Право как меновое отношение: некролог о праве 4 страница

Действительный "секрет" остался за рамками антиюридиче-кого мировоззрения и классового правопонимания Стучки и всех других приверженцев этого подхода. И состоит данный "секрет" в ом что "государственная социалистическая собственность" — это радикальное отрицание как собственности в действительном смыс­ле слова (для чего нужно наличие индивидуализированных собст­венников), так и всякого права (а не только буржуазного права). Поэтому такая "собственность" не может быть "предпосылкой" для какого-то "нового права", включая и "советское гражданское пра­во". Действительно правовые элементы были в условиях нэпа вы­нужденно допущены (как "временное отступление") вопреки прин­ципам и требованиям социалистической собственности и диктату­ры пролетариата и обусловлены они были наличием как раз несо­циалистических (буржуазных и т. д.) форм собственности и хозяй­ственных укладов с сопутствующими им положениями "старого" (буржуазного, несоциалистического, непролетарского) права.

Юридическое лицо (в том числе и государство как юридиче­ское лицо) — нечто вторичное и производное от права и правоспо­собности обычного (физического) лица, индивида. И там, где за "ча­стным лицом" (индивидами, их группами, объединениями и т. д.) отрицается правоспособность, там и "юридическое лицо" (прида­ваемое "государству" диктатуры пролетариата и т. д.) оказывается ненастоящим, лишенным правового свойства и юридического смыс­ла. Ведь признание пролетарского государства юридическим лицом (в действительном смысле этого понятия и явления) означало бы признание правоспособности и правосубъектности всех остальных участников общественных отношений (их юридического "лица", ста­туса и т. д.), т. е. допущение правового характера его взаимоотно­шений с индивидами, формального равенства (взаимности прав и обязанностей, соответствия между субъективным правом и юриди­ческой ответственностью, отсутствия внеправовых форм и средств насилия и т. д.) в отношениях между диктатурой пролетариата и 'частными лицами".

Но условия (и объективные, и субъективные) диктатуры про­летариата и социализации средств производства со всей опреде­ленностью исключают саму возможность подобных (правовых) взаи­моотношений между "государством" и "частными лицами". Отсюда ^и неправовой характер "нового права" и используемых в нем тра-

'Там

,Т

же. С. 430—431.

190 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

диционных правовых терминов и конструкций (типа юридическое лицо, правоспособность, правоотношение, субъект права и т. д.). с этим в целом связаны как распространенное в условиях неправово­го социализма злоупотребление юридическим словарем, так и тер­минологическая путаница при освещении с помощью правовых категорий неправовых явлений.

Примером такой путаницы является и характеристика госу­дарства в качестве юридического лица — субъекта права "государ­ственной социалистической собственности". Стучка правильно от­мечает, что "наша государственная социалистическая собственность не имеет просто частноправового субъекта права", но причину пу­таницы в этом вопросе усматривает то в неясности советского зако­на, то в пороках буржуазной юридической мысли¹.

На самом деле причина этого верно отмеченного Стучкой фак­та иная, более глубокая и фундаментальная — неэкономическая и неюридическая природа, характер и свойства этой "государствен­ной социалистической собственности" и обусловленная этим объек­тивная невозможность адекватного правового выражения социали­стической собственности и социализма в целом. Кстати говоря, здесь коренится принципиальная невозможность юридического социа­лизма, если речь идет о пролетарском (марксистском, коммунисти­ческом) социализме советского образца.

Из интерпретации Стучкой советского гражданского права видно, что не только государство, но и индивиды не являются здесь действительными (по словам Стучки, "частноправовыми") субъек­тами права с реальной правоспособностью, с настоящими субъек­тивными правами и юридическими обязанностями и т. д. Было бы логично из факта отсутствия в советском "гражданском праве" ча­стноправовых свойств сделать вывод об отсутствии у "советского гражданского права" необходимых правовых характеристик. Но со ссылкой на ленинское положение о том, что "у нас вообще ничего частного нет", Стучка стремится доказать, будто отсутствие в "со­ветском гражданском праве" частноправовых черт и компонентов компенсируется наличием (усилением и господством) публично-пра­вовых свойств и характеристик От буржуазного гражданского права, утверждает Стучка, советское гражданское право отличается "уже тем, что в нем, и по прежним понятиям, содержится не только ча­стное право, но и публичное"². Но как раз "по прежним понятиям" (т. е. с точки зрения допролетарского, буржуазного правопонима-ния и права) "советское гражданское право" — это не право ни в частно-правовом, ни в публично-правовом смысле. Ведь по своему содержанию, сущности и понятию "новое право" (также и согласно Стучке) — отрицание правового качества "старого права".

