, кто их любил. Если бы их жертвы заранее знали, что их ожидает, бежали бы куда глаза глядят. В самом деле, подобные обольстители заманивают жертву в свои сети, притворяясь воплощением доброты и любви. Даже Байрон при первом знакомстве с женщиной вел себя подобно ангелу, так что его демоническая репутация казалась ей злобными наговорами — обольстительное сомнение, ведь оно давало иллюзию, что только она одна способна понять его по-настоящему. Жестокость его вырывалась наружу позднее, когда было уже слишком поздно. Жертва уже запутывалась в тенетах собственных эмоций, а его бессердечие лишь усиливало глубину ее чувств.

Поэтому поначалу наденьте маску ягненка, сделав своей приманкой ласку и внимание. Завладейте их сердцем, а потом увлекайте в пучину жестоких страстей.

Четвертая фаза

Дата добавления: 2014-11-06