Принципы и методы эмпирического исследования психологии межэтнических отношений 13 страница

В период опроса более 90% наших респондентов имели временное жилье в общежитиях, пансионатах, гостиницах, на турбазах, у родственников, друзей и т.д. Из числа последних половина считали свое жилищное положение нетерпимым и занимались1 поисками другого жилья. Не намного лучше складывалась ситуация с работой. По нашим данным, число неработающих составило практически половину из всех опрошенных нами перемещенных лиц. Причем, их подавляющая часть (77%) – люди активного возраста от 20 до 59 лет. Кроме этого, во время опроса почти у 40% респондентов никто из трудоспособных членов семьи не работал. В результате 44% опрошенных рассчитывали главным образом на государственные пособия, на помощь благотворительных фондов, родственников, знакомых, 16% использовали еще сохранившиеся накопления, продавали имущество.

Б. Вынужденные переселенцы и беженцы из Чечни. В связи с продолжающимся обострением ситуации из Чечни уже в массовом порядке начинает выезжать русскоязычное население. Только за 1994 г. Чечню покинуло 18% жителей. Среди них подавляющая часть – русские. А общее число беженцев и вынужденных переселенцев из Чечни к концу 1996 г. приблизилось к 400 тыс. человек. Это составило около трети всего населения республики (Миграции и новые диаспоры.., 1996).

С декабря 1994 по апрель 1995 гг. Федеральной миграционной службой России было зафиксировано свыше 320 тыс. беженцев из Чечни, которые временно проживали на территории смежных регионов. Беженцы и переселенцы неславянских национальностей чаще оседали в соседних Дагестане и Ингушетии. Особенно переполненной оказалась маленькая Ингушетия. К 1996 г. здесь на 1000 жителей было 276 вынужденных мигрантов (Сравнительные показатели.., 1995).,

Такое соотношение уже давно перекрыло любые предельные с точки зрения сохранения некоторой социальной стабильности цифры. Русские мигранты из Чечни стремились дальше: в Ростовскую область, Ставропольский и Краснодарские края. Они пополнили также пестрый состав вынужденных мигрантов Северной Осетии-Алании.

Почти все приехавшие в Северную Осетию из Грозного вынужденные переселенцы оценивали положение русских в Чечне как крайне неблагоприятное. Среди главных причин принятия решения о миграции назывались следующие: «Не вижу будущего для своих детей», «Материальные трудности», «Русских вытесняют из различных сфер жизни», а также опасения за свою жизнь и жизнь детей. Задолго до начала в Чечне боевых действий причины, связанные с угрозой безопасности, оказались существенными аргументами миграции русских из этой республики.

Русские, бежавшие из Грозного в январе 1995 г., за редким исключением, не собирались мигрировать. Об этом свидетельствуют и более высокая по сравнению с вынужденными переселенцами оценка ими уровня безопасности проживания в Чечне. Они бежали главным образом от войны и связанных с ней ужаса и страха за свою жизнь.

Из беженцев, оказавшихся в Москве, две трети приехали к проживающим здесь родственникам. Как показал опрос, именно на их поддержку, да на собственные силы рассчитывала подавляющая часть беженцев. И все же в самом начале своего крестного пути почти треть опрошенных надеялась на помощь федеральных властей, по приказу которых ракетные удары по Грозному в январе 1995 г. вдребезги разбили их и так незадавшуюся жизнь. Но что Москва не ждет их с распростертыми объятиями, осознавали все беженцы. Практически никто из них не ждал и не надеялся на сочувствие и поддержку со стороны москвичей.

