Безумство храбрых

Все, конечно, очень мило, однако есть такое понятие, как мотивация действий участников. Да, выиграла от путча партия (точнее, партаппарат) в целом, но рисковали-то головой конкретные люди. И эти люди проявили (согласно

официальной версии) такую беззаветную преданность партийным интересам, что все герои Гражданской войны совместно отдыхают...

Обратимся снова к воспоминаниям участников «ареста Берии».

Цитата 4.5. «...В 9 часов утра мне позвонил по телефону АТС Кремля Хрущев Н.С. Поздоровавшись, он спросил:

— Имеются в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?

Подумав, я ответил:

— Такие люди имеются, и партии они преданы беззаветно. После этого Хрущев сказал, чтобы я взял этих людей с собой и приезжал с ними в Кремль.

Тут же он добавил, чтобы я взял с собой планы ПВО и карты, а также захватил сигары. Я ответил, что заберу с собой все перечисленное, однако курить бросил еще на войне, в 1944 году. Хрущев засмеялся и сказал, что сигары могут потребоваться не те, которые я имею в виду.

Только тогда я догадался, что надо взять с собой оружие.

Намек Хрущева на то, что надо взять с собой оружие, навел меня на мысль, что предстоит выполнить какое-то важное задание Президиума ЦК КПСС...»

Воспоминания Москаленко написаны много лет спустя, в «застойном» СССР, где тот факт, что военные выполняют задание ЦК КПСС, уже мало кого удивлял. Однако те, кому известны армейские порядки, все же удивятся, и немало. У военных всегда четко оговорено, чьи приказы и в каких обстоятельствах надо выполнять. Уверяю вас, ни тогда, ни в 1930-м, ни в 1918 году партийные органы в этот перечень не входили. По сути, Москаленко расписывается в том, что Хрущев предложил ему поучаствовать в каком-то незаконном мероприятии, а он, даже не спрашивая, куда его подряжают, согласился. Какая преданность партии и какая отвага! Ведь если бы что-то не выгорело, ссылку на Хрущева трибунал бы не принял и Москаленко отправился бы прямым ходом к стенке. Мог ли генерал-фронтовик этого не понимать — вопрос риторический.

Правда, потом Москаленко спохватывается и пишет, что ему позвонил еще и министр обороны Булганин, вызвал к

себе, и уже от него генерал получил формальный приказ. Причем Булганин сказал, что вызвал его потому, что ему позвонил Хрущев. То есть теперь уже Булганин - тот самый человек беззаветной храбрости, готовый взять все на себя. Впрочем, приказ устный — так что и Москаленко в высоком мужестве не откажешь.

«Нажатием кнопки электрического сигнала я тут же вызвал офицера для особых поручении майора Юферева В. И., начальника штаба генерал-майора Баксова А. И., начальника Политуправления полковника Зуба И. Г. и сказал им: надо ехать в Кремль, взяв с собой оружие, но так как его ни у кого не было, то я вызвав коменданта штаба майора Хижняка М. Г. и приказал ему принести и выдать пистолеты и патроны. Так как группа была маленькая, то я позвонил начальнику штаба ВВС (бывшему начальнику штаба Московского округа ПВО) генерал-майору Батицкому П. Ф. и предложил ему прибыть ко мне, имея с собой оружие».

Ладно, первые три офицера — лица подчиненные и, в принципе, имеют право вопросов не задавать. Любопытно лишь то, что получив столь странный приказ — ехать в Кремль с оружием (а в Кремль с оружием не пускали, оттого многие аресты проводились в кремлевских кабинетах), ни один из этих офицеров не обратился в Особый отдел (или что там было вместо него). По-видимому, предпочли участвовать в заведомо незаконном и, возможно, нарушающем присягу деянии, но честь офицера доносительством не замарать. Хотя, боюсь, трибунал этого довода также бы не принял. А вот генерал-майор Батицкий - еще один человек великой храбрости, поскольку Москаленко по службе не подчинялся. Ему «предложили», и он пошел, тоже с пистолетом и тоже не зная куда...

