Annotation 28 страница. Для расследования нестандартного убийства гражданина Васильева Сергея Андреевича была создана следственно-оперативная группа

Для расследования нестандартного убийства гражданина Васильева Сергея Андреевича была создана следственно-оперативная группа. В состав группы, руководителем которой назначили начальника Управления ФСБ по Краснодарскому краю Лапина, вошли следователь ФСБ Веточкин, следователь прокуратуры и одновременно зампрокурора города Таганрога, откуда был потерпевший, Миронов, следователь и заместитель начальника Петровки по оперативно-разыскной работе полковник Хромов, два оперативника из ФСБ и два из МВД, криминалист и два эксперта ГРУ. Группе придали мощное техническое и финансовое обеспечение с широким кругом полномочий. В первую очередь были установлены люди из спецгрупп ГРУ, которые могли выполнять прием «короткое замыкание» и другие, граничащие с безумием, приемы высокохудожественного устранения человека из жизни. Таких специалистов оказалось всего шесть человек, и все они входили в УЖАС, которое относилось к структуре ГРУ, но с автономными и неподконтрольными руководству ГРУ полномочиями. Двое из них были ветеранами на пенсии, трое действующих, а шестой погиб, и никто из ГРУ не мог объяснить, по какой причине. И вообще Хромов и Лапин заметили с первых шагов, что, когда заходил разговор об УЖАСе, все как-то мялись и не могли ничего объяснить. Именно смерть шестого насторожила и обратила на себя внимание группы. Управление по жизненно-актуальным ситуациям оказалось настолько специальным, изощренным и многоплановым, что стояло особняком от целей и задач ГРУ, ФСБ, не говоря уже об МВД. В действиях спецподразделений УЖАСа было столько самостоятельности, что Хромов, а за ним и следователь Веточкин решили более скрупулезно и пристрастно ознакомиться с его деятельностью. Но как это сделать? — Странное подразделение, вам не кажется, Леонид Максимович? — Странное не странное, но я по опыту знаю, что там, где начинаются странности, сразу же появляются и подлянки, отчего все хочется послать подальше. Хромов не зря работал в МУРе. Если уж он о чем-то высказывался, то высказывался исчерпывающе. Веточкин понимающе хмыкнул и стал читать бумагу из ГРУ во второй раз. Официальный ответ на официальный запрос гласил: «Физическое устранение человека демонстративно жестоким способом отрыва головы от туловища приемом «короткое замыкание» осуществляется лишь спецподразделениями УЖАСа по борьбе с крайне экстремистскими и террористическими движениями. УЖАС входит в структуру ГРУ, но имеет автономные полномочия, неподконтрольные руководству Главного разведывательного управления. Тем не менее на его запрос командование УЖАСа сочло нужным ответить, что экстраординарные методы отстранения индивидуума от активных действий может осуществить лишь человек, имеющий прямое отношение к их спецподразделениям. Самостоятельное проникновение в эти методы невозможно из-за особой специфики подготовки к ним. Приемом «короткое замыкание» были оснащены всего лишь шесть человек за все время существования управления. В данный момент двое из шести не владеют этим приемом по возрасту, они уже на пенсии, трое находятся на службе и вне подозрений, один человек погиб в результате трагического стечения обстоятельств. Руководство УЖАСа ставит следственно-оперативную группу в известность о том, что оно начинает параллельное расследование обстоятельств убийства Сергея Андреевича Васильева в связи с осуществлением этого убийства суперприемом «короткое замыкание». Заместитель директора ГРУ по контактам с ФСБ и МВД, генерал-лейтенант Эппель А.С.».
К официальной бумаге была прикреплена неофициальная и дружеская записка для Хромова: «Леня, готовьтесь к головной боли. Параллельное расследование УЖАСа означает лишь то, что они будут находить и уничтожать все, что может иметь к ним отношение. Вас они не тронут, ребята хоть и страшноватые, но государственники, закон чтут. А погибший «в результате трагического стечения обстоятельств» этим трагическим обстоятельством стек на оголенный провод после пива. Эту записку съешь, ментяра, а то и нам головы поотрывают. Ты не забыл, что в сентябре на Маныч едем? Я уже соскучился по рыбалке, чехоням и чебакам. Обнимаю. Артур».
