Эпилог. Психология и философия 1 страница

Й42

ОА1

ОЛЛ

I76

правила, при помощи которых он мог бы всего скорее
достигнуть конечного результата, но и здесь, как при
припоминании забытого, накопление вспомогательных
элементов ассоциаций можно производить скорее при
помощи некоторых избитых приемов. Так, стараясь при-
помнить какую-нибудь забытую мысль, мы стараемся
преднамеренно возобновить в памяти в определенном
порядке те обстоятельства, с которыми эта мысль могла
быть объединена, надеясь натолкнуться на элемент ас-
социации, связанной с искомым объектом. Например,
мы можем припомнить последовательно все места, где
.мы могли иметь интересующую нас мысль, всех лиц, с
которыми нам недавно случалось разговаривать, или
все книги, недавно прочитанные нами. Припоминая из-
.вестное лицо, мы можем перечислить про себя ряд улиц
или ряд профессий, связанных с ним. Какая-нибудь под-
робность прц таких методических перечислениях может
быть ассоциирована с искомой идеей и может оказать
нам поддержку, а между тем, не сделай мы системати-
ческого обзора различных обстоятельств, связанных с
искомой идеей, эта имеющая решающее значение под-
робность никогда бы не пришла нам в голову.

В научных исследованиях накопление элементов ас-
социаций было возведено в систему Дж. Ст. Миллем в

•его «четырех методах опытного исследования». Различ-
ные случаи в научных открытиях группируются здесь
по «методу согласия», «методу различия», «методу ос-
татков» и «методу сопутствующих изменений»; при по-
мощи этих четырех классов искомая причина может
быть легко вскрыта нами. Но эти методы только подго-
тавливают открытие, которое совершается помимо них.
Решающим мотивом для открытия все-таки служит гар-
моническое сочетание нервных процессов, без которого

•мы блуждали бы в потемках. Но мы никогда не долж-
ны закрывать глаза на тот факт, что в мозгу одних лиц
неизвестно почему нервные разряды чаще совершаются
правильно, чем в мозгу других. Даже образуя списки
аналогичных случаев по методу Милля, мы зависим от
произвола нервных процессов, соответствующих вскры-
тию сходства в объектах мысли. Как могут быть сгруп-

•пированы в один класс факты, сходные с тем, причину
коего мы стараемся определить, если не предположить,
что один из них быстро вызывает в нашем уме мысль
о другом при помощи ассоциации по сходству?

Сходство не есть элементарный закон. Итак, мы про-

анализировали три главных типа ассоциации сначала
при непроизвольном, затем при произвольном течении
мысли. Нужно заметить, что вновь возникающий при
ассоциации объект может не иметь никакого логиче-
ского отношения к вызывающему его объекту. Необхо-
димое условие для деятельности закона ассоциации
только одно: тускнеющий объект мысли должен быть
вызван нервным процессом, где некоторые элементы
связаны со вновь образующимся объектом мысли. Имен-
но в этой форме проявляется закон причинности во всех
родах ассоциации, не исключая и ассоциации по сход-
ству. Сходство между объектами само по себе не игра-
ет никакой роли при смене ассоциаций. Оно только ре-
зультат обычных факторов, обусловливающих смену
представлений, когда они сочетаются известным обра-
зом.

Психологи обыкновенно рассуждают так, как будто
сходство объектов — само по себе некоторый фактор,
действующий наряду с привычкой, независимый от нее
и способный, подобно ей, влиять на смену представле-
ний. Но такой способ объяснения совершенно непоня-
тен. Сходства двух объектов не существует, пока нет
самих объектов; нельзя говорить о сходстве как факто-
ре, производящем нечто, все равно — принадлежит ли
это нечто области физической или психической. Сход-
ство есть известное отношение, познаваемое нами после
факта, точно так же, как мы познаем отношения превос-
ходства, расстояния, причинности, формы и содержания,
субстанции и акциденции или контраста между двумя
объектами, связанными между собой механизмом ас-
социаций.

