Эпилог. Психология и философия 12 страница

Глава XXVI. Воля

Волевые акты. Желание, хотение, воля суть состоя-
ния сознания, хорошо знакомые всякому, но не поддаю-
щиеся какому-либо определению. Мы желаем испыты-
вать, иметь, делать всевозможные вещи, которых в дан-
ную минуту мы не испытываем, не имеем, не делаем.
Если с желанием чего-нибудь у нас связано осознание
того, что предмет наших желаний недостижим, то мы
просто желаем; если же мы уверены, что цель наших
желаний достижима, то мы хотим, чтобы она осуще-
ствилась, и она осуществляется или немедленно, или
после того, как мы совершим некоторые предваритель-
ные действия.

Единственные цели наших хотений, которые мы осу-
ществляем тотчас же, непосредственно,— это движение
нашего тела. Какие бы чувствования мы ни желали ис-
пытать, к каким бы обладаниям мы ни стремились, мы
можем достигнуть их не иначе, как совершив для на-
шей цели несколько предварительных движений. Этот
факт слишком очевиден и потому не нуждается в при-
мерах: поэтому мы можем принять за исходный пункт
нашего исследования воли то положение, что единствен-
ные непосредственные внешние проявления — телесные
движения. Нам предстоит теперь рассмотреть механизм,
с помощью которого совершаются волевые движения.

Волевые акты суть произвольные функции нашего
организма. Движения, которые мы до сих пор рассмат-
ривали, принадлежали к типу автоматических, или реф-
лекторных, актов, и притом актов, значение которых не

предвидится выполняющим их лицом (по крайней мере
лицом, выполняющим их первый раз в жизни). Движе-
ния, к изучению которых мы теперь приступаем, буду-
чи преднамеренными и составляя заведомо объект же-
ланий, конечно, совершаются с полным осознанием того,
каковы они должны быть. Отсюда следует, что воле-
вые движения представляют производную, а не первич-
ную функцию организма. Это—первое положение,. ко-
торое следует иметь в виду для понимания психологии
воли. И рефлекс, и инстинктивное движение, и эмоцио-
нальное суть первичные функции. Нервные центры так
устроены, что определенные стимулы вызывают в из-
вестных частях их разряд, и существо, впервые испыты-
вающее подобный разряд, переживает совершенно но-
вое явление опыта.

Как-то раз я находился на платформе с маленьким
сыном в то время, когда к станции с грохотом подъехал
курьерский поезд. Мой мальчик, стоявший недалеко от
края платформы, при шумном появлении поезда испу-
гался, задрожал, стал прерывисто дышать, побледнел,
заплакал, наконец, бросился ко мне и спрятал свое ли-
цо. Я не сомневаюсь, что ребенок был почти столь же
удивлен собственным поведением, как и движением по-
езда, и во всяком случае более удивлен своим поведе-
нием, чем я, стоявший возле него. Разумеется, после то-
го как мы испытаем на себе несколько раз подобную
реакцию, мы сами научимся ожидать ее результатов и
начнем предвидеть свое поведение в таких случаях, да-
же если действия остаются при этом столь же непроиз-
вольными, как и прежде. Но если в волевом акте мы
должны предвидеть действие, то отсюда следует, что
только существо, обладающее даром предвидения, мо-
жет совершить сразу волевой акт, никогда не сделав
рефлекторных или инстинктивных движений.

Но мы не обладаем пророческим даром предвидеть,
какие движения мы можем произвести, точно так же,
как мы не можем предугадать ощущения, которые нам
предстоит испытать. Мы должны ждать появления цз-
вестных ощущений; точно так же мы должны совершить
ряд непроизвольных движений, чтобы выяснить, в чем
будут заключаться движения нашего тела. Возможности
познаются нами посредством действительного опыта.
После того как мы произвели какое-то движение слу-
чайным, рефлекторным или инстинктивным путем и оно
оставило след в памяти, мы можем пожелать вновь про-

извести это движение и тогда произведем его предна-
меренно. Но невозможно понять, каким образом могли
бы мы желать произвести известное движение, никогда
перед тем не делая его. Итак, первым условием для
возникновения волевых, произвольных движений явля-
ется предварительное накопление идей, которые остают-
ся в нашей памяти после того, как мы неоднократно
произведем соответствующие им движения непроизволь-
ным образом.

