Введение 5 страница. Становление у народов России новых идентичностей сопряжено с изменениями их внутренней иерархической структуры

Становление у народов России новых идентичностей сопряжено с изменениями их внутренней иерархической структуры. Контент-анализ показал, что в категориальной системе идентификационных матриц освободилось главное место – исчезла стержневая еще 10–15 лет назад собирательная категория «советский человек». Осознание себя советским человеком («суперэтническая категория», «социально-антропологический тип») предполагало в первую очередь государственное самоопределение и «сглаживало» значимость этнической принадлежности. Снижение статуса категории «советский человек» уже определилось в конце 1980-х гг. По данным опроса ВЦИОМ, удельный вес «советского человека» среди самохарактеристик русских России составлял 30%, а среди жителей столиц – 38% (Советский простой человек, 1993). В противоречивой ситуации одновременного становления российской гражданственности и стремления народов России к государственной самостоятельности казалось естественным предположить, что в самосознании титульных народов республик среди этнопо-литических категорий должна доминировать республиканская гражданская принадлежность, а в самосознании русских в первую очередь общероссийская, и во вторую – республиканская. Но реальная картина не соответствовала такой простой и вроде бы очевидной схеме.

Какая же категория заняла основное «идеологическое» место в групповых «Я-образах»? По нашим данным, это место безусловно досталось этнической принадлежности. В целом по представленности она – четвертая после семейной, профессиональной и половой принадлежности в групповых «Я-образах» татар, осетин, Саха и русских Саха (Якутии) и Северной Осетии-Алании. У тувинцев и русских Тувы и Татарстана этнической принадлежности досталось пятое место – в их «iT-образах» вперед «пропущена» еще категория «человек».

В структуре «^-образов» религия выступает как фактор, поддерживающий этничность и тесно с ней связанный. Несмотря на широкий интерес к религии у народов России, религиозная принадлежность оказалась неактуальной статусной характеристикой. И все же значимость религии для татар и осетин безусловна. Это подтверждается субъективными оценками уровня религиозности этих народов – около 70% их представителей назвали себя верующими. В Северной Осетии-Алании православие большинства осетин, которые опасаются остаться в одиночестве среди мусульманских республик Северного Кавказа, сочетается с православием русских. В Татарстане православие русских взаимодействует с другой конфессией – с евроисламом большинства татар. Та степень актуальности, которой обладают религиозные компоненты в «Я-образах» татар и русских, невысока, но обострение этнополитической ситуации может «ввести» их в число конфликтогенных факторов. Это подтверждает мнение о наличии некоторых предпосылок для развития напряженности в межконфессиональных отношениях в Татарстане {Мусина, 1995).

В наименьшей степени осознание религиозной принадлежности выражено в Туве. Это результат многолетней и активной борьбы против буддизма политического руководства Тувинской Народной Республики в 1920–1930-х гг., а начиная с 1944 г. – советской власти. В течение нескольких последующих лет после присоединения Тувы к СССР в республике были ликвидированы последние буддистские монастыри (Монгуш, 1992). Несмотря на отмечаемую исследователями в 1992–1996 гг. высокую религиозную активность титульного населения Тувы {Анайбан, 1995), религиозная принадлежность в силу инерционности массового сознания еще не стала значимым компонентом собирательного «^-образа» тувинца.

Доминирование в идентификационных матрицах категорий частной жизни отражает не только озабоченность людей повседневными проблемами. Напомним, что анализируемые данные получены в середине 1994 г. Это время В.А.Ядов обозначил как период восстановления идентификационных побуждений, связанный с началом формирования нового политического и социального пространства после октября 1993 г. {Ядов, 1995). Люди как бы «приблизились» к себе, их активность соотносится преимущественно с ближайшими целями. Обобщенную формулу этого целеполага-ния на уровне массового сознания А.Г.Здравомыслов обозначает как выживание {Здравомыслов, 1995). У людей появились проблески надежды на стабильность, они стремились адаптироваться к новой ситуации, и интересы большинства населения естественным образом все больше актуализировались в сфере повседневных материальных забот.

ЭТНИЧНОСТЬ И ГРАЖДАНСТВЕННОСТЬ

От 30 до 40% респондентов в тех республиках России, где проводились наши исследования, подчеркнули для себя значимость семейной ролевой и статусной принадлежности. Но проблемы дезадаптации личности и ее включенности в новые общественные отношения невозможно решить только через семью. Главной эт-нополитической категорией, которая взяла на себя основную нагрузку в республиках оказалась этническая принадлежность.

