Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

К. Чуковский 161




СУД. - РЕЗЮМЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ

VIII

Но ни с защитником, ни с обвинителем не согла­сился престарелый судья.

— Нет, — заявил он,-—защитник не прав, утвер­ждая, что чужое просторечие не может быть передано на нашем родном языке.

Кто скажет, что шотландский колорит поэмы Ро­берта Бернса «Тэм о'Шентер» хоть сколько-нибудь по­страдал от того, что Маршак с тем безошибочным вку­сом, который делает его лучшие переводы классиче­скими, ввел в свой перевод этой поэмы такие русские слова, как нарезаться, наклюкаться, плюхнуться. Все зависит от такта и мастерства переводчика.

И разве не существует примеров удачного приме­нения русских простонародных оборотов и слов, впол­не удовлетворяющих самый изысканный вкус? Про­чтите, например, «Японские сказки» в умном и талант­ливом переводе Б. Бейко и В. Марковой, — ведь

1 «Томас Манн о переводе». Сб. «Мастерство перевода». М., 1963, стр. 531—532.


не покоробили же самого строгого критика такие формы русского фольклора, которые встречаются в них:

«Долго ли, коротко шел Момотаро, а пришел он на высокую гору...», «Старик, а старик...», «пир го­рой...», «один-одинешенек...», «Стал было отказы­ваться Урасимо, да куда там...» и т. д. и т. д.

«Разве можно подумать, — говорит об этих перево­дах взыскательный критик, — что это перевод, да еще с восточного языка? Нет, это подлинно виртуозная ассимиляция японской сказки на русском языке. Тут весь строй языка от русской сказки... И при всем том как тонко сохранен национальный колорит!.. Вот что значит уметь пользоваться просторечием! Бейко и Маркова доказали на практике, что русификация не только ие вредит делу, а наоборот, делает сказку на­родной» 1.

В этом все дело — в чувстве меры, во вкусе и в такте.

Оттого-то обоим переводчикам так хорошо удалось совершить это литературное чудо: окрасить свои пере­воды национальным колоритом Японии, пользуясь просторечием родного фольклора. Когда читаешь пе­реведенные ими «Японские сказки» о драконах, меду­зах, тайфунах и крабах, кажутся совершенно есте­ственными такие русизмы, вплетенные в их словесную ткань:

— Устал, мочи нет.

— Взглянул и диву дался...

Глядь, а это заяц пришел.

Чудо заключается в том, что, невзирая на эти ру­сизмы, японцы в переводе остаются японцами, и япон­ский фольклор не становится русским фольклором.

С замечательным вкусом и тактом выполнен Верой Марковой перевод других японских сказок, собранных ею в книге «Десять вечеров»2.

'С Петров. О пользе просторечия. Сб. «Мастерство пе­ревода». М., 1963, стр 93—95.

2 «Десять вечеров». Японские народные сказки. Перевод Веры Марковой. М., 1965.


Невзирая ни на какие русизмы, вроде «какой ни на есть», «знай себе коней понукает», «тебе не в до­гадку» и проч., здесь сохраняется национальный коло­рит, и японцы не кажутся суздальцами.

Или вспомните «Кола Брюньона» в переводе Ми­хаила Лозинского. Колорит французского просто­народного стиля нисколько не ослабляется здесь тем обстоятельством, что Лозинский выбирает для его воссоздания такие русские простонародные слова и обороты, как нехристь, кабы, полвека, стукнуло, плутяга, батюшки мои, старый воробей, вёдро, после дождичка в четверг, брюхатить и даже спи-нушка.

Из-за этих русских выражений и слов Кола Брюнь-он отнюдь не становится тульским или рязанским кре­стьянином, он все время остается коренным француз­ским уроженцем, ни «а миг не теряя своих типических национальных особенностей. Русское просторечие совсем не мешает ему сохранить свою бургундскую душу.

Чем же объяснить это чудо? Почему, спрашивает­ся, другим переводчикам такое сочетание почти нико-гда не дается? Почему батюшки мои, спинушка, если бы да кабы и т. д. под пером у других переводчиков непременно сгубили бы весь перевод и не оставили бы ни единой черты от национального лица Кола Брюньона?

