Часть вторая 10 страница

«Ты уверена?» – едва не спросил я. Однако в подобную невинность никто бы не поверил.

– Охотно, – отозвался я.

Я встал. Неизвестно откуда взявшийся ветерок пробежал по комнате, волнистая линия, электрический ток. Мой пенис напрягся и стал тверже любой другой части тела: зубов, черепа. Головка члена вылезла в ширинку трусов: выглядел он так неуклюже, комично и испуганно, точно рабочий сцены, оказавшийся во время спектакля по другую сторону занавеса.

Джейд бросила вторую подушку на ставшую теперь моей сторону кровати, подушку, освященную ее объятием. Верхние пуговицы пижамной куртки были у нее расстегнуты, и я мог бы заглянуть в вырез и увидеть грудь. Как Стью Нейхард. Я с осторожностью забрался в постель. Джейд отодвинулась на самый край своей половины. Я устроился на краю своей. На спине, глядя в потолок, часто моргая, чтобы она обязательно заметила, что я не сплю. Она лежала на своей половине, отвернувшись от меня, обхватив рукой подушку, вытянув левую ногу и согнув правую. Она была до плеч укрыта простыней, но одеяло сползло до пояса.

– Ну вот, снова здорово, – шутливо произнесла Джейд, чем немало смутила меня, заставив насторожиться. – Просто мне показалось страшно нелепым, что ты на полу, – спустя несколько мгновений сказала она.

Мы лежали в молчании, но у меня не было сомнений, что мы вовлечены в глубокий разговор на клеточном уровне и в некотором смысле уже начали заниматься любовью. Я прислушивался к дыханию Джейд, замечал малейшие движения ее тела. Мне хотелось опустошить сознание, чтобы проникнуть в мысли Джейд. Уж не знаю, верю ли я в гипноз и телепатию, однако мне хотелось быть полностью готовым к приему того, что она могла мне передать. Мне казалось, что я способен расшифровать ее бессловесную просьбу, сделать ее явной. Где‑то в тишине своего разума я услышал, как ее голос произносит: «Дэвид, коснись меня». Ничего подобного наяву я не слышал. В конце концов, не могло же все быть так просто. Однако я избавился от неумолчного внутреннего диалога на нервной почве. Фривольное, мимолетное осознание отступало. Я слушал, как наполняются ее легкие, ощущал, как кислород раздувает и давит на влажные розовые стенки, а затем совершает акробатический кувырок выдоха. Я осторожно коснулся напряженного члена. Впечатление было такое, будто его корни проросли через все тело, захватили нервные окончания на бедрах, снизу, сзади, дотянулись до ступней моих ног, заползли выше, в живот, добрались до самого горла. Муха медленно билась о штору на окне или об абажур на лампе, обо что‑то мягкое. Джейд изменила позу, слегка. Она потерла пятку о простыню – нервничает? Или просто зачесалась? Признак бодрствования, как и мои хлопающие глаза.

Я уже лежал на боку, глядя на ее спину, на концы волос над атласным воротом пижамы, на все тело, в почти полной темноте обретшее кажущуюся массивность.

Я сосредоточил взгляд и всю заключенную в нем энергию на ее затылке. Фокус из пятого класса. Чтобы заставить кого‑нибудь обернуться. Заставить Арлин Дэвенпорт покраснеть, уставившись на кончики ее ушей. Заставить Айру Миллмана почесать затылок, сосредоточив глазки‑буравчики на его шелковистых черных волосах. И ведь работает.

– Как же здесь невыносимо жарко, – пробормотала Джейд. Это она самой себе? Не уверен. Она извивалась под одеялом, взмахивая рукой. Готовая сбросить с себя все. Но нет. – Как в августе.

Жарко. Может, она имеет в виду, что я придвинулся слишком близко? Обдал ее жаром своей крови.

Я подумал о ее крови. В головокружительном приступе жажды и изнеможения я страстно пожелал стать ее кровью, сделаться той субстанцией, которая непрерывно циркулирует через каждый дюйм ее тела.