¹ Там же. С. 431.

² Там же. С. 590.

1 "Новое право": основные направления интерпретаций >*? 191 """"^очтобы как-то обосновать правовой характер советского гра-> панского права, Стучка вынужден прибегнуть к его "публично-авовой" трактовке ввиду отсутствия аргументов "частно-право-^П^го" профиля. В этой связи он отмечает, что в условиях диктату-пролетариата, доминирующей роли социалистического сектора действия государственного плана народного хозяйства "публич­ное право подчинило себе частное", а "классовая плановость нало­жила свою печать на все частноправовые институты"¹.

Причем за "публичное право" (за "публично-правовой" компо­нент советского гражданского права) здесь, как и в других местах рассуждений о новом, классовом праве, выдаются веления полити­ческой власти, требования и установления органов диктатуры про­летариата (положения властно-централизованного плана, законо­дательные установления в области производства, распределения и обмена и т. д.). Вопрос же о правовое характере этих партийно-властных велений диктатуры пролетариата и вовсе остаемся вне поля зрения подобного классового подхода.

С классовых позиций трактует Стучка и значение "революци­онной законности". В этом ключе Стучка, "не забывая, по словам Ленина, границ законности в революции", призывал в Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР отбросить "все, что в нем лишнего, вредного, противоречащего интересам трудящихся"².

Лишними и вредными в этом классовом смысле оказывались процессуально-правовые формы. Поэтому, подчеркивает Стучка, "Советская власть должна отсечь все лишние осложнения, упро­щая также и право и суд до таких размеров, чтобы рабочий от станка, крестьянин, если не от сохи, то от плуга, были бы в состоя­нии участвовать и в судебном деле"³. Подобная пропаганда упро­щенчества и "отсохизма" в подходе к "новому праву" фактически оправдывала классовой мотивацией неправовую практику (и зако­нотворческую, и законоприменительную), нигилистическое отноше­ние даже к собственному "пролетарскому праву", сведение права к требованиям политической целесообразности.

Этот правовой нигилизм присутствует и в решении Стучкой вопроса о "культурной революции" в области права. "Для нас, — отмечает он, — право и культура не тождественные понятия. За­воевания культуры перейдут и в будущее общество (конечно, не в чистом", т. е. в нынешнем виде), а право не перейдет, оно должно отмирать"*. Культурная ценность и значение права тем самым от­рицаются. Право попросту выносится за рамки культуры как нечто больное и отмирающее. Задача классовой культуры, судя по рассу-*Дениям Стучки, состоит в том, чтобы всеми силами и средствами

l Там же. С. 590, 591., ~^ам «е- С. 436. &, Там же. 1амэке. С. 437. „

7*

192 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

споспешествовать этому "отмиранию". Одно из таких "культурных" средств — упрощение права. "А одним из основных лозунгов, —. писал в этой связи Стучка, — должен служить лозунг, выдвинутый еще Лениным: об упрощении права. Культурное право для нас долж­но быть упрощенным правом. Я полагаю, что мы эту работу уже начали и верно поставили. Но эта работа чрезвычайно трудная и затяжная, и каждую пядь земли нам придется отвоевать"¹.

Эти антиюридические воззрения пропагандировались Стучкой как одним из ведущих теоретиков и практиков (вспомним, что он был тогда Председателем Верховного Суда РСФСР) на "правовом фронте" конца 20-х годов в духе конкретизации и пропаганды ре­шений XIV и XV съездов ВКП(б) о наступлении в городе и деревне "в сторону социализма"². Реализация этих партийных указаний на языке "нового права" означала, согласно Стучке, необходимость соответствующим образом "направлять у нас революционизирова­ние и гражданского права"³.

