Различные подходы к пониманию права и определению его понятия. 2 страница

Критикуя возрождаемую в начале ХХ века естественно-правовую доктрину, Петражицкий полагал, что ее содержанием должны являться не отвлеченные нравственные принципы (свободы, справедливости и т.д.), а «догматика интуитивного права», т.е. «систематическое изложение автономно-правовых убеждений авторов». В противовес концепциям «возрожденного естественного права», представители которого утверждали, что естественное право – это совокупность нравственных требований к позитивному праву, Петражицкий был убежден в том, что интуитивное право является более подходящим масштабом для критики позитивного права, чем нравственность, ибо нравственность как совокупность чисто императивных убеждений не знает притязаний и представляет поэтому масштаб, не адекватный праву.

Но что превращает право из явления человеческой психики в регулятор общественных отношений? Пытаясь ответить на этот вопрос, ученый указывал на природу атрибутивной стороны права, которая заставляет расценивать неисполнение должного как нанесение вреда, ущерба, как агрессивное действие. Поэтому носитель права не просит и не убеждает, а требует исполнения обязанности помимо воли обязанного. В противном случае он жаждет наказания нарушителя и обращается за помощью к сородичам, друзьям, соседям. Отсюда, по Петражицкому, вытекает потребность в существовании высшей власти, которая бы имела в своем распоряжении достаточную силу, чтобы доставить удовлетворение атрибутивной стороне, а кроме того - наказать нарушителя. Такую силу создает и отдает на служение праву развитие «правовой психики социально-служебной власти» в лице государства. Не государство, по Петражицкому, создает право, а, наоборот, развитие права порождает государство. Право выступает необходимой предпосылкой его возникновения, а государство является формой защиты права. В этом моменте понимания основной функции государства Петражицкий солидаризировался с либеральной концепцией юснатурализма, как она сформулирована, например, в классической теории общественного договора, хотя, конечно, методологические основы этих двух подходов были разными.

По мысли создателя психологической теории, проблему определения того, какое право должно защищать государство, необходимо разрешать при помощи политики права. Политика права должна прийти на смену концепциям естественного права и указывать путь к общественному идеалу. Она призвана совершенствовать человеческую психику, очищая ее от асоциальных наклонностей, и направлять индивидуальное и массовое поведение посредством соответственной правовой мотивации в сторону общего блага. Петражицкий был убежден, что право не «выдумывается» людьми, а представляет собой «бессознательный процесс социально-психического приспособления» к требованиям «социально-разумного поведения». При этом, констатировал мыслитель, «остается загадка о том, какие процессы вызывают и направляют это приспособление» (Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 2000. С. 597). Ученый эту загадку в петербургский период своей жизни не решил, но оставил план ее возможного разрешения, имеющий много общего с идеями феноменологической социологии и теорией коммуникации. Мыслитель, в частности, писал: «Для решения намеченной проблемы требуется образование и обоснование научной теории социально-психических процессов – научной социологии. Дарвинистическая теория, единственная теория, объясняющая бессознательно-«гениальное» приспособление, не в состоянии объяснить социально -психического приспособления, независимого от вымирания индивидов и разрушения групп, и она упускает из виду те особые процессы, которые происходят на почве разговоров людей друг с другом и вообще психического общения между членами социальных групп. Психическое общение есть, так сказать, психическое взаимозаражение, и притом не интеллектуальное только, а и эмоциональное. Сообщаются и циркулируют не только подлежащие представления, а и те эмоции, которые в психике сообщающих связаны с этими представлениями. Против того (представляемого), от чего индивид терпит зло в жизни, развиваются в индивидуальной психике репульсивные эмоции, антипатии.., в пользу действовавшего в противоположном направлении – аттрактивные эмоции, симпатии. У субъектов прелюбодеяний, лжи, денежных обманов и т.д. могут на этой почве появляться и развиваться аттрактивные эмоции по адресу таких действий, а у более или менее многочисленных жертв этих действий развиваются более сильные эмоции (эмоциональные диспозиции) противоположного свойства, антипатии, негодование и т.д. Эмоционально-интеллектуальное социальное общение и психическое заражение вырабатывает эмоциональные средние равнодействующие, средние эмоциональные оценки, продукты бесчисленных фактов данной категории в жизни рядов сменяющихся поколений. По адресу таких явлений, как ложь, клевета и т.п. такие эмоциональные средние равнодействующие неизбежно получаются порицательно-отталкивающими, хотя для прибегающих к таким действиям могут получаться выгоды. Эти эмоциональные равнодействующие сообщаются путем эмоционально-интеллектуального общения и заражения индивидам уже в детском возрасте и дальше… Отсюда получаются процессы, аналогичные борьбе за существование и естественному подбору (хотя и принципиально отличные, производимые не косой смерти, а эмоциями) – вытеснение худшего лучшим, менее годного более годным, например, таких средств и приемов питания, воспитания и т. д., которые давали в среднем худшие результаты, такими, которые действовали в жизни лучше. В различнейших областях жизни происходят процессы бессознательного приспособления, совершенствования, выработки разнообразнейших бессознательно-гениальных продуктов: бессознательно-гениальной техники самого языка, главного орудия интересующих нас процессов, его бессознательно удачной классификации явлений и предметов.., обычаев и правил народной гигиены, медицины, агрономии, воспитания, нравственности, права, верований, спасительных для жизни, и проч. и проч., и изменение,и приспособление этих продуктов к меняющимся условиям жизни, в том числе к изменяющейся психике человеческой» (Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 2000. С. 597-598).