Два различных рода идей о движениях. Идеи о дви-
жениях бывают двоякого рода: непосредственные и опо-
средованные. Иначе говоря, в нас может возникать или
идея о движении в самих двигающихся частях тела,
идея, осознаваемая нами в момент движения, или идея
о движении нашего тела, поскольку это движение види-
мо, слышимо нами или поскольку оно оказывает из-
вестное действие (удар, давление, царапанье) на какую-
нибудь другую часть тела.

Непосредственные ощущения движения в двигающих-
ся частях называются кинестетическими, воспоминания
о них — кинестетическими идеями. При помощи кине-
стетических идей мы сознаем пассивные движения, ко-
торые сообщают члены нашего тела друг другу. Если
вы лежите с закрытыми глазами, а кто-то тихонько из-
меняет положение вашей руки или ноги, то вы осознае-
те, какое положение придано вашей конечности, и мо-
жете затем другой рукой или ногой воспроизвести сде-
ланное движение. Подобным же образом человек, про-
снувшийся внезапно ночью, лежа в темноте, осознает, в
каком положении находится его тело. Так бывает по
крайней мере в нормальных случаях. Но когда ощуще-
ния пассивных движений и все другие ощущения в
членах нашего тела утрачены, то перед нами патологи-
ческое явление, описанное Штрюмпеллем на примере
мальчика, у которого сохранились только зрительные
ощущения в правом глазу и слуховые в левом ухе (in:

Deutsches Archiv fur Klin. Medicin, XXII). «Конечностями
больного можно было двигать самым энергичным об-
разом, не привлекая его внимания. Только при исклю-
чительно сильном ненормальном растяжении сочленений,
в особенности колен, у больного возникало неясное ту-
пое чувство напряжения, но и оно редко локализовалось
точным образом. Нередко, завязав глаза больного, мы
носили его по комнате, клали на стол, придавали его
рукам и ногам самые фантастические и, по-видимому,

крайне неудобные позы, но пациент ничего этого даже
не подозревал. Трудно описать изумление на его лице,
когда, сняв с его глаз платок, мы показывали ему ту
позу, в которую было приведено его тело. Только когда
голова его во время опыта свешивалась вниз, он начи-
нал жаловаться на головокружение, но не мог объяс-
нить его причину.

Впоследствии по звукам, связанным с некоторыми
нашими манипуляциями, он иногда начинал догады-
ваться, что мы над ним проделываем что-то особенное...
Чувство утомления мышц было совершенно неизвестно
ему. Когда мы, завязав ему глаза, попросили поднять
вверх руки и держать их в таком положении, он без
труда выполнил это. Но через минуту или две его руки
начали дрожать и незаметно для него самого опустились,
причем он продолжал утверждать, что держит их в
том же положении. Находятся ли пальцы его в пассив-
но-неподвижном состоянии или нет—этого он не мог
заметить. Он постоянно воображал, что сжимает и раз-
жимает руку, между тем как на самом деле она была
совершенно неподвижна».

Нет оснований предполагать существование какого-
либо третьего рода моторных идей. Итак, чтобы совер-
шить произвольное движение, нам нужно вызвать в со-
знании или непосредственную (кинестетическую), или
опосредованную идею, соответствующую предстоящему
движению. Некоторые психологи предполагали, что,
сверх того, в данном случае нужна идея о степени ин-
нервации, необходимой для сокращения мышц. По их
мнению, нервный ток, идущий при разряде из двига-
тельного центра в двигательный нерв, порождает ощу-
щение sui generis (своеобразное), отличающееся от всех
других ощущений. Последние связаны с движениями
центростремительных токов, между тем как с центро-
бежными токами связано чувство иннервации и ни од-
но движение не предваряется нами мысленно без того,
чтобы это чувство не предшествовало ему. Иннерваци-
онное чувство указывает будто бы на степень силы, с
какой должно быть произведено данное движение, и на
то усилие, при помощи которого его всего удобнее вы-
полнить. Но многие психологи отвергают существова-
ние иннервационного чувства, и, конечно, они правы,
так как нельзя привести прочных доводов в пользу его
существования.