«И вот часов в одиннадцать дня 26 июня мы по предложению Булганина Н. А. сели в его машину и поехали в Кремль. Его машина имела правительственные сигналы и не подлежала проверке при въезде в Кремль...»

Храбрость Булганина в этом эпизоде становится беспредельной, ибо министр, который на своей машине провозит в Кремль генералов с оружием, на смягчение приговора рассчитывать никоим образом не может.

«Вслед за нами на другой машине подъехали Жуков Г. К, Брежнев Л. И., Шатилов, Неделин, Гетман и Пронин А. М.»

Бывший генерал-майор Брежнев давно уже пребывал на сугубо партийной работе, носил штатские костюмы, Жукову не подчинялся и приехать с ним едва ли мог. По-видимому, автор мемуаров добавил его сюда для громкого имени. Значит, написаны эти строки были, самое раннее, в середине 80-х, иначе за такое могло нагореть по-крупному. Ну да ладно. Переключимся теперь на маршала Жукова и посмотрим его «воспоминания» (кто бы их ни писал — человек это был достаточно осведомленный, поскольку единственный из всех упоминает заседание Совета министров, хотя и помещает его не в то время, когда оно состоялось).

Цитата 4.6. «...Меня вызвал Булганин - тогда он был министром обороны — и сказал:

— Садись, Георгий Константинович.

Он был возбужден, даже не сразу поздоровался, только потом подал руку, однако не извиняясь.

Помолчали. Затем Булганин, ничего не говоря по существу дела, сказал:

— Поедем в Кремль, есть срочное дело.

Поехали. Вошли в зал, где обычно проходят заседания Президиума ЦК партии.

Потом я узнал, что в тот день было назначено заседание Совета Министров. И министры, действительно, были в сборе. На заседании информацию должен был делать Берия. И он готовился.

Я оглянулся. В зале находились Маленков, Молотов, Микоян, другие члены Президиума. Берии не было.

Первым заговорил Маленков — о том, что Берия хочет захватить власть. Что мне поручается вместе со своими товарищами арестовать его.

Потом стал говорить Хрущев... Микоян лишь подавал реплики. Говорили об угрозе, которую создает Берия, пытаясь захватить власть в свои руки.

— Сможешь выполнить эту рискованную операцию?

— Смогу, — отвечаю я.

... Решено было так. Лица из личной охраны членов Президиума находились в Кремле, недалеко от кабинета, где собрались члены

Президиума. Арестовать личную охрану самого Берии поручили Серову. А мне нужно было арестовать Берию.

Маленков сказал, как это будет сделано. Заседание Совета министров будет отменено, министры отпущены по домам. Вместо этого он откроет заседание Президиума».

Автор этого опуса явно был штатским, поскольку, в отличие от Москаленко, опустил вопрос об оружии. Что, Жуков ни на минуту не расставался с пистолетом? Ничего не говорит он и о присутствии в машине Булганина Москаленко со товарищи, а также названных последним спутников Жукова. Или министр перевозил генералов челночным способом? Зато не забыл упомянуть, что заседание Президиума (непонятно чего) открыл Маленков. Явно версии Хрущева и «Жукова» идут из одного источника, а Москаленко пишет сам, в меру собственной фантазии.

Но ведь и маршал Жуков до чего смел — решается на арест второго лица в государстве даже без приказа непосредственного начальника, министра обороны, по одному лишь хрущевскому слову. Надо же, каких беззаветно преданных генералов воспитала коммунистическая партия! Готовы жизнь положить по слову товарища Хрущева!

На самом деле авторы мемуаров, конечно, черным по белому расписались, что это был заговор, и имена своих подельников назвали. Ну, да не в этом суть. То, что это был заговор, мы и без их откровений знаем. Интересно другое: эти люди рисковали жизнью, всерьез и по-настоящему. Если бы что-то пошло не так, всем им стоять у одной стенки. Вот и вопрос: что заставило их пойти на такой безумный риск? Чего добивался генерал Москаленко? Неужели готов был на смерть ради поста заместителя министра обороны, который он в итоге получил? А маршал Жуков — неужели рисковал жизнью ради того, чтобы подняться на одну ступеньку карьерной лестницы? А Хрущев? Так ли уж нужна ему была власть в огромной стране? Он и с Украиной-то не справлялся, зато на уютном посту партсекретаря ему жилось очень неплохо, и ответственности, почитай, никакой. Ради чего они все совали голову в петлю?