Заключение. Подводя итоги, еще раз повторяю: раз-
ница между тремя видами ассоциации чисто количе-
ственная и сводится к большему или меньшему возбуж-
дению нервных путей, соответствующих той части ис-
чезающего объекта мысли, которая является формирую-
щим началом для следующей мысли. Но modus operand!
этой активной части везде тот же, независимо от ее
величины. Элементы, образующие новый объект мысли,
готовы возникнуть перед сознанием каждую минуту, по-
тому что соответствующие им нервные пути были од-
нажды возбуждены сразу вслед за нервными элемен-
тами, соответствующими предшествующему объекту
мысли или его активной части. Этот конечный физиоло-
гический закон — закон привычки — распространяется

на движение тока, пробегающего по нервным путям.
Направление его пути и виды его модификаций зависят
отчасти от условий, которые мы могли обнаружить
с помощью нашего анализа, но которые совершенно
еще не выяснены при так называемой ассоциации по
сходству.

Я полагаю, что изучающий психологию согласится
со мной в необходимости развивать «нервную физиоло-
гию» для выяснения смены наших идей. Надо, впрочем,
сознаться, что далек тот день, когда физиолог будет в
состоянии проследить шаг за шагом, от одной группы
нервных клеток к другой, гипотетически намеченный
нами механизм душевных явлений. Возможно, этот день
не наступит никогда. Мало того, схематизм, которым
мы пользовались при анализе, заимствован нами из ана-
лиза внешних объектов и лишь по аналогии перенесен
на мозг. Тем не менее только применение этого схема-
тизма к мозговым процессам позволяет нам распростра-
нять закон причинности на психофизические явления;

для меня это соображение дает право сказать, что по-
рядок в смене психических явлений может быть выяс-
нен при помощи данных одной «нервной физиологии».

Явления случайного преобладания некоторых про-
цессов над другими также могут быть отнесены к об-
ласти мозговых вероятностей. Благодаря неустойчивости
нервной ткани разряды всегда должны происходить в
одних ее пунктах скорее и сильнее, чем в других, и
пункты, преобладающие по интенсивности разряда над
остальными, должны временами менять свои места в
зависимости от случайных причин, давая нам возмож-
ность выразить в виде точных диаграмм капризную иг-
ру ассоциаций по сходству в самых гениальных умах,
Анализ сновидений подтверждает эти соображения.
Обыкновенно у спящего число путей для нервного раз-
ряда уменьшается. Немногие из них доступны току, и
последний, как вихрь носясь только по тем путям, ко-
торые питание мозга в данную минуту сделало ему до-
ступными, вызывает в сознании спящего самые причуд-
ливые сочетания идей.

Внимание, возбужденное каким-нибудь интересом, и
воление сохраняют роль психических факторов и в яв-
лении ассоциации. Эта роль выражается в подчерки-
вании некоторых элементов ассоциации, в фиксировании
их с целью сделать их влияние преобладающим на об-
разование дальнейших ассоциаций. Это обстоятельство

12*

должны особенно не упускать из виду противники ме<
ханистической психофизиологии при анализе ассоциа-
ций. Мое мнение о произвольной деятельности духа при
активном внимании я высказал выше (см. с. 126). Но
даже если допустить существование психической само-
произвольности, то во всяком случае нельзя признать,
что она действует ex abrupto (внезапно), вызывая и
созидая идеи. Роль ее ограничивается выбором между
теми идеями, которые предоставляются ей ассоционным
механизмом. Если бы дух мог произвольно подчерки-
вать, усиливать или задерживать какой-либо элемент
ассоциации, то он мог бы делать все, что нужно для са-
мого ревностного защитника свободы воли, ибо в таком
случае дух влиял бы решающим образом на образова-
ние последующих ассоциаций, ставя их в зависимость
от подчеркнутого элемента ассоциации и таким путем
предопределяя дальнейший образ мыслей человека, а
вместе с тем и его поступки.