С другими мыслями и настроением переезжали в Северную Осетию вынужденные переселенцы из Грозного. Небольшая их часть также мигрировала с надеждой на помощь родственников, но число назвавших в качестве причины переезда такую исключительно важную причину для мигрантов как обещание жилья не намного превосходит число респондентов, для которых наиболее значимыми оказались психологические аспекты. Одной из главных причин сознательного выбора Северной Осетии в качестве места проживания, явились представления о позитивном отношении местного населения. Большинство переселенцев отметило, что «К русским здесь относятся лучше, чем в других республиках Северного Кавказа» и что «Между казаками и осетинами всегда были хорошие отношения». Поэтому новое место жительства психологически устраивало значительную часть русских переселенцев из Грозного, которые оценивали степень безопасности русских в Северной Осетии на «4» и «5» баллов (при наивысшей оценке в «5» баллов). Что касается возвращения обратно в Чечню, то половина всех беженцев и вынужденных переселенцев не представляла себе этого ни при каких условиях. Вторая половина беженцев не исключала возможности вернуться в Грозный при условиях безопасности, возмещения ущерба, «Восстановления прежней жизни». Более негативно к перспективе возвращения отнеслись вынужденные переселенцы, сознательно покинувшие республику. Некоторые из них условием возвращения называли даже «Высылку чеченцев».

Этнопсихологические особенности вынужденных мигрантов

А. Этничность в структуре социальной идентичности вынужденных мигрантов. Сравнительный анализ утверждений по известному тесту Куна «Кто Я?» (Burns, 1979), полученных при опросе у русских вынужденных переселенцев и беженцев и жителей (осетин и русских) Северной Осетии-Алании, выявил определенные различия в видении ими себя в системе жизненных отношений личности. Как и в стандартных случаях, у вынужденных мигрантов объективные характеристики (социальный статус, семейные роли, половозрастные характеристики) доминируют над субъективными (личностные признаки, самооценки, результаты особых жизненных обстоятельств). Но между вынужденными переселенцами и беженцами есть разница (см. табл. 18).

У беженцев, во-первых, число объективных характеристик значимо ниже и, во-вторых, среди них доминируют специфические групповые категории. Среди беженцев никто не назвал себя ни гражданином России, ни гражданином республики (Чечни), никто не вспомнил о своей половой или религиозной идентификации, но почти половина опрошенных отнесла себя к категориям из разряда специфичных: бомж, безработный, нищий, беженец и др. Для сравнения: среди постоянных жителей республик России таких самоидентификаций менее 1% от общего количества характеристик. Причем, для беженцев само понятие «беженец» еще не обрело свой смысл и является менее значимой статусной категорией по сравнению с «бомжом», «бездомным», «нищим».

Опорные в системе жизненных отношений категории частной жизни (базовые) и этнополитические категории составляют всего около 13% в структуре идентичности беженцев. Для сравнения – у осетин и русских Северной Осетии-Алании соответственно около 80% и свыше 90% от всего числа самоидентификаций (см. табл. 18). Основные статусные социально-присоединяющие характеристики, такие как гражданство и национальность становятся для русских беженцев не актуальными категориями. Эта кардинальная

трансформация структуры идентичности – беженцы осознают себя выброшенными за пределы главных жизненных отношений в обществе. Глубинной основой этого процесса является деформация мотивационно-потребностной сферы самосознания, в том числе потребности в идентичности, социальной присоединенности.

Таблица 18

Идентификационные матрицы различных групп населения Северной Осетии-Алании

Категории	Вынужденные переселенцы	Беженцы	Осетины	Русские
Человек	9,6	3,5	6,8	7,2
Професс. идентификация	7,0	3,5	6,4	5,0
Семейная идентификация	37,6	4,3	33,8	28,9
Пол	5,0	–	5,9	7,3
Этническая идентификация	7,6	1,4	15,9	13,1
Религия	0,6	–	3,9	8,9
Гражданин России	8,3	–	3,1	10,9
Гражданин республики	–	–	2.0	8.8
Казак	11,5	–	0,1	1,6
Беженец, переселенец	2,5	6,4	–	–
Бомж, бездомный	–	17,7	–	–
Безработный	–	9,2	0,4	0,2
Нищий, бедный	–	9,9	–	–
ИТОГО	89,7	55,9	78,3	91,9

Для вынужденных переселенцев потребность в социальной присоединенности, как возможность принадлежать к группам, которые способны защитить, сохраняет свою значимость. Помимо этнической принадлежности, для них актуальна гражданская принадлежность («Гражданин России») и принадлежность к казачеству. Уровень этнополитической мобилизации группового сознания у переселенцев ниже, чем у осетин, которые находятся в ситуации конфликтной межэтнической напряженности, и выше, чем, например, у татар, якут и тувинцев, находящихся в ситуации фрустрационной напряженности. Но главная надежда вынужденного переселенца на свою семью. Это основная группа поддержки в трудной ситуации. В девять раз чаще, чем беженцы, вынужденные переселенцы определяют себя с позиции семейной, супружеской ролевой и статусной идентификации. Таким образом, у вынужденных переселенцев сохраняется основная структура идентичности, где остаются значимыми общечеловеческая, семейная, профессиональная, половая принадлежности. Тем не менее, иерархия идентичностей приобретает свою региональную специфику: на третьем месте по значимости у русского переселенца на Северном Кавказе – принадлежность к казачеству, как к группе, способной защитить здесь русских.

Идентичность беженцев не структурирована, расплывчата и в значительной степени определяется на основе субъективных характеристик и самооценок, отражающих трагический характер их мироощущения. Если у вынужденных переселенцев только десятую часть всех самоидентификаций составляют субъективные характеристики, то у беженцев их почти Половина (44%). Это результаты очень высокого уровня посттравматического стресса. Среди самооценок доминируют депрессивно-пессимистические: «Человек без будущего» (5%), «Никому не нужный» (5%), «Оскорбленный», «Униженный», «Растоптанная личность» (6,4%), «Разбитый», «Морально убитый», «Подавленный», «Растерянный», (5,7%), «Беззащитный», «Бесправный», «Зависимый» (5%), «Ограбленный», «Человек без родины», «Лишний» (2,8%). Эти определения отражают астенические переживания собственной малоценное™, стыда, незащищенности, подавленности и униженности. Причем агрессивный оттенок – «Мстительный, воинственный, злой» имеет лишь небольшая часть определений (2,1%). Выделяется отдельный самоуничижительный комплекс: «Бич, никто, не-человек, дерьмо, с клеймом "Чечня", скот, тень, никчемный человек, убогий, отброс общества» (11,3%). Лишь один из респондентов употребил характеристику в оптимистическом ключе, назвав себя человеком, находящимся в состоянии «Ожидания хорошего».

У беженцев идентичность, как социально-психологический регулирующий механизм, не выполняет свои основные функции: интегрирующую на групповом уровне и адаптивную – на личностном. Разрушение системы жизненных отношений определяет дезориентацию в социальном пространстве: разрушение потребности в социальной присоединенности дополняется неготовностью к разрешению ситуации собственными силами. В то же время у вынужденных переселенцев этническая идентификация, так же как и другие этнополитические категории, остается одним из важных адаптивных и интегрирующих механизмов.

Б. Трансформации этнического самосознания. По сравнению с переселенцами и с контрольной группой для беженцев более характерны трансформации этнического самосознания по типу гиперидентичности при одновременном усилениии этнонигилис-тических тенденций (см. рис. 22). Более негативное отношение русских беженцев из Грозного к собственной этнической группе объясняется ролью России в резком изменении их жизненной ситуации. У беженцев также несколько выше уровень этнической индифферентности. И это отражение не только состояния общей апатии и пассивности как последствий посттравматического стресса. Уже упоминалось, что среди беженцев практически не оказалось лиц, которые собирались мигрировать из Чечни по причине межэтнических проблем. Следовательно, в той или иной степени они приспособились к не простым этническим отношениям в Грозном. Можно предположить, что они в целом более индифферентны к межэтническим проблемам. А вот часть вынужденных переселенцев, наоборот, оказалась очень чувствительна к такого рода вопросам. По сравнению с контрольной группой и беженцами, у переселенцев в целом несколько снижен показатель этнической индифферентности (см. рис. 22). Во время интервью они также активно демонстрировали небезразличие к межэтническим проблемам.

Рис. 22. Трансформация этнического самосознания

Трансформации этнического самосознания у вынужденных мигрантов по типу гипоидентичности и гиперидентичности отражают снижение у них уровня этнической толерантности. Это один из результатов разрушения общей социальной толерантности. По сравнению с постоянными жителями республик, у вынужденных переселенцев и беженцев она существенно снижена. Покажем это через анализ оценок суждений, которые вслед за социологами ВЦИОМа мы использовали в своих исследованиях для оценки жизненной ситуации (см. рис. 23).

Рис. 23. Оценка жизненной ситуации

Оптимистический взгляд на жизнь в сложившейся ситуации: «Все не так плохо и можно жить» свойственен приблизительно пятой части вынужденных переселенцев. Среди опрошенных нами беженцев оптимистов мы не встретили. В то же время среди них три четверти «нетерпимых» («Терпеть бедственное положение далее невозможно»). Среди вынужденных переселенцев таких тоже немало – ровно половина. Терпеливо-оптимистичную оценку жизненной ситуации («Жить трудно, но можно терпеть») дают приблизительно равное число респондентов в обеих группах. Эти данные резко отличаются не только от результатов по такой относительно благополучной республике как Татарстан, но и от результатов по Северной Осетии-Алании – республике с затяжной ситуацией межэтнической напряженности. Они подтверждают большую разницу в психологических возможностях адаптации в критических социальных ситуациях между нормальными жителями и перемещенными лицами. Терпения, которое является одним из важных механизмов реалистического решения фрустрационной, конфликтной или кризисной ситуации (Василюк, 1995) и основой социальной толерантности, у перемещенных лиц явно недостаточно. У беженцев этот механизм практически отсутствует, а среди вынужденных переселенцев каждый второй видит себя на пределе своих возможностей.

В. Автостереотипы и гетеростереотипы. Ситуация, определившая столь быстрое превращение благополучных жителей Грузии и Чечни в униженных и обездоленных людей, трансформировала также и систему их взаимоотношений с окружающим миром, включая и самоотношение. Эти изменения исследовались через эмоционально-оценочные компоненты этнических образов (автостереотипов и гетеростереотипов). Образ своей группы, образы людей, от которых мигранты были вынуждены уехать, и среди которых они надеялись найти себе приют, взаимодействуют в сознании беженцев и вынужденных переселенцев и оказывают влияние на процессы их адаптации.

Исследования эмоционально-оценочных компонентов этнических образов проводились на основе ДТО (см. главу 9). Диагностические коэффициенты отношения, отражающие направленность и выраженность стереотипов, представлены в табл. 19.

По сравнению с контрольной группой у перемещенных лиц завышен уровень личностной самооценки. Это элемент компенсирующей психологической системы, как результата функционального уравновешивания чувства неполноценности, ослабленного чувства собственной значимости. Еще одним элементом компенТаблица 19

Средние показатели диагностического коэффициента отношения у беженцев и вынужденных переселенцев

Группы населения	Личностная самооценка	Автостереотип	Гетеростереотипы
Основная национальная группа
на новом месте жительства	на старом месте жительства
Вынужденные мигранты из Грузии (осетины)	0,34	0,31	0,21	-0,06
Вынужденные переселенцы из Грозного (русские)	0,28	0,30	0,24	-0,12
Беженцы из Грозного (русские)	0,35	0,17	-0,02	-0,01
Контрольная группа (русские)	0,21	0,26	–	-0,06*

* Отношение русских москвичей к чеченцам. J

сирующей системы является завышенная, по сравнению с контрольной группой, позитивность автостереотипов у вынужденных мигрантов из Грузии и Грозного. Стремление к позитивной этнической идентичности выражается также в том, что по уровню положительной эмоциональной направленности автостереотипы значимо выше гетеростереотипов (при р<0,05). Но тем не менее образ северных осетин – группы, в культурной среде которой оказались переселенцы, достаточно позитивен, что свидетельствует о благоприятно складывающихся отношениях.

Качества, составляющие стимульный материал ДТО, анализировались также как поведенческие эквиваленты межгруппового взаимодействия. Характеристики, получившие наибольшие веса в автостереотипах – образах собственной этнической группы «для других», рассматривались как эквиваленты социальноодобряемого членами группы внешнего поведения. Качества, доминирующие в гетеростереотипах – образах «других для себя», – как характеристики внешней коммуникативной деятельности оцениваемой группы.

Среди наиболее одобряемых вынужденными переселенцами коммуникативных характеристик оказались «Общительный», «Покладистый», «Находчивый», «Дипломатичный». Это говорит о существовании у переселенцев установки на взаимодействие и их ожидании открытости, деликатности и готовности к контактам со стороны местного населения. В свою очередь, русские переселенцы готовы быть уступчивыми и компромиссными.

Осетины, приехавшие в Северную Осетию-Аланию из Грузии, в меньшей степени ощущают себя здесь гостями. Они как бы вернулись в свой дом, где временно отсутствовали. Их представления о северных осетинах существенно отличаются от их представлений о себе. Но в этих когнитивных структурах с высокой внутригрупповой согласованностью совпадают важные для межгруппового взаимодействия характеристики: «Дипломатичный», «Активный» и «Темпераментный». Это, с одной стороны, предполагает взаимную деликатность и вежливость, но с другой – столкновение «наступательных» стилей коммуникативного поведения.

У осетин из Грузии и русских из Грозного зафиксированы негативные стереотипы по отношению к основным этническим группам на прежнем месте жительства. Русские из Грозного более негативно настроены по отношению к чеченцам, чем осетины по отношению к грузинам. И в том, и в другом случае на уровне самосознания полностью позитивный автостереотип взаимодействует с негативным гетеростереотипом. Образы грузин и чеченцев в глазах вынужденных мигрантов имеют общие негативные характеристики. Осетины и русские видят грузин и чеченцев как «Агрессивных», «Вспыльчивых», «Упрямых», «Высокомерных» и «Лицемерных». Если рассматривать эту совокупность характеристик как модель поведения, которую, по мнению вынужденных мигрантов, грузины и чеченцы демонстрируют по отношению к их этнической группе, то становится очевидной еще одна причина, из-за которой подавляющая часть мигрантов не собирается возвращаться обратно – осознание психологической несовместимости и оценка данных групп как враждебных. Тем не менее, вынужденные мигранты из Грузии продолжали контактировать с грузинами Северной Осетии-Алании, где их число достигает 12 тыс. человек: 12% наших респондентов отметили, что общаются с грузинами, а 9% – что состоят с грузинами в межнациональном браке. Несмотря на осетино-грузинский конфликт, в Северной Осетии не возникло никаких проблем между осетинами и грузинами. И негативизм беженцев по отношению к представителям грузинской национальности не повлиял на осетино-грузинские отношения в республике.

У русских беженцев из Грозного образ собственной этнической группы более негативен по сравнению с автостереотипами других групп в нашем исследовании (см. табл. 19). В среднем он в два раза менее позитивен, чем их самооценка, что подтверждает резкое снижение у беженцев стремления к позитивной этнической идентичности. Это также результат генерализации высокого уровня негативизма в качестве оппозиционной формы восприятия в межэтнических отношениях и его распространения даже на собственную этническую группу. Тем не менее у беженцев из Грозного образ чеченца более позитивен и более амбивалентен, чем у вынужденных переселенцев из Чечни. В образе чеченца негативные характеристики: «Агрессивный», «Вспыльчивый», «Упрямый», «Хитрый», «Высокомерный» переплетаются с позитивными – «Гордый», «Настойчивый», «Активный». Это подтверждает наше мнение, что беженцы в подавляющем большинстве не собирались покидать республику также и по причине того, что меньше испытывали проблем, связанных с межкультурной совместимостью. В 1996 г. их вынудила это сделать война.

Образ «русских-москвичей» в глазах беженцев по уровню негативизма не ниже, чем образ чеченца. Представления беженцев о «московских» русских как «Вспыльчивых», «Упрямых», «Высокомерных», «Осторожных», «Жадных» отражают неадекватно завышенные требования к окружающим, неоправдавшиеся ожидания и разочаровавший беженцев опыт общения с русскими в Москве. Более того, русские беженцы практически не идентифицируют себя с русскими москвичами.

У вынужденных переселенцев высокая позитивность автостереотипа отражает направленность и пребывание большей части этой группы в поисках позитивной этнической идентичности. Однако, в целом, гиперидентичность повышена по сравнению с контрольной группой. Но этнический негативизм у вынужденных переселенцев отличается избирательностью, и толерантность снижена только по отношению к конфронтационной группе.

Г. Особенности реакции на фрустрацию. В регионах с высокой межэтнической напряженностью увеличивается число людей, для которых характерны такие психические пограничные состояния как массовая невротизация и фрустрации. В списке групп риска первыми стоят вынужденные мигранты. Состояния повышенного эмоционального возбуждения продуцируют различные негативные переживания, которые существенно затрудняют у этих людей адаптацию к новым ситуациям. С помощью теста рисуночной фрустрации Розенцвейга (Тарабрина, 1994) и теста агрессивности Басса–Дарки исследовались поведенческие реакции вынужденных переселенцев и беженцев как способов разрешения проблемных ситуаций.

К достоинствам методики теста рисуночной фрустрации Розен-цвейга относится высокая ретестовая надежность и возможность приспособления для исследования различных социальных и этнических групп. Тест направлен на изучение индивидуальных устойчивых особенностей реакции на фрустрацию. Индивидуальными переменными, выраженными в показателях теста, являются доминирующие направления реакции (порицание фрустрирующего фактора или себя, стремление нивелировать конфликтность ситуации, агрессия), пропорция типов этих реакций (подчеркивание фрустрирующего фактора, самозащита, потребность разрешения ситуации), а также степень социальной адаптации (соответствие нормам группы, популяции). Последний показатель характеризует не только особенности поведения, но также косвенным образом и степень личностной толерантности к фрустрации. В российской этнопсихологии накоплен большой опыт использования данного теста в области исследования межэтнических отношений {Шлягина, Ениколопов, 1993).

Таблица 20

Направление и тип реакции на фрустрацию у вынужденных мигрантов

Реакция	Вынужденные	Беженцы	Нормативы
переселенцы	Здоровые люди	Больные неврозами
Направление
экстрапунитивное	53,9	47,7	46–52	51–52
интрапунитивное	24,3	23,7	25–27	27–28
импунитивное	21,6	28,5	23–26	21–22
Тип: фиксация на
препятствии	21,4	21,2	32–34	28–30
самозащите	48,9	51,7	35–39	39–40
удовлетворении потребности	30,0	26,8	27–30	35–36
Степень социальной адаптации	52,3	45,0	62–64	48,9

У вынужденных переселенцев выражены внешнеобвинительные реакции – подчеркивается степень фрустрации и осуждается ее причина (см. табл. 20). Она видится в основном в невозможности

