Шарлотта Корде и смерть Марата. Вандея – слово-символ. Это не просто одна из самых драматичных и кровавых страниц Французской революции

Вандея

Вандея – слово-символ. Это не просто одна из самых драматичных и кровавых страниц Французской революции. Уже давно отделившие от своего историко-географического содержания, понятие «Вандея» прочно вошло в совре­менную политическую лексику как синоним контрреволюции низов. Именно контрреволюции, ибо якобинская, а затем и традиционная марксистская концепции революционного процесса долгое время слишком категорично наделяли пристав­кой «контр» любые движения, не совпа­дающие с восходящей линией революции. Сегодня мы уже готовы смотреть на это иначе, признавая, что контрреволюция — неизбежная часть революции, что именно последняя и порождает первую и разде­лить их бывает весьма трудно, а порой просто невозможно.

Во Франции на протяжении всего де­сятилетия с 1789 по 1799 год революци­онным преобразованиям когда более, когда менее явно сопротивлялись не толь­ко старая феодальная знать, но и город­ские и сельские низы. Однако гражданская война, развернувшаяся в 1793 году на за­паде Франции, имела совершенно особое значение для всей последующей истории страны.

В начале 1793 гола молодая Француз­ская республика, и без того раздираемая Внутренними распрями, оказалась перед лицом возросшей внешней опасности: ее армии потеряли численное превосходство нал силами антифранцузской коалиции, куда входили Австрия, Пруссия, Англия, Испания, Голландия и множество мелких государств Европы. Из-за воровства, про­цветавшего среди поставщиков, республи­канские войска снабжались крайне сквер­но. Полуголодные, плохо одетые добро­вольцы все чаще пользовались предостав­ленным им законом правом и возвраща­лись к родным очагам. К февралю от 400-тысячной армии осталось всего 228 тыс. человек. Ставка на революционную созна­тельность и патриотизм не оправдывалась, и 24 феврали 1793 гола Конвент принял декрет о принудительном рекрутировании еще 300 тыс. человек.

В отличие от предыдущих армейских наборов 1791 и 1792 голов, проходивших, пожалуй, даже с энтузиазмом, декрет 1793 г. почти повсеместно вызвал глухое сопротивление. Особый оборот дело приня­ло на западе Франции, в Вандее, а точнее в департаментах, расположенных вдоль нижнего течения Луары, в собственно Вандее, Нижней Луаре, Мене,Луаре и, наконец, Де Севре.

Вряд ля при чип iii': восстания в Вандее, объединившего крестьян, часть городских ремесленников, провинциальной знати и духовенства стал этот злополучный рек­рутский набор. Скорее он послужил лишь толчком, предлогом к открытому недовольству французов из глубинки, гораздо менее политизированных, чем жители крупных городов, по-крестьянски склон­ных к сохранению традиций и настороженно встречавших любые нововведения. Они многого ждали от нового порядка в 1789 году, но революционные преобразования, как это обычно бывает, прежде всего повлекли за собой нарушение привычного уклада их жизни. Налоговые тя­готы лишь сильнее обременили крестьян. Распродажа национальных имуществ обо­шла их стороной. Реформы местного управления перемешали привычные грани­цы прежних церковных приходов, карта департаментов не была издана.

Особенно болезненно отозвались в душах глубоко религиозных жителей За­падной Франции декреты о гражданском устройстве духовенства, а затем и пресле­довании нeприсягнувших конституции священников — «своих» и их замена «пришлыми», «чужими». Все это породит не столько тоску по недавнему прошлому, сколько глубокий протест против настоящего. Уже летом 1792 г. Вандея забурлила, однако тогда попытки восстания были подавлены. Принудительный набор в армию 1793 года стал последней каплей, переполнившей чашу крестьянского терпении