Неприятности в оформлении предрекаемых Хромовым подлянок начались с первых шагов. Оказалось, мешало работе не то, что люди из группы принадлежали к разным ведомствам, а то, что она была составлена из представителей двух недолюбливающих друг друга миров — провинции и столицы. Краснодарский Лапин и таганрогский Миронов косились на московских Хромова и Веточкина, два оперативника из сочинского УВД слегка опасались двух столичных фээсбэшников. Сами москвичи, держа марку, делали вид, что не замечают этого, но где-то в глубине души ехидно посмеивались над деревней. Тем не менее группа работала самоотверженно. Почти сразу же акценты расследования переместились из Сочи в Москву и уже оттуда время от времени перемещались за недостающими деталями в Сочи и Таганрог — жемчужины Черного и Азовского морей. Начали расследование с ветеранов УЖАСа. Одного, по разрешению руководства управления, посетил Веточкин, а другого Хромов. И тот и другой ждали чего угодно от этих бесед, но только не того, что получилось. Веточкину пришлось посетить Большой театр, что в какой-то мере потрясло его и заставило задуматься о роли искусства в жизни. Суперсолдат УЖАСа, владевший приемом «короткое замыкание» и неоднократно его применявший в разных местах земного шара, работал в Большом гардеробщиком. Гардеробщик не выглядел благостным пенсионером — среднего роста, с седым ежиком на голове, худой, как засушенная вобла. Но, взглянув в его глаза, сразу же становилось понятным, что речь идет не о засушенной вобле, а о заснувшей кобре. — Здравствуйте, Игорь Александрович! — поздоровался Веточкин с гардеробщиком. — Вы уже в курсе, я Веточкии из ФСБ. Нельзя лис вами поговорить? — Можно, — спокойно сказал старик и кивнул на два стула в углу гардеробной. — ФСБ… — пренебрежительно хмыкнул. — Ну давай, разговаривай со мной. Выслушав Веточкина, уснувшая кобра усмехнулась и произнесла: — Ты спрашиваешь, может ли кто-нибудь из управления, владеющий экстремальными, демонстративно-шоковыми методами нейтрализации, заниматься этим самостоятельно, без приказа? Не может, даже если бы захотел. — Почему? — заинтересовался Веточкин. — Не скажу, — остудил его любопытство государственный убийца. — Еще ты хочешь знать, кто мог оторвать голову этому парню? Никто из тех, кто жив. — Вы хотите сказать… — начал было Веточкин, но был прерван прямолинейностью ветерана: — Я молчу. Чему вас учат на Лубянке, если вы даже очевидное воспринимаете как высшую тайну? — Да вот, что поделаешь? — пожал плечами Веточкин. От этого признания жутковатый пенсионер развеселился и посоветовал на дорожку: — Будь внимательным, сынок, смотри, чтобы и тебе голову не оторвали.
У Хромова беседа с ветераном прошла еще унизительней. Стефан Искра в доме № 23 не жил, а пил. Пил круглосуточно, много и долго. Хромова предупредили, что Искра беспробудно пьет уже в течение нескольких лет, и вследствие этого руководство управления не несет ответственности за его возможные действия. Беспробудно пьет в течение нескольких лет? — изумился Хромов, когда на его звонок открылась дверь и перед ним предстал Стефан Искра. В свои пятьдесят семь лет Стефан Искра выглядел как тридцатилетний мастер спорта международного класса по легкой атлетике, который только что, сразу же после победы на чемпионате мира, объявил журналистам о своем решении покинуть большой спорт. Видимо, уникальная методика физической подготовки уникальных суперразведчиков делала силы этих ребят столь уникальными, что даже алкоголь, этот уникальный разрушитель человеческой личности, отступал перед их уникальными возможностями. Все остальное Хромов додумывал уже в воздухе. Мощные руки спившегося суперсолдата приподняли его за лацканы пиджака в воздух, и он услышал: — Выпивку принес? — Нет! — честно признался вознесенный Хромов и удивился своей беззащитности. — Какой же ты глупый! — громогласно укорил его ветеран, поставил на место и захлопнул перед его носом дверь.