Интересно отметить, что свой общественный идеал Петражицкий видел в «достижении совершенного социального характера» и в «господстве действенной любви в человечестве».

<OPENTEST10< FONT>Психологическая теория права Петражицкого, несмотря на ее односторонность, дала серьезнейший толчок развитию правовой мысли не только в России, но и за ее пределами. Особенно сильно было ее влияние в Польше и в США. Можно также отметить близость идей Петражицкого и так называемой Упсальской (скандинавской) школы права (см.: Тимашев Н.С. Развитие социологии права и ее сфера // Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория в ее преемственности и изменении. М., 1961. С. 489; Поляков А.В. Скандинавская школа правового реализма // История политических и правовых учений: Учебник. СПб, 2007. С. 432-443).

Возрожденное естественное право. На рубеже XIX и XX веков в Европе возродился интерес к идеализму и к естественному праву. Но, в отличие от классических вариантов естественного права, возрождаемое естественное право должно было соединить идеальное начало права – идею справедливости – с фактом его, права, исторической изменчивости. Решить эту задачу пробовали как ученые Германии, Франции, так и ученые в России. Наибольшей известностью пользовалась теория права немецкого мыслителя Р. Штаммлера (1856-1938). Русский юрист П.И. Новгородцев отмечал, что Штаммлер первым поставил вопрос о возрождении естественного права, опередив в этом и его самого, и Л.И. Петражицкого, и введя в оборот формулу «естественного права с изменчивым содержанием» (Новгородцев П.И. Нравственный идеализм в праве // Проблемы идеализма. М., 1902. С. 253).

Штаммлер видел цель права в регулировании совместного человеческого поведения, направленного на удовлетворение потребностей. Но все, что относится к человеческим потребностям и способам их удовлетворения, подвержено постоянному изменению. А так как не существует ни одного положения права, которое по своему содержанию оставалось бы безусловно неизменным, то взамен этого, по мысли Штаммлера, возникает задача установить общепризнанный формальный метод, «помощью которого можно было бы так направлять и определять неизбежно меняющийся материал исторически обусловленного права, чтобы он приобрел свойства объективно справедливого» (Штаммлер Р. Сущность и задачи права и правоведения. М., 1908. С. 12).

Справедливое (и в этом смысле, естественное) право, по Штаммлеру, есть особенным образом построенное положительное право. К нему он относил те правовые положения, которые обладали «формальным свойством» справедливости». Это качество Штаммлер приписывал тем правовым нормам, условное содержание которых соответствовало общей идее человеческого общения – социальному идеалу. Идея человеческого общения (коммуникации) положена Штаммлером в основу понятия права и в основу понятия социального идеала. По мысли ученого, существует лишь одна единственная идея, которая «с безусловной принципиальностью действительна для всякого права – это идея человеческого общения. Нельзя представить себе никакого правового порядка, который не связывал бы людей между собою, а «связывать» - значит соединять людей под общими целями». Право, таким образом, предстает у Штаммлера как формальный способ, с помощью которого люди должны вести борьбу за существование. С другой стороны, идея общения (коммуникации) представлялась Штаммлеру единственным принципом, безусловно приложимым ко всякому мыслимому правовому волению. Все остальное в этой области он объявлял относительным и изменчивым.