Волнения начались в первых числах марта: в городке Шоле молодежь расприавилась с командиром местной националь­ной гвардии. Спустя неделю противники рекрутского набора столкнулись с «истин­ными патриотами» в Машекуле, счет жертв пошел на сотни. На берегах Луары собрался отряд повстанцев, а вскоре, в стычке с этим отрядом была разбита небольшая республиканская армия. Конвент, обеспокоенный развитием coбытий издал декрет, по которому ношение оружия или бедой кокарды, символа королевской Франции, выбранного себе вандейцами, каралось смертной казнью. В ответ началось массовое вооружение крестьян и части горожан. Так создалась армия под названием Католическая. Её пополняли и дезертиры из государственной армии. Это былокстати, поскольку Католическая армия, состоявшая более чем на две трети из крестьян, значительно редела, когда наступала пора сельских работ.

Летом 1793 г. в Вандее наступило затишье, перевес оставался на стороне повстанцев. Но 1 августа Конвент решил уничтожить Вандею.

В середине октября у Шоле, в самом серд­це восстания, отряды мятежников потерпели сокрушительное поражение.

Разгромленные «вандейцы» стремительно отступили к Луаре, увлекая за собой свои семьи, которым грозило «революционное возмез­дие. Переправившись на другой берег, они начали тяжкий поход в Нормандию в надежде встретить там обещанную англи­чанами помощь. Огромная, 80-тысячная толпа беженцев — женщин, детей и ста­риков; дворян и простолюдинов, которых охраняли 30—40 тыс. солдат, растянулась на многие километры, грабя по дороге го­рода и деревни в поисках хоть какой-ни­будь пищи. Но, дойдя до Гранвиля, вандейцы убедились, что город на берегах Ла-Манша неприступен, а английского флота нет и в помине. Изнуренные беженцы по­требовали, чтобы командиры вернули их к домашним очагам. Толпа двинулась об­ратно по уже опустошенному ими пути, оставив на нем!0 тыс. мертвых, голод, болезни и осенние заморозки добивали ос­лабевших людей.

И в декабре республиканцы захватили не способных сопротивляться мятеж­ников и устроили резню. Остатки Католической-королевской армии бежали вдоль Луары, пытаясь прорваться на юг, и накануне Рождества 1793 года погибли окончательно под ударами правительственных войск. Уцелели лишь те отряды, которые не участвовали в траги­ческом походе в Нормандию. Они продол­жали действовать еще довольно долго, но "большая война» в Вандее практически уже закончилась.

В начале 1794 года командующий За­падной армией генерал Тюрро приступил к исполнению страшного декрета от 1 ав­густа, решив покарать мирное население, поддерживавшее повстанцев. «Вандея должна стать национальным кладбищем», -угрожающе заявил он. Тюрро разделил свои войска на две армии, по двенадцать колонн в каждой, которые должны были двигаться навстречу друг другу с запада и с востока. «Адские колонны», как их тут же окрестили, с января до мая жгли дома и посевы, грабили, насиловали, убивали и все это «во имя республики». Счет жер­твам шел уже на многие тысячи. Но особенно чудовищными были экзекуции и Нанте, где свирепствовал член Конвента Кяррье. Около десяти тысяч человек, многие из которых никогда не держали оружия в руках, а просто сочувствовали повстан­цам, были казнены. Одни погибли под ножом гильотины, другие в Луаре: людей усаживали в большие лодки и пускали на дно посередине реки. С супругов срывали одежду и топили попарно. Беременных женщин обнаженными связывали лицом к липу с дряхлыми стариками, священни­ков - с юными девушками. Каррье называл такие казни «республиканскими свадь­бами». Он любил наблюдать за ними с изящного суденышка, плавая по Луаре со своими подручными и куртизанками. Так за свою непокорность Вандея была потоп­лена в крови.

Расправа длилась долго. Лишь после термидорианского переворота (июль 1794) начались поиски компромисса. В начале 1795 года лидеры уцелевших вандейских отрядов подписали с «представителями народа» мирный договор. Вандея признала республику, рееспублика же, в свою очередь, "обещала освободить на десять лет непокорные департаменты от рекрутского набора и налогов, приостановить преследование священников.