Почему, когда Виктор Федотов, переводя Роберта Бернса, пускает в ход такие же русизмы, он превра-щает шотландцев в рязанцев, а Кола Брюньон у Ми­хаила Лозинского может даже позволить себе такое, казалось бы, незакогоюе сочетание разностильных и разнокалиберных слов, как библейское имя Далила и просторечное русское восклицание аи люли.

— Далила! Далила! Аи люли, могила!

Здесь это не звучит стилевым разнобоем — и слово аи люли не кажется здесь чужеродным: его восприми-маешь как совершенно естественное в устах природ­ного, коренного француза.

Почему это происходит, сказать нелегко. Повто­ряю — здесь все зависит от чувства меры, от таланта,


от такта. Лозинский нигде не шаржирует, не нажи­мает педалей, нигде не перегружает свой текст наро­чито русскими словечками, причем огромное их боль­шинство имеет самый легкий, еле заметный налет про­сторечия, и ни одно не связано со специфическими реалиями нашего народного быта. А главное, стиле­вая атмосфера всего текста так насыщена француз­скими простонародными красками, что очутившиеся в ней очень немногие (и отобранные с большой остси рожностью) русские простонародные речения органи* чески сливаются с ней, не выделяясь из общего тона и не производя впечатление беззаконного сплава двух стилей.

Тому же Михаилу Лозинскому принадлежит и дру­гая, столь же плодотворная попытка передать в пере­воде внелитературную речь. Я говорю о переведенной им «Жизни Бенвенуто Челлини». На этот раз он оста­вил в стороне лексику переводимого текста и обра­тился исключительно к синтаксису, хорошо понимая, что у каждого из тех персонажей, которые так или иначе отступают от правильной лексики, почти всегда самый расхлябанный и хаотический синтаксис. И ни­кто не может помешать переводчикам, не прибегая к искажению слов, воспроизвести в переводе те вы­вихи синтаксиса, которыми характеризуется внелите-ратурная речь.

Об этим и говорит М. Лозинский в предисловии к своему переводу:

«Язык его (Бенвенуто Челлини. — К. Ч.) —живая речь простолюдина. Самый тщательный перевод бес­силен воспроизвести диалектологические особенности, придающие оригиналу немалую долю очарования. Ста­раться заменить челлиниев'ские солецизмы системой русских простонародных форм («хочим», «иттить», «ушодши», «своей») было бы глубоко ложным при­емом... Но если этимология Челлини не воспроизво­дима, то его синтаксис, строй его речи может быть передан более или менее точно. И основную свою за­дачу мы видели в том, чтобы по возможности ближе следовать всем изгибам, скачкам и изломам челлини-

* 163


евского слога... Мы упорно стремились к тому, чтобы каждая фраза нашего текста была так же неправиль­на и таким же образом неправильна, как и фраза подлинника» (подчеркнуто мною. — К. Ч.).

Тогда это было сенсационной новинкой: еще ни один переводчик не стремился в то время к сознатель­ному искажению синтаксиса на пространстве сотен и сотен страниц перевода.

Это искажение производилось опять-таки с огром­ным чувством меры и не бросалось в глаза. Не было ничего нарочитого в такой корявой «еуклюжести слога:

«Еще говорил сказанный мессер Франческо и клял­ся определенно, что если бы он мог, что он бы у меня украл эти чеканы от этой медали» (294).

«Полагаясь на свои сапоги, которые были очень высокие, 'подавши ногу вперед, подо мной расступи­лась почва» (296).

«Мой Бенвенуто, все то зло, какое с вами было, я очень о нем сожалел» (537).

Этих еле приметных, микроскопических сдвигов было достаточно, чтобы сигнализировать Haw, что, как сказано в предисловии М. Лозинского, «Челлини не был грамотеем», что «писал он живописно, горячо, но нескладно» и что проза его — «непрерывная цепь не­согласованных предложений... или сбившихся с пути периодов!»'.

Из всего этого следует, что у переводчиков все же есть возможность воспроизвести <в переводе некото­рые— правда, не все — особенности просторечия, вне-литературного стиля, присущие оригинальному тексту, и что, значит, дело вовсе не так безнадежно, как это представляется защитнику. Возьмем, например, ро­ман «Мартин Чезлвит» в переводе Н. Дарузес.

Роман этот дорог читателям главным образом из-за превосходно написанной Диккенсом гротескной фи­гуры, которая являет собой вершину его гениального юмора и могучей изобразительной силы: это фигура

1 «Жизнь Бенвенуто Челлини». Перевод, примечания и после­словие М. Лозинского. М.—Л., 1931, стр. 42.