«Так, так, так… — рассуждал Хромов, спускаясь со второго этажа по лестнице. — Конечно, конечно… — ошеломленно пытался осмыслить он ситуацию, выходя на улицу. — Ну да, ну да… — наконец-то догадался, увидев в пятидесяти метрах от себя чистенький, беленький домик коммерческого магазина «Вечерок». Внутри магазина все было ярким, упакованным и дорогим. — Бутылку водки, — буркнул Хромов продавцу, молодому прыщавому парню в белой рубашке с надписью «Добро пожаловать», и протянул сотенную. — Какой? — поинтересовался продавец. — Настоящей, недорогой, кристалловской, — сообщил Хромов и с живым интересом стал смотреть на продавца, ожидая, как он выйдет из этой ситуации. Продавец вышел из нее достойно. Он вынул из холодильника бутылку кристалловской «Забудь о похмелье», поставил ее на прилавок и отсчитал Хромову шестьдесят четыре рубля сдачи. — Кто это? — метнулся к продавцу недовольный его действиями мужчина с лицом представителя теневого бизнеса. — Мент, — коротко ответил продавец и добавил: — Ты что, слепой? У него лицо как у волкодава со стажем. — Ну и дал бы просто заводскую, зачем дал ту, которую для директора делают? — уже спокойнее упрекнул его мужчина. — Это тоже мент не простой, вежливый и ехидный, значит, где-то в МУРе индивидуальный кабинет имеет, — назидательно подняв палец, объяснил продавец представителю водочной мафии…
Хромов поднялся на второй этаж и вновь позвонил в дверь Стефана Искры, держа бутылку водки перед собой. Дверь распахнулась, отставной атлет благосклонно окинул взглядом Хромова и бутылку, сделал приглашающий жест рукой и сказал: — Входи, Хромов, раз пришел. Полковник чуть не поперхнулся, но вовремя вспомнил: «Ах да, ему же звонили из ГРУ, предупреждали о моем приходе». Они вошли в квартиру. Трехкомнатная, крупногабаритная квартира Стефана Искры напоминала ограбленный офис провинциального банка, который сдали под склад стеклотары. Все перегородки были убраны. Перед изумленным взором Хромова предстало стеклянное море пустых бутылок, среди которых, как острова и скалы, выделялись кровать, стол, три стула и шкаф для одежды, между ними, как лодка среди волн, затерялась кушетка для сна. На столе кособоко стоял пораженный в самое сердце чем-то тяжелым и быстрым компьютер последней модели из серии «Будда». Более в пространстве жилплощади, не считая кухни, ничего не было. Если не принимать за «что-то» два перевернутых вверх дном ящика. Кухня оказалась размером с большую комнату обыкновенной квартиры. — Бери курс в сторону стола, — указал вдоль стеклянного моря Искра и пошел первым, раскидывая в стороны стеклянные брызги разных конфигураций.
«Интересно, как они там в ГРУ с такими кадрами справляются?» — думал Хромов, следуя в кильватере Искры и продолжая держать бутылку водки перед собой двумя руками.
«Черт побери», — чертыхнулся Хромов, вышагивая сорокаминутное расстояние к своей «Волге», о поломке которой вспоминал по мере приближения к ней. Возле «Волги» уже суетились ликвидаторы из мэрии. — А ну кыш отсюда, куры! — раздраженно пугнул их Хромов, но, опомнившись и даже слегка испугавшись своей невежливости, извинился: — Фу-ты, что-то нашло, извините, ребята. Тем временем один из ликвидаторов уже вызвал милицию, а два других, амбалистых, подходили к Хромову с официальным выражением агрессии на лицах. — Я же извинился, ребята! — всполошился Хромов, но, увидев по лицам ликвидаторов, что им на это наплевать, тоже плюнул на дисциплину и стал по всем правилам неожиданного боя нейтрализовывать возникшее нападение. Пока ликвидаторы автомобилей приходили в себя под платформой своего грузовика, подъехала милиция. Хромов подошел к ним, показал удостоверение и приказал: — Пусть мою «Волгу» мэриевцы отвезут в марьинорощинский автосервис, вот адрес… — Он черкнул адрес на листке из блокнота. — А вы их сопроводите, чтобы налево со зла не свернули. — Есть! — четко принял приказ Хромова старший наряда. — Ну и хорошо, — одобрил его Хромов и, резко повернувшись, зашагал в сторону метро.