А что же с гражданственностью и как она соотносится с эт-ничностью? При сопоставлении уровней представленности категории «национальность» и категории «гражданство» (в данном случае имеется в виду как общероссийское, так и республиканское гражданство) выявилось существенное доминирование первого над вторым. Особенно в идентификационных матрицах титульных народов. Например, в «^-образах» осетин, Саха, татар и тувинцев доля «национальности» от всего количества самоидентификаций составила соответственно седьмую, восьмую, десятую и тринадцатую части. Среди русских значимость этой категории повысилась прямо пропорционально ее росту у титульных народов. В то же время гражданская принадлежность (и российская, и республиканская) в структуре социальной идентичности составила одиннадцатую часть у осетин, восемнадцатую – у Саха, тридцать седьмую – у татар и сотую – у тувинцев. Сравнивая эти данные, вряд ли можно категорично утверждать о гипертрофии этнического компонента, но существование кризиса гражданской идентичности можно констатировать.

Высказанные предположения требуют дополнительной аргументации и конкретизации. Поэтому мы отдельно проанализировали характеристики, которые отнесли к разряду этнополитических (см. табл. 2).

Во всех групповых «Я-образах», за исключением «JT-образа» русских Северной Осетии-Алании, ни одна из рассматриваемых этнополитических категорий, включая и гражданственность, не может выступить в качестве устойчивой оппозиции этничности. Если респонденты включали «национальность» в перечень значимых самохарактеристик, то она, как правило, занимала первые позиции. Например, в Северной Осетии-Алании четвертая часть всех респондентов начинала перечень своих самоидентификаций с национальности. Татары, тувинцы и Саха гораздо чаще ставили национальность на первое место, чем русские этих республик. У титульных народов республиканская принадлежность хотя и доминирует над российской, но не в такой степени, как это можно было бы ожидать. В середине 1990-х тт. свою общероссийскую гражданскую принадлежность по сравнению с татарами и, тем более, тувинцами чаще упоминают осетины, следом за ними – Саха

Таблица 2 Этнополитические категории в групповых «Я-образах»

(по отношению к общему числу опрошенных, %)

Категория	Тува	Татарстан	Саха (Якутия)	Сев Осетия-Алания
	тув.	рус.	тат	рус.	якуты	рус.	осет.	рус.
Национальность	32,0	16,1	41,2	24,6	46,8	31,4	66,7	63,1
Субкультура	–	–	1,3	0,9	0,3	0,3	–	4,8
Религия	0,5	1,1	14,7	6,7	0,9	6,1	16,5	50,2
Гражданин республики	4,4	---	8,5	5,5	18,2	9,8	28,2	40,1
Гражданин России	1,1	2,0	1,9	6,9	7,2	4,1	13,1	52,6

Групповой «Я-образ» русских Северной Осетии-Алании по выраженности этнополитических категорий резко контрастировал с групповыми идентификационными матрицами всех других этнических групп (об этом подробнее см. раздел III, глава 15). У населения этой самой напряженной из исследуемых нами республик была повышена значимость и этнической, и религиозной, и республиканской принадлежности.

У русских других республик гражданское сознание не только расщеплено, но и «погашено». Например, русские Татарстана и Тувы не акцентировали свою российскую принадлежность, но и не спешили особо выделить республиканскую. А для русских, проживающих в Саха (Якутии), оказалась более значимой республиканская гражданственность. Но в любом случае и у русских среди этнополитических характеристик доминировала этничность. Не гражданская, а именно этническая принадлежность выступала для них главной объединяющей категорией с русскими России.

Рассматривая соотношение ответов на вопросы «Кто Я?» и «Кем Вы себя больше чувствуете – гражданином республики или гражданином Российской Федерации?», мы имели возможность проанализировать идентификационные связи между категориями «национальность» и «гражданство» в самосознании различных этнических групп.

В групповых образах титульных народов доминировало соотношение «национальность – гражданин республики». В наибольшей степени эта связь была выражена в самосознании осетин. На втором месте в самосознании всех титульных народов – соотношение «национальность – гражданин и республики, и России». Силу этой связки можно рассматривать как индикатор психологических возможностей для адаптации сознания на новом качественном уровне к мысли о едином российском отечестве. Это вопрос формирования нации как «прежде всего сообщества вокруг общей идеи и задачи». Э.Карер дАнкос, автор известной книги «Рухнувшая империя», в одном из интервью заметила, что «осознать себя как нацию труднее, чем научиться демократии» (Сегодня. 1995. 27 сент.). Слабость соотношения «национальность – гражданин России» показала, что осознание российского национального сообщества еще на начальном пути. Наибольшие психологические возможности для развития этой идентификационной связки среди титульных национальностей обнаружены у осетин. Тем не менее и у них она значительно уступает другим категориальным соотношениям.