На всех этапах "революции права" новое право так или ина­че, прямо или косвенно выступает по существу как соответствую­щая форма и средство ограничения или отрицания права. Так, в 1918 г. применительно к условиям "военного коммунизма" Стучка характеризовал структуру "социального права" (как тогда имено­вали гражданское право) следующим образом: "За семейным пра­вом пойдут имущественные права, вернее, отмена и ограничение этих прав; тут отмена права частной собственности на землю и социализация земли, национализация производств и городских до­мов и порядок управления национализированными имуществами.* Пойдут еще кое-какие остатки договорного права, скорее ограни­чение свободы договора"⁴. Подобное "утверждение" права посреди ством его отрицания — весьма типичное явление для всего социа-» \ листического правопонимания. '.

Также и лозунг "обратно к праву" в условиях нэповского от-; ступления и тем более нового наступления осуществлялся в русле революционного преодоления собственно правовых форм и требо­ваний, отрицания принципа формального (правового) равенства для приближения "к настоящему равенству", которое "означает одно­временно отмирание самого права"⁵.

В связи с защищаемым им пониманием права как порядка (сис­темы) общественных отношений Стучка, фактически признавав неоригинальность самой конструкции такого общего определение права, в частности, ссылается на буржуазного цивилиста Дернбур

¹ Там же. С. 438.

² КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. II. 1954. С. 196.

³ Стучка П.И. Избранные произведения. С. 425.

⁴ Там же. С. 549.

⁵ Там же. С. 550, 551.

j. "Новое право": основные направления интерпретаций *Щ 193

~ ^гласно которому "право в объективном смысле — это порядок ^Га' зненных условий, гарантированных (обеспеченных) путем все-йшей воли"¹. Если сюда, пояснял Стучка, внести "марксистский Классовый элемент" вместо "всеобщеволевого", буржуазно-демо­кратического, получится то, что нужно².

С позиций классово-социологизированного подхода к праву Стучка в духе исторического материализма (как марксистской со­циологии) говорит о выражении общественных отношений "в фор­ме юридических отношений"³. При этом Стучка упускает из виду, что право (у Маркса в "Капитале" и других работах) выступает как соответствующая форма лишь применительно к частнособственни­ческим общественным отношениям. Поэтому, кстати говоря, Маркс для послебуржуазного периода и общества без частной собственно­сти и говорил лишь об "отмирании" права (а именно старого, бур­жуазного "равного права"), а не о рождении какого-то нового (про­летарского, социалистического и т. д.) права, для которого (после отмены частной собственности на средства производства, их социа­лизации и т. д.) как раз и нет необходимых условий, соответствую­щих (частнособственнических) общественных отношений. Так что ссылками на эти положения Маркса, отрицающие в принципе воз­можность послебуржуазного права, никак нельзя обосновать но­вое, пролетарское право. Ведь у Маркса общее понятие права кон­чается буржуазным правом, а Стучка в рамки марксистского поня­тия права хочет включить еще и новый тип права (пролетарское, советское право).

Для подхода Стучки (особенно для его ранних работ, где он не определял право как "форму") характерны сближения или даже отождествления права с самими общественными, производствен­ными, экономическими отношениями, с базисом. "Значит, — писал Стучка, — каждое экономическое отношение, насколько оно одно­временно и правовое (а не преступное или просто неправовое, т. е. с правовой точки зрения безразличное), имеет три формы: одну кон­кретную (I) и две абстрактные (II и III)... Здесь я только еще раз подчеркну, что, по всему сказанному, первая или конкретная фор­ма правового отношения относится к базису, что, однако, вовсе не означает "объявить надстройку базисом", а только стремиться пра­вильно истолковать мысль Маркса и Энгельса"⁴. Однако у Маркса и Энгельса право в целом относится к надстройке, у Стучки же оно предстает как смешанное базисно-надстроечное явление, что по

сово*^Ж6 *" ^* Приводит Стучка и определение права, данное Муромцевым: "Вместо (по ^кУ^пнрсти норм под правом разумеется совокупность юридических отношений Den ^°ай ^порядок). Нормы же представляются как некоторый атрибут этого по-

2 p • — См. там же. С. 163.

3;:^м- там же. С. 521.,,£ам же. С. 81. ^1ам же. С. 123

194 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

существу лишает смысла марксистское положение о том, что имен­но "базис" (материальные отношения) порождает "надстройку" (в том числе и право).