Российская правовая мысль возрождению идеи естественного права обязана, в первую очередь, П.И. Новгородцеву (1866- 1924). Отстаивая самостоятельное нравственное и духовно-культурное значение права, не сводимое к категориям силы и расчета, возрожденная естественно-правовая доктрина должна была утвердить нравственное достоинство человека, наделенного свободой и ответственностью. Поэтому в центре правовой теории Новгородцева находилось понятие автономной нравственной личности, трактуемое, первоначально, как и у Штаммлера, в неокантианском духе. Личность, которая не есть средство, а всегда – цель общественного развития, которая соединяется с другими личностями в «свободном универсализме» и тем самым приобретает полную свободу и равенство – таков политико-правовой идеал Новгородцева. Исходя из этого нравственного критерия, ученый и призывал оценивать позитивный закон, действующее право. Таким образом «возрожденное естественное право» рассматривалось Новгородцевым не как право в собственном смысле слова, а как совокупность нравственных требований к действующему праву.

В последний период своей жизни Новгородцев переживает «переоценку ценностей» и переходит на либерально-консервативные позиции православной философии права.

Марксистское правоведение в России. Бурное и плодотворное развитие правовой теории в России в начале ХХ в. испытало серьезный кризис после 1917 г., т.е. после Октябрьской революции и победы большевиков. Постепенно в науке утвердилась марксистская догма, заменившая правовую науку правовой идеологией. (Следует отметить, что догматизация марксизма – «заслуга», прежде всего, ленинизма). Этому способствовало то обстоятельство, что в ортодоксальном марксизмеотсутствовала собственно правовая теория. По-видимому, можно говорить лишь о марксистской интерпретации права, об определении его места в жизни общества с позиций доктрины исторического материализма, разработанной К. Марксом (1818-1883) и Ф. Энгельсом (1820-1895). Поэтому все немногое, что было сказано по этому поводу основоположниками учения, воспринималось как «священное писание», из которого нельзя было убрать ни одного слова.

Право и государство, согласно марксистской концепции, возникают из способа производства материальных ценностей, основанного на частной собственности. Сосредоточение земли, нефти, угля, других природных богатств, фабрик, заводов и т.д. в руках отдельных людей позволяет им обогащаться за счет эксплуатации наемного труда, что приводит к разделению всего общества на классы собственников-эксплуататоров и трудящихся-пролетариев. Государство и право при этом понимаются как инструмент классового насилия, как средство, необходимое для того, чтобы экономически господствующий класс стал и политически господствующим классом, продолжая с помощью государства и права эксплуатацию трудящихся ради получения максимальной прибыли (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 171).

<OPENTEST4< FONT>Государство и право, таким образом, выступают в марксизме как надстройка над экономическим базисом. Каков базис – такова и надстройка. Для кардинального улучшения общественного бытия необходима замена частнособственнических отношений отношениями общественной собственности. В этом случае, согласно марксизму, исчезнет основное социальное противоречие – между общественным характером труда и частнокапиталистической формой ее присвоения. Как следствие – исчезнет деление общества на антагонистические классы и, следовательно, исчезнет необходимость в праве и государстве. В этой связи Энгельс, например, полагал, что настанет время, когда государство и право отомрут и займут место в «музее, рядом с прялкой и каменным топором».

Негативное отношение к частной собственности распространяется и на все обслуживающие ее явления, включая право и государство. «На высшей фазе коммунистического общества, - писал Маркс, - после того, как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы, и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: Каждый по способностям, каждому по потребностям!» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С.20).

<QUEST5< FONT>Марксизм создал одну из великих утопий человечества (см.: Новгородцев П.И. Об общественном идеале // Новгородцев П.И. Сочинения. М., 1991). В этой своей части он показал свою несостоятельность. Но у марксизма, помимо общеизвестных «грехов», есть и бесспорные заслуги. В рамках рассматриваемой проблематики – это выявление ограниченности и относительности социокультурных ценностей любого общества (в первую очередь, буржуазного), выявление значения идеологий в социальной жизни и особенно идея, что социальный мир, в котором живет человек, является порождением его деятельности. Эта идея становится одной из ключевых в западной социологии и особенно высоко ценится школой феноменологической социологии. Вот, например, что писали в этой связи известные представители данного направления П. Бергер и Т. Лукман: «Особое впечатление на социологию знания было произведено понятиями Маркса “субструктура/суперструктура” (Unterbau/Überbau).¹ Вокруг правильной интерпретации этих Марксовых понятий разгорелась бурная полемика. Позднее марксизм (например, Ленин) пытался отождествить “субструктуру”… с экономической структурой, а суперструктура считалась ее непосредственным “отражением”. Сейчас совершенно ясно, что это искажение мысли Маркса, представляющее собой скорее механистический, чем (как предполагалось) диалектический вид экономического детерминизма. Маркс указывал на то, что человеческое мышление производно от человеческой деятельности (точнее, труда) и от социальных взаимосвязей, возникающих в результате этой деятельности. Базис (“субструктуру”) и надстройку (“суперструктуру”) можно лучше понять, если соответственно рассматривать их как человеческую деятельность и мир, созданный этой деятельностью…» (Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995. С. 17).