Глава XVII. Чувство времени

Ощущаемое настоящее имеет известную продолжитель-
ность. Постарайтесь, я не скажу уловить, но подметить
настоящее мгновение. Такая попытка совершенно бес-
плодна. Где оно, это настоящее? Оно исчезло прежде,
чем мы успели схватить его, растаяло, перелилось в
следующее мгновенье. Поэт, цитируемый Годжсоном,
говорит:

Le moment ой je parle est deja loin de moi.
(И даже тот миг, когда я еще говорю, уже далек от меня.)

И действительно, настоящее в строгом смысле слова
может быть схвачено человеком только как часть более
широкого промежутка времени, заполненного живым,
подвижным органическим процессом. Настоящее есть
простая абстракция, не только никогда не существую-
щая в опыте, но, быть может, никогда не появляющаяся
даже в виде понятия у лиц, не привыкших к философ-
скому мышлению. Размышление приводит нас к убеж-
дению, что настоящее должно существовать, но само
существование его никогда не может быть для нас фак-
том непосредственного опыта. Опыт дает нам то, что так
хорошо названо «видимым воочию настоящим»,— ка-

кой-то отрезок времени, как бы седло на его хребте, на
котором мы сидим боком и с которого представляем
себе два противоположных направления времени. Части
восприятия времени объединяются известной длитель-
ностью с двумя противоположными концами. Отноше-
ния последовательности от одного конца к другому по-
знаются как части данного отрезка длительности. Мы
не чувствуем появления сначала одного конца, потом
другого и от восприятия последовательности не заклю-
чаем к существованию промежутка времени между ни-
ми, но мы, по-видимому, чувствуем сам промежуток как
целое с двумя противоположными концами. Опыт как
объект психологического анализа есть нечто сложное:

элементы его в чувственном восприятии неотделимы друг
от друга, хотя, направляя внимание на смену явлений
опыта, мы можем легко отличить в нем начало и конец.

Промежуток времени свыше нескольких секунд пере-
стает быть непосредственным восприятием продолжи-
тельности для нашего сознания и становится воображае-
мой фикцией. Чтобы реализовать перед сознанием даже
час времени, мы должны считать in indefinitum (беско-
нечно): «теперь», «теперь», «теперь». 'Каждое «теперь»
соответствует ощущению некоторого отдельного проме-
жутка времени, точная же сумма этих промежутков ни-
когда не осознается нами ясно. Длиннейший промежуток
времени, какой мы можем непосредственно охватывать
сознанием, отличая его от больших и меньших (судя по
опытам, произведенным в лаборатории Вундта для дру-
гой цели), равняется приблизительно 12 с. Кратчайший
промежуток времени, ощущаемый нами, равняется, по-
видимому, 1/500 с: Экснер различал две электрические
искры, следовавшие одна за другой через этот проме-
жуток.

Мы не обладаем чувством пустого времени. Попро-
буйте закрыть глаза, совершенно отвлечься от внешнего
мира и направить внимание исключительно на течение
времени, подобно тому человеку, который, по выраже-
нию поэта, «бодрствовал, чтобы подметить полет вре-
мени во мраке ночи и приближение мира ко дню страш-
ного суда». При таких условиях, по-видимому, нет ни-
какого разнообразия в материальном содержании нашей
мысли и объектом непосредственного созерцания явля-
ется как будто само течение времени. Так ли это на са-
мом деле или нет? Вопрос этот важен, ибо, предполо-
жив, что опыт в данном случае является именно тем,

чем он с первого взгляда кажется, мы должны будем
признать в себе существование особого чистого чувства
времени, чувства, для которого стимулом служит ничем
не заполненная длительность. Предположив же в дан-
ном случае простую иллюзию, придется допустить, что
восприятие полета времени в приведенном выше приме-
ре обусловлено заполнением его нашим воспоминанием
о его содержании в предшествующее мгновение и чув-
ством сходства этого содержания с содержанием дан-
ной минуты.