Первая, т. е. конкретная форма экономического отношения, — это, согласно Стучке, правовое отношение (экономическое отноше­ние как одновременно правовое отношение), вторая (абстрактная) форма — закон, третья (тоже абстрактная) форма — идеология. "Из этих двух форм, — замечает Стучка, — конкретная правовая форма отношений совпадает с экономическим отношением, тогда как абстрактная форма, провозглашаемая в законе, может и не совпадать, и весьма часто и значительно расходится с ней. Но, кро­ме того, существует еще и третья форма, пользуясь популярным выражением Петражицкого, "интуитивная" форма. Это внутрен­нее психическое "переживание", которое по поводу того или иного общественного отношения происходит в голове человека, оценка его с точки зрения "справедливости", "внутреннего правосознания", "естественного права" и т. д., другими словами — идеология"¹.

Эти различные правовые формы представляют собой, соглас­но Стучке, разные формы классовости, разные проявления одного и того же классового начала. И собственно лишь классовость связы­вает эти три формы. "В конкретном отношении классовый харак­тер вытекает уже из самого распределения средств производства, а соответственно тому — распределения и людей в их взаимоотно­шениях. Второй системе (закону) этот классовый характер придает государственная власть класса. В третьей — идеология, сознание класса"². И в каждой из этих трех форм, по словам Стучки, проис­ходит классовая борьба с чуждыми им системами интересов.

Каково же соотношение этих трех форм классовости? "Мы, — подчеркивает Стучка, — признаем безусловный и непосредствен­ный примат за первой. Она влияет, с одной стороны, уже как факт, а с другой — путем отражения в обеих абстрактных формах. Но ее правовой характер зависит от последних и влияние последних мо­жет оказаться подчас решающим"³.

В этих положениях отчетливо проявляются непоследователь­ность и внутренняя противоречивость концепции правопонимания Стучки. Если т. н. "конкретная форма" (общественное или экономи­ческое отношение как "правовое отношение") получает свой право­вой характер от двух абстрактных форм (закона и идеологии), то мы имеем здесь дело с легизмом (в идеологически усложненной форме и путаной фразеологии), и у Стучки нет никаких оснований говорить о каком-то "правовом отношении" (совпадающем у него с независимым от закона и идеологии первичным, базисным общест-

¹ Там же. С. 122.

² Там же. С. 124—125.

³ Там же. С. 123.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

венным, экономическим отношением) до и без этих абстрактных форм. Далее, зависимость правового характера конкретной (базис­ной) формы от абстрактных (надстроечных) форм означает, вопре­ки устремлениям и утверждениям Стучки, производность и вто-ричность базисных отношений (совпадающих с конкретной фор­мой, т. е. с "правовым отношением") от надстроечных (абстракт­ных) правовых форм.

Предложенная Стучкой теоретическая конструкция соотноше­ния трех правовых форм явно расходится с его же утверждением, что "объективный элемент права" находится "в конкретных отно­шениях, а не в их прямом или косвенном отражениях"¹. Это утвер­ждение Стучки, как, впрочем, и многие другие, носит лишь вер­бальный характер и не получает сколько-нибудь теоретически по­следовательного воплощения. Так, совершенно очевидно, что "кон­кретное отношение", получающее в его схеме правовое значение лишь от абстрактных форм, никак не может быть охарактеризова­но в качестве "объективного элемента права". Более того, это "кон­кретное отношение" (общественное, экономическое, т. е. базисное, материальное отношение) вообще не является правом, а правовым оно становится, по схеме самого Стучки, лишь благодаря закону или идеологии. Такое отношение становится правовым лишь после его законодательной регламентации. Иначе говоря, это — не право­вое отношение, а законоотношение.

Сказанное, в частности, означает, что Стучке, вопреки его вер­бальным историко-материалистическим утверждениям о первич­ности и примате материальных и базисных отношений перед иде­альными и надстроечными, не удалось применительно к праву в теоретической форме показать, каким же образом материальное "порождает" и "определяет" идеальное, экономический базис — юридическую надстройку, общественные отношения — право и т. д. Вместо всего этого он (для подкрепления представления о примате базиса) сперва наделяет базисное (общественное, материальное, экономическое) отношение надстроечным (правовым) свойством, но затем тут же признает, что источником этого правового свойства общественного отношения является не базис, а надстройка (закон, идеология). Право, следовательно, творится, согласно его схеме, не базисом, а надстройкой (законом, идеологией).