По мнению феноменолога Д. Уолша, марксистская модель социального мира «оказывается сомнительной в силу того, что так называемые объективные условия социальной системы на деле являются продуктом реализации интерпретационных процедур, применяемых наблюдателем-марксистом, опирающимся на несколько фундаментальных предпосылок относительно природы социального мира. Речь идет прежде всего о предпосылках, касающихся материалистического характера социального действия, следующих из философских представлений о человеке как о “homo laborans” (человек трудящийся), а также из повседневных наблюдений, свидетельствующих о первостепенной важности материальных побуждений. Эти предпосылки, следовательно, представляют собой одну из многих первичных конструкций социального мира, а не “объективное” описание его реальных свойств» (Уолш Д. Функционализм и теория систем // Новые направления в социологической теории. М., 1978. С. 136-137). Интересно и мнение Д. Уолша о том, что Маркс в своих ранних работах близко подошел к идеям феноменологии (там же. С. 139).

В свою очередь представители психоаналитической философии пытались обогатить марксизм путем дополнительного толкования природы самого человека. Так, Э. Фромм полагал, что «система инстинктов человека – одно из “естественных” условий, формирующих часть базиса (Unterbau) социального процесса… Не имея удовлетворительной психологической теории, Маркс и Энгельс не могли объяснить, каким образом материальный базис отражается в голове и сердце человека. Психоанализ может показать, что идеологии являются продуктом определенных желаний, инстинктивных влечений, интересов и потребностей, которые, в значительной степени бессознательно, находят свое выражение в рационализациях, т.е. в идеологиях. Психоанализ может показать, что, в то время как инстинктивные влечения действительно развиваются на основе биологически детерминированных инстинктов, их качество и содержание находятся под сильным влиянием социально-экономического положения данного индивидуума или класса, к которому он принадлежит» (Фромм Э. Кризис психоанализа: Очерки о Фрейде, Марксе и социальной психологии. СПб., 2000. С. 143-144).

Нормативизм. Правовой нормативизм занимает особое место среди учений, относящихся к правовому позитивизму. Во всяком случае, нормативизм следует отличать как от этатистского позитивизма, так и от позитивизма социологического. Как уже было отмечено, этатистский позитивизм видит позитивность права в установлении его государственной инстанцией в виде определенных текстов. Для этатизма право – порождение государства, которое само не является порождением права. Государство существует как механизм власти, а власть порождает право. Как мы увидим на примере учения Кельзена, в нормативизме дело обстоит иначе.Ганс Кельзен(1881 – 1973) считается основателем правового нормативизма, как специфического направления в правоведении, продолжившего линию неокантианства. С позиций логико-аналитической юриспруденции Кельзен разработал «чистое учение о праве», в котором и нашли отражение основные идеи нормативизма.

<OPENTEST9< FONT>Кельзен рассматривал чистое учение о праве как теорию позитивного права. Точнее, как теорию интерпретации позитивного права (см.: Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Вып. 1-2. М., 1987-1988). Такая теория пытается ответить на вопрос, что есть право, но не на вопрос, каким оно должно быть. Мыслитель называет свое учение «чистым» потому, что оно занимается только одним правом и очищает познаваемый предмет от всего, что не есть право в строгом смысле слова. По Кельзену, в Х1Х – ХХ веках (т.е. при переходе к постклассической науке) правоведение совершенно некритично расширилось за счет психологии и социологии, этики и политической теории. Расширение за счет этих наук предмета правоведения неизбежно означало бы введение методологического синкретизма (неорганичного смешения), «который затемняет сущность правоведения и смазывает границы, предназначенные ему природой его предмета». Внешнее действие, которое по своему объективному значению составляет правовой акт – это всегда протекающее во времени и пространстве чувственно воспринимаемое событие, т.е. природное, по Кельзену, явление, определенное законом причинности. Но именно в таком своем качестве оно, полагает мыслитель, и не составляет предмета специфического юридического познания и вообще не относится к праву. В правовой акт это действие превращает не фактичность, но объективный смысл, связанный с этим актом. «Конкретное действие получает свой специфический юридический смысл… в силу существования некоторой нормы, которая по содержанию соотносится с этим действием, наделяя его правовым значением, так что акт может быть истолкован согласно этой норме. Норма функционирует в качестве схемы истолкования» (Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Вып. 1-2. М., 1987-1988. С. 10). Поэтому любой акт, получающий смысл правового акта, предстает как результат специфического нормативного толкования (интерпретации).