Мятежный дух Вандеи еще не раз напоминал о себе: она подни­малась против Наполеона в 1814 и 1815 гг., в 1832 - в «поддержку законного монарха». В последствии на всех выборах вплоть до сегодняшнего дня Вандея исправно отдавала и отдает свои голоса наиболее консервативным политическим партиям и течениям.

13 июля 1793 года в половине восьмого вечера, когда крыши Парижа еще горели расплавленным золотом угасающего дня, а узкие улички наполнялись густеющими сумерками, возле дома № 30 на улице Кор­дельеров остановился фиакр. Из него вышла красивая, стройная девушка и мед­ленно направилась к дверям. Скромное белое платье подчеркивало совершенство ее фигуры. Из-под круглой шляпы с зе­леными лентами выбивались густые тем­но-русые волосы, отливавшие цветом ржа­ных колосьев, а розовая косынка на плечах оттеняла белизну благородного лица. Большие голубые глаза смотрели задумчи­во и печально. Весь ее облик говорил о полной отрешенности от мирской суеты, как будто юное создание, еще ступая по земле, душой своей уже навсегда оставило земные заботы.

И это впечатление не было обманчи­вым. Девушка шла, чтобы убить и умереть. Она уже простилась с жизнью и больше не принадлежала себе. Прекрасным анге­лом смерти входила она в историю, и рок уже наделил ее губительной силой. С этого момента неминуемая погибель ожидает каждого, чье имя назовут ее уста. Вот она приблизилась к дверям и громко, отчет­ливо произнося каждое слово, будто зачи­тала приговор, обратилась к привратнице: «Я хочу видеть гражданина Марата!»

Да, в этом доме жил сам Жан Поль Марат, вождь и кумир парижской черни, одно из главных действующих лиц в ве­ликой драме Французской революции Впрочем, правильнее, сказать не жил, а доживал последние дни, медленно и мучительно сгорая от недуга, вызванного нервным перенапряжением. Целыми днями лежал он в ванне с теплой водой, работая над статьями для газеты или предаваясь размышлениям. В свои 50 лет Марат уже получил от судьбы то, что желал сильнее всего на свете, что считал высшим смыслом существования. Любовь к ней, как признавался он сам, была его глав­ной страстью.

В поисках славы 16-летний Жан Поль покинул отчий дом и отправился странст­вовать по Европе. Его воодушевляло то, как много безвестных прежде людей низ­кого происхождения стали в век Разума знаменитыми, благодаря успехам в фило­софии, науке и литературе. Чем только не занимался Марат в предреволюционные годы, но, увы, золотая птица удачи никак не давалась ему в руки. Попробовал он было написать сентиментальный роман в духе Руссо, однако сочинение, получилось настолько слабым, что сам автор не ре­шился его опубликовать. Во время движе­ния за парламентскую реформу в Англии Марат попытался приобрести популяр­ность, издав антиправительственный пам­флет, однако благоразумные англичане пренебрегли советом эксцентричного ино­странца свергнуть монарха и назначить «добродетельного» диктатора. Тогда Марат решил испробовать свои силы на поприще философии и опять потерпел крах. Хотя «гранды» Просвещения Вольтер и Дидро обратили внимание на его опус, однако сочли сей труд философским курьезом и обидно высмеяли неофита, обозван «чудаком» и «арлекином».