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Когда Аскольда Иванова арестовали во второй раз, он еще не успел отойти от первого. Второе задержание председателя правления Азово-Черноморского банка насторожило окружающих его людей и заставило задуматься членов правления банка, а также тайных и явных учредителей, о нравственных качествах Аскольда Иванова. Смущала газетная статья в местной прессе, и странное внимание милиции, которое не могли отвлечь даже деньги, тоже смущало. В содержание газетной статьи никто, конечно же, не поверил, наглая ложь. Байбаков Сергей Иванович, Карандусик, даже вспомнил о прошлом. Вместе с двумя далекими от закона ребятами из уголовного прошлого жестко расспросил составителя газетных номеров и выяснил, что статью «Банкир-маньяк» написал не журналист, а принес из УВД майор Абрамкин, и самого случая с онанирующим сюжетом в парке «Ривьера» не было. Это все выяснили, но какой-то неприятный осадок в душе друзей Аскольда оставался. У многих членов правления, то есть у двоих, начальника кредитного и начальника инвестиционного отделов, были дочери, и человек, мастурбирующий на девочек, в то время когда они играют в бадминтон, вызывал у них недобрые чувства. И совсем неважным было то, что их дочери давно уже были не девочки. Это никогда не бывает важным. То, что дочь начальника кредитного отдела уже четвертый раз меняла мужа в поисках богатого, красивого, покорного, здорового и доброго, а у начальника инвестиционного отдела дочь была солисткой в прогрессивной женской рок-группе, на ситуацию не влияло. И то, что солистка на такие консервативные шалости, как мастурбирование в сторону девочек, смотрела с пренебрежением и возвела бы эти действия в ранг искусства, если бы мастурбация была направлена в сторону видных политиков во время международной встречи или, на худой конец, в сторону проезжающих по скоростному шоссе автомобилей, тоже никакой роли не играло. Об Аскольде стали думать с сомнением. Одним словом, второе задержание и препровождение в КПЗ сочинского УВД Аскольда Иванова насторожило окружающих его людей и заставило задуматься членов правления банка, а также тайных и явных учредителей, о его моральных качествах… Но никто, включая самого Аскольда, не знал, что самой главной ошибкой, более того, карьерной катастрофой Аскольда, были не интриги мексикомана полковника Краснокутского и его помощника майора Абрамкина, по большому счету это можно было утрясти, а то, что в самый момент ареста Аскольд так энергично вздрогнул от неожиданности — группа захвата вышибла двери в номер, — что Ирочка Васина взвизгнула под ним и навсегда рассталась с парадоксальной девственностью. Именно это было главной оплошностью Аскольда Иванова, да и самой Ирочки Васиной. Ростоцкий вошел в кабинет Краснокутского через час после задержания и препровождения Аскольда Иванова в КПЗ, переполненный вопросами. — Что делать с этим банкиром? — в первую очередь спросил Ростоцкий. — С банкиром? — удивился полковник, но сразу же спохватился, вспомнив о своем приказе задержать Аскольда Иванова, и строго сказал: — Как что? Посадите его в камеру. — На каком основании? — опять спросил Ростоцкий, и по его лицу было видно, что брать на себя какую-либо ответственность он не собирается. — А при каких обстоятельствах вы его взяли? Он сопротивлялся или нет? — Полковник Краснокутский был истинным сочинцем с мексиканским бзиком и потому к заданному вопросу добавил элемент обывательского любопытства: — Он что, с бабой был или сразу с двумя? — Да, он был с женщиной, — сухо ответил Ростоцкий и неожиданно рассмеялся, прикрыв рот рукой. — Рассказывай, Ростоцкий, не томи. Что, три бабы было? — Краснокутский даже вышел из-за стола от любопытства. — Да нет, одна была, — опять сухо ответил взявший себя в руки Ростоцкий. — Понимаешь… казенным тоном проговорил Краснокутский. — Я тут твой рапорт о предоставлении тебе отпуска в середине августа прочитал… — Зато какая эта одна! — начал объяснять Ростоцкий. — Мы врываемся, номер люкс-экстра за семьсот пятьдесят баксов в сутки, кровать — что вдоль, что поперек — четыре метра, он на ней, а она визжит под ним, как свинья на бойне, и улыбается, вот что странно, — отчитался Ростоцкий и добавил: — Красивая девочка. Мне кажется, она в этот момент с девственностью рассталась. — С девственностью?! — обрадовался полковник, озаренный догадкой. — Закрывай его в КПЗ за совращение малолетней. Вот паразит, то в кустах дрочит, то головы людям отрывает, то девочек развращает и лишает их девственности. Что творится в городе!