<QUEST6< FONT>Сказать, что любой правовой акт основывается на норме, недостаточно. Для всех разновидностей нормативизма важнейшей задачей является обоснование действия нормы, объяснение того, каким образом она может регулировать поведение человека. Без решения этого вопроса нормативизм невозможен. «Этатисты» отвечают на этот вопрос однозначно: страх перед возможным наказанием заставляет людей соблюдать нормы (осознание невыгодности последствий нарушения нормы, выступающих в виде организованной санкции). Так ли это на самом деле? «Юснатуралисты» связывают действительность нормы с ценностями: справедливостью, свободой, нравственностью и т.д. Кельзен идет другим путем. Юснатурализм для него неприемлем – естественное право, по его убеждению, это лишь ненаучная идеология. Но и этатистский вариант его не устраивает. И здесь нормативизм пытается занять место «между» этатизмом и юснатурализмом.

Кельзен понимает, что наказание как реализация санкции, само не определяется санкцией. «Последняя санкция» всегда основана на «правомочии», а не на обязанности. Поэтому надо дать обоснование «необходимости» следования норме, найти в ней «должное», не прибегая при этом к релятивным моральным ценностям и не смешивая должного с сущим.

Ученый рассуждает следующим образом: норма, «доставляющая акту значение правового (или противоправного) акта, сама создается посредством правового акта, который в свою очередь получает правовое значение от другой нормы» (Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Вып. 1-2. М., 1987-1988. С.11). Поэтому всегда содержание реальных событий в праве согласуется с содержанием некоей нормы, которая признается действительной и является основанием действительности любого нормативного порядка. В этом, собственно, и заключается основная посылка чистого учения о праве и нормативизма. Такую норму Кельзен называет основной нормой (грунд-нормой) и рассматривает ее как необходимый постулат правовой логики, позволяющей выводить «должное» только из «должного».

Другим признаком, общим для всех социальных порядков, обозначаемых словом «право», Кельзен считает их принудительность. Под «принудительностью» порядка ученый понимает то, что в его рамках осуществляется реакция на нежелательное, общественно вредное поведение, осуществляемая в виде актов принуждения, «причиняющих зло».

Итак, право есть принудительный порядок человеческого поведения. Нормы предписывают определенное человеческое поведение, связывая противоположное поведение с актом принуждения. Получается, что если правовые порядки и уполномочивают кого-либо на что-либо, то это есть уполномочивание «одного индивида применить по отношению к другому акт принуждения в качестве санкции» (Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Вып. 1-2. М., 1987-1988. С. 50).

Санкции правопорядка имеют свои признаки: 1) это всегда имманентные санкции (санкции самого общества, а не Бога – как имеет место при трансцендентных санкциях); 2) санкции всегда социально организованы (в отличие от простого одобрения или осуждения). Не всякий установленный правопорядком акт принуждения - санкция, а только тот, который наступает как следствие определенного поведения. Основная мысль Кельзена вращается вокруг проблемы поиска критерия, отделяющего право от других явлений. Он отказывается от всякого увязывания права с теми признаками, которые имеются и у других норм. Единственным критерием, безусловно определяющим своеобразие права, является для него акт принуждения и связанная с ним санкция.

Другой характерной чертой кельзеновского варианта нормативизма является отождествление государства с правом. Государство есть некий порядок человеческого поведения. «В своем качестве политической организации государство есть правопорядок» (Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Вып. 1-2. М., 1987-1988. С. 112). Однако не всякий правопорядок, по Кельзену, представляет собой государство. «Ни догосударственный правопорядок первобытного общества, ни над- (или меж-) государственный международный правопорядок не являются государствами». «Государство – это относительно централизованный правопорядок» (там же. С. 112). Такой правопорядок устанавливает органы, которые функционируют по принципу разделения труда, создают и применяют нормы, образующие правопорядок. Именно централизованность является ключевым понятием государства по Кельзену.