Но главные надежды на осуществление заветной мечты о славе Марат связывал с естественными науками. Не жалея времени, стремился он постичь премудрости медицины, биологии и физики. Став придворным врачом брата французского ко­роля, он дни и ночи напролет проводил в лаборатории, перебирая окровавленны­ми руками пульсирующие внутренности заживо разрезанных животных или до боли в глазах вглядываясь в темноту, чтобы увидеть «электрическую жидкость». Увы, ре­зультат оказался непропорционален затраченным усилиям. Теоретическое объясне­ние Маратом его опытов не выдерживало никакой критики, а потому претензии самоуверенного выскочки на развенчание научных авторитетов («мои открытия о свете ниспровергают все труды за целое столетие!») вежливо, но твердо отклонялись академической средой. На что только не шел он, добиваясь признания — анонимно публиковал хвалебные отзывы о собственных "открытиях», клеветал па оппонентов и даже прибегал к откровенному жульничеству. Однажды, когда он публич­но доказывал, что резина якобы проводит электричество, его уличили в том, что он спрятал в ней металлическую иголку. Ущемленное самолюбие, болезненная реакция даже на самую мягкую критику, крепнущая год от года убежденность в том, что он окружен «тайными врагами», мешающими его таланту, и вместе с тем непоколебимая вера в собственную гениальность, в свое высочайшее историческое призвание — всего этого было слишком много для простого смертного. Раздирае­мый неистовыми страстями, Марат чуть не сошел в могилу от тяжелейшего нервного недуга, и только начавшаяся революция вернула ему надежду и жизнь.

С бешеной энергией бросился он разрушать старый порядок, при котором не сбылись его честолюбивые мечты. Уже с 1789 года издававшаяся им газета «Друг народа» не имела себе равных в призывах к самым крутым мерам против «врагов свободы». Причем в число последних Марат постепенно включил не только окружение короля, но и большинство крупнейших деятелей революции. «Долой осторожные реформы, да здравствует бунт жестокий, кровавый, беспощадный!» — лейтмотив его брошюр и статей. В конце 1790 года Марат писал: «Шесть месяцев назад пятьсот, шестьсот голов было бы ни достаточно. Теперь, возможно, потребуется отрубить пять-шесть тысяч голов, но, если бы даже пришлось отрубить двадцать пять тысяч, нельзя колебаться ни одной минуты!» Два года спустя этого ему уже мало: «Слобода не восторжествует, пока не отрубят преступные головы двухсот тысяч этих злодеев».

И слова его не оставались пустым зву­ком. Люмпенизированная толпа, низменные инстинкты и устремления которой он изо дня в день будил своими произведе­ниями с готовностью откликалась на его призывы.

НенавидимыЙ и презираемый даже по­литическими союзниками, у кого еще со­хранялись представления о чести и поря­дочности, но боготворимый чернью, Ма­рат наконец-то был счастлив: он поймал-таки заветную птицу славы. Правда, она имела страшное обличье гарпии, с ног до головы забрызганной человечьей кровью, но всё же это была настоящая, громкая слава, ибо имя Марата гремело теперь на всю Европу.

А еще этот преждевременно постаревший, неизлечимо больной человек хотел власти. И он ее получил, когда взбунто­вавшийся парижский плебс изгнал 2 июня 1793 года из Конвента правящую партию. Блестящие ораторы и горя­чие республиканцы, избранные большин­ством голосов в своих департаментах, эти представители просвещенной элиты не смогли найти общий язык с чернью сто­лицы, властителем дум которой был Марат. Угроза расправы побудила их бе­жать в провинцию, чтобы там организо­вать отпор произволу парижан.

И как будто само Провидение привело их в нормандский городок Кан, где уединенно и скромно жила девушка по имени Мария Анна Шарлотта де Корде д'Армон. Праправнучка великого поэта и драматурга Корнеля, она принадлежала к обедневшему дворянскому роду и в свои неполные 25 лет успела познать и нужду, и нелегкий сельский труд. Воспитанная на республиканских традициях, античности и идеалах Просвещении, она, искрение со­чувствовала революции и с живым учас­тием следила за происходившим в столице. События 2 июня болью отозвались в ее благородном сердце. Рушилась, не успев утвердиться, просвещенная республика, а ей на смену шло кровавое господство раз­нузданной толпы под предводительством честолюбивых демагогов и одним из глав­ных среди них был Марат. С отчаянием взирала Шарлотта на опасности, угрожав­шие Родине и свободе, а в душе ее росла решимость во что бы то ни стало спасти Отчизну, пусть даже ценой собственной жизни.