Те русские, у которых актуализировано национальное самосознание, естественно чаще осознают себя в большей степени «гражданами России». В Северной Осетии-Алании таких респондентов – 68%. В Саха (Якутии) их число не достигает и половины (45%), в Татарстане – 26%, в Туве – 23%. И все же «русский – гражданин России», как самая сильная идентификационная связка у русских, менее выражена, чем, например, у титульных национальностей связка «национальность – гражданин республики». На втором месте по значимости у русских также, как и у титульных народов, находится идентификационная связка «русский – гражданин и республики, и Российской Федерации». И естественно, слабее соотношение между категориями «русский – гражданин республики» у русских Саха (Якутии), Тувы и Северной Осетии-Алании.

Респонденты титульной национальности, которые считают себя гражданами России, и русские, причисляющие себя к гражданам республики, придают меньше значения этнической принадлежности. В то же время респонденты титульных национальностей, для которых высоко значима этническая принадлежность, меньше осознают себя гражданами России, а такая же категория русских – гражданами республики. Сравнение в групповых образах соотношения категорий «русский – гражданин республики» и «национальность (титульная) – гражданин России» показывает, что у русских больше психологических возможностей адаптации к республиканской гражданственности, чем у титульных народов к российской.

Итак, исследуя структуру групповых «Я-образов» народов России в 1990-х гг., мы обнаружили, что общегражданское сознание расщепилось и даже нивелировалось. Этничность, компенсируя утрату гражданской идентичности и застарелый дефицит политического сознания, вышла на первый план, и в 1990-х гг. заняла место определяющей стратифицирующей категории. А это означает, что с этнической принадлежностью становится тесно связанным и государственное самоопределение. Особенно характерным это оказалось для титульных народов республик. В Северной Осетии-Алании в ситуации затяжной межэтнической напряженности этничность становится в наибольшей степени доминирующей категорией не только для осетин, но и для русских, несмотря на то, что они не являются прямыми участниками конфликта. Это то, что Ю.А.Левада назвал «разгосударствливанием» человека (Левада, 1994). Так на психологическом уровне отражается слабость и неэффективность государства. Очевидно, что государственное самоопределение у титульных народов в России 1990-х гг. невозможно без этничности. Более того, оно формируется через этническую принадлежность, которая реально приобретает ранг этнополити-ческой категории.

Глава 4. Этнические образы и границы межкультурного понимания

Результаты эмпирических исследований показывают, что кристаллизация негативного этнического образа совпадает с осознанием ситуации как конфликтной. Параллельно этому процессу растет непонимание между народами, которое, как писал Гюстав Лебон, «разъединяет народы столь же, сколь и противоположность их интересов» (Лебон, 1995д, с.36). Его корни кроются в том, что межгрупповые отношения определяются в значительной степени скорее «...восприятием действительности, чем самой действительностью» (Петтигрю, 1972, с.142). На этом уровне центральное значение в структуре этнической идентичности приобретают этнические образы в форме межэтнических установочных образований и «культурных размерностей» или групповых психологических универсалий.

Межэтнические установочные образования (стереотипы, предубеждения, предрассудки) – социально-перцептивные феномены этнической идентичности. На психологическом уровне именно в них концентрируется межэтническая напряженность. Это преимущественно социальные конструкции, так как значительная часть их содержания «задается» извне. Но по мере того как межэтнические установочные образования становятся достоянием обширных групп людей, они приобретают относительно самостоятельный статус. Регулятивная функция этнических образов определяется инерционностью и специфическими социально-психологическими закономерностями их формирования и функционирования.

Межэтнические установочные образования содержат эмоционально-оценочное отношение к различным этническим группам и характеризуют уровень готовности к соответствующим поведенческим реакциям в межэтническом общении. Близость этих образований к реальному поведению определила их огромную популярность среди психологов и социологов. Кроме того этнические образы выполняют ведущую роль в интерпретации межэтнического взаимодействия. Особое значение они приобретают в неопределенных и конфликтных ситуациях, как наиболее эмоциональных. Исходя из содержания этнических образов, стороны стремятся придать «свой» смысл происходящим событиям, по-своему интерпретируют мотивы и действия другой стороны. Эти интерпретации могут превратиться в серьезные, а иногда и непреодолимые барьеры на пути урегулирования межэтнических разногласий и конфликтов.