Различные степени усилия, действительно испыты-

ваемые нами, когда мы производим то же движение, но
по отношению к предметам, оказывающим неодинако-
вую силу сопротивления, все обусловлены центростреми-
тельными токами, идущими от нашей груди, челюстей,
брюшной полости и других частей тела, в которых про-
исходят симпатические сокращения мышц, когда при-
лагаемое нами усилие велико. При этом нет никакой
надобности осознавать степень иннервации центробеж-
ного тока. Путем самонаблюдения мы убеждаемся толь-
ко в том, что в данном случае степень потребного на-
пряжения всецело определяется нами при помощи цен-
тростремительных токов, идущих от самих мышц, от их
прикреплений, от соседних суставов и от общего напря-
жения глотки, груди и всего тела. Когда мы представ-
ляем себе известную степень напряжения, то этот слож-
ный агрегат ощущений, связанных с центростремитель-
ными токами, составляя объект нашего сознания, точ-
ным и отчетливым образом указывает нам, с какой
именно силой мы должны произвести данное движение
и как велико сопротивление, которое нам нужно пре-
одолеть.

Пусть читатель попробует направить свою волю на
определенное движение и постарается подметить, в чем
состояло это направление. Входило ли в него что-либо,
кроме представления тех ощущений, которые он испы-
тает, когда произведет данное движение? Если мы мыс-
ленно выделим эти ощущения из области нашего созна-
ния, то останется ли в нашем распоряжении какой-ни-
будь чувственный знак, прием или руководящее сред-
ство, при помощи которых воля могла бы с надлежа-
щей степенью интенсивности иннервировать надлежащие
мышцы, не направляя тока беспорядочно в какие попа-
ло мышцы? Выделите эти ощущения, предваряющие ко-
нечный результат движения, и, вместо того чтобы по-
лучить ряд идей о тех направлениях, по которым наша
воля может направить ток, вы получите в сознании аб-
солютную пустоту, оно окажется не заполненным ника-
ким содержанием. Если я хочу написать Петр, а не
Павел, то движениям моего пера предшествуют мысли
о некоторых ощущениях в пальцах, о некоторых звуках,
о некоторых значках на бумаге — и больше ничего. Ес-
ли я хочу произнести Павел, а не Петр, то произнесению
предшествуют мысли о слышимых мною звуках моего
голоса и о некоторых мышечных ощущениях в языке,
губах и глотке. Все указанные ощущения связаны с

центростремительными токами; между мыслью об этих
ощущениях, которая сообщает волевому акту возмож-
ную определенность и законченность, и самим актом
нет места для какого-нибудь третьего рода психических
явлений.

В состав волевого акта входит некоторый элемент
согласия на то, чтобы акт совершился,— решение «да
будет!». И для меня, и для читателя, без сомнения,
именно этот элемент и характеризует сущность волево-
го акта. Ниже мы рассмотрим подробнее, в чем заклю-
чается решение «да будет!». В данную минуту мы мо-
жем оставить его в стороне, так как оно входи г в со-
став всех волевых актов и потому не указывает на раз-
личия, которые можно установить между ними. Никто
не станет утверждать, что при движении, например,
правой рукой или левой оно качественно различно.

Итак, путем самонаблюдения мы нашли, что пред-
шествующее движению психическое состояние заклю-
чается только в предваряющих движение идеях о тех
ощущениях, которые оно повлечег за собой, плюс (в не-
которых случаях) повеление воли, согласно которому
движение и связанные с ним ощущения должны осуще-
ствиться; предполагать же существование особых ощу-
щений, связанных с центробежными нервными токами,
нет никаких оснований.

Таким образом, все содержание нашего сознания,
весь составляющий его материал — ощущения движе-
ния, равно как и все другие ощущения,— имеют, по ви-
димому, периферическое происхождение и проникают в
область нашего сознания прежде всего через перифе-
рические нервы.