… В конце своего возмущения полковник Краснокутский вспомнил одну существенную деталь. Он вспомнил, что Аскольд Иванов все-таки не прятался в кустах парка «Ривьера» и никому не отрывал голову. Это слегка остудило полковника, и он спросил у Ростоцкого: — Слушай, что за чепуху ты мне несешь, какая может быть девственность в Сочи, в летнее время, да еще в гостиничном номере люкс-экстра? — В Сочи возможно все, а в летнее время, да еще и за деньги, возможно все, что угодно. — Да, капитан! — Краснокутский с гордостью посмотрел на Ростоцкого. — Да! Закрой этого зажравшегося янки в камеру. Закрой на основании Указа Президента России на тридцать суток до выяснения всех обстоятельств дела. — Девочка, что под ним была, не малолетка, а совершеннолетняя и его невеста, сама так говорит, — продолжал осторожничать Ростоцкий. — Вот это все и надо выяснить за тридцать суток досконально, а то вдруг он маньяк окажется похлеще Чикатило, что тогда? — серьезно спросил у Ростоцкого полковник и пытливо посмотрел ему в глаза. — Так что насчет отпуска? — ушел от ответа Ростоцкий и не менее пытливо посмотрел в глаза Краснокутскому. — Иди. Можешь прямо с завтрашнего дня, а в августе обойдешься, не по чину месяц себе для отдыха выбираешь, — погрозил Краснокутский пальцем и отпустил Ростоцкого со словами: — Пойди погоняй в «Чайке». Из Питера сообщили, что к нам группа из пяти человек направилась. Состриги с этих баранов всю шерсть, чтоб неповадно было. Тут своих шулеров девать некуда, а нам импорт гонят.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Служебная «Волга» городской прокуратуры свернула с некачественной дороги улицы Ленина на ухабистую Автодоровскую улицу и почти сразу же повернула на грунтовую дорогу Газового переулка, попрыгав по которой, свернула в еще более усилившуюся тряску Ружейного переулка. Заместитель таганрогского прокурора Миронов ехал на встречу с родителями убитого Сергея Васильева. Ружейный переулок был далеко не живописным, но, как и все переулки города, хранил в себе индивидуальную историю. Частный сектор — это самая потрясающая и самая таинственная суть южнорусского города, который наполнен, в самой сердцевине, частным сектором, как спелый подсолнух семечками. Тысячи, напоминающие Ружейный, переулков уютно пронизывают город и наполняют его самобытным, нежным и золотисто-звучащим очарованием. В этих переулках зреют плоды индивидуальности. Не важно какой, но зреют. Улицы, наполненные многоэтажными коробками, со всеми вытекающими из этого удобствами, напоминают шекспировских Ромео и Джульетту — вот такая странная ассоциация. На улицах, наполненных многоэтажными коробками, очень много Ромео и Джульетт, но нет Шекспира. Единственный город России, наиболее органично растворившийся в многоэтажности, это Москва, но столице не нужен Шекспир, а если понадобится, то она выдернет его из какого-нибудь маленького переулка России, вбросит в свою многоэтажность, и через некоторое время по Москве уже будет ходить десяток-другой шекспирят, но Шекспира по-прежнему не будет. Впрочем, зампрокурора Миронов, конечно же, не был таким идиотом, чтобы думать о Ружейном переулке в таком контексте. Более того, после того как «Волга» подпрыгнула на ухабе, он выругался по всем правилам добротной ругани и подумал: «Срыть это все бульдозером и домов нормальных, ресторанов и кафе настроить, сауны там всякие, бильярдные». Что еще мог думать Миронов, который из-за толчка на ухабе прикусил до крови язык?