Хорошо, раз на этот вопрос нет ответа, может быть, стоит задать другой — почему? И кстати, почему вообще вы-

брали такой способ проведения путча? Шумный, громоздкий, безумно рискованный. Зачем штурмовать дом возле Садового кольца, устраивать стрельбу в центре Москвы? Если так уж надо было убрать Берию, почему его не могли расстрелять, скажем, по пути из Москвы на дачу, где-нибудь на шоссе? Или того проще: дождаться, когда он отправится куда-нибудь на испытания, и сбить самолет? Или классическим способом, посадив снайпера в окно или на крышу?

И почему все действия путчистов носят отпечаток страшной спешки - так, словно им обязательно надо было ликвидировать Берию именно 26 июня. Ответ простой: чтобы он не успел чего-то сделать. Чего именно? Обсудить с Ванниковым предстоящие испытания? Даже и не смешно.

И тут мы снова приходим к назначенному на 14 часов заседанию неизвестно какого органа, на котором должны были говорить неизвестно о чем, ибо никаких следов в архивах не сохранилось, что уже само по себе наводит на размышления...

«Неважно, какой орган? Еще как важно!»

Итак, Молотов и Каганович утверждают, что это было заседание Президиума ЦК. Хрущев сначала говорит то же самое, а потом меняет версию: совместное заседание Президиума ЦК и Совмина. По составу присутствующих эти два варианта не отличаются, но они должны различаться по кругу рассматриваемых вопросов, полномочиям и порядку проведения. Помните слова Хрущева? «Мы условились, что соберется заседание Президиума Совета Министров, но пригласили туда всех членов Президиума ЦК. Маленков должен был открыть не заседание Президиума Совета Министров, а заседание Президиума ЦК партии...»

Что здесь забавного? Дело в том, что заявление Хрущева «мы» применительно к Президиуму Совмина лишено смысла. Туда входили пять человек: Маленков, Берия, Молотов, Булганин и Каганович. Хрущеву на этом заседании просто нечего делать. А в Президиум ЦК входили, кроме уже упомянутых, Хрущев, Ворошилов, Сабуров, Первухин и Микоян. Но самое главное было в другом... об этом чуть позже.

Никаких сведений о данном заседании в архивах, как я уже говорила, не имеется — кроме невнятного маленковского листочка. Что странно. Должна была существовать повестка дня, заранее объявленная участникам заседания, и даже если ее изменили - это не повод уничтожать подготовительные документы. О чем должна была идти речь?

Ни в одном архиве нет ответа.

И снова нам на помощь приходят Серго Берия и Руслан Чилачава. Снова в беседе с журналистом Серго приводит подробности, которым он настолько не придал значения, что даже не включил их в свою книгу. На даче, утром или же накануне вечером, он наверняка встречался с отцом и мог знать, какой вопрос будет обсуждаться. И, как оказалось, знал.

Цитата 4.7. «В тот день, по предложению отца, было назначено расширенное заседание Президиума ЦК, на котором планировалось обсудить деятельность министра государственной безопасности СССР С.Игнатьева и его заместителя М. Рюмина с целью установления их личной вины в фабрикации ряда дел: мингрельского, ленинградского и т. п....».

Рюмин к тому времени был уже три месяца как арестован, а Игнатьев еще гулял на свободе. Известно и из других источников, что Берия собирался в этот день потребовать санкции на арест Семена Игнатьева, бывшего министра внутренних дел, бывшего секретаря ЦК, повинного в том, что воскресил в МГБ дух времен наркома Ежова.

