В современном российском праве реализуются все три функции критерия наиболее тесной связи. 22 страница

центра тяжести коллизионной проблемы с законодательного

на правоприменительный уровень

Как общая тенденция смягчения коллизионного регулирования, так и отдельные используемые для этого законодательные механизмы подверглись жесткой критике со стороны некоторых зарубежных исследователей. Так, Фр. Юнгер, обращая внимание на исторические корни принципа наиболее тесной связи в попытках установления гипотетической воли сторон, экспрессивно замечает следующее: "Переход от псевдопсихологии к псевдофизике (возможно, удачнее было сказать - псевдогеографии. - А.А.) не является уникальным для общего права. Везде ученые проводят различие между определением несуществующего состояния ума и якобы существующими гравитационными характеристиками договоров... Однако различие между этими двумя подходами не следует преувеличивать. Подсчет контактов (которые демонстрируют отношение с разными правопорядками. - А.А.) обычно предоставляет судье столько же свободы усмотрения, сколько чтение мыслей, поскольку аморфная формулировка, наподобие "наиболее тесной связи", не означает ничего, кроме того, что, возможно, ответ на вопрос просто не готов" <628>. Далее Фр. Юнгер характеризует гибкие коллизионные нормы, основанные на применении принципа наиболее тесной связи, в качестве "бесполезных положений" (meaningless terms), которые не могут предложить никакого решения, поскольку "лишены содержания, которое поддавалось бы установлению" (they lack an ascertainable content) <629>. В учебнике Г. Кегеля и Кл. Шурига гибкие коллизионные нормы, основанные на принципе наиболее тесной связи, вслед на известным изречением А. Эренцвейга, характеризуются как "не-нормы" (non-rule), пустые формулы (Leerformel) и видимость законодательного регулирования (Scheinregelung) <630>. А. Флесснер пишет о том, что нормы, основанные на использовании принципа наиболее тесной связи, указывают цель коллизионного регулирования, но не говорят, как ее достичь <631>.

--------------------------------

<628> Juenger Fr. Choice of Law and Multistate Justice. P. 58.

<629> Ibid. P. 131. Аналогичным образом Д. Ласок и П. Стоун отмечают, что "наиболее тесная связь - это классическая формула, используемая коллизионистами, которые приходят к выводу о невозможности согласования какого-либо имеющего смысл решения проблемы" (Lasok D., Stone P. Conflict of Laws in European Community. Abingdon, 1987. P. 361).

<630> См.: Kegel G., Schurig Kl. A.a.O. S. 305, 308.

<631> См.: Flessner A. Interessenjurisprudenz im internationalen Privatrecht. S. 78 - 79.

Настороженное отношение многих стран к гибкому коллизионному регулированию наглядно проявилось в ходе работы над Гаагской конвенцией 1986 г. о праве, применимом к договорам международной купли-продажи товаров <632>. Одними из наиболее проблемных в ходе обсуждения этой Конвенции были формулировки ст. 8, в которых предлагалось отразить специальную корректирующую оговорку. В частности, советская делегация выступала резко против включения такой корректирующей оговорки в текст Конвенции. Весьма показательным является то, что в ходе голосования по вопросу об исключении корректирующей оговорки голоса распределились следующим образом: 17 голосов "за" исключение, 19 голосов - "против", 5 голосов - "воздержались" <633>.

--------------------------------

<632> Hague Convention of 1986 on the Law Applicable to Contracts for the International Sale of Goods. Конвенция до настоящего времени не вступила в силу из-за недостаточного числа ратификаций.

<633> См.: пункт 83 Пояснительного отчета А. фон Мэрена (Explanatory Report by Arthur Taylor von Mehren). См. также протоколы заседания подготовительных комиссий и пленарных заседаний в след. издании: Proceedings of the Extraordinary Session 14 to 30 October 1985. Diplomatic Conference on the law applicable to contracts for the international sale of goods. 1987.

После отказа рабочей комиссии от исключения корректирующей оговорки советская делегация настаивала на введении ограничительных условий, при которых данная оговорка может применяться. Данные требования увенчались успехом, и итоговый текст Гаагской конвенции 1986 г. содержит следующие ограничения в отношении применения положения п. 3 ст. 8 о корректирующей оговорке:

- в соответствии со ст. 21 каждое государство может сделать оговорку в отношении неприменения п. 3 ст. 8;

- п. 3 ст. 8 не подлежит применению, если на момент заключения договора продавец и покупатель имели свои коммерческие предприятия (places of business) в государствах, сделавших оговорки по ст. 21. Таким образом, может сложиться уникальная в своем роде ситуация, когда суд страны, не сделавшей оговорку по ст. 21, не сможет применить п. 3 ст. 8, поскольку иностранные продавец и покупатель имеют свои коммерческие предприятия в странах, сделавших такую оговорку;

- п. 3 ст. 8 не применяется в отношении вопросов, регулируемых Венской конвенцией ООН 1980 г. о договорах международной купли-продажи товаров, если на момент заключения договора продавец и покупатель имели свои коммерческие предприятия в разных государствах, оба из которых являются участниками этой Конвенции.

Очевидно, что в приведенной выше критике гибкого коллизионного регулирования есть определенная доля истины, которая проявляется в том, что взятые сами по себе гибкие коллизионные нормы и корректирующие оговорки не содержат каких-либо дополнительных подходов к решению коллизионной проблемы. Т. де Бур выразил эту мысль следующим образом: "Отказ от абстрактных априорных правил не меняет вопроса о том, как определить относительный вес различных связей данного дела с набором юрисдикций; он лишь позволяет дать другие ответы..." <634>.

--------------------------------

<634> de Boer T. Beyond Lex Loci Delicti. P. 201.

Фактически главное различие между первой функцией наиболее тесной связи (функцией не находящего непосредственного практического применения принципа, на котором построены подлежащие использованию судом жесткие коллизионные нормы) и второй функцией (функцией гибкой коллизионной привязки в конкретных подлежащих применению коллизионных нормах) заключается только в одном - