Сценарий покупки нужной

Первая трансакция

Итак, первая трансакция (1—14) в качестве своей гло­бальной темы использует ситуацию, связанную с реко­мендованной для обязательного чтения по данному кур­су только что вышедшей книгой профессора D, которую пока еще не успели купить все участники семинара: этот предмет эксплицитно заявлен самим про­фессором в (2) — ту new book, дейктически поддерживается в (5) и (10), в по­следнем случае демонстративно, в (11) с помощью кореферентной субститу­ции а сору; в (13), вслед за (5), где был введен квантификатор, посредством эллиптической конструкции или нуль-анафоры [ zero anaphora — Yule 1996: 23] с числительным I still have two or three.

Сценарий покупки нужной книги через филиал университетского магазина реконструируется в ряде высказываний. Во-первых, место называется в (2) the store и (10) the bookstore outlet и анафорически указывается в (5) there were. Во-вторых, эксплицирован цент­ральный «мотив» купли-продажи предикатами в (11) buy и (6) sold out. В-тре­тьих, в дискурсе этого эпизода выступают такие факультативные этапы сце­нария купли-продажи, как заказ книг преподавателем через университетский

магазин (8—10), что включается лексикой the order was placed, и распродажа ограниченного количества «авторских» экземпляров профессором D по более низкой цене (11—14), причем последняя тема хотя и вводится в (11) фразой buy a copy from you, но все же наиболее яркое воплощение находит в (12): ten-dollar special, что не просто эксплицирует цену, но и включает микросце­нарий «распродажа», прочно ассоциируемый со словом special. Таким обра­зом, хорошо видно, как разными членами этой группы, т. e. именно коллек­тивно конструируется коммуникативная модель события, в данном случае вы­страивается речевой, дискурсивный сценарий купли-продажи книг, по кото­рому можно судить и о соответствующей когнитивной модели.

В целом трансакция (1—14) характеризуется весьма высоким уровнем гло­бальной тематической когеренции, локально данный фрагмент дискурса так­же не страдает от семантических провалов и разрывов, хотя и не претендует на роль эталона когезии.

С интеракционной точки зрения первая трансакция может быть рассмот­рена как процесс решения проблемы (здесь не надо понимающе иронизиро­вать о неравнодушии и даже субъективной предрасположенности автора к этому жанру, просто он на самом деле чрезвычайно распространен, что нами просто не всегда осознается). Преподаватель D контролирует ход подготовки докторантов, что предполагает приобретение набора книг и специального пакета материалов для чтения, партия его только что опубликованной книги должна поступить в университетский магазин. На вопрос (2), который в этом контексте инференционно интерпретируется не только как запрос информа­ции о том, есть ли его новая книга в магазине, но и о том, купили ли ее студен­ты, D получает от J и отчасти от E и M ответ, фиксирующий проблемную ситуацию, сущность которой сформулирована в ходах (5—6). Следующими за этим ходами D сначала подтверждает свое восприятие данной проблемной ситуации, где как раз возникает интерсубъективное ощущение проблемности референтной ситуации — (7), после чего он приводит оправдывающий аргу­мент (8), подводящий к (9—10), где опять же инференционно присутствует смысл предлагаемого D решения: подождать до конца недели.

На этом можно было бы и закончить, но в разговор вступает М, который своим ходом (11) предлагает иной вариант решения, во многих отношениях более выгодный студентам (у D они купят книгу раньше и дешевле), одновре­менно инициируя языковую игру выгодной сделки, что находит оценку в очень интересном ходе R (12), с одной стороны, иронично комментирующем репли­ку (11) посредством переноса языковой игры в плоскость социальной репре­зентации скидка, что в США можно признать культурной универсалией, с другой стороны, уточняющем цену книги в случае прямой покупки из рук

профессора (этим символизируется заинтересованность R в аналогичной по­купке). Ответ (13—14) во-первых, санкционирует сделку, но, во-вторых, огра­ничивает ее объем, оставляя в силе ранее предложенное D решение для боль­шинства членов группы. Можно предположить, что приглашение купить книгу за $10. 00 распространяется главным образом на M и R. Согласие на этот вариант решения подкрепляется экспликацией нового места и времени по­купки книги в (14), что соответствует модификации стандартного сценария покупка учебника в его факультативную форму покупка авторского экземпляра (место₁ — книжный филиал университетского магазина, место₂ — офис про­фессора; время₁ — конец недели, время₂ — сразу после данного занятия).

Первая трансакция как бы распадается на три части: (1—7), (8—10) и (11— 14). Каждую из этих частей можно назвать сложным обменом, хотя в каком-то смысле обменов здесь можно насчитать больше. В традиционных работах по дискурс-анализу не так легко найти описание обменов, включающих такое количество разнообразных ходов и актов в составе реплик, принадлежащих сразу многим участникам общения. Теория речевых актов попросту не может справиться с таким материалом. Конверсационный анализ часто игнорирует со своей стороны собственно лингвистический разбор высказываний, куда больше внимания уделяя стыкам реплик, мене коммуникативных ролей. Ана­лиз в рамках информационно-кодовой модели коммуникации по сути отбро­сил бы несколько ходов как неинформативные. Но комплексный анализ по­зволяет избежать этих промахов.

Первый сложный репликовый шаг состоит из двух ходов: (1) служит ярким примером метакоммуникативного элемента [см.: Макаров 1986; 1990: 69—74], который открывает реплику и вводит новую тему. В некоторых клас­сификациях он называется дискурсным маркером [ discourse marker — Stenström 1994: 63], или, точнее, — маркером изменения темы [ topic change marker — Fraser 1996: 187; ср.: Schiffrin 1987; Blakemore 1992 и др.], в традиции Бирмингем­ской школы он называется обрамляющим [Зернецкий 1987: 93; ср.: framing move — Coulthard 1985: 123; Sinclair, Coulthard 1992: 7; Francis, Hunston 1992: 128], А. А. Романов [1988: 97] называет подобные единицы «стартерными регулятивами ввода тематической информации». С точки зрения психо­логической этот ход контролирует внимание собеседников, с точки зрения социальной — символизирует особую значимость следующего сразу за ним сообщения для присутствующей группы.

Центральным тематическим и прагматическим компонентом всего перво­го репликового шага, придающим ему семантическую наполненность и функ­циональную направленность, является (2) — вопрос, у бирмингемцев это на­зывалось бы elicitation [Coulthard 1985: 126; Sinclair, Coulthard 1992; Francis,

Hunston 1992]. Можно отметить социально мягкую форму вопроса, вежли­вость которого достигается направленной на максиму релевантности и пред­варительные условия вопроса лексической вставкой [ hedge — см.: Brown, Levinson 1978: 169; Brown, Levinson 1987: 164] have a chance to, придающей непрямой характер высказыванию, ср.:

*2 did you check the store for my new book?

Сложный репликовый шаг (1—2) благодаря ходу (2) можно охарактери­зовать, во-первых, как инициативный, а во-вторых, как предписывающий, т. e. задающий такие условия, в которых самым нормальным, наиболее веро­ятным реактивным коммуникативным ходом должен быть прямой или кос­венный ответ на вопрос, иначе говоря, предписанный речевой акт.

В данном фрагменте очень хорошо видно, что в отличие от общения в диаде позицию реакции в структуре обмена занимают сразу несколько ходов (3), (4), (5) и (6). Нельзя недооценивать и тем более сбрасывать со счетов са­мый короткий, неполный ход E (3), чисто информационная ценность которо­го не так уж велика, но его социально-психологическое значение достаточно весомо: D знает, что его вопрос вызвал активную реакцию, «нашел отклик в широких массах»: вероятно, E, как M и J, ходила в книжный магазин и знает о сложившейся ситуации. Поскольку произошел сбой в мене коммуникатив­ных ролей, E «отказалась от слова» в пользу M и прервала свое высказыва­ние, однако инференции, которые D и все остальные могли сделать на основа­нии первого слога оборвавшейся реплики и более всего — на основании са­мого факта попытки M вступить в коммуникацию, изменили общий интер­субъективный эпистемический и интерактивный контекст. (3) играет одну из главных ролей, когнитивно и психологически, в рамках первого сложного обмена и всей трансакции: то, что E не вступила в разговор вновь после сооб­щения M и J (4—6) или чуть позже, сразу после (7), когда ситуация для этого была очень благоприятной (прямо хрестоматийный пример «точки перехо­да» по Саксу, Щеглову и Джефферсон — transition-relevance place: закрытие обмена подтверждающим сигналом восприятия, пауза) дает возможность сде­лать вывод о непротиворечивости смысла ее несостоявшейся реплики тому, что сказали M и J.

Кстати, то, что E отреклась от права голоса в пользу М, тоже говорит о многом, причем даже не столько о простой статусной асимметрии (возраст, пол, образование), сколько о неоднородном коммуникативно-психологиче­ском климате коллектива, где есть ярко выраженная группа с долгой исто­рией (напомним, что J, R, M, P, S, С имеют большой опыт совместной работы и общения с D и меньшую социально-коммуникативную дистанцию в диало-

re с ним). Здесь можно добавить наблюдение о роли местоимения we в (4) в создании социального коллективного образа «Я» [см.: Muhlhausler, Harré 1990] этой общности в группе, а также исключительной роли общего знания, в первую очередь, D и его способности к индуктивным инференциям для сня­тия проблем референции, выведения экспликатуры, наполнения we реальным смыслом: понятно, что M ходил в магазин с кем-то из J, R, M, P, S, С; а разви­тое у них чувство групповой сопринадлежности позволяет ему сказать we там, где любой другой американец, особенно в новой группе, употребил бы /. И все же референция we остается «размытой», а это уже наводит на мысль о когнитивной роли неопределенности.

Сбой в мене коммуникативных ролей, упомянутый выше и выразившийся в одновременном начале двух ответных реплик, немыслим в двустороннем общении. Такой же коммуникативной «аномалией» является коллективное авторство сложного хода (4—6), реализуемого двумя участниками в двух отдельных репликах и составляющего единую реакцию на инициацию (1—2).

Подхват на стыке M4::J5 — это не такое уж редкое явление в групповом общении. Оно очень просто объясняемся когнитивно: в феноменологическом поле участников данного коммуникативного акта общее знание предметно-референтной ситуации и большой опыт совместной работы создают такой уровень кооперативности, что (4) моментально активирует продолжение (5), а «спусковым крючком» подхвата становится слово there: едва M произносит это слово, как вступает J, начиная свое высказывание с него же. Это явление встречается довольно часто: слово или короткая фраза попадают в фокус вни­мания и активируются столь интенсивно, что могут стать доминантой даль­нейшего хода диалога, будучи наиболее доступным языковым средством в оперативной памяти. Иногда это срабатывает еще на уровне восприятия, до попадания в фокус внимания — то, что называется иконическим хранением (iconic store) для зрительных восприятий и эхоическим (echoic store) для слухо­вых [ср.: multi-store model of memory — Eysenck 1993: 69]. Визуальный или аку­стический образ держится в этом состоянии до 2 секунд — именно это время вербальный сигнал циркулирует по артикуляционной петле «внутреннего голоса» — вербальной репетиционной системы рабочей памяти. Поэтому, услышав вопрос, мы порой начинаем переспрашивать, хотя в тот самый момент, когда мы произносим Что? или Pardon?, мы вдруг уже хорошо осо­знаем, что именно нас спросили: не успев когнитивно освоить сообщение на входе, мы, не замечая того, проиграли его заново своим «внутренним голо­сом» и успешно проинтерпретировали его «эхо».

Точно так же мы иногда абсолютно автоматически, по сути бессознатель­но (об интенциональности и говорить не приходится) произносим что-то из

наиболее непосредственного контекста — то, что ближе, что «на слуху» и «вер­тится на языке». There стало в рассматриваемом примере важным «ключом контекстуализации» нового возможного мира и не случайно сыграло столь заметную роль в подхвате.

Завершает сложный ответ ход (6). Его роль видится не столь репрезента­тивной, как у (4—5). Ответ все равно состоялся бы без (6): (4) и (5) вполне достаточно, чтобы вычислить необходимую импликатуру, что всем книг не хватило (в теории релевантности это относится к контекстуальной имплика­ции) но (6), несмотря на избыточность, выполняет важную риторическую фун­кцию дискурсивного конструирования проблемной ситуации и в этом смысле намечает пути развития диалога, приведшие к (8—10). (6) в терминах теории релевантности — это независимое от контекста усиление или подтвержде­ние: новое знание, которое слушающие получили, проинтерпретировав это высказывание, особенно его экспликатуру, подтверждает импликатуру пре­дыдущих ходов и однозначно указывает на то, что книг в магазине не оста­лось, в то время как (4—5) прямо на это не указывали и не исключали мало­вероятной возможности того, что пара книг «завалялась».

Если (1—2) служит примером сложного инициативного хода, а (3—6) — реактивного, то (7) — это типичный образчик того, что принято называть откликом [ feedback — Coulthard 1977; 1985; Sinclair, Coulthard 1975; 1992; Edmond­son 1981; Stubbs 1983; Francis, Hunston 1992; Coulthard, Brazil 1992; Sinclair 1992; follow-up — Stenström 1994] или же согласием в не самом удачном переводе П. В. Зернецкого [1987]. В нашем фрагменте дискурса (7) нельзя интерпрети­ровать как акт согласия, он удостоверяет лишь восприятие адресатом смысла (3—6). При этом необходимо помнить, что многие нередко путают самостоя­тельные отклики с не имеющими автономного статуса поддерживающими контакт сигналами обратной связи (backchannel behaviour). Хотя у них есть много общего, в дискурс-анализе их лучше не смешивать, как по причине раз­личий в их функциональной нагрузке, так и вследствие их принципиально иной структурной оформленности (выделенность менами коммуникативных ролей и интонационно-просодическими средствами — среди главных отли­чий). Базовой структурой обмена считается наряду с двухместной моделью IR (initiation-response), объединяющей инициативный речевой ход с реактив­ным, дополненная откликом трехчленная модель IRF (initiation-response-feedback), воплотившаяся с «осложнениями» в (1—7).

После (7) наступает довольно интересный момент: как выше уже отмеча­лось, на стыке ходов (7) и (8) образовалась отличная возможность для пере­дачи коммуникативной роли, обозначенная как дискурсивно, так и внеязыковыми маркерами (в частности, направлением взгляда D и его мимикой). Но от

членов группы так и не поступило соответствующей инициативы, вследствие чего предыдущий говорящий D сохранил за собой право голоса. После замет­ной невокализованной паузы, которую он держал, закрыв сложный обмен (1— 7), ощутив необходимость продолжать, он еще не был готов к новому рече­вому акту, поэтому прибегнул к долгому вокализованному заполнителю пау­зы erm,во-первых, давшему время на когнитивную подготовку следующего хода, а во-вторых, «забронировавшему» ему право голоса, сигнализируя всем остальным о решении D продолжать.

Этот момент на стыке (7) и (8—10) весьма примечателен для процесса при­нятия решения: проблемная ситуация названа, а ее анализ и решение группа фактически отдает в компетенцию D, отказавшись от слова после (7).

