Употребление духов и благовоний

Ароматы в языческом культе

Гнусность диаволъской природы

и его местопребывания — ад а

Как Господь прекрасен и все, что окружает Его, благо­уханно, так диавол, напротив, гнусен, вонюч, смердящ³⁰, так же как и ад, в котором он находится вместе со своими демонами. Но чтобы обольстить людей, он нередко пользу­ется при своих прелестных явлениях им благоуханием, окружая ароматами себя и тех, кого пытается соблазнить, ибо, говорю, не может прельстить душу, если не скопирует чего-либо из небесного благочиния.

-119-

Возможно, предание об употреблении благовоний как жертвы сохранилось и у язычников от тех времен, когда они еще жили в единой общей человеческой семье, не раз­личаясь в ней по вере (в первое время после потопа). За­конное употребление ароматов могло быть известно и Ною, хотя в Библии и говорится о принесенном им всесож­жении из животных (Быт. 8, 20). Но диавол, отторгнув от ветхозаветной истинной Церкви большую часть человече­ства и сохранив некоторые сходные (по внешности) формы богослужения, извратил существо последнего, подставив для поклонения людям вместо Бога себя самого. Таким образом, и благовония сохранили свое видимое значение в религиозном культе. Памятники древнего Египта, Фи­никии, Греции, Рима во множестве доставляют тому при­меры³¹.

в туалетном искусстве и вообще в светском обществе

Из предыдущего видно, что благовония, служащие Церкви как средство для прогнания бесов, в области мира князя сего, наоборот, стали средством их привлечения и ре­лигиозного, выразимся так, почитания.

Но на этом дело не остановилось. Бесы, раз начав под­талкивать человека к бездне погибели, не успокаиваются до тех пор, пока он в нее не сверзнется. И в данном случае, им было мало того, чтобы люди извратили чисто религиозное назначение благовоний, демоны надоумили людей употреблять ароматы еще в качестве «афродизиака» (aphrodisiac), то есть средств, повышающих половую возбудимость и вызывающих похотные чувства. Для этого ароматы из сферы религиозной, где примене­ние их было, в общем, ограниченное и влияние на толпу поверхностное, были перенесены в повседневную общест­венную и домашнюю обстановку; способность их воздействовать на половую область хорошо изучена, количество (разнообразие) их умножено, а качество (острота и сила запахов), с помощью бесовских подсказок и внушений, бесконечно усовершенствовано; нервная система у людей чрез постоянное применение подобных вещей была расша-тана и сделалась легко возбудимой от малейшего, едва уловимого запаха, донесшегося от прошедшей мимо наду-

-120-

шенной женщины. В настоящее время дело (или искусство) дошло до того, что люди не оставили, кажется, ни одного уголка в природе внешней и человеческой в поисках того, нельзя ли откуда-либо еще извлечь какой-нибудь «пикант­ный запах», изобретая их один за другим, — по выражению Гюисманса — вплоть до «человеческой и... кошачьей эссен­ций, пахнущих юбками»³².

Это имеет, конечно, свою историю, и о некоторых эта­пах ее небесполезно будет кое-что сказать здесь, ибо и биб­лейские авторы не проходили молча мимо этих вопросов.

Начиная с времен царя Соломона, то есть эпохи наи­большего блеска Израильского царства, когда оно достигло высшей славы и могущества и когда завязались оживлен­ные сношения ветхозаветных иудеев с тогдашними сосед­ними культурными народами, — благовония впервые на­шли себе широкое применение в качестве наркотических, возбуждающих человека средств. Среда светских и пуб­личных женщин, понятно, в особенности представляла восприимчивую и тучную почву для последних.

Но в других государствах давно уже увлекались парфю­мерией. Памятники Древнего Египта, Персии, Индии и Финикии, которые ученые только недавно стали разбирать и научились читать, во множестве доставляют случаи убе­диться, как прилежно почиталась богиня любви изделиями и практикой этого искусства.

Так, в Египте парфюмерия имела применение настолько широкое и до того разнообразное, что у изобретательных египтянок она простиралась даже и на тайные части тела³³. О духах в качестве афродизических средств хорошо говорит нецеломудренный рассказ «Целомудренная Тбубуи» (у Г. Масперо в «Народных сказках древнего Египта»)³⁴.

То же самое мы видим и в Финикии. «Купцы из Савы и Раемы торговали с тобою всякими лучшими благовония­ми... кассия и благовонная трость шли на обмен тебе...», — обличал последнюю пророк Иезекииль (27, 19, 22). В позд­нейшую эпоху при персидском дворе в Сузах туалетные предписания дошли до чудовищных требований. Известное место из Книги Есфири (Есф. 2, 12-13) говорит, что дни «притиранья их», то есть одалисок царского гарема, были «шесть месяцев мирровым маслом и шесть месяцев (!) аро­матами и другими притираньями женскими. Тогда девица входила к царю».

-121-

Израильтяне хорошо усвоили всю эту практику. Та «жен­щина, в наряде блудницы, с коварным сердцем, шумливая и необузданная», про которую Приточник говорит дальше:

Она схватила его [юношу],

Целовала его,

И с бесстыдным лицом говорила ему:

«... Коврами я убрала постель мою,

Разноцветными тканями Египетскими;

Спальню мою надушила смирною, алоем и корицею.

Зайди, будем...» и проч. (Притч. 7, 6-18),

— эта женщина, как видно, отлично понимала значение и силу духов для того дела, описание которого излишне при­водить.