низкопробной ханжи и пройдохи миссис Гэмп — живое воплощение подхалимства, лукавства и лжи.

Многое в литературном наследии великого романи­ста успело обесцветиться, поблекнуть, многие стра­ницы его книг, страстно волновавшие его современни­ков, до того устарели, что воспринимаются нынешним поколением читателей как ненужный балласт (особен­но те, что окрашены сентиментальной риторикой), но образ миссис Гэмп, лондонской больничной сиделки, до сих пор живет и восхищает.

Каждое новое ее появление в романе читатели встречают новым смехом — главным образом из-за ее сумбурного жаргона, очень типичного для лондонских кокни. Жаргон этот носит густую окраску социальных «низов», но, так как в качестве акушерки и сиделки миссис Гэмп смолоду привыкла вращаться в так на­зываемых «высших кругах», ее просторечие насыщено словами более культурной среды, которые она очень забавно коверкает. Слово surprise она произносит surprige, слово excuseexcuge, слово supposesuppoge, слово — individualindiwidgle, слово situ­ationsitiwation. Она не умеет назвать даже свое собственное имя — Сара. У нее получается Sairey. Ди­кость ее языкового сознания доходит до того, что она смешивает слова guardian (опекун) и garden (сад). Как воспроизвести эту дикость по-русски? Перевод­чица даже не пытается найти для нее русский экви­валент, так как хорошо сознает, что такого эквива­лента не существует. Миссис Гэмп говорит у нее впол­не правильно.

«— Ах, боже мой, миссис Чезлвит! Кто бы Мог подумать, что я увижу в этом самом благословенном доме мисс Пеисниф, милая моя барышня, ведь я от­лично знаю, что таких домов немного, то-то и беда, а хотелось бы, чтоб было побольше, тогда у нас, мистер Чаффи, была бы не юдоль, а райский сад...» (XI, 332—333).

Ни одного резкого отклонения от правильной речи. Между тем в оригинале таких отклонений — Пять: ouse вместо house, ware вместо were, guardian вместо garden и т. д., и все эти отклонения являют собой


единую речевую систему, которой не воспроизвести на другом языке.

И все же, несмотря ни на что, русские читатели сквозь приглаженный перевод Н. Дарузес чувствуют — правда, недостаточно ясно, — каков на самом деле стиль словесных излияний миссис Гэмп. Переводчица все же нашла верный и надежный прием, чтобы сиг­нализировать русским читателям, что речь миссис Гэмл отклоняется от нормального языкового стан­дарта. Правда, этот удачный прием применяется пере­водчицей слишком несмело, но все же специфический характер всех словесных излияний миссис Гэмп вы­явлен с достаточной ясностью.

В этом и заключается один из приемов, при помощи которых переводчик всегда может дать читателю хотя бы смутное представление о своеобразной стилистике подлинника, не прибегая к неуместным русизмам, вро­де откеда, сумлеваюсь и штоп.

Наравне с изломами синтаксиса переводчица — к сожалению, опять-таки редко — вводит кое-какие трансформации и в лексику миссис Гэмп, заставляя ее говорить, например, о сюрпризе:

«— Вот уж сервиз действительно!» (XI, 333).

Вместо девиз миссис Гэмп опять-таки говорит в переводе — сервиз:

«— Сохранить ребенка и спасти мать — вот мой сервиз, сударь!» (XI, 249).

...А если бы при случае переводчики и прибегали к русизмам, в этом, право же, не было бы большого греха.

Ибо давно уже наступила пора снять слишком су­ровый запрет с жаргонных и диалектных словечек. Из того, что плохие переводчики пользуются ими так не­умело, вовсе не следует, что все переводчики должны раз навсегда объявить им бойкот. Да, у плохих пере­водчиков всевозможные вчерась и покеда, употреб­ленные некстати, не к месту, производят впечатление фальши, 'но зачем же равняться на плохих переводчи­ков?