Не требуется особых усилий самонаблюдения для
того, чтобы показать, что истинна последняя альтерна-
тива и что мы не можем сознавать ни длительности, ни
протяжения без какого бы то ни было чувственного со-
держания. Подобно тому как с закрытыми глазами мы
видим, точно так же при полном отвлечении от впе-
чатлений внешнего мира мы все-таки погружены в то,
что Вундт где-то назвал «полусветом» общего нашего
сознания. Биение сердца, дыхание, пульсация внимания,
обрывки слов и фраз, проносящиеся в нашем вообра-
жении,— вот что заполняет эту туманную область со<
знания. Все эти процессы ритмичны и сознаются нами
в непосредственной цельности; дыхание и пульсация вни-
мания представляют периодическую смену подъема и
падения; то же наблюдается в биении сердца, только
здесь волна колебания гораздо короче; слова проносят-
ся в нашем воображении не в одиночку, а связанными
в группы. Короче говоря, как бы мы ни старались ос-
вободить наше сознание от всякого содержания, неко-
торая форма сменяющегося процесса всегда будет со-
знаваться нами, представляя не устранимый из созна-
ния элемент. Наряду же с сознанием этого процесса и
его ритмами мы сознаем и занимаемый им промежуток
времени. Таким образом, осознание смены является ус-
ловием для осознания течения времени, но нет никаких
оснований предполагать, что течения абсолютно пустого
времени достаточно, чтобы породить в нас осознание
смены. Эта смена должна представлять известное ре-
альное явление.

Оценка более длинных промежутков времени. Пыта-
ясь наблюдать в сознании течение пустого времени (пу-
стого в относительном смысле слова, согласно сказан-
ному выше), мы следим мысленно за ним с перерыва-
ми. Мы говорим про себя: «теперь», «теперь», «теперь»
или: «еще», «еще», «еще» по мере течения времени. Сло-

жение известных единиц длительности представляет
закон прерывного течения времени. Прерывность эта,
впрочем, обусловлена только фактом прерывности вос-
приятия или апперцепции того, что оно есть. На самом
деле чувство времени так же непрерывно, как и всякое
другое подобное ощущение. Мы называем отдельные
куски непрерывного ощущения. Каждое наше «еще»
отмечает некоторую конечную часть истекающего или
истекшего промежутка. Согласно выражению Годжсона,
ощущение есть измерительная тесьма, а апперцепция —
делительная машина, отмечающая на тесьме промежут-
ки. Прислушиваясь к непрерывно-однообразному звуку,
мы воспринимаем его при помощи прерывной пульса-
ции апперцепции, мысленно произнося: «тот же звук»,
«тот же», «тот же»! То же самое мы делаем, наблюдая
течение времени. Начав отмечать промежутки времени,
мы очень скоро теряем впечатление от их общей суммы,
которое становится крайне неопределенным. Точно оп-
ределить сумму мы можем, только считая, или следя
за движением часовых стрелок, или пользуясь каким-
нибудь другим приемом символического обозначения
временных промежутков.

Представление о промежутках времени, превосходя-
щих часы и дни, совершенно символично. Мы думаем о
сумме известных промежутков времени, или представ-
ляя себе лишь ее название, или перебирая мысленно
наиболее крупные события этого периода, нимало не
претендуя воспроизводить мысленно все промежутки,
образующие данную минуту. Никто не может сказать,
что он воспринимает промежуток времени между ны-
нешним столетием и первым столетием до Р. X. как бо-
лее длинный период сравнительно с промежутком вре-
мени нынешним и Х веками. Правда, в воображении ис-
торика более длинный промежуток времени вызывает
большее количество хронологических дат и большее
число образов и событий и потому кажется более бога-
тым фактами. По той же причине многие лица уверяют,
что они непосредственно воспринимают двухнедельный
промежуток времени как более длинный сравнительно
с недельным. Но здесь на самом деле вовсе нет интуи-
ции времени, которая могла бы служить для сравнения.