Если оставить в стороне очень туманные и неясные суждения Стучки о правообразующей роли и вообще правовом свойстве и характере идеологии, то по сути дела остается (опять же вопреки словесному антипозитивизму Стучки) лишь простая и старая леги-стско-позитивистская схема: право (правовое свойство и характер отношений) порождается, создается законом (государственными актами, политико-властными установлениями и т.п.).

¹ Там же. С. 129.

196 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

Подход Стучки к проблеме соотношения права и закона отме­чен непоследовательностью. С одной стороны, он прямо выступает против отождествления права и закона, ссылаясь при этом на соот­ветствующие суждения римских юристов, Л. Фейербаха, Лоенига, Муромцева, Зильцгеймера, Петражицкого и др. "Что закон не об­нимает всего права, что он не тождественен с правом, — писал Стучка, — это вещь, давно признанная"¹.

С другой стороны, ему не удается на теоретическом уровне (в виде целостной и логически непротиворечивой концепции) выра­зить свои представления (и вербальные утверждения) о различе­нии права и закона.

К "праву" в целом, как мы видели, Стучка, кроме "закона", относит еще две правовые формы ("правовое отношение" и "идео­логию"). В этом смысле "закон" у него, конечно, не совпадает с "правом" и по своему объему "не обнимает всего права".

Но в теоретико-концептуальном плане определяющее значе­ние имеют содержательно-правовые свойства тех элементов (в дан­ном случае — трех "правовых форм"), которые включаются в поня­тие "право". Ясно, например, что неправовые элементы ("формы") нельзя включать в право. Далее, очевидно, что включаемые в еди­ное понятие права разные элементы должны быть не разнородны­ми и разнотипными феноменами, а лишь различными проявления­ми (разными формами проявления) одного и того же — именно правового — начала, принципа, свойства. К тому же в понятие пра­ва, в соответствии с требованиями логики, необходимо включать лишь те элементы, которые содержат первичные (а не производ­ные) сущностные характеристики (определения) права.

Названные концептуальные требования не соблюдаются в пред­ложенной Стучкой конструкции соотношения права и закона. Так, хотя Стучка и настаивает на "примате" т. н. "конкретной правовой формы" ("правового отношения"), но поскольку правовое свойство этой формы (и отношения) у Стучки зависит от закона (и отчасти, видимо, от "идеологии" в виде правосознания), постольку данная форма (и данный элемент понятия права у Стучки) носит в право­вом смысле производный, вторичный характер (она сама по себе, без закона или правосознания, не является правовой) и, следова­тельно, вообще не может быть включена в понятие "право".

Первичными носителями "правового характера" в конструк­ции Стучки (в отличие от его вербальных утверждений) фактиче­ски оказываются "закон" и "идеология", а не "правовое отношение" (базисное общественное отношение, представленное у Стучки как одновременно "правовое отношение").

Определяя "закон", Стучка писал: "Правовой нормой, или за­коном, мы называем принудительное правило, исходящее от госу-

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

дарственной власти и относящееся к области права"¹. Определение это, по сути своей позитивистское, страдает одновременно и тавто-логичностью, и непоследовательностью.

Отождествление здесь "правовой нормы" и "закона", в частно­сти, означает, что именно государство является создателем права (в виде принудительных "правовых норм"). Иначе говоря, в норма­тивно-правовом смысле право и закон здесь полностью совпадают. Но Стучка, стремясь выйти за рамки такого легистско-нормативно-го правопонимания, в конце своего определения закона требует, чтобы "правовые нормы" (закон, принудительное правило государ­ства) относились "к области права". Это тем более странное требо­вание, что под "областью права" подразумевается область общест­венных отношений, куда правовое свойство, правовое начало ("пра­вовой характер", согласно Стучке) еще предстоит внести извне (от "правовых норм", т. е. закона, от классово-идеологизированного "пра­восознания").

В целом конструкция "права" из трех "правовых форм" явля­ется в теоретико-правовом плане несостоятельной. Причина этого, в конечном счете, заключается в том, что под "правом" Стучка вез­де имеет в виду нечто неправовое и внеправовое — классовый ин­терес, классовое насилие, "классовый характер", словом — "клас­совость". Как развиваемое им общее понятие права, так и выделяе­мые им "правовые формы" ничего собственно правового в себе не содержат: порядок (системы, формы) общественных отношений ока­зывается у него "правопорядком", общественные отношения — "пра­вовыми" отношениями, принудительные веления — "правовыми" нормами, а идеология — правосознанием не потому, что они (этот порядок, эти общественные отношения, веления, идеология) выра­жают нечто собственно правовое (специфический принцип права, объективно отличающий его от неправа), а потому, что, согласно подходу Стучки, все они носят "классовый характер".