Ее менструальная кровь.

Веревочка «Тампакса», путающаяся в лобковых волосах.

Ее влагалище. Половые губы, жаждущие моего прикосновения, влажные, раскрытые. Заглянуть внутрь ее тела. Оказаться внутри ее тела. Слиться.

Родимое пятно оттенка дубовой коры на внутренней поверхности ее бедра.

Покрыть поцелуями ее живот, сомкнуть губы над пупком, коснуться языком укромного складчатого дна, двойной орбиты пушка на животе, который вздымается от волнения.

Ее рука на моей голове. Сдвигает меня ниже. Мягко. Дальше, о, еще дальше.

Джейд перекатилась на спину. Подняв колени, упираясь ступнями в матрас, сложив под простыней руки на животе. Глядя на меня искоса.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

Но она же ненавидела этот вопрос. Она считала, он отталкивает людей друг от друга, из‑за него труднее сказать правду. Одновременное разрушение границ приватности и интимности.

Она изменилась.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– Глупый вопрос. Извини. – Она покачала головой. Вздохнула. На мгновение отвернулась, а затем снова уставилась широко раскрытыми глазами в потолок.

Взгляд на ее профиль. Тонкий нос. («Девушки‑иудейки ненавидят меня за мой нос».) Глубокая ямочка на подбородке. Высокий выпуклый лоб, который всегда казался прозрачным, словно расписное стекло.

– Не знаю, Дэвид, – обожгла она меня горячим шепотом, будто увлекала в альков. – В конце концов, кому‑то из нас придется спать на полу.

Я протянул руку и коснулся ее плеча. Она никак не отреагировала, и, пребывая в смятении чувств, я едва не отодвинулся снова, однако руки не убрал.

Она повернула голову. Мы смотрели друг другу прямо в лицо.

– Как это все странно, правда? – спросила она.

Я кивнул, но не так, будто соглашался, что это странно. Мой кивок означал, что я услышал ее. Он означал «да», обширное, всеохватное «да». Одурманивающее «да»…

Мы снова погрузились в молчание. Оно стало теперь просторнее, насыщеннее, привычнее: в нем не было застоявшегося воздуха. И в этом молчании я чувствовал, как ее влечет ко мне. Мы вдруг снова оказались в той точке, где могли без малейших усилий сблизиться.

Мое прикосновение стало более весомым. Я не придвинулся к ней, однако сама мысль об этом изменила положение моего тела.

– Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, – сказала Джейд.

В какой‑то миг она была готова отвернуться, но не отвернулась.

– Я не был уверен, – произнес я, и собственный голос меня удивил: он стал густым, зыбким, как‑то распух, выходя из привычных границ.

– Но нам лучше остановиться, – добавила она. – Мне почему‑то так тревожно. Это все секс. Жажда. Вечная, отчаянная жажда. Ты впадаешь в зависимость от секса. В зависимость от оргазма, от этого проклятого облегчения, если уж говорить начистоту. И вполне вероятно, Дэвид, что сейчас на твоем месте мог бы быть кто угодно. И мне действительно кажется, что это несправедливо.

Джейд выпростала руку из‑под простыни и положила ладонь мне на грудь. Сердце. Должно быть, она услышала, как колотится мое сердце. Прикоснулась от изумления. Или чтобы заглушить его звук.

Я смутно сознавал, что ее слова о том, что на моем месте мог бы быть кто угодно, должны меня задеть. И вероятно, задеть преднамеренно. Однако они скользнули мимо. Ее двойственность, кажется, почти ничего не значила. Всего лишь проблема на уровне интеллекта… Как можно сравнить это с прикосновением ее мягкой сухой ладони к моей груди?

Мои пальцы сжались, затем разжались и двинулись дальше по ее плечу к ключице. Рука Джейд на моей груди напряглась, потом расслабилась.

Кто‑то из нас пошевелил ногой. Я ощутил, как по мне скользнул прохладный атлас ее пижамы. Отстранился.

Я придвинулся к Джейд и положил руки ей на плечи, готовый в любую минуту притянуть ее к себе.