Большее или меньшее количество дат и событий яв-
ляется в данном случае лишь символическим' обозна-
чением большей пли меньшей продолжительности зани-
маемого ими промежутка. Я убежден, что это так даже

ia том случае, когда сравниваемые промежутки времени
-не более часа или около того. То же самое бывает, ког-
да мы сравниваем пространства в несколько миль. Кри-
терием для сравнения в данном случае служит число
единиц длины, заключающееся в сравниваемых проме-
жутках пространства,

Теперь нам естественнее всего обратиться к анализу
"некоторых общеизвестных колебаний в нашей оценке
длины времени. Вообще говоря, время, заполненное раз-
нообразными и интересными впечатлениями, кажется
быстро протекающим, но, протекши, представляется при
воспоминании о нем очень продолжительным. Наоборот,
время, не заполненное никакими впечатлениями, кажет-
ся длинным, протекая, а протекши, представляется ко-
, ротким. Неделя, посвященная путешествию или посе-
щению различных зрелищ, в воспоминании едва остав-
ляет впечатление одного дня. При мысленном взгляде
на протекшее время его продолжительность кажется
большей или меньшей, очевидно, в зависимости от ко-
личества вызываемых им воспоминаний. Обилие пред-
метов, событий, перемен, многочисленные подразделе-
ния немедленно делают наш взгляд на прошлое более
широким. Бессодержательность, однообразие, отсутствие
новизны делают его, наоборот, более узким.

По мере того как мы стареем, тот же промежуток
времени нам начинает казаться более коротким — это
справедливо относительно дней, месяцев и лет; относи-
тельно часов — сомнительно; что же касается минут и
секунд, то они, по-видимому, всегда кажутся приблизи-
тельно одинаковой длины. Для старика прошлое, по
всей вероятности, не кажется длиннее, чем оно казалось
ему в детстве, хотя на самом деле оно может быть в
12 раз больше. У большинства людей все события зре-
лого возраста настолько привычного рода, что индиви-
дуальные впечатления не надолго удерживаются в па-
мяти. В то же время более ранние события все в боль-
шем и большем количестве начинают забываться вслед-
ствие того, что память не в состоянии удержать такого
количества отдельных определенных образов.

Вот всё, что я хотел сказать по поводу кажущегося
сокращения времени при взгляде на прошлое. В настоя-
щем время кажется короче, когда мы настолько погло-
щены его содержанием, что не замечаем течения самого
времени. День, занятый яркими впечатлениями, быстро
проносится перед нами. Наоборот, день, преисполнен-

цый ожиданий и неудовлетворенных желаний перемены,
покажется вечностью. Taedium, ennui, Langweile,
boredom, скука — слова, для которых в каждом языке
найдется соответствующее понятие. Мы начинаем ощу-
щать скуку тогда, когда вследствие относительной бед-
ности содержания нашего опыта внимание сосредото-
чивается на самом течении времени. Мы ожидаем но-
вых впечатлений, готовимся воспринять их — они не
появляются, вместо них мы переживаем почти ничем
не заполненный промежуток времени. При беспрерыв-
ных многочисленных повторениях наших разочарований
продолжительность самого времени начинает ощущать-
ся с чрезвычайной силой.

Закройте глаза и попросите кого-нибудь сказать вам,
когда пройдет одна минута: эта минута полного отсут-
ствия внешних впечатлений покажется вам невероятно
длинной. Она так же томительна, как первая неделя пла-
вания по океану, и вы невольно удивляетесь, что чело-
вечество могло переживать несравненно более длинные
периоды томительного однообразия. Все дело здесь за-
ключается в направлении внимания на чувство времени
per se (само по себе) и в том, что внимание в данном
случае воспринимает чрезвычайно тонкие подразделения
времени. В подобных опытах для нас нестерпима бес-
цветность впечатлений, ибо возбуждение является не-
пременным условием для удовольствия, ощущение же
пустого времени есть наименее возбуждающий нашу
впечатлительность опыт из всех, какие мы можем иметь.
По выражению Фолькмана, taedium представляет как
бы протест против всего содержания настоящего.