Конечный повод к движению. Назовем конечным по-
водом к движению ту идею в нашем сознании, которая
непосредственно предшествует двигательному разряду.
Спрашивается: служат поводами к движению только
непосредственные моторные идеи или ими могут быть
также и опосредованные моторные идеи? Не может быть
сомнения в том, что конечным поводом к движению мо-
гут быть равным образом и непосредственные, и опосре-
дованные моторные идеи. Хотя в начале нашего зна-
комства с известным движением, когда мы еще учимся
производить его, непосредственные моторные идеи и
выступают на первый план в нашем сознании, но впос-
ледствии это бывает не так.

Вообще говоря, можно счигать за правило, что с те-

318 '

чением времени непосредственные моторные идеи все
более отступают в сознании на задний план и чем бо-
лее мы научаемся производить какое-то движение, тем
чаще конечным поводом к нему являются опосредован-
ные моторные идеи. В области нашего сознания господ-
ствующую роль играют наиболее интересующие нас идеи,
от всего остального мы норовим отделаться как можно
скорее. Но, вообще говоря, непосредственные моторные
идеи не представляют никакого существенного интере-
са. Нас интересуют главным образом те цели, на кото-
рые направлено наше движение. Эти цели по большей
части суть опосредованные ощущения, связанные с те-
ми впечатлениями, которые данное движение вызывает
в глазу, в ухе, иногда на коже, в носу, в нёбе. Если мы
теперь предположим, что представление одной из таких
целей прочно ассоциировалось с соответствующим ей
нервным разрядом, то окажется, что мысль о непосред-
ственных действиях иннервации явится элементом, так
же задерживающим выполнение волевого акта, как и
то чувство иннервации, о котором мы говорим выше.
Наше сознание не нуждается в этой мысли, для него
достаточно представления конечной цели движения.

Таким образом, идея цели стремится все более и бо-
лее завладеть областью сознания. Во всяком случае
если кинестетические идеи и возникают при этом, то
они настолько поглощены живыми кинестетическими
ощущениями, которые их немедленно настигают, что
мы не осознаем их самостоятельного существования.
Когда я пишу, я не осознаю предварительно вида букв
и мышечного напряжения в пальцах как чего-то обо-
собленного от ощущений движения моего пера Прежде
чем написать слово, я слышу как бы его звучание в
моих ушах, но при этом не возникает никакого соответ-
ствующего воспроизведенного зрительного или мотор-
ного образа. Происходит это вследствие быстроты, с ко-
торой движения следуют за их психическими мотивами.
Признав известную цель подлежащей достижению, мы
тотчас же иннервируем центр, связанный с первым дви-
жением, необходимым для ее осуществления, и затем
вся остальная цепь движений совершается как бы реф-
лекторно (см. с. 47).

Читатель, конечно, согласится, что эти соображения
вполне справедливы относительно быстрых и решитель-
ных волевых актов. В них только в самом начале дей-
ствия мы прибегаем к особому решению воли. Человек

3)9

говорит сам себе: «Надо переодеться» — и тотчас не-
произвольно снимает сюртук, пальцы его привычным
образом начинают расстегивать пуговицы жилета
и т. д.; или, например, мы говорим себе: «Надо спустить-
ся вниз» — и сразу же встаем, идем, беремся за ручку
двери и т. д., руководствуясь исключительно идеей це-
ли, связанной с рядом последовательно возникающих
ощущений, ведущих прямо к ней.

По-видимому, нужно предположить, что мы, стре-
мясь к известной цели, вносим неточность и неопреде-
ленность в наши движения, когда сосредоточиваем вни-
мание на связанных с ними ощущениях. Мы тем лучше
можем, например, ходить по бревну, чем меньше обра-
щаем внимание на положение наших ног. Мы более мет-
ко кидаем, ловим, стреляем и рубим, когда в нашем
сознании преобладают зрительные (опосредованные),
а не осязательные и моторные (непосредственные) ощу-
щения. Направьте на цель наши глаза, и рука сама до-
ставит к цели кидаемый вами предмет, сосредоточьте
внимание на движениях руки — и вы не попадете в
цель. Саутгард нашел, что он мог более точно опре-
делять на ощупь кончиком карандаша положение не-
большого предмета посредством зрительных, чем по-
средством осязательных мотивов к движению. В пер-
вом случае он взглядывал на небольшой предмет и, пе-
ред тем как дотронуться до него карандашом, закрывал
глаза. Во втором он клал предмет на стол с закрытыми
глазами и затем, отведя от него руку, старался снова
прикоснуться к нему. Средние ошибки (если считать
только опыты с наиболее благоприятными результата-
ми) равнялись 17,13 мм во втором случае и только
12,37 мм в первом (при зрении). Выводы эти получены
путем самонаблюдения. При помощи какого физиологи-
ческого механизма совершаются описанные действия,
неизвестно.