Она наклонилась ко мне поближе. Размытая темнота, потревоженная шумом ее дыхания.

Ее колено коснулось моего. Отодвинулось. Снова коснулось.

Затем ее рука переместилась с моей груди на щеку. Какая‑то печаль в прикосновении. Какое‑то затаенное прощание. Я еще крепче обнял Джейд. Она уперлась лбом в мой лоб, нос к носу. Губы потянулись вперед, однако замерли в миге от поцелуя.

А потом поцелуй: легкий, застенчивый, краткий. Купальщики, пробующие ногой морскую воду. Мы отстранились друг от друга, глядя невидящими глазами. Наша телесная близость не только заслоняла рассеянный свет комнаты, но и подталкивала к добровольной слепоте. Мы увидели достаточно, чтобы зайти так далеко. Словно пилигримы, которым пришлось пройти через бессчетное число комнат и выдержать самые трудные испытания, теперь мы оказались в комнате физического желания, и даже истина стала не так уж важна, истина могла и подождать. Мы снова поцеловались. Рты наши были жаркими и скользкими, зубы стукались. Рука сама взялась за трусы и начала стягивать их. Инстинктивно. Я одернул себя, обвил Джейд руками и с силой прижался к ней.

– Дэвид, Дэвид, – произнесла она. Как заклинание. Доказывая себе, что я – это действительно я. Вынуждая себя признать это.

Вздох. Ее или мой? Заключенное в нем нетерпение подсказало, что это Джейд. Она хотела, чтобы то, чему суждено произойти, заявило о себе.

– Я так тебя хотел, – сказал я. – Постоянно.

– Я так и не посплю.

– Это неважно. – Я все еще крепко сжимал ее, глядя через комнату на неровное серое окно.

У нее перехватило дыхание.

– Я хочу заняться любовью, – прошептала она.

Я ослабил объятия, желая посмотреть ей в лицо. Но она крепко держала меня.

– Нет, – тут же сказала она. – Не хочу. Не хочу. Мы не можем заниматься любовью, и это не то, чего я хочу. Я просто хочу испытать оргазм. Я хочу получить… – (Я ногой раздвинул ее колени.) – Ты мне поможешь? – тихо спросила она. – Тебе захочется так, как ты делал когда‑то? Сначала я, потом ты. Мы ведь так делали. – Она скользнула по простыне, опускаясь на несколько дюймов, отчего мое колено оказалось тесно прижатым к ее промежности. Она ритмично двигалась вперед‑назад, устраиваясь поудобнее. – Я хочу кончить, – прошептала она. – Помоги мне. Пожалуйста. – В ее голосе было что‑то одичалое, несколько жестокое – так беглый каторжник просит воды.

Я надавил ногой чуть сильнее и почувствовал, как она немного подалась, а потом прижалась ко мне с судорожным всхлипом.

Одним движением я сорвал с нас простыню и одеяло. Они на мгновение задержались на краю кровати, а потом сползли на пол. Пальцы на ногах Джейд были вытянуты, ступни напряжены и по‑балетному выгнуты дугой. Я сунул руку под ее пижаму, скрывавшую грудь. Кожа вокруг сосков сморщилась, словно кончики пальцев, слишком долго мокнувшие в горячей воде. Сами соски стали крупнее, хотя грудь осталась такой же подростковой. Когда‑то Джейд едва ли не билась в истерике, стесняясь показать свою грудь. Мои пальцы уже несколько раз побывали в ее влагалище, пока она наконец позволила мне приобщиться к тайне ее обнаженной груди и призналась в фокусе с лифчиком на подкладке. «Комариные укусы, да?» – сказала она, прикрываясь руками. Теперь она демонстрировала грудь непринужденно, выгибала спину, когда я сжимал ее в ладонях.

Пижамная куртка была расстегнута, складки ткани терялись в тени на ребрах. Теперь Джейд лежала на спине, а я был уже на ее стороне кровати, нависал над ней, опираясь на локоть. Я коснулся ее живота, скользнул ладонью под эластичную резинку на поясе. Кажется, сердце у меня тяжко колотилось. Кажется, во рту пересохло.