Через право Кельзен пытается определить и государственную власть. «Власть» государства, - пишет правовед, - может выражаться лишь с специфических средствах власти, которыми располагает правительство: в крепостях и тюрьмах, в пушках и виселицах, в людях, одетых в полицейскую и солдатскую форму. Но эти крепости и тюрьмы, эти пушки и виселицы – всего лишь мертвые предметы; они становятся орудиями государственной власти лишь постольку, поскольку ими пользуются люди, действующие согласно приказаниям правительства; лишь постольку поскольку полицейские и солдаты соблюдают нормы, регулирующие их поведение. Государственная власть – это не какая-то таинственная сила или инстанция, скрывающаяся за государством или его правом; это не что иное, как действенность государственного правопорядка» (Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Вып. 1-2. М., 1987-1988. С. 116).

Интегративное правопонимание. Конец ХХ века актуализировал задачу теоретического обоснования целостной концепции права, которая могла бы на базе современной философской методологии объединить жизненные идеи основных правовых школ и направлений. Классическая наука обогатила юриспруденцию различными теориями права, делающими акцент на той или другой стороне правовой действительности: формальной, принудительной, деятельной, процессуальной, психической, идеальной, ценностной, исторической и т.д. В рамках постклассической науки была обоснована идея многоаспектности права, в рамках которой упомянутые стороны правовой действительности являются лишь ее неполными выражениями.

В этой связи американский ученый Г.Дж. Берман писал: «Нам необходимо преодолеть… заблуждение относительно исключительно политической и аналитической юриспруденции («позитивизм»), или исключительно философской и моральной юриспруденции («теория естественного права»), или исключительно исторической и социоэкономической юриспруденции («историческая школа», «социальная теория права»). Нам нужна юриспруденция, которая интегрирует все три традиционные школы и выходит за их пределы. Такая единая юриспруденция подчеркивала бы, что в право надо верить, иначе оно не будет работать; а это включает не только разум, но также чувства, интуицию и веру. Это требует полного общественного осознания» (Берман Г.Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М.., 1998. С. 16-17).

В российской правовой науке идеи интегрального правопонимания нашли свое отражение задолго до их появления на Западе. Серьезные шаги в этом направлении были сделаны уже в дореволюционной России (правовая концепция В.С. Соловьева, школа «возрожденного естественного права», феноменологические версии права, «плюралистическая» теория права Б.А. Кистяковского, «синтетическая» теория права А.С. Ященко и др.). Характерной особенностью почти всех теоретиков указанных школ являлось стремление выйти за строгие рамки одной доктрины и использовать сильные стороны конкурирующих теорий. Особенно преуспели в этом, помимо выше упомянутых, Е.Н. Трубецкой, П.И. Новгородцев, Н.Н. Алексеев (см.: Поляков А.В. Интегральные правовые учения // История политических и правовых учений. СПб., 2007. С. 770-784).

<QUEST7< FONT>Особого внимания в плане постановки проблемы интегративной теории права заслуживает концепция Л.И. Петражицкого и его последователей, в частности, П.А. Сорокина и Г.Д. Гурвича. Примечательно в этой связи мнение современного российского ученого о том, что интегрализм П.А. Сорокина «можно рассматривать как своеобразную светскую модификацию русской идеи Всеединства, выдвинутой В.С. Соловьевым, но истоки которой надо искать еще раньше – у славянофилов и Ф.М. Достоевского» (Сапов В.В. «Магический кристалл» социологии // Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика: Исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. СПб., 2000. С. 1031). В этом целостном правовидении можно видеть глубинную идею всей русской философии права, какой она сформировалась до большевистской революции (см.: Гурвич Г.Д. Два величайших русских философа права: Борис Чичерин и Владимир Соловьев // Правоведение. 2005. № 4). Поэтому одной из задач нашего правоведения в XXI в. является продолжение поиска в этом направлении - поиска путей формирования нового, интегрального типа правопонимания (от лат. integer – целый), возникающего на основе диалога всех школ и течений в современном правоведении, как западных, так и восточных.

Дата добавления: 2014-11-25