В этой главе будут рассмотрены особенности, функции и механизмы действия этнических образов – межэтнических установок, ценностных ориентации и психологических универсалий – в различных ситуациях межэтнической напряженности. Исследуя их в сравнительном аспекте, мы не только определяем тенденции реагирования массового сознания различных социальных слоев на общественные трансформации, но и раскрываем психологическую основу дезинтеграционных процессов в обществе.

Межэтнические установки: стереотипы, предубеждения, предрассудки

Среди межэтнических установок ключевое место занимает этнический стереотип. Объектом повышенного внимания со стороны исследователей стереотипы являются с 1922 г. – времени выхода в свет известной книги американского журналиста и социолога Уолтера Липпмана «Общественное мнение» (Lippman, 1922). Он ввел их в научный обиход, назвав «картинками в голове». Ментальным картинкам об этнических группах «не повезло» с самого начала. Они интересовали исследователей преимущественно в негативном контексте межэтнических отношений, где главными формами социального взаимодействия были соперничество, конфликт, дискриминация. Поэтому отношение исследователей к этническим стереотипам приобрело главным образом негативный характер. Они практически или отождествлялись с этническими предрассудками, или рассматривались как их когнитивные компоненты.

Еще одна причина такого подхода к этническим стереотипам кроется в них самих. Межэтнические установочные образования

отличаются некритичностью, ограниченностью, а нередко и иска-женностью когнитивного содержания. И хотя они, складываясь в процессе социальной перцепции, с ее функцией «репрезентации реальности», должны бы в большей или меньшей степени, но соответствовать действительности, следует признать, что как раз в сфере социального восприятия наиболее поразительны примеры неадекватности категорий. Не случайно большинство исследователей стали рассматривать этнический стереотип как «неверное» отражение, возникающее на основе неточностей, «алогичных мыслительных процессов» (Fishman, 1956), «предвзятости» (Jagoda, 1959), «недостоверных знаний» (Klineberg, 1982), «ригидности» (Simpson, Yinger, 1965; Bogardus, 1950; Adorno, Frenkel-Brunswik, Levinson, Sanford, 1950), «этноцентризма» (Brown, 1965; Levine, Campbell, 1972). Главной темой большинства дискуссий вокруг этнических стереотипов стала проблема их «ложности», «иллюзорного характера». Такой подход определял поиски «зерна истины» в этнических стереотипах, критериев их обоснованности (Brigham, 1971; Fishman, 1956; Taylor, Aboud, 1973; Vinacke, 1957) и уводил исследователей от реальных проблем.

В последние десятилетия в исследованиях этнических стереотипов стал доминировать «неоценочный» подход. Они стали рас- сматриваться не как плохие или хорошие, а как естественные и закономерные элементы самосознания. Это определяет необходимость концептуального и эмпирического разведения этнических стереотипов и предрассудков.

В этнических стереотипах, как и в целом в межэтнических установках, важна не истинность или ложность их когнитивного содержания, а убежденность в соответствующем знании и его эмоциональное наполнение (Шихирев, 1973). Сопряженность межэтнических установок с эмоциональной сферой этнического самосознания подчеркивается большинством исследователей. Формируясь в пограничной зоне этнокультурных контактов, межэтнические установки закрепляют эмоционально-оценочное отношение к собственной этнической группе, к другим этническим группам и к их отдельным представителям. Именно поэтому межэтнические установки оказываются «пристрастными» в самом прямом значении этого слова. И именно поэтому для нас главным критерием дифференциации установочных образований является степень их эмоциональной насыщенности, их «позитивности» и «негативности». Уровень аффективной заряженности установок тесно связан с психологическим пониманием «нормы» межэтнического взаимодействия. Как будет показано в следующей главе, ее критерий – позитивная этническая идентичность, которая обязательно предполагает наличие достаточно благоприятных образов других этнических групп при более позитивном образе собственной группы.