– Я тебя предупреждала, – напомнила она, как только я коснулся ее трусиков, под которыми вырисовывалась толстенная гигиеническая прокладка.

Я убрал руку, смущенный, встревоженный. Затем снова положил ее поверх хлопчатобумажных трусиков и неуверенно надавил. Она выгнула спину, глубоко задышала, давая понять, на что способно даже такое прикосновение.

Я поглаживал ее ладонью. В какой‑то миг начал сознавать, что теряю чувствительность в правой руке, на которую приходился весь мой вес, пока я нависал над Джейд, однако осознание прошло заодно с ощущением. Я двигал свободной рукой медленно, размеренно, не меняя ритма. Она, похоже, не хотела сюрпризов. Просто. Прямо. Удовольствие усиливалось от размеренности. Недостаток игрового момента подтверждал, что романтика топчется где‑то в сторонке. Гигиеническая прокладка уже не прилегала плотно, а неуклюже болталась под рукой. Джейд запустила пальцы под белье, выдернула ее и бросила на пол. Я подцепил эластичный пояс большими пальцами и потянул пижамные брюки вниз. Она приподняла ягодицы, сведя ноги, чтобы мне было легче. Я отвернулся, чтобы кинуть пижамные брюки на стул, и она выскользнула из трусиков.

– Ну же, – велела она, снова привлекая меня к себе, кладя мою руку себе между ног, подвигала ею вместо меня, затем выпустила, закрыла глаза, задержав в предвкушении дыхание.

Лобковые волосы у нее стали гуще, чем прежде. Совершенно сухие. Кроме прокладки, она использовала тампон, и тот поглощал всю влагу.

Она подняла руку и легонько коснулась моего плеча. Голова на подушке отвернута от меня, глаза смотрят куда‑то в сторону. Она шептала что‑то, но я не мог разобрать. Я приблизил к ней ухо, однако от этого нарушился ритм движения, и ее ноги задрожали в нетерпении. Я вернулся в прежнее положение и к прежнему ритму, и ее бедра раздвинулись шире. Низкий стон, подбадривающий меня. Теперь шепот стал громче. «Хочу», – произнесла она. Другой рукой я схватился за член, стиснул с силой имбецила. Выступила капля семени, задрожала на головке, словно капля горячего воска. Волны жара и холода. Ощущение фосфоресцирующего, рентгеновского сознания. Я массировал ее. Половые губы раскрылись от давления, но совсем немного. Ее ноги были раздвинуты шире, чем казалось возможным. Ее желание, ее жажда – они пугали меня. Она пугала меня.

– Хочу, – повторила она, вздернув подбородок, запрокинув голову, вжимаясь в деревянное изголовье.

Я намотал на палец веревочку от «Тампакса» и уже собирался вытянуть его.

– Нет, – прошептала она, хватая меня за руку. – Нельзя. Слишком много крови.

Я кивнул, продолжая двигать рукой. Мне хотелось коснуться ее везде, но я не осмеливался лишить ее удовольствия, а другой рукой я опирался о матрас. Я склонился над ней, поцеловал грудь.

Ее зубы со стуком сомкнулись. Меня окатила волна холода. Я подумал об огнях большого города, видных сверху. Затем снова тьма. Теплая и насыщенная. Звук ее дыхания, теперь быстрого, прерывистого. Ее колени были в воздухе, качались взад‑вперед. Она сочилась влагой, которая смешивалась с испариной. Волосы на лобке были лоснящиеся, хотя и ничего общего с тем, что я помнил.

Она вскинула руки над головой. Теперь у нее в подмышках росли волосы. Длинные. Загнутые на концах, словно носки турецких туфель.

Незадолго до нашего расставания она как‑то позволила мне побрить ей подмышки. Я возился не меньше часа, трудясь над короткими светлыми волосками, и в этом осторожности было столько же, сколько и чувственности. «Отныне, – закончив, заявил я, – это будет моя работа».