совместного проживания с чеченцами, в осуждении ситуации, вынудившей их к переселению. Вина и ответственность за это перекладывается, главным образом, на чеченцев. В результате выражена враждебность к тем, кто заставил их мигрировать. Повышенный уровень эгозащитных реакций показывает, что ситуация рассматривается как угроза собственному «Я». Поэтому эгоза-щитные реакции носят характер обвинения других людей, что снижает стремление к рассмотрению возникающих конфликтных ситуаций примиряющим образом. Чувство собственной ответственности за происходящее снижено. Ситуация фрустрации рассматривается как неизбежная. Но результаты теста показывают, что вынужденные переселенцы были подготовлены к ней и надеются преодолеть ее со временем. Снижение количества препятственно-доминантных и высокий уровень необходимо-упорствующих реакций отражает у вынужденных переселенцев потребность в самостоятельном преодолении фрустрирующих компонентов ситуации.

Несколько иная картина у беженцев. У них доминирует безобвинительная направленность реакций – они не осуждают ни себя, ни других. Беженцы, также как и вынужденные переселенцы, оказались психологически готовы к фрустрации, они рассматривают ситуацию как неизбежную. Но у беженцев еще в большей степени, чем у мигрантов, повышен уровень эгозащитных реакций. Они не фиксированы на препятствии или на удовлетворении потребностей. Они сосредоточены на защите собственного «Я». Причем, это проявляется не в форме внешних обвинений, а в глухом уходе в себя, высокой уязвимости личности, склонности воспринимать трудности и препятствия как непосредственную угрозу, а не как стимул к поиску выходов.

Поэтому на первых этапах выхода из шока разрешение проблемной ситуации у беженцев будет происходить через построение системы «пассивной» психологической самозащиты, а не на основе попыток разрешения ситуации с помощью своих сил или посредством других людей. Для перехода к поискам реалистического разрешения ситуации им крайне необходима внешняя психологическая поддержка, психотерапевтическая коррекция. У вынужденных переселенцев уровень социальной адаптации, хотя и не достигает уровня нормативов, свидетельствует о более адекватном реагировании на фрустрацию, о стремлении к разрешению кризисной ситуации посредством конструктивных усилий и через поиск реалистических решений.

Реакцией на фрустрацию является актуализация различного рода защитных механизмов, одним из которых может быть увеличение агрессивности. Представленные выше данные, показывающие снижение общей толерантности, и этнической в частности, предполагают существование психологической основы для роста агрессивности у вынужденных мигрантов. С помощью теста Бас-са–Дарки исследовались показатели агрессивности, как комплекса специфических реакций (раздражения, негативизма, обиды, чувства вины, подозрительности, физической, косвенной, вербальной агрессии) в ситуациях межэтнической напряженности.

Уровень агрессивности, помимо личностной предрасположенности, определяется социальными условиями и обстоятельствами. Две группы наших респондентов из Грозного покинули город по разным причинам и при различных обстоятельствах. Вынужденные переселенцы прошли через ситуацию выбора и осознали необходимость принятия решения о миграции. Это был длительный и мучительный процесс, но в результате они оказались материально и психологически подготовленными к резким переменам в жизни. Защитную психологическую функцию у вынужденных переселенцев стала, в частности, выполнять агрессия, направленная не на фрустрирующий фактор, а на обстоятельства, которые необходимо любой ценой подчинить своей цели – выжить, устроиться, сохранить семью. Общий уровень агрессивности у вынужденных переселенцев повышен по сравнению с беженцами и тем более по сравнению с контрольной группой (см. индекс агрессивности в табл. 21). Наличие избыточной агрессивной энергии определяет адаптацию вынужденных переселенцев по активному типу. Это не пассивные лишенцы, они не производят впечатления несчастных людей. Их агрессивная энергия имеет прежде всего созидательно-действенный характер. Они готовы реализовывать свои планы, готовы работать и строить свою жизнь заново. Но повышенный уровень негативизма в сочетании с агрессивностью определяет рост их общей интолерантности. Постороннее вмешательство в их дела чаще будет вызывать со стороны вынужденных переселенцев противодействие и нежелание взаимодействовать.

Дата добавления: 2014-11-07