Ощущение прошедшего времени есть настоящее. Рас-
суждая о modus operandi нашего познания временных
отношений, можно подумать при первом взгляде, что
это простейшая вещь на свете. Явления внутреннего чув-
ства сменяются в нас одно другим: они осознаются на-
ми как таковые; следовательно, можно, по-видимому,
сказать, что мы осознаем и их последовательность. Но
такой грубый способ рассуждения не может быть наз-
ван философским, ибо между последовательностью в
смене состояний нашего сознания и осознанием их по-
следовательности лежит такая же широкая бездна, как
между всякими другими объектом и субъектом позна-
ния. Последовательность ощущений сама по себе еще
не есть ощущение последовательности. Если же к после-
довательным ощущениям здесь присоединяется ощуще-

•185

ние их последовательности, то такой факт надо рассмат-
ривать как некоторое добавочное душевное явление,
требующее особого объяснения, более удовлетворитель-
ного, чем приведенное выше поверхностное отожде-
ствление последовательности ощущений с ее осозна-
нием.

Если мы обозначим временное течение нашей мысли
в виде горизонтальной линии, то мысль об этом потоке
или о любом отрезке его пути — прошедшем, настоящем
или будущем — может быть обозначена перпендикуля-
ром, опущенным на эту линию в известной точке. Длина
перпендикуляра выражает содержание или объект мЫ-
сли, которым в данном случае служит время, соответ-
ствующее какому-нибудь моменту во временном потоке
нашей мысли.

Таким образом, в нашем сознании происходит нечто
вроде перспективной проекции явлений минувшего опы-
та, нечто аналогичное проекции обширных ландшафтов
на экране камеры-обскуры.

Немного выше мы указали, что максимум отчетливо
воспринимаемой длительности едва превышает 12 с
(максимум же неясно воспринимаемой длительности,
вероятно, не более 1 мин или около того), ввиду чего
мы должны предположить, что этот промежуток време-
ни точно отмечается при течении потока нашего созна-
ния какой-нибудь тончайшей чертой в соответствующих
физиологических процессах. Эта черта в физиологиче-
ском механизме душевной деятельности, в чем бы она
ни заключалась, является причиной того, что мы вооб-
ще познаем временные отношения. Таким образом, не-
посредственно воспринимаемая длительность едва ли
есть нечто большее, чем «видимое воочию настоящее».
Содержание настоящего постоянно меняется: явления
перемещаются в нем от «заднего» к «переднему» концу,
и каждое из них меняет свой временной коэффициент,
начиная от «еще не» или «не совсем еще» и кончая
«уже», «только что».

Тем временем «видимое воочию настоящее», непос-
редственно воспринимаемая длительность остается не-
подвижной, как радуга на водопаде, не изменяясь ка-
чественно при смене проходящих через нее явлений.
Каждое из последних, проходя через сознание, удержи-
вает за собой возможность быть воспроизведенным и
воспроизводится в связи с ближайшими окружающими
явлениями и с их общей длительностью. Впрочем, про-

щу читателя обратить внимание на тот факт, что вос-
произведение событий в памяти, после того как оно
совершенно перешло от «заднего» к «переднему» концу,
есть психическое явление, резко отличающееся от со-
зерцания того же события в «видимом воочию настоя-
щем» как объекта непосредственного прошлого. Можно
представить себе существо, совершенно лишенное вос-
производящей памяти и тем не менее обладающее чув-
ством времени; но последнее было бы у него ограниче-
но промежутком в несколько секунд. В следующей гла-
ве, принимая чувство времени за непосредственно дан-
ное, мы обратимся к анализу явлений воспроизведений
памяти, и в частности, к припоминанию явлений, свя-
занных с временными датами.