– Уже скоро, – произнесла Джейд.

Ее руки были крепко сжаты в кулаки. Рот зловеще подергивался: вовсе не прежний мечтательный, удивленный вид. Она схватила меня за руку и прижала крепче, приподнялась, потянувшись ко мне, ерзая на месте. Она издавала стон, который становился все пронзительнее.

Мышцы у нее окаменели, она задержала дыхание. Грудная клетка превратилась в два параллельных рельсовых пути американских горок. Кожа на ягодицах собралась складками. Считается, что не полагается задерживать дыхание при оргазме. Это Джейд вычитала в книжке и рассказала мне. «Это ведь жизнь, а не смерть», – прибавила она.

Она застыла, как замороженная, а потом упала. Легкая пленка пота подернула кожу, дыхание вернулось к ней, тяжкое и медленное. Глаза закрыты.

Она перекатилась на бок, но затем вспомнила о хороших манерах и снова перевернулась на спину.

– На меня всегда так действует, – сказала она. – Думала, меня совсем унесло.

Я опустился на матрас, не подложив под голову подушки. Мои глаза находились на уровне ее живота, который поднимался и опадал. Сначала она так и лежала, широко раскинув ноги, но теперь медленно свела их. Волосы у нее на лобке стали грубее. Треугольник разросся, заявляя о своих правах.

Воспоминание об Уоррене Хоксе, донимавшем меня своими фантазиями в Роквилле: «Да, брат мой, миленький пушок на девичьей киске. Мы с каждым днем все дальше от величайшего наслаждения. Когда солнечный свет еще проходит сквозь волоски. К тому времени, когда выйдем отсюда, рискуем загреметь в тюрьму, если нас потянет к девичьей киске. Этой сладкой‑пресладкой девичьей киске…»

Джейд опустила руку мне на макушку. Я подумал, она хочет притянуть мой рот к своему, но она лишь погладила меня по волосам, и весь магнетизм, исходивший от нее, улетучился.

– Я вынудила тебя, да? – спросила она, когда я лег рядом.

– Вынудила? Нет.

– Да. Не знаю зачем. Это казалось логичным и правильным, но так всегда кажется, разве нет? Когда хочешь чего‑то. Наслаждения. Или чего угодно. Теперь я чувствую себя несколько…

– Я люблю тебя, – произнес я и погладил ее по щеке.

– Я чувствую себя настолько лучше. Должна признать. – Внезапно она села и пошарила по простыне.

– Что случилось? – спросил я.

– Кровь. Мне показалось, что из меня течет. Я вовсе не хочу перепачкать здесь простыни. Нет, все в порядке. Пока что. Черт. Надо встать и взять новую прокладку. Ни у кого из знакомых нет таких обильных выделений, как у меня. – Она тяжело опустилась и перевернулась на бок, глядя мне в лицо, наши носы почти соприкасались.

– Не волнуйся, – сказала она. – Я о тебе не забыла.

Она положила руку мне на живот. Поцеловала в грудь. Затем притворно легко, с чудовищно наигранной деликатностью провела пальцами по моему напряженному члену.

– Но не так же, – заметил я.

– Так. В этом нет ничего такого.

– Я хочу быть в тебе.

– Нет. Мы не можем. Не волнуйся, не волнуйся. – Она схватила меня крепче. Соединила в кольцо большой и указательный палец и принялась скользить ими по всей длине. Сжала основание, затем потянула наверх. – Ты стал больше, – прошептала она.

– Нет.

– Мне кажется, что да. Но может быть, я просто…

Вероятно, она собиралась сказать, что уже давно не занималась любовью с мужчиной.

Внезапно я ощутил раздражение, ревность, смущение.

Джейд скользила рукой вверх и вниз медленно, в том же темпе, в каком я гладил ее. Я старался не кончить, старался расхрабриться и настоять, чтобы она дала мне войти в нее. Но потом она коснулась моей щеки и поцеловала – легко, словно незнакомка в порыве страсти, – и все изменилось. Я почувствовал, что кончаю, не испытывая при этом особого удовольствия. Я выпустил длинную и ровную струю давно скопившейся спермы. Она выстрелила куда‑то, но в следующий миг Джейд развернула пенис на меня, и я ощутил сперму на животе, на руках и даже на ключицах.