А значит, это никоим образом не могло быть заседание Президиума Совмина, поскольку данный вопрос не имеет к нему никакого отношения. Речь шла о чисто партийных делах. Согласно Постановлению СНК и ЦК ВКП(б) от 21 июня 1935 года арест коммунистов требовалось согласовывать с партийными организациями соответствующего уровня. Игнатьев уже не был ни секретарем, ни членом ЦК, но из партии не исключен. Совсем недавно он входил в высшую партийную номенклатуру, и его арест следовало все же согласовать, как минимум, с Президиумом ЦК. Кстати, вопросами кадровой работы также ведал ЦК, а вот к Президиуму Совмина арест бывшего партфункционера никаким боком не относился.

А теперь о главном. Почему нам важно разобраться в том, что это было за заседание? Давайте вспомним рассказ Хрущева (цит. 1.1.):

«...Мы условились, как я говорил, что соберется заседание Президиума Совета Министров, но пригласили туда всех членов Президиума ЦК Маленков должен был открыть не заседание Президиума Совета Министров, а заседание Президиума ЦК партии...

...Когда Маленков открыл заседание, он сразу поставил вопрос:

— Давайте обсудим партийные вопросы. Есть такие вопросы, которые необходимо обсудить немедленно.

Все согласились...»

Главным различием между Президиумами Совмина и ЦК, кроме состава, была личность председателя. Как видим, Хрущев и прочие его сторонники изо всех сил стараются представить дело так, словно бы на этом заседании председательствовал Маленков. Но с какой стати? Маленков был руководителем государства, а не партии. После назначения на пост председателя Совета министров он отказался от должности партийного секретаря и теперь был просто рядовым членом Президиума ЦК. Так что открывать это заседание, вести его и председательствовать на нем должен был совсем другой человек, и все мы знаем этого человека. Это тот единственный из присутствующих, кто не имел государственных постов, а лишь пост секретаря ЦК - Никита Сергеевич Хрущев;

Зачем Хрущеву понадобилась эта ложь — в принципе, понятно. Коль скоро председатель Совета министров входит в их компанию, сделанное ими если и не становится законным, то все же приобретает некий оттенок легитимности. А если нет... представьте себе, что Хрущев начнет эту фразу так: «Я открыл заседание и сразу поставил вопрос...»

Ты поставил? А кто ты, собственно, такой, родное сердце? По советской Конституции - основному закону СССР -ты никто и звать тебя никак, и вообще государственно значимых решений принимать не имеешь права. Сталинское Политбюро, согласно Постановлению от 21 июня 1935 года,

давало санкции на арест по данным НКВД или прокуратуры, но не принимало решений об аресте. Сталинские же пометки на документах НКВД были руководящими указаниями ровно в той степени, в какой нарком считал их таковыми.

Впоследствии Хрущев усиленно старался всех убедить, что репрессии планировались на Политбюро, и вполне в этом успел. Но в 1953 году у него был лишь один выход - выпихнуть вперед себя Маленкова, как всеми признанного преемника Сталина.

А на самом-то деле нет никаких оснований считать, что председатель Совмина был в курсе их планов. Более того: помните, Серго Берия рассказывал, как Ванников позвонил Маленкову, а у того не отвечал телефон? Но такого не может быть, потому что не может быть никогда, ибо снимает трубку не сам Маленков, а кто-либо из его секретариата. (Если даже Ванников звонил по «вертушке», то, не получив ответа, он бы позвонил в секретариат и поинтересовался, где Маленков.) Если телефон не отвечал, значит, он был выключен. А если у главы государства выключен телефон... надеюсь, понятно, что это означает?

Более того, судя по его дальнейшей судьбе, именно Маленков являлся основным врагом Хрущева. После пленума 1957 года, когда противники Хрущева предприняли попытку снять его - кстати, совершенно уставными методами, -все они лишились своих высоких постов. В газетах появилось постановление «Об антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» - именно в таком порядке.