Понимали толк в этих вещах и те иерусалимские модни­цы, которых обличал пророк Исайя за то, что они носят «красивые цепочки на ногах и звездочки, и луночки, серь­ги, и ожерелья, и опахала, увясла и запястья» и прочее и прочее и не могут расстаться с флакончиками духов (Ис. 3, 18-19). Понятно, что уже нечего было у них искать скром­ности и целомудрия, и гневный приговор Божий был исти­нен, когда объявлял им мщение:

«И будет вместо благовония — зловоние» (Ис. 3, 23).

В аду, конечно, — можно добавить для нынешних модниц и модников. Впрочем, и действительно, пора уже погово­рить и о последних.

Но кто же лучше расскажет об этом уродливом порож­дении культуры, как не ее же представители в лице писате­лей-художников? А они говорят нам, что вкусы менялись в каждом веке сообразно с убеждениями и мировоззрениями эпохи и история парфюмерии шла нога в ногу с историей языка и литературы. Ж. Гюисманс проследил это в отноше­нии своей нации.

«Стиль духов Людовика XIII, составленных из ирисо­вой пудры, мускуса, порея, миртовой воды, едва был в со­стоянии выразить рыцарскую грацию, несколько вольный колорит времени, который сохранил нашему веку в своих уверенных сонетах Сен-Аманд. Позже с миррой, лучшим ладаном, сделалась возможной» кощунственная передача мистических переживаний в соответствии с возвышенным слогом Боссюэ и других католических учителей того вре­мени.

-122-

«Усталая грация французского общества времен Лю­довика XV нашла своих выразителей в франжипане и марешале. Затем после пошлости первой империи, зло­употреблявшей одеколонами, парфюмерия бросилась вслед за Виктором Гюго и Готье к странам солнца: она создала восточные благовония, сверкающие пряностя­ми». Чем далее, чем культура делалась сложнее, а другие искусства ее становились тоньше и замысловатее, тем живее развивалось и это искусство, не желая отставать от уровня века. «Покоряясь желаниям любителей и ху­дожников», последнее последовательно бросается на ки­тайскую и японскую парфюмерию, «изобретает целые альбомы благоуханий, имитирует букеты цветов Такео-ка, получая от соединения лавенды и гвоздики запах Rondeletia, от сочетания пачули и камфары — особенный аромат китайской туши; из состава лимона, гвоздики и померанцевого эфирного масла — запах Hovenia du Japon».

До какой виртуозности доходят современные люди в расшатывании своей нервной системы и в искусстве воз­буждать феерическую работу воображения посредством этих наркотиков, то есть духов, красочно и картинно изо­бражает цитированная мною выше глава из романа Гюисманса. Хотя и не ко всем людям она приложима, но ведь любая «барышня»-подросток и последняя публичная женщина, если и ничего не понимают в тонких ароматах Аткинсона и Любэна, Леграна и Писса, все же не меньше светских «львов» и «львиц» восхищаются водой, настоенной ремесленниками на розмарине и продаваемой по четвертаку в бакалейных лавках и на базарах. И они со страстью «душат» у себя носовые платки и под мышками.

На этом можно бы и кончить, но скажу еще два-три сло­ва ради тех, кто любит ссылаться в оправдание своих стра­стей на Евангелие. И в данном случае, такие места, как Мф. 6, 17 или Лк. 7, 37-38, ничего не говорят в их пользу.

В первом случае, «словами помажи главу твою, — го­ворит св. Иоанн Златоуст³⁵, — Господь не заповедал, что­бы мы непременно намащали себя, — не это повелел Он. У древних был обычай помазывать себя во время радости и веселия, как это видно из примера Давида и Даниила (2 Цар. 12, 20; Дан. 10, 3). И Христос заповедует сими сло­вами только всячески скрывать свой пост. Что это так должно понимать, Он показал самым делом, когда, по-

-123-

стившись сорок дней и постившись втайне, не помазывал головы и не умывал лица и все это совершал без всякого тщеславия. Это самое Он и нам заповедует».

Во втором — не время и не к месту Христу было учить высшей морали блудницу, от всего сердца принесшую то, что ей казалось наиболее подходящим*,(* Она могла следовать обычаю, твердо укоренившемуся на Вос­токе (вследствие гигиенических причин), натирать тело мас­лом, ибо там кожа от жары терпит немалый вред. Для Христа, постоянно путешествовавшего, какой дар мог бы более подойти? Но оказывается, в сем случае действовал, как Сам Господь сказал, и Промысл Божий (Мф. 26,12). (По мысли от­цов, лицо, упоминаемое в Лк. 7, 36-50, в Мф. 26, 6-13 и в Мк. 14, 3-9, одно и то же.)) и, наверное, смущавшуюся от осуждающих речей присутствовавших при этом лиц (Мф. 26, 8). Да и принесла-то она (или, в другой раз, Мария, сестра Лазаря: Ин.12, 3-8), драгоценное миро в дар не как обыкновенному смертному, не как простому человеку, а как пришедшему Мессии — Богу, в очищение собственных грехов, а не в знак личной симпатии и привя­занности. Да не будет этой хулы!

Для доказательства того, что последние слова мои дей­ствительно соответствуют истине, приведу несколько строк из стихиры службы Великой Среды, как раз посвя­щаемой св. Церковью памяти этой великой жены. Здесь Церковь вкладывает в ее уста следующие слова: «Ароматы богатею, добродетельми же нищетствую, яже имам, Тебе приношу: даждь Сам, яже имаши... Миро у мене тленное, миро у Тебе жизни, миро бо Тебе имя, излиянное на достойныя, но ослаби ми и остави... Разреши долг, якоже и аз власы, возлюби любящую, праведно ненавидимую, и близ мытарей Тебе проповем, Благодетелю Человеколюбче»**. (** См. также стихиру «Слава на хвалитех»)

Дата добавления: 2014-10-15