В XIX главе мы видели, как велико разнообразие в
способах воспроизведения у различных индивидов. У
лиц, принадлежащих к «тактильному» (согласно выра-
жению французских психологов) типу воспроизведения,
кинестетические идеи, вероятно, играют более выдаю-
щуюся роль по сравнению с указанной мной. Мы во-
обще не должны ожидать слишком большого однооб-
разия в этом отношении у различных индивидов и спо-
рить о том, который из них типичный представитель
данного психического явления.

Надеюсь, я выяснил теперь, в чем заключается та
моторная идея, которая должна предшествовать движе-
нию и обусловливать его произвольный характер. Она
не есть мысль об иннервации, необходимой для того,
чтобы произвести данное движение. Она есть мыслен-
ное предварение чувственных впечатлений (непосред-
ственных или опосредованных — иногда длинным рядом
действий), которые явятся результатом данного движе-
ния. Это мысленное предварение определяет по край-
ней мере, каковы они будут. До сих пор я рассуждал,
как будто оно определяло также, что данное движение
будет сделано. Без сомнения, многие читатели не согла-
сятся с этим, ибо часто в волевых актах, по-видимо-
му. необходимо еще к мысленному предварению движе-
ния присоединить особое решение воли, согласие ее на
то, чтобы движение было сделано. Это решение воли я
до сих пор оставлял в стороне; анализ его составит вто-
рой важный пункт нашего исследования.

Идеомоторное действие. Нам предстоит ответить на
вопрос, может ли до наступления движения идея о чув-
ственных его результатах сама по себе служить доста-
точным к нему поводом, или движению должен еще
предшествовать некоторый добавочный психический эле-
мент в виде решения, согласия, приказания воли или
другого аналогичного состояния сознания? Я даю на
это следующий ответ. Иногда такой идеи бывает до-
статочно, иногда же необходимо вмешательство доба-
вочного психического элемента в виде особого решения
или повеления воли, предваряющего движение. В боль-
шинстве случаев в простейших актах это решение воли
отсутствует. Случаи более сложного характера будут
обстоятельно рассмотрены нами позже.

Теперь же обратимся к типичному образчику воле-
вого действия, так называемому идеомоторному дей-
ствию, в котором мысль о движении вызывает последнее
непосредственно, без особого решения воли. Всякий раз,
как мы при мысли о движении немедленно, не колеб-
лясь производим его, мы совершаем идеомоторное дей-
ствие. В этом случае между мыслью о движении и ее
осуществлением мы не сознаем ничего промежуточного.
Разумеется, в этот промежуток времени происходят раз-
личные физиологические процессы в нервах и мышцах,
но мы абсолютно не осознаем их. Только что мы успели
подумать о действии, как оно уже совершено нами,—
вот всё, что дает нам здесь самонаблюдение. Карпентер,

2J-833

впервые употребивший (насколько мне известно) выра-
жение «идеомоторное действие», относил его, если я не
ошибаюсь, к числу редких психических явлений. На са-
мом же деле это просто нормальный психический про-
цесс, не замаскированный никакими посторонними явле-
ниями. Во время разговора я замечаю булавку на полу
или пыль у себя на рукаве. Не прерывая разговора, я
поднимаю булавку или стираю пыль. Во мне не возни-
кает никаких решений по поводу этих действий, они со-
вершаются просто под впечатлением известного вос-
приятия и проносящейся в сознании моторной идеи.