Еще одним основанием дифференциации установочных образований является их содержание. Результаты эмпирических исследований этнических установок в контексте позитивных в целом межэтнических отношений показали, что их главной содержательной опорой является традиционная этническая культура (см. раздел III, глава 13). Именно такую межэтническую установку мы определяем как этнический стереотип, а его актуализацию в структуре этнического образа рассматриваем как нормальную составляющую межэтнического общения. Этнические стереотипы – это, в первую очередь, «культурные» образования. Они естественны и неизбежны до тех пор, пока будут существовать народы и этнические группы. Вышесказанное определяет рассмотрение этнического стереотипа по отношению к таким межэтническим установкам как предубеждение и предрассудок в качестве родового понятия.

Формирование предубеждений и предрассудков связано с глубинными изменениями структуры этнических образов. Социальное же их «конструирование» обусловлено в таком случае не столько этнокультурными факторами, сколько современными экономическими, социальными, политическими причинами. Поэтому по сравнению с этническим стереотипом, как более «культурной» установкой, предубеждение и предрассудок – это как бы более «социальная» установка. Их формирование, так же как и обратные трансформации, в значительной степени зависят от конкретной общественно-исторической ситуации. Представляется, что в этом смысле этнический стереотип и этнический предрассудок – производные разного порядка. Их следует рассматривать в качестве регулятивных механизмов различного уровня межэтнической напряженности.

В известной книге Г Олпорта «Природа предрассудка» представлена шкала, состоящая из пяти ступеней межгрупповой антипатии вербальная реакция, уклонение, дискриминация, физическое воздействие и истребление (Allport, 1954). Эти ступени можно рассматривать в качестве индикаторов межгрупповой активности на поведенческом уровне Предубеждение – это социально-перцептивный индикатор начальных форм межэтнической антипатии Его основа – появление неприязни Неприязнь – это уже начало бунта, но пока лишь, как говорил Спиноза, бунта души против того, что, как мы знаем или предполагаем, вредно или враждебно нам по своей природе. У неприязни причины размытые, неопределенные. Предубеждение часто репрезентируется на вербальном уровне в форме вербального агрессивного поведения (сплетни, обидные шутки, оскорбления). Но все же это не то установочное образование, которое активно определяет в непосредственной этноконтактной ситуации конкретные негативные поступки по отношению к членам иноэт-нических групп. В основном, предубеждение в зависимости от уровня негативного аффективного заряда и типа этноконтактной ситуации, соответствует таким формам поведения как избегание общения или уклонение от межэтнических контактов в определенных сферах жизнедеятельности. С примерами такого поведения мы встречаемся в жизни достаточно часто. Индикаторами предубеждения могут быть устойчивые этнические предпочтения при выборе партнера, начиная с коллеги по работе и кончая выбором супруги (супруга). Иерархия таких этнических предпочтений определяется обычно на основе шкалы Богардуса.

Наличие предубеждений в этническом самосознании – предпосылка и психологическая основа формирования этнического предрассудка. Предубеждение как бы вторично преломляется сквозь призму этноцентризма и это поляризует его пока еще неопределенную структуру, формируя сбалансированную концентрацию негативного аффективного заряда по отношению к внешней этнической группе. В результате предубеждение становится этническим предрассудком, что связано с переходом от предпочтения к осознанию превосходства собственной этнической группы над «чужими». Именно в устойчивости структуры предрассудка кроется причина того, что он плохо поддается изменениям под влиянием рациональной информации. Мониторинговые этносоциологичес-кие опросы подтверждают выводы об устойчивости структуры этнических предрассудков (см. Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1994. №1. С.17–19; 1995. №2. С.22–26). Основой предрассудка становится чрезмерное восхваление достижений и качеств своей нации в сочетании с высокомерным отношением и неприязнью к другим народам. Концентрированный негативный эмоциональный заряд делает предрассудок реальной движущей силой в ситуациях межэтнического общения. Он соответствует поведению, имеющему дискриминирующий характер. Это уже конкретные поступки по ограничению возможностей, прав и привилегий, которыми могут пользоваться члены дискриминируемой этнической группы. Массовый характер такого рода поведения на бытовом уровне имеет тенденцию переходить на официальный. Так, в республиках Прибалтики в 1990 г. вводилась практика продажи товаров широкого потребления по документам, удостоверяющим не столько личность, сколько национальность покупателя.

Завуалированное национальное превосходство переходит в открытую форму вражды: в неприятие, презрение, нетерпимость к инонациональному и, следовательно, в его отторжение. В этом случае эквивалентной формой поведения является физическое воздействие, индивидуальное или массовое насилие на межнациональной почве (погромы, линч, геноцид). Опасная близость националистических предрассудков к реальному поведению определяется тем, что для реализации на поведенческом уровне им не нужны серьезные основания, достаточно внешних поводов.