Всех «смутьянов» перевели на незначительную работу, а впоследствии исключили из партии. Молотов, например, поехал послом в Монголию. Однако потом, выйдя на пенсию, все они спокойно жили в Москве. С Маленковым же поступили иначе. Его отправили сначала в Усть-Каменогорск, потом в Казахстан, в город Экибастуз, директором ТЭЦ. В 1961 году его исключили из партии и выпихнули на пенсию, но покинуть Казахстан не разрешили, позволив вернуться из ссылки лишь в 1968 году, после смерти матери. По всей видимости, условием стало молчание — Маленков не оставил воспоминаний, ничего не рассказал даже нашедше-

му ключик ко многим партийным функционерам Феликсу Чуеву. Остаток жизни он попросту промолчал.

Кстати, кроме кампании по дискредитации Берии, хрущевцами была развернута еще более разветвленная кампания по дискредитации Маленкова. Другое дело, что если «антибериевский» пиар проводился открыто и на всю страну, то здесь действовали несколько тоньше. Маленкова усиленно старались представить «мотором» самых грязных дел МГБ, и в первую очередь «дела врачей». Нет, конечно, основным злодеем тут считался Сталин, но Маленков выступал в роли его правой руки. Хотя не факт, что в ту зиму он вообще имел отношение к делам госбезопасности.

Согласитесь, это логично: у кого самая жестокая судьба, тот и есть главный враг существующей власти...

Тайна «маленковского черновика»

Вернемся теперь к документу, который считается одним из основных материалов по аресту Берии, - пресловутому черновику заседания Президиума, составленному Маленковым (док. 1.1.), и рассмотрим его поподробнее. Странное он производит впечатление — и чем дальше, тем «страньше». Почему-то состоящую из общих слов вводку, которую любой из присутствующих способен был произнести в порядке импровизации, автор прописал четко и полностью, а содержательная часть дается в виде отрывочных, конспективных фраз. Более того, в сборнике «Берия», где этот документ опубликован, под ним содержится примечание, что он двойной: часть напечатана на машинке, а часть написана от руки.

И вот тут впору сказать: «Блин!», если не крепче. Потому что какой же это черновик? Кто это печатает черновики на машинке, а потом продолжает от руки? Первая, машинописная часть — те самые общие фразы — может быть только одним: тезисами чьей-то речи, посвященной повестке дня заседания, то есть аресту Игнатьева. Когда понадобилось придумать «оправдательный» документ, кто-то из присутствующих пробежал глазами бумагу, сказал: «Годится!» и, взяв первый лист, предложил Маленкову дописать остальное. Маленков

дописал, но в дело эта бумажка не пошла, а после заседания он машинально положил листок в папку.

Почему я считаю, что эта фальшивка сделана экспромтом, во время заседания? Потому что позднее вряд ли стали бы стряпать «составной» документ — его изготовили бы от начала до конца в одном стиле. «Маленковский черновик» носит на себе следы явной импровизации и жуткой спешки, на уровне паники.

Но на самом деле все еще интереснее. Обратим внимание на стиль машинописной части и задумаемся над тем, кто его готовил.

«Враги хотели поставить органы МВД над партией и правительством.

Задача состоит в том, чтобы органы МВД поставить на службу партии и правительству, взять эти органы под контроль партии.

Враги хотели в преступных целях использовать органы МВД.

Задача состоит в том, чтобы устранить всякую возможность повторения подобных преступлений.

Органы МВД занимают такое место в системе государственного аппарата, где имеется наибольшая возможность злоупотребить властью.

Задача состоит в том, чтобы не допустить злоупотребления властью».

Берия ставил вопрос об Игнатьеве перед Президиумом ЦК и мог, в принципе, подготовить нечто подобное, — но это явно не бериевский стиль, слишком длинно и неконкретно. Маленков? С какой стати? Он к этому делу вообще никаким боком не причастен. Значит, Хрущев - больше просто некому. За это говорит, кстати, и оборот «партия и правительство» -в таком сочетании употребить его, пожалуй, в июне 1953 года мог только Хрущев. Помните, Берия в «атомном» документе как писал? «Вы недооцениваете еще в полной мере своей ответственности за порученное Вам Государством дело».

Итак, на 14 часов 26 июня 1953 года было назначено заседание Президиума ЦК, на котором должен был разбираться вопрос об МВД в целом и об аресте бывшего министра внутренних дел Игнатьева в частности...

Дата добавления: 2014-11-25