Теперь наслаждение, долгие мгновения после расслабления, растеклось по мне – мед из разбитого горшка.

– Боже, ты меня всю залил. – Она говорила с каким‑то неявным удовлетворением. И все еще сжимала мой член. – Но он все равно твердый.

– Да, – сказал я.

Я лежал на спине, представляя себя пациентом, очнувшимся посреди операции.

– Ты всегда такой? – спросила она, выпустив меня.

– Не знаю. Я с тобой, вот и все.

Джейд опустилась на подушку, протяжно вздохнула, отгораживаясь вздохом, словно занавеской. Она сложила подушку пополам, подтянула к себе колени.

– Нам надо поспать. Я так устала, что не в состоянии даже уследить за собственными мыслями. Честное слово.

Неожиданно она выскользнула из постели, подхватила белье и пижаму, взяла сумку и понесла все в ванную. Я полежал минуту, соображая, что делать с семенем, в котором весь перемазался, но в следующий миг я тоже вскочил и не успел подумать, как рука уже потянулась к двери в ванную.

Я повернул ручку. Не заперто. Я широко распахнул дверь.

Джейд, накинув на плечи пижамную куртку, держала в руках трусики и прямоугольную гигиеническую прокладку. Она стояла, плотно сжав бедра, и волосы у нее внизу живота торчали длинными завитками, похожими на листья папоротника.

– И это все? – произнес я негромко. Придержал дверь, желая показать, что не собирался шуметь.

– Что?

– Нельзя заниматься этим вот так, – пояснил я. – Мне надо было остаться на полу. Нет. Тебе надо было остаться в холле или сесть на свой автобус. Нельзя, чтобы наше воссоединение было таким. Дрочить друг другу? Я так не могу.

Она держала перед собой пижамные штаны. В водянистом свете лампочки в ванной я увидел, что они оранжевого цвета.

– Мы просто помогали друг другу, Дэвид. Как старые друзья.

– Помогали – что? Заснуть?

– Да.

– Но я не хочу засыпать. Я хочу быть с тобой. Мы довольно давно не виделись, ты так не считаешь? Чертовски давно не виделись.

– Я не могла спать, а мне это необходимо, – сказала Джейд. – Подумай для разнообразия обо мне.

– Я только о тебе и думаю. Постоянно.

– Ну конечно.

– Конечно. И ты сама знаешь.

– Дэвид, я хочу, чтобы этот день закончился.

– Мы вдвоем и без одежды, – сказал я.

Я шагнул вперед, поближе к ней. Пенис был твердый как камень. Я вспомнил, что у меня по всему животу размазана сперма. Скверно. Я протянул руку и взял Джейд за запястье. Жест показался слишком уж агрессивным. Все можно исправить, но только если она сделает шаг мне навстречу и обнимет меня.

– Пожалуйста, – начал я, – пойдем обратно в постель. Не одевайся. И не спи пока. Побудь со мной.

– Ты не понимаешь.

Я обнял ее, поцеловал в волосы, в лоб, в щеки. Это были самые злонамеренные объятия из всех: я хотел, чтобы она захотела меня. Я прижимался к ней, исполняя какой‑то давно изжитый брачный ритуал. Я демонстрировал ей себя.

– Ступай в постель, – велела она, когда я попытался поцеловать ее в губы. Она коснулась меня губами, на короткий миг. – Мне кажется, ты форсируешь события. Я хочу подумать.

– Пойдем со мной, – сказал я.

– Приду через минуту. Я тут все раскидала.

– Это неважно, – бросил я. Колени дрожали от нетерпения.

– Через минуту. Просто дай мне подумать. Я хочу принять решение. Ладно? – Она высвободилась из моих объятий, отступила на шаг.