Подобным же образом я поступаю, когда, сидя за
столом, время от времени протягиваю руку к стоящей
передо мной тарелке, беру орех или кисточку виногра-
да и ем. С обедом я уже покончил и в пылу послеобе-
денной беседы не сознаю того, что делаю, но вид орехов
или ягод и мимолетная мысль о возможности взять их,
по-видимому, роковым образом вызывают во мне извест-
ные действия. В этом случае, конечно, действиям не
предшествует никакого особого решения воли, так же
как и во всех привычных действиях, которыми полон
каждый час нашей жизни и которые вызываются в нас
притекающими извне впечатлениями с такой быстротой,
что нередко нам трудно бывает решить — отнести ли то
или другое подобное действие к числу рефлекторных
или произвольных актов. По словам Лотце, мы видим,
«когда пишем или играем на рояле, что множество
весьма сложных движений быстро сменяют одно дру-
гое; каждый из мотивов, вызывающих в нас эти движе-
ния, осознается нами не долее секунды; этот промежу-
ток времени слишком мал для того, чтобы вызвать в
нас какие-либо волевые акты, кроме общего стремления
производить последовательно одно за другим движения,
соответствующие тем психическим поводам для них,
которые так быстро сменяют друг друга в нашем со-
знании. Таким путем мы производим все наши ежеднев-
ные действия. Когда мы стоим, ходим, разговариваем,
нам не требуется никакого особого решения воли для
каждого отдельного действия: мы совершаем их, руко-
водствуясь одним только течением наших мыслей»
(«Medizinische Psychologies»).

Во всех этих случаях мы, по-видимому, действуем
безостановочно, не колеблясь при отсутствии в нашем
сознании противодействующего представления. В нашем
сознании или нет ничего, кроме конечного повода к дви-

жению, пли есть что-нибудь, не препятствующее нашим
действиям. Мы знаем, что такое встать с постели в
морозное утро в нетопленой комнате: сама натура наша
возмущается против такого мучительного испытания.
Многие, вероятно, лежат каждое утро целый час в по-
стели, прежде чем заставить себя подняться. Мы дума-
ем лежа, как мы поздно встаем, как от этого пострада-
ют обязанности, которые мы должны выполнить в те-
чение дня; мы говорим себе: «Это черт знает что такое!
Должен же я наконец встать!» — и т. д. Но теплая
постель слишком привлекает нас, и мы снова оттягива-
ем наступление неприятного мгновения.

Как же мы все-таки встаем при таких условиях? Ес-
ли мне позволено судить о других по личному опыту,
то я скажу, что по большей части мы поднимаемся в
подобных случаях без всякой внутренней борьбы, не
прибегая ни к каким решениям воли. Мы вдруг обна-
руживаем, что уже поднялись с постели; забыв о тепле
и холоде, мы в полудремоге вызываем в своем вообра-
жении различные представления, имеющие какое-нибудь
отношение к наступающему дню; вдруг среди них
мелькнула мысль: «Баста, довольно лежать!» Никакого
противодействующего соображения при этом не воз-
никло — и тотчас же мы совершаем соответствующие на-
шей мысли движения. Живо сознавая противополож-
ность ощущений тепла и холода, мы тем самым вызы-
вали в себе нерешительность, которая парализовала на-
ши действия, и стремление подняться с постели оста-
валось в нас простым желанием, не переходя в хотение.
Как только задерживающая действие идея была устра-
нена, первоначальная идея (о необходимости вставать)
тотчас же вызвала соответствующие движения.

Этот случай, мне кажется, заключает в себе в ми-
ниатюре все основные элементы психологии хотения.
Ведь все учение о воле, развиваемое в настоящем со-
чинении, в сущности, обосновано мной на обсуждении
фактов, почерпнутых из личного самонаблюдения: эти
факты убедили меня в истинности моих выводов, и по-
тому иллюстрировать вышеприведенные положения ка-
кими-либо другими примерами я считаю излишним,
Очевидность моих выводов подрывается, по-видимому,
только тем обстоятельством, что многие моторные идеи
не сопровождаются соответствующими действиями. Но,
как мы увидим ниже, во всех, без исключения, подоб-
ных случаях одновременно с данной моторной идеей в