С дискурсивной точки зрения регулятивом, которым группа воспользо­валась в этом безусловно любопытном моменте, стало коммуникативно значимое молчание [ср.: Крестинский 1989; 1990; Богданов 1986; Tannen, Saville-Troike 1985; Jaworski 1993]. Этот маленький пример наглядно показы­вает, что «аудитория» в многостороннем общении играет далеко не ту пас­сивную роль, которую ей иногда отводят. Можно утверждать, что роль дан­ного прагматического фактора в коллективном общении выше, чем в клас­сическом диалоге в диаде, к аналогичному выводу пришли авторы из лион­ской школы дискурс-анализа [Kerbrat-Orecchioni, Plantin 1995; Kerbrat-Orecchioni 1996].

Не столь очевидной оказывается структурная роль шага (8—10), и иссле­дователь (не первый и не последний раз) оказывается перед дилеммой: вклю­чить ли его в первый сложный обмен или выделить в какую-то самостоятель­ную структуру, минимально-интерактивный «кирпичик» в конструкции дан­ного дискурса. В пользу последнего решения есть несколько доводов, хотя явного вербального обмена в его привычной форме вроде бы нет. Но (8—10) все же представляет собой реактивную часть относительно самостоятельного обмена. Что касается его инициативной части, то отсутствие ее вербальной манифестации еще не означает, что ее нет на функционально-смысловом или интерактивном уровне. Коммуникативно значимое молчание, конституиру­ющее нулевой ход, насыщено импликатурами, инференционно выводимыми из R₁ и R₂ предыдущего обмена, а также общего фонда знаний, той его рубри­ки, что фиксирует права и обязанности членов группы: преподаватель сам несет ответственность за своевременный заказ учебной литературы. К тому же D еще и автор данного учебного пособия, поэтому он, имея дело с изда­тельством, оказывается в позиции не только ответственного, но и наиболее осведомленного члена группы, что приводит к молчаливому, но требователь­ному выражению коллективных экспектаций относительно решения про-

блемы именно преподавателем после (7). Реакция D в (8—10) это подтверж­дает и ретроактивно наделяет молчание инициативностью.

Схематично изобразить структуру первых обменов «по-бирмингем­ски» можно так, обозначив инициативный ход как I, реактивный__ R,

отклик — F:

обмен 1	I	(1+2)
	R	(3-); (4 + 5 + 6)
	F	(7)
обмен 2
	R	(8 + 9 + 10)

Но в такой вертикальной схеме теряется очень много важной для интер­претации структуры этого дискурса информации, как и во всякой попытке абсолютизировать какое-то одно измерение дискурса и провести четкие струк­турные границы. Надо добавить для «нулевого» хода отсутствующий у мно­гих символ 0 [коммуникативно значимое молчание — Francis, Hunston 1992] и отдельно выписать реакции разных людей в первом обмене, главное — в горизонтальном измерении показать инференционное формирование всех импликатур, получивших инициативность благодаря реакции (8—10):

I		(1 + 2)
r1	[	(3-)	}
R2	(4 + 5 + 6)		инференции
F		(7)		↓
					Ø	(I импликатуры)
					R	(8 + 9 + 10)

Репликовый шаг (8—10) дает нам пищу для дискурсивно-психологиче­ских размышлений. Сначала (8) риторически уводит D от ответственности: страдательная конструкция традиционно нацелена на сокрытие действующе­го лица [см.: non-attribution of agency — Brown, Yule 1983: 17]. Выделение слов order и ten days вводит новую фантазию — сценарий предварительного заказа книг в университетском магазине, предполагающий возможность его неопе­ративной обработки либо в издательстве, либо в магазине, но так или иначе сильно акцентированные «десять дней» должны быть, а точнее, слыть доста­точным для реабилитации D сроком. Обезопасив себя социально и дискур­сивно, импликатурой указав на вероятные истоки проблемы (неоперативная обработка заказа), в (9—10) преподаватель прогнозирует решение проблемы к концу недели. Отметим, что и здесь есть любопытные приемы: в (9) эписте-

мическая пропозициональная установка i hope снялакатегоричность про­гноза, а из всей пропозиции вербализованным в первую очередь оказалось обстоятельство времени, да и то в форме указания не на конкретный момент, а на период времени. Все эти риторические средства дискурса были подчине­ны минимизации обязательств, принимаемых преподавателем.

Обмен (11—14) по-своему тоже интересен, особенно в аспекте изучения специфики многостороннего общения. Реплика (11) — простой инициатив­ный ход и полифункциональный речевой акт: во-первых, вопрос о наличии возможности купить данную книгу прямо у D, а во-вторых, просьба продать авторский экземпляр. Реакцией на первую функцию высказывания (11) стал ход (13), а положительный ответ на косвенную просьбу, выраженную в (11), выводится как контекстуальная импликация из (14). Главной же достоприме­чательностью обмена можно смело назвать ход (12), своим появлением обя­занный групповому характеру разговора и заставляющий задуматься о са­мом смысле понятия обмен.

Ход (12) оказывается непросто охарактеризовать как только инициатив­ный или только реактивный, он обладает, правда, в разной мере, обоими эти­ми качествами: улыбка D по ходу (13) явно предстает в качестве реакции на инициативность (12), а пара (13—14) замыкает отношение и к (И), и к (12). Не вызывает сомнения функциональная и формальная обусловленность (12) со стороны (11): экспликатура из (12) может быть извлечена только посред­ством восстановления эллипсиса на основании ко-текста (11), и чисто когни­тивно, даже как эмоциональная реакция, (12) обусловлен со стороны (11), а уж ирония, начиная с реактивного междометия ooh, может быть интерпре­тирована только в связи с предыдущей вопросительной просьбой. Рассматри­вая (11—12) в терминах теории релевантности, мы обнаружим, что они свя­заны отношением контекстуально зависимого усиления. По отношению к предшествующему (11) ход (12) реактивен, но по отношению к (13—14) он выполняет инициативную функцию.

Это напоминает, но лишь отчасти, подхват, похожий на то, что случилось на стыке М4 и J5. Аналогия ограничивается тем, что в сложном обмене оба хода — M 11 и R 12 выполняют схожую инициативную роль по отношению к реактивной части (13—14). А разница состоит в том, что J5 вполне мог бы иметь место без М4 или же параллельно ему, фактически относительно неза­висимо. Ни уместность R 12, ни его интерпретация независимо от M 11 не просто маловероятны, но и практически невозможны. Поэтому и (11), и (12) рассматриваются как два самостоятельных хода, несущих качественно раз­ную функциональную нагрузку в структуре обмена, в отличие от (4) и (5), функционально объединяющихся в одном сложном реактивном ходе.

Для того, чтобы наиболее полно выразить функциональное своеобразие хода (12) в структуре обмена (11—14), можно обозначить его как реактивно - инициативный и схематично записать RI, [ср.: R/I; response/initiation — Stubbs 1983: 131]. Реактивная импликатура — косвенный ответ на (11) и в меньшей степени (12) сосуществует с инициативной экспликатурой и в (14). Поэкспе­риментировав с диалогом, посмотрим, что происходит, если вдруг «убрать» ход (13), эксплицирующий предварительные условия или прагматическую пресуппозицию просьбы: единственного хода (14) оказывается вполне доста­точно для нормального завершения всего обмена, что отводит акту (13) роль вспомогательного хода в сложном (13—14). Этим же следует оправдать вклю­чение (14) в данный обмен, хотя с учетом следующего за ним молчания («зна­ка согласия») можно говорить о четвертом обмене в первой трансакции. Ко­нец трансакции выделен экстралингвистически (действиями D).

На этом можно закончить обсуждение особенностей первой трансакции, сделав вывод о многомерности как функциональных, так и формально-струк­турных отношений различных единиц в разнообразных смысловых плоско­стях всего совокупного объема «дискурсивного пространства».

Дата добавления: 2014-10-15