Начальник краевого Управления ФСБ Лапин позвонил начальнику сочинского УВД полковнику Краснокутскому. — С вами говорит Лапин, здравствуйте, Юрий Павлович. — Здравствуйте, — осторожно поздоровался Краснокутский, пытаясь вспомнить имя, отчество и должность до боли знакомой фамилии Лапин, но ничего не вспомнил и, словно бросаясь в омут головой, рискнул: — Как дела, Сашок, как отец там, жив-здоров? Сорокалетний Лапин отстранил от себя трубку, с недоумением посмотрел на нее и, вновь приблизив, сообщил Краснокутскому: — Спасибо, папа давно уже умер. С вами говорит начальник краевого УФСБ Лапин Иван Александрович. Скажите мне, полковник, на каком основании вы задержали председателя правления Азово-Черноморского банка Аскольда Иванова? — Так это ты, Ваня? — решил не сдаваться полковник Краснокутский. — А голос как у отца, вот ведь время летит. Мы с твоим отцом, Ваня, дружили, вместе в Москве учились и вместе по бабам ходили. Тон Краснокутского был размягченно-умиленным и ностальгически-удивленным. Лапин, не ожидавший столкнуться с другом покойного отца, которого он любил и уважал, немного растерялся и уже не так настойчиво поинтересовался: — Что там банкир этот натворил, нельзя ли его отпустить, Юрий Павлович? — Да ради Бога, конечно же, можно, ничего такого он не натворил. Так, подозрение на совращение малолетней, но оказалось, что она не малолетняя и он ее не совращал. Сегодня его и выпущу, хай гуляет хлопец, что в КПЗ без толку штаны протирать. — Спасибо, — растерянно поблагодарил Лапин, никак не ожидая такого развития событий. Он предполагал наехать на Краснокутского за незаконное задержание Аскольда Иванова, а затем смягчиться и забрать арестованного к себе для допроса, касающегося убийства Сергея Васильева. — Слушай, Ваня, ты в Мексике был? — Да, Юрий Павлович, был, чудесная страна. Вы могли бы пока этого банкира не выпускать? Нам с ним поговорить надо, а то выйдет на свободу, и ищи-свищи его. — Да ради Бога, конечно же, могу, тем более что еще не совсем ясно, совращал он кого-нибудь или нет. Сколько его продержать надо? — До завтра, — улыбнулся Лапин. Полковник Краснокутский осторожно положил трубку и тоже улыбнулся. В начале телефонного разговора он понял, что ФСБ хочет воспользоваться задержанием Аскольда Иванова, а заодно и приструнить Краснокутского за это задержание. Естественно, полковник не был знаком ни с Лапиным, ни с его отцом, но теперь это не имело значения. Человек, любящий Мексику, всегда мог рассчитывать на дружбу полковника Краснокутского.
Когда Аскольда закрыли в полутемной КПЗ во второй раз за неполную неделю, он уже чувствовал себя гораздо увереннее. Страшная смерть Сергея Васильева всколыхнула в нем забытые мелодии таганрогского детства и сдвинула в его восприятии что-то такое, от чего хотелось материться и плевать во все попадающиеся навстречу лица. Аскольд Иванов усмехнулся и оглядел камеру. В камере были три человека, одно, уверенное в своей неприступности, окно, под ним сплошные, во всю стену, отполированные до блеска спинами, нары и естественная для всех тюремных камер шизанутая надежда на чудо в глазах обитателей… Аскольд вспомнил все и сразу. 1983 год был уже в таком оголтелом прошлом, что воспринимался памятью как довоенный кинофильм на экране телевизора. Ему тогда повезло. Директор Елисеевского гастронома был из тех зубров, которые не уничтожают партнеров без пользы для себя и дела. Он, просчитав, что от «вышки» ему не спастись, обошел, насколько это было возможно, упорным молчанием и отрицанием все вопросы следователей, касающиеся других людей, и Аскольда Иванова в частности. Директора Елисеевского расстреляли, а директор Смоленского повесился сам. Аскольда же посадили на три года просто так, чтобы глаза не мозолил. Через несколько лет начальствующие коммунисты дружно и радостно сдали империю на слом, и те, кто судил и отдавал приказы на суд, стали так резвиться, что деяния расстрелянного директора Соколова вполне заслуживали не смерти, а медали «За безупречный труд». Аскольд усмехнулся еще раз и стал рассматривать обитателей камеры. Если встретить таких людей на улице, то в них не увидишь ничего необычного, классическос «ничто», а в камере их лица наполнились чем-то загадочным и зловещим. Это одна из причин, по которым тюрьмы никогда не будут пустыми. Многие из обитателей тюрьмы на воле были нулями в законопослушном море добропорядочных граждан, а в тюрьме они становились другими, совершившими неординарный поступок личностями. Из троих обитателей камеры временного содержания никто не выделялся многолетней привычкой нахождения в ней. Они напоминали случайных пассажиров списанной электрички, направляющейся в депо на консервацию. Двое молодые, а один старый. Старик был тщедушен, одет в парусиновый, старомодного покроя, костюм а-ля Паниковский, в соломенной шляпе и с бородкой клинышком. Он напоминал Мичурина и был настолько ветхим и угасающим, что суровое и опытное сердце дежурного по КПЗ старшины Дудника дрогнуло, и старику оставили, пропустив в камеру, бамбуковую трость. В третий раз Аскольд усмехнулся нагло, насмешливо и с чувством превосходства, прямо в глаза, смотревшие на него. Все, кроме старика, смутились и отвели взгляды. Старик продолжал смотреть, но в его глазах было столько влажной бессмыслицы, что, по всей видимости, он не до конца соображал, что делал. Аскольд снял с себя пиджак, подошел к нарам и сказал самому широкоплечему из молодых: — Двигайся в угол, мое место будет здесь, под окном, мне свет и воздух нужен. Черноволосый парень задиристо-пролетарского типа на мгновение прислушался к самому себе и, не говоря ни слова, отодвинулся, уступая место под солнцем Аскольду.