Прибытие в Кан вождей революции: бывшего мэра Парижа, избран­ника марсельцев, других извест­ных всей Франции депутатов и выступле­ние молодых волонтеров из Нормандии в поход против парижских узурпаторов еще больше укрепили Шарлотту в ее на­мерении сберечь жизни этих доблестных людей, убив того, кого она считала ви­новником разгоравшейся гражданской войны. И тогда, не сказав никому ни слова о своих планах, она отправилась в столицу. Так она оказалась в ломе на ули­це Кордельеров.

Когда Шарлопа вошла в сумрачную и полупустую комнату, Mapaт сидел в ванне, покрытой грязной простыней. Перед ним на доске белел лист бумаги. «Вы прибыли из Кана? Кто из бежавших депутатов нашел там прибежище?» Шарлотта, медленно приближаясь, назвала имена, Марат за­писал. (Если бы только она знала, что эти строки приведут их на эшафот!) Марат зло усмехнулся: «Прекрасно, скоро все они окажутся на гильотине!» Больше он ничего не успел сказать. Девушка выхватила спря­танный под косынкой нож и изо всех сил вонзила его в грудь Марата. Тот страшно закричал, но когда в комнату вбежали люди, «друг народа» был уже мертв.

Шарлотта Корде пережила его на че­тыре дня. Ее еще ожидали гнев разъярен­ной толпы, жестокие побои, врезавшиеся в кожу веревки, от которых руки покро­ются черными кровоподтеками. Она му­жественно перенесет многочасовые допро­сы и судебный процесс, спокойно и с до­стоинством отвечая следователям и про­курору. "Почему вы совершили это убий­ство?» — «Я видела, что гражданская война готова вспыхнуть по всей Франции и счи­тала Марата главным виновником этой ка­тастрофы...» «Столь жестокий поступок не мог быть совершен женщиной вашего возраста без чьего-либо подстрекательст­ва». «Я никому не говорила о своем замысле, я считала, что убиваю не чело­века, а хищного зверя, пожирающего всех французов». «Неужели вы думаете, что убили всех Маратов^?» — «Этот мертв, а другие, быть может, устрашатся».

При обыске у девушки нашли напи­санное ею «Обращение к французам, дру­зьям законов и мира», где были и такие строки: «О, моя родина! Твои несчастья разрывают мне сердце. Я могу отдать тебе только свою жизнь и благодарю Небо за то, что свободна располагать ею».

Жарким душным вечером 17 июля 1793 года Шарлотта Корде, облаченная в алое платье «отцеубийцы», взошла на эшафот. До самого конца она, как свидетельствуют современники, сохраняла полное самооб­ладание и лишь на мгновение побледнела при виде гильотины.

Когда казнь свершилась, помощник палача показал зрителям отрубленную голову и, желая им угодить, нанес ей поще­чину. Но толпа ответила глухим ропотом возмущения...

Трагическая судьба девушки из Нормандии навсегда осталась в памяти людей как образец гражданского мужества и беззаветной любви к родине. Однако последствия ее самоотверженного поступка оказались совершенно иными, чем те, на которые она рассчитывала. Революционеры, которых она хотела спасти, были обвинены в сообщничестве с нею и казнены, а смерть «друга народа» стала для иных маратов предлогом сделать террор государственной политикой. Адское пламя гражданской войны поглотило принесенную ему в жертву жизнь, но не погасло, а взметнулось еще выше.

1. Назовите французских просветителей, перечислите основные идеи, объединившие писателей в группу "просветителей".

2. Почему революция как социальный способ перехода от одной формации к другой противоречит идеологии просветителей? Объясните.

3. Что такое Бастилия, Конвент? кто такие Дантон, Робеспьер? Как с ними связана Французская революция?

4. Почему Шарлотта Корде, правнучка прославленного Пьера Корнеля, убивает руководителя Конвента Марата?

Дата добавления: 2014-10-31