Я вернулся в постель и включил свет. Я ждал Джейд, хотя не знаю сколько. Показалось, что довольно долго, но здесь нельзя полагаться на мое чутье. Может, прошло полминуты. Время было само по себе, отдельно, как не поддающееся осмыслению течение сна. Я снова подошел к ванной, отмахнувшись от тех крох сознания, которые необходимы для мыслительного процесса, и осторожно открыл дверь. Джейд, голая, сидела на краю маленькой ванны, уронив голову на руки, и плакала.

– Я не знаю, что делать. Я тебя боюсь. Я и так испытываю сейчас слишком много разных чувств. И не могу позволить себе еще больше. – Она подняла на меня глаза. На лице остались белые следы от пальцев.

Я подумал, должно быть, мы не в своем уме. Столько лет не виделись. Стоим голые в гостиничной ванной, плачем, дрожим, мой член торчит.

– Все хорошо, – наконец произнес я. – Мы можем просто лечь спать. – Я шагнул к ней, протянул руку. Она взяла мою руку, поднесла к своему мокрому, пылающему лицу.

– Я слышу в голове голос – тоненький, примитивный голос. Он постоянно повторяет: «Мой папа умер». Даже слова не мои. Я никогда не называла его папой. – Джейд замолчала и попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась. – И я постоянно думаю о Ките и Сэмми, о том, что переживают они. И об Энн тоже, черт побери! И об Энн. Все они со мной, и я ничего не могу с этим поделать. Я постаралась убраться подальше от своей семьи, но чем меньше она становится, тем больше я в ней увязаю. – Она помолчала, прикрыв глаза. – Как бы я хотела, чтобы отец был жив, – сказала она и зарыдала.

Я отнес ее в кровать и обнял. Она старалась не плакать. Я чувствовал ее нетерпение по отношению к самой себе, ее усталость от собственного горя. Вскоре она затихла.

– Интересно, который час? – спросила она именно в тот момент, когда я сам – не без опаски – задался вопросом, не заснула ли она.

– Не знаю. Наверное, уже поздно. – Моя рука была прижата ее плечом и совсем затекла, но никакая сила в мире не заставила бы меня убрать ее.

– Знаешь, про тебя все всё знают, – произнесла Джейд.

– Кто?

– Все, с кем я знакома. Я всем рассказывала о тебе. Как у нас с тобой было. Рассказывала о нашем доме, о Чикаго, о том, как мы были такими, какими были.

– Я столько народу не знаю.

– Все в Стоутоне знают тебя. Могу поспорить – нет, конечно, ты сейчас немного изменился, но не сильно, – могу поспорить, что, если ты пройдешь по кампусу даже в одиночку, многие догадаются, кто ты такой.

– Честно?

– А у меня не было даже фотографий. Только по рассказам. По одному лишь описанию. Я рассказывала о тебе и вспоминала, а иногда, когда очень этого хотелось, позволяла себе почувствовать себя рядом с тобой. Господи, Дэвид, я никогда не думала, что такое случится. Представить себе не могла. Даже когда я поднималась сюда в лифте, то не верила до конца, что увижу тебя. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Но я видел тебя вчера.

– Это сон. Слишком быстро, раз – и все. Это не считается. Я думала, что снова быть с тобой невозможно. И неправильно.

– Но это ведь не так, – сказал я. – На самом деле не так. Не понимаю, почему нам все так трудно дается, почему все постоянно идет наперекосяк. Но я точно знаю, что мы не можем повернуть назад. Вот это правда. В этом я уверен. Что бы ни стояло у нас на пути, мы должны прорваться.

– Все сильно изменилось, – заметила Джейд.

Я не знал, что ответить. Джейд тоже ничего не говорила, и молчание затянулось. Джейд сняла со стола лампу и поставила, все еще включенную, на пол. Лампа опрокинулась, и через комнату протянулись плоские тени, похожие на железнодорожные пути.