Аскольд, конечно, знал, что его выпустят в скором времени, но не знал, насколько это время будет скорым. В нем еще метались дух и гордыня человека, наполнившего свой образ жизни свободно конвертируемой валютой. Поэтому когда двери камеры открылись и в проеме появился дежурный, он не удивился. — Аскольд Борисович, тебя посадили не в ту камеру, давай выходи, я тебя в другую, поудобнее, переведу… Аскольд со свойственной для пресыщенного удобствами придурью отказался: — Не надо мне особых условий, я здесь, с народом посижу. — Ну посиди, — презрительно усмехнулся Фелякин и добавил: — Только это не народ, а шушера уголовная. — Фелякин указал на молодежь. — Вот эти двое — боевики у Саркиса Ольгерта, Резаного, они сожгли две палатки, покалечили владельца ресторана «Ночной жасмин», убить его мало, — пожалел пострадавшего Фелякин, — и вылили в окно салона красоты «Гарнье — Париж — Синержи-плюс» целую цистерну из ассенизаторской машины. У, сволочи поганые! — погрозил Фелякин в сторону парней. Фелякина особенно злил случай с салоном красоты. Почти два месяца он вбухивал туда не менее трех тысяч в неделю. Не в сам салон, конечно, а в молоденькую и нежную кореяночку с русской примесью по женской линии. Целых два месяца он тратился ради того, чтобы она сама позвонила и сама предложила: — Федя, ну что ты, в самом деле, все время кабак да концерты. Пойдем сегодня ко мне, дома никого не будет. — Ну да! — обрадованно заревел тогда в трубку Фелякин, изнемогающий от сорока лет, двух детей и невменяемой от хронического недовольства жизнью жены. — Ну да! — ревел Фелякин от предвкушения хотя и сочиненной, но все же почти не проституционной любви со стороны юной женщины. — Ну да! — кричал он тогда в трубку. В тот вечер все складывалось хорошо. — Я на дежурстве до завтра, — сообщил он жене. — Да хотя бы до послезавтра, — отмахнулась от него жена. И надо же, пришел любить и быть любимым, а она, нежная и желанная, вся в дерьме и окурках, которые некультурные граждане частного сектора в районе Бытхи бросают в свои выгребные ямы. В Фелякине как будто бы все оборвалось, любовь прошла, но в этот же вечер он сам, лично, задержал исполнителей этого замысла и не оставил мысли добраться до заказчика, босса, Саркиса Вазгеновича Ольгерта. — Шестерки хреновы, говорят, что сами до этого додумались, но брешут, сами они вообще думать не могут. А этот… — Начальник КПЗ слегка запнулся, глядя на старика. — А этот дед сдохнет скоро. Зачем тебе такая компания, Аскольд Борисович? — Ничего, я здесь побуду, — упрямо настаивал на своем Аскольд. — Ну и черт с тобой, — потерял Фелякин интерес к Аскольду и, выйдя в коридор, захлопнул двери камеры.