²¹' ' 323

сознании имеется какая-нибудь другая идея, которая
парализует активность первой. Но даже и тогда, когда
действие вследствие задержки не совершается вполне,
оно все-таки совершается отчасти. Вот что говорит
Лотце по этому поводу: «Следя за играющими на бил-
лиарде или глядя на фехтующих, мы производим
руками слабые аналогичные движения; люди маловос-
питанные, рассказывая о чем-нибудь, непрерывно
жестикулируют; читая с интересом живое описание
какого-нибудь сражения, мы чувствуем легкую дрожь
во всей мышечной системе, как будто мы присут-
ствовали при описываемых событиях. Чем живее мы
начинаем представлять себе движения, тем замет-
нее начинает обнаруживаться влияние моторных идей
на нашу мышечную систему; оно ослабевает по мере
того, как сложный комплекс посторонних представлений,
заполняя область нашего сознания, вытесняет из него
те моторные образы, которые начинали переходить во
внешние акты». «Чтение мыслей», так вошедшее в мо-
ду в последнее время, есть в сущности отгадывание
мыслей по мышечным сокращениям: под влиянием мо-
торных идей мы производим иногда против нашей воли
соответствующие мышечные сокращения».

Итак, мы можем считать вполне достоверным сле-
дующее положение. Всякое представление движения вы-
зывает в известной степени соответствующее движение,
которое всего резче проявляется тогда, когда его не
задерживает никакое другое представление, находящее-
ся одновременно с первым в области нашего сознания.

Особое решение воли, ее согласие на то, чтобы дви-
жение было произведено, является в том случае, когда
необходимо устранить задерживающее влияние этого
последнего представления. Но читатель может теперь
убедиться, что во всех более простых случаях в этом ре-
шении нет никакой надобности. <:...>-

Движение не есть некоторый особый динамический
элемент, который должен быть прибавлен к возникшему
в нашем сознании ощущению или мысли. Каждое вос-
принимаемое нами чувственное впечатление связано с
некоторым возбуждением нервной деятельности, за ко-
торым неминуемо должно последовать известное движе-
ние. Наши ощущения и мысли представляют собой, ес-
ли так можно выразиться, пункты пересечения нервных
токов, конечным результатом которых является движе-
ние и которые, едва успев возникнуть в одном нерве,

уже перебегают в другой. Ходячее мнение, будто созна-
ние не есть по существу своему предварение действия,
но будто последнее должно быть результатом нашей
«силы воли», представляет собой естественную характе-
ристику того частного случая, когда мы думаем об из-
вестном акте неопределенно долгий промежуток време-
ни, не приводя его в исполнение. Но этот частный слу-
чай не есть общая норма; здесь задержание акта про-
тиводействующим течением мыслей.

Когда задержка устранена, мы чувствуем внутрен-
нее облегчение — это и есть тот добавочный импульс, то
решение воли, благодаря которому и совершается воле-
вой акт. В мышлении высшего порядка подобные про-
цессы совершаются постоянно. Где нет этого процесса,
там обыкновенно мысль и двигательный разряд непре-
рывно следуют друг за другом, без всякого промежу-
точного психического акта. Движение есть естественный
результат чувственного процесса, независимо от его ка-
чественного содержания и при рефлексе, и при внешнем
проявлении эмоции, и при волевой деятельности.

Таким образом, идеомоторное действие не исключи-
тельное явление, значение которого приходилось бы
умалять и для которого надо подыскивать особое объ-
яснение Оно подходит под общий тип сознательных дей-
ствий, и мы должны принимать его за исходный пункт
для объяснения тех действий, которым предшествует
особое решение воли. Замечу, что задержание движе-
ния, так же как и выполнение, не требует особого уси-
лия или повеления воли. Но порой и для задержания,
и для выполнения действия необходимо особое волевое
усилие. В простейших случаях наличие в сознании из-
вестной идеи может вызвать движение, наличие другой
идеи — задержать его. Выпрямите палец и в то же вре-
мя старайтесь думать, будто вы сгибаете его. Через
минуту вам почудится, будто он чуть-чуть согнулся, хо-
тя в нем и не обнаружилось заметным образом ника-
кого движения, так как мысль о том, что он на самом
деле неподвижен, также входила при этом в состав ва-
шего сознания. Выкиньте ее из головы, подумайте толь-
ко о движении пальца — мгновенно без всякого усилия
оно уже сделано вами.

Дата добавления: 2014-11-07