Глава XVII!. Память

Анализ явлений памяти. Память есть знание о ми-
нувшем душевном состоянии после того, как оно уже
перестало непосредственно сознаваться нами, или, гово-
ря точнее, она есть знание о событии или факте, о ко-
тором мы в данную минуту не думали и который осоз-
нается нами теперь как явление, имевшее место в на-
шем прошлом. Важнейший элемент такого знания, по-
видимому, оживание в сознании образа минувшего яв-
ления, его копии. И многие психологи утверждают, что
воспоминание о минувшем событии сводится к простому
оживанию в сознании его копии. Но чем бы ни было
такое оживание, оно во всяком случае не есть память;

это просто дубликат первого события, некоторое второе
событие, не имеющее с первым никакой связи и только
сходное с ним. Часы бьют сегодня, били вчера и могут
бить еще миллион раз, пока не испортятся. Дождь льет
через водосточную трубу, так же лил он на прошлой
неделе и так же будет лить завтра, через год... Но раз-
ве часы при каждом новом ударе сознают прежние
удары или текущий теперь поток воды сознает вчераш-
ний, потому что они походят друг на друга и повто-
ряются? Очевидно, нет. Нельзя возражать на наше за-
мечание, говоря, что примеры неподходящи, что в них
речь идет не о психических, а о физических явлениях,
ибо психические явления (например, ощущения), сле-
дуя одни за другими и повторяясь, в этом отношении

ничем не отличаются от боя часов. В простом факте
воспроизведения еще вовсе нет памяти. Последователь-
ное повторение ощущений представляет ряд не завися-
щих друг от друга событий, из которых каждое замк-
нуто в самом себе. Вчерашнее ощущение умерло и по-
гребено — наличность сегодняшнего еще не дает ника-
ких оснований для того, чтобы наряду с ним воскресло
и вчерашнее. Нужно еще одно условие для того, чтобы
созерцаемый в настоящем образ являлся заместителем
минувшего оригинала.

Условие это заключается в том, что созерцаемый на-
ми образ мы должны относить к прошлому — мыслить
его в прошлом. Но как можем мы мыслить известную
вещь как бы в прошлом, если мы не будем думать об
этой вещи, и о прошлом, и об отношении между тем и
другим? А как можем мы думать вообще о прошлом?
В главе «Чувство времени» мы видели, что интуитивное
или непосредственное осознание минувшего отстоит все-
го на несколько секунд от настоящего мгновения. Более
отдаленные даты не воспринимаются непосредственно, а
мыслятся символически, как названия, например: «про-
шлая неделя», «1850 год», или представляются в виде
образов и событий, связанных, ассоциированных с ни-
ми, например: «год, в котором мы посещали какое-ни-
будь учебное заведение», «год, в котором мы понесли
какую-нибудь утрату». <'...:> Для полноты воспоми-
нания о прошлом необходимо мыслить и то, и другое —
и символическую дату, и соответствующие минувшие
события. «Отнести» известный факт к минувшему вре-
мени,— значит, мыслить его в связи с именами и собы-
тиями, характеризующими его датами,— короче говоря,
мыслить его как член сложного комплекса элементов
ассоциации.

Но и это еще не есть душевное явление, называемое
памятью. Память представляет нечто большее сравни-
тельно с простым отнесением факта к известному мо-
менту прошлого. Другими словами, я должен думать,
что это именно я пережил его. Он должен быть окра-
шен в то чувство теплоты и интимности по отношению
к нашей личности, чувство, о котором нам не раз при-
ходилось говорить в главе «Личность» и которое состав-
ляет характерную черту всех явлений, вошедших в со-
став нашего индивидуального опыта. Общее чувство на-
правленности в глубь прошедшего, определенная дата,
лежащая в этой направленности и охарактеризованная

соответствующим названием или содержанием, вообра-
жаемое мною событие, относимое к этой дате, и призна-
ние его принадлежащим моему личному опыту — вот
составные элементы в каждом объекте памяти.

Запоминание и припоминание. Если явления памяти
таковы, какими показал нам их только что сделанный
анализ, то можем ли мы ближе наблюдать процессы
памяти и выяснить их причины?

Процесс памяти заключает в себе два элемента:

1) запоминание известного факта; 2) припоминание, или
воспроизведение, того же факта. Причиной запоминания
и припоминания служит закон приучения нервной систе-
мы, играющий здесь такую же роль, как и при ассоциа-
ции идей.

Дата добавления: 2014-11-07