Прошло еще немного времени, Джейд выпрямилась, вытащила свой тампон и закинула под кровать. Я лежал на ставшей моей половине постели, и она придвинулась ко мне боком, прижалась к бедру, сжала мою грудь, как будто женскую. Я зачем‑то попытался приподняться на локтях, но она толкнула меня, упираясь в плечи, чтобы я лежал ровно. Она словно смотрела на меня с неимоверной высоты.

– Я хочу этого, – прошептала она. – Но не хочу, чтобы… – Она не договорила.

– Это будет значить то, что значит, – ответил я и потянулся к ней.

– Или ничего. Просто такая ночь. После всего, что случилось, увидеть тебя. Дэвид, я не хочу, чтобы мы причиняли друг другу боль.

Я знал, что мне плевать, причиним мы боль друг другу или нет. Никакая боль не могла сравниться с пустотой разлуки, никакие страдания не могли соперничать с нереальностью жизни без нее. Но я не хотел ее пугать, а потому лишь кивнул.

Мы поцеловались, немного поласкали друг друга. Джейд села на меня верхом, и я нацелился войти в нее, но промахнулся. Она взяла меня, направляя. Мне показалось, внутри ее как‑то суховато, липко и вязко – из‑за менструации кровь смешивалась с обычным секретом. Она поморщилась, когда я вошел, – это ужасно, нет, правда, эти незначительные гримасы боли так волнуют мужчин. Она немного приподнялась, и я выскочил из нее. Она опускалась, пока наши тазовые кости не соприкоснулись, а мой член не прижался к ее горячему влагалищу. Я держал ее за талию: теперь она плотно обхватывала меня бедрами, и я чувствовал, как ее лобковые волосы касаются меня, мягкие, подобные чьему‑то дыханию на животе. Я потянул ее к себе, заставил наклониться, прижаться грудью к моей груди.

Я прошептал ее имя, но она не ответила, и меня на миг обуял страх.

Я обхватил ее лицо, целуя в губы. Ее язык казался огромным, мягким и невыносимо подвижным у меня во рту. Я вдыхал ее дыхание. Это был первый настоящий поцелуй за ночь. Старательный, бесконечный.

Она стояла на коленях, маленькие груди чуть покачивались, свет с пола освещал каждую волосинку на теле. Я засунул руку между ее бедрами и погладил влагалище, и Джейд раскрылась для меня. Она впустила меня в самую сердцевину, и там было градусов на десять теплее, чем вокруг.

А потом я вдруг оказался в ней. Я хотел остановиться, вобрать в себя этот миг. Она сидела сверху, держала меня за голову и прижималась лбом к моему лбу. Она двигалась медленно, глаза ее были крепко зажмурены, пока я не погрузился в нее до самого конца, и тогда она принялась раскачиваться, вжимаясь в меня с такой неистовой силой, что я подумал, что сейчас закричу. Но разумеется, не от боли – это давление служило исключительно для сексуального возбуждения и обещало такой экстаз, что мои нервные окончания просто не сумели отреагировать. Сила, с какой она терлась о меня, вселяла оторопь, и на самом деле только это я и чувствовал. Я ощущал, что она раскрылась, но себя внутри ее ощущал весьма смутно.

Чтобы не потерять равновесия, Джейд упиралась в мою грудь. Мне казалось, я окутан оболочкой наслаждения, громадным, светящимся коконом, по большей части искрящимся и непрозрачным, однако просвечивающим насквозь то на одном сгибе, то на другом. И сквозь эти прорехи, почему‑то лишенные цвета, я периодически замечал тени на стене, скрип пружин, торчащую из матраса пуговицу. А потом наслаждение, словно медленно вращающийся купол, накрыло меня, и я снова забылся.

Я был в поту, мышцы болели, как будто меня крутила лихорадка. Кто‑то где‑то в гостинице спустил воду в уборной, и рев воды прорвался сквозь толщу ощущений.

Джейд двигалась вперед и назад, вперед и назад. Я догадывался, что она не полностью со мной. Я не помнил, не думал никогда, что занятия любовью могут быть настолько глубоко индивидуальными. Единственным объединяющим моментом было желание, но на этом, кажется, все и заканчивалось.

Дата добавления: 2014-11-25