Обо всем этом весьма красноречиво говорится в той же статье С. Петрова. Ее автор темпераментно


ратует за то, чтобы переводчики, конечно, с достаточ­ным тактом, не буквалистски, а творчески воспроизво­дили чужое просторечие своим просторечием, не боясь никаких обвинений в сусальности. «Надо, — говорит он, — бережно и добросовестно пересаживать ино­язычное произведение на русскую почву, а не кале­чить его, препарируя и дистиллируя, в угоду чьему-то вкусу... В идеале перевод должен вызывать у читате­лей то же стилистическое впечатление, какое испыты-" вают читатели подлинника»'.

Золотые слова, и их не опровергнуть никакими со­физмами.

Производят ли переводы мистера Герни то же сти­листическое впечатление, какое производят на рус­ского читателя подлинники, переведенные ими?

Нисколько. К его переводам вполне применим тер­мин: дистиллированные, так как эти переводы дей­ствительно очищены от всех элементов художественно­сти. «Стилистическое впечатление», которое они про­изводят, то же самое, какое мы все получаем, читая протокол или репортерский отчет. «Сперва герой сде­лал то-то, потом пошел туда-то» и т. д.

Переводя могучую комедию Гоголя, мистер Герни все же имел кое-какие — правда, небольшие — воз­можности воспроизвести «а своем языке ее стиль. Ведь вовсе не требовалось, чтобы он придал определенную стилевую окраску тем самым словам, которым она придана в подлиннике. Он мог избрать для подобной окраски другие слова «Ревизора», но совсем укло­ниться от воспроизведения его сверкающей живо­писи— значит отказаться от всех притязаний на худо­жественность перевода.

Если он не может перевести на английский язык пьянюшку и обижательство, пусть они станут в пере­воде пьяницей и обидой, но в таком случае следует подвергнуть подобной деформации какое-нибудь со­седнее слово, входящее в тот же текст, чтобы англо-

1 С. Петров. О пользе просторечия. Сб. «Мастерство пере-•вода>. М., 1963, стр. 95.


американские читатели хоть отчасти почувствовали, какова его стилевая окраска.

Очень верно сказал Николай Заболоцкий: «Гладкопись наш особенный враг. Гладкопись го­ворит о равнодушии сердца и пренебрежении к чита­телю» '.

И неужели мы предпочли бы, чтобы Борис Пастер­нак в переводе простонародных стихов Ганса Сакса не прибегал бы к таким выражениям, как:

И вздернули бы, не смигнули..

Гляди-кось, праведник какой!

За честность, знать, у нас ославлен..

Покочевряжусь для отвода... И бесперечь полощешь глотку...

Вот я дружкам своим пожалюсь...

(•Корзина разносчика») 2.

И кто осудит такого сильного мастера, как Н. М. Любимов, за то, что в его «Дон-Кихоте» и «Паи-тагрюэле» раздается порой наша простонародная речь, из-за которой, однако, ни французы, ни испанцы не только не становятся переодетыми русскими, но еще сильнее утверждают в представлении читателей свои национальные качества?

Рядом с этими переводами еще бледнее, еще мало­кровнее кажутся нам переводы того или иного просто­народного текста, исполненные при помощи нормали­зованной гладкописи. Как хотите называйте каждый из таких переводов: «перевод-информация», «перевод-дистилляция», «перевод-протокол», ио не зовите их произведениями искусства.

А так как дудо^шат^нн^Ш^це^щзд есть всегда и во всех случаях творческий акт, мы осуждаем протоколь­ные переводы "высоких произведений искусства и счи­таем подсудимых виновными, хотя и заслуживающими

'Н. Заболоцкий. Заметки переводчика. Сб. «Мастер­ство перевода». М., 1959, стр. 252.

2 Сб. «Мастерство перевода». М., 1963, стр. 83.


снисхождения в силу того, что их зловредные дей­ствия производились ими при явном попустительстве критики.

Приговор отнюдь не окончательный и, конечно, мо­жет подлежать апелляции.

Кто пристально вникнет в эти судебные прения, тот, я надеюсь, очень легко убедится, что общие, огульные правила здесь применять невозможно. Именно потому, что дело идет об искусстве, таких правил вообще не существует. Никаких универсальных рецептов здесь нет. Все зависит от каждого индивидуального случая.

В конечном счете судьбу перевода всегда решают талант переводчика, его духовная культура, его вкус, его такт.

Придумал же я это судилище затем, чтобы дать читателям ясное представление о том, как трудны и многосложны проблемы, связанные в переводческой практике с вопросами стиля.


Глава шестая




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-10-31; Просмотров: 279; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.046 сек.