— Дед, а дед, — прицепился один из парней, унизивших любовь Фелякина, к старику. — За что тебя прикрыли, за изнасилование? Робко сидящий на краешке нар старик бестолково поводил головой и, подняв слезящийся взгляд на парня с элегантной кличкой Лом, проговорил: — Я не знаю сынок, говорят, что кого-то убил. Говорят, мужа дочкиного ножом ударил, а они заявление написали, и теперь я в тюрьму, а дом, что я своим горбом построил, ей достанется. Вот так… Старик заплакал, а Лом, лежа на нарах, уперев взгляд в потолок, вывел наглое и поэтому наиболее точное резюме незнания: — Сейчас только идиоты детьми обзаводятся. За это в тюрьму сажать надо. Я же не писал заявление на жизнь, а меня взяли и родили, теперь вот в тюрьме сижу. По лицу Лома было видно, что его упадническая философия кончится через десять минут. На его лице была видна такая любовь к жизни, что за ее продолжение он смог бы убить любого, и не одного. Двери в камеру вновь открылись, и дежурный крикнул Аскольду: — Иванов, на выход, к тебе пришли. — К вам пришли, Иванов, собирайте вещички. Собирайте себя на далекий этап, — пропел Аскольд, подымаясь с нар, чем несказанно изумил сержанта, сокамерников и самого себя. «Видели бы меня члены правления банка», — подумал он.
В кабинете для адвокатов сидели адвокат Арон Шпеер, Карандусик и радостно вскрикнувшая при появлении Аскольда Ирочка Васина. Аскольд с удивлением взглянул на Ирочку, но разговаривать стал с Карандусиком: — Ну что там у тебя, Сергей Иванович, все выяснили, идем домой? — У меня, то есть у тебя, адвокат. Вот, знакомься, Арон Ромуальдович. — Карандусик указал на деликатно потупившегося Шпеера. — А вообще-то все хреново, тебя сместили и вывели совсем из структуры банка. Вот, почитай… Карандусик протянул Аскольду свернутую газету. Аскольд развернул ее и удивленно поднял брови. Это оказалась «Таганрогская правда», некогда прикормленная им до неподвижного ожирения. Статья в ней называлась «Если бы не милиция…», и там говорилось: «Если бы не милиция Сочи, которая задержала у себя в городе нашего некогда уважаемого земляка и мецената Аскольда Борисовича Иванова, председателя Азово-Черноморского банка, то мы бы, простые граждане, так и не узнали, что этот оборотень на самом деле извращенец и растлитель малолетних, который имеет тесные связи с организованной преступностью и сейчас находится под стражей в следственном изоляторе города Сочи по подозрению в убийстве нашего земляка Сергея Андреевича Васильева, боевого офицера, прошедшего ад войны в Афганистане. Вот так-то, дорогие горожане и подписчики нашей газеты. Мы порой заглядываем в рот всем этим новоявленным богатеям, берем их деньги для помощи больным и осиротевшим детям, а они под покровом ночи насилуют наших детей и убивают их отцов». — Что за чушь?! — раздраженно вскрикнул Аскольд и отбросил газету. — Дело не в этом, — перебил его Карандусик. — Газета гавкает, караван идет. Туг кто-то посерьезнее на тебя катит. В какой-то степени, не пойму в какой, вот эта мормышка тоже замешана… — Карандусик кивнул в сторону Ирочки, преданно и радостно глядевшей на Аскольда. — Такого случая не припоминаю. Прямым ходом из аппарата правительства связались с нами и прямым текстом с полным откровением сказали: «Если вы не отстраните вашего председателя правления от всех дел банка, то у вас будет аннулирована лицензия на все виды банковских услуг». Интересно, где это ты настолько засветился? — Карандусик недоумевающе пожал плечами и замолчал, мрачно разглядывая поверхность стола. — Кхм, я думаю, — вмешался Арон Ромуальдович Шпеер, — я думаю, что вам надо вспомнить все контакты последних недель. Уверен, что разгадка где-то рядом. Вспомните, что вас неординарно злило, раздражало, что вызывало опасения, страх, чувство оскорбления. Вспомните все. Ведь Сочи в обрамлении бархатного сезона то же, что и Москва, здесь все наполнено начальством, шулерами и шпионами… Дальше Арон Ромуальдович Шпеер мог не продолжать. Все, включая Ирочку Васину, одновременно вспомнили ресторан «Лимпопо» и опереточного Люцифера в белом костюме, преподносящего букет синих тюльпанов и черных роз Ирочке, которая, впрочем, уже знала о нем гораздо больше кого-то из находящихся в кабинете.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Дата добавления: 2014-11-25