Этот подход позволил фактически неправовую ситуацию по­слеоктябрьского времени, отсутствие права в условиях диктатуры пролетариата и социализма интерпретировать как наличие и гос­подство нового и особого (революционного, классового, пролетар­ского, советского) "права". Схема "обоснования" такого "нового права" простая: раз при диктатуре пролетариата есть классово-пролетар­ский порядок общественных отношений, значит это и есть проле­тарский правопорядок, пролетарское право, выражаемое и защи­щаемое пролетарским классовым законом и пролетарским классо­вым сознанием. Путаница же в суждениях и построениях сторон­ников и теоретиков "нового права" является неизбежным следст­вием исполнения внутренне несостоятельного дела — трактовки неправа как качественно нового "права". Усугубляет эту путаницу

Там же. С. 163.

¹ Там же. С. 163—164.

198 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

и то, что наличие "нового права" доказывается с помощью классово препарированного словаря отрицаемого "старого права".

Обоснование приказных норм, требований и "порядка" дик­татуры пролетариата как нового, пролетарского права по существу означало пересмотр положений Маркса (разделявшихся также и Лениным) о буржуазном "равном праве" после пролетарской рево­люции, на первой фазе коммунизма. Этот пересмотр (в ситуации несбывшегося прогноза) осуществлялся во многом бессознательно, в общем русле интерпретации послереволюционной действитель­ности как реализации и подтверждения марксистского учения.

Однако, по Марксу, к которому апеллировали послереволюци­онные авторы, исторически последним типом права вообще являет­ся буржуазное право. Это означало невозможность какого-либо но­вого (послебуржуазного, пролетарского или социалистического) права для послереволюционного строя, идущего к коммунизму. Так что концы с концами у марксистских юристов, в том числе и у Стучки, претендовавшего на создание марксистской теории права послере­волюционной эпохи, явно не сходились. Как прогноз Маркса и Ле­нина, так и новые теоретические построения марксистских юри­стов не соответствовали неправовым реалиям послереволюцион­ной действительности.

Для большинства советских марксистских авторов послерево­люционного времени классовый подход к праву означал признание наличия т. н. "пролетарского права". Такое представление, сформи­ровавшееся в условиях "военного коммунизма", получило широкое распространение уже к началу 20-х годов. Вынужденное допуще­ние при нэпе ряда положений буржуазного права наглядно проде­монстрировало неправовой характер "пролетарского права". Одна­ко его приверженцы проигнорировали этот опыт и, оставаясь в прин­ципе на прежних позициях, ограничились лишь отдельными уточ­нениями и коррективами своих взглядов со ссылкой на временный характер нэповского отступления в сторону буржуазных экономи­ческих и правовых отношений и на неизбежность нового наступле­ния в социалистическом направлении.

И в целом следует признать, что эта ориентация на "совер­шенно новое" (по сути дела — неправовое, насильственно-приказ­ное, классово-диктаторское, партийно-политическое) "пролетарское право" пережила период нэпа и в дальнейшем (со второй половины 30-х годов) легла в основу общеобязательных представлений о "со­циалистическом праве" как праве пролетарском по своей классо­вой сущности.

По-другому классовый подход к праву был реализован в тру­дах Е.Б. Пашуканиса и прежде всего в его книге "Общая теория

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

права и марксизм. Опыт критики основных юридических понятий" (I издание — 1924 г., II — 1926 г., третье — 1927 г.)¹. В этой и других своих работах он ориентировался по преимуществу на представле­ния о праве (т. е. главным образом — о буржуазном праве), имею­щиеся в "Капитале" и "Критике Готской программы" Маркса, "Анти-Дюринге" Энгельса, "Государстве и революции" Ленина. Для Па­шуканиса, как и для Маркса, Энгельса и Ленина, буржуазное пра­во — это исторически наиболее развитый, последний тип права, после которого невозможен какой-либо новый тип права, какое-то новое, послебуржуазное право. С этих позиций он отвергает воз­можность "пролетарского права".

Дата добавления: 2014-10-31