Структура этнического образа

Рассмотрим структуру этнического образа на примере этнического стереотипа. Его основным содержанием являются семантические элементы естественного языка – вербальные значения. Как правило, это общечеловеческие качества, с помощью которых можно описать любого землянина просто лишь в силу его человеческой принадлежности. Конечно, вербализация стереотипа вовсе не единственная форма его существования. Этнические стереотипы изучаются не только через традиционные абстрактные характеристики, но и на основе визуальных, поведенческих или цветовых ассоциаций {Simpson, Yinger, 1965). Исследования этнических стереотипов осуществляются на различных лингвистических уровнях: фонетическом, синтаксическом, семантическом, дискурсивном, идиоматическом (Lukens, 1979).

Для изучения межэтнических отношений наиболее оптимален традиционный в исследованиях социальных установок лингво-се-мантический уровень. В этом ракурсе этнический стереотип – обоб-щенная система вербальных признаков, имеющих свою устойчивую структуру. Исследователи, которые пытаются через признаки, характеристики или качества эмпирически выявить этнические стереотипы, убеждаются в невозможности их адекватной интерпретации на уровне отдельных этнофолизмов или соответствующих выражений естественного языка.

Этнический стереотип составляет ту часть системы психологических знаний о мире, которая отражает различия между народами. На основе дихотомии «Мы–Они» в его структуре выделяются два основных компонента. Это автостереотип – совокупность атрибутивных признаков о действительных или воображаемых специфических чертах собственной этнической группы и гетеростереотип – совокупность атрибутивных признаков о других этнических группах. Подчеркнем, что автостереотип и гетеростереотип – не автономные единицы, а структурные взаимозависимые компоненты единого целостного образования личностного или группового самосознания.

Классическая альтернатива «Мы–Они» – обобщенное противопоставление. Этнический стереотип отражает не две, а гораздо больше этнических реальностей. Число различимых гетеростерео-типов в структуре этнического стереотипа зависит как от истории межэтнических отношений, так и от особенностей непосредственной этноконтактной среды. Количество автостереотипов также варьирует в зависимости от этнокультурной маргинальное™ обладателя стереотипа.

В контексте межэтнических отношений атрибуции приписываются либо в результате фактического опыта, либо на основе этносоциальной категоризации. Основой формирования стереотипов служат реальные культурные различия, которые могут быть легко восприняты на уровне поведения в ситуации межкультурного взаимодействия. В повседневной жизни этнокультурные различия представлены достаточно отчетливо: язык, внешний облик, регламентация различных сторон жизни традициями и обычаями, некоторые особенности поведения (см. раздел III, глава 13). Атрибуции (приписываемые признаки), описывающие этнокультурные различия, семантически близки и взаимосвязаны. Они «склеиваются» в оригинальные устойчивые комплексы и составляют ядро как авто-, так и гетеростереотипа. Это прототипичес-кая основа этнического стереотипа. В качестве таковой эти ядра обладают центростремительной силой. Выполняя на когнитивном уровне системообразующую функцию, они организуют специфическое семантическое поле и группируют вокруг себя остальные атрибуции. На основе стереотипных ядер формируются этноин-тегрирующий (автостереотип) и этнодифференцирующий атрибутивные комплексы (гетеростереотипы). В связи с этим мы рассматриваем этнический стереотип как «этнокультурную» часть целостной идентификационной матрицы. В проблемных этноконтактных ситуациях, когда этничность превращается в одну из базовых категорий идентификационной матрицы, этнический стереотип становится доминирующей когнитивно-оценочной системой, организующей процесс социального восприятия. По мнению многих исследователей, одной из основных характеристик стереотипа считается устойчивость. В значительной степени она определяется его собственными механизмами, обеспечивающими, с одной стороны, сохранение стереотипа и ограждение его от противоречивой информации, с другой – накопление потенциала возможных изменений. Помимо разделяемых (общих) атрибуций-представлений этническое самосознание содержит также «выпадающие» характеристики. Именно такие атрибуции, основанные на личностном субъективном опыте, составляют содержание третьего структурного компонента этнического стереотипа – «контрстереотипа». Если содержание автостереотипа и гетеростереотипов можно рассматривать как концентрацию опыта межгрупповых отношений (культурную, идеологическую и историческую проекции), то контрстереотип – это личностная проекция на межгрупповые отношения, отражающая противоречащие усвоенному групповому опыту частные модели этнических ситуаций

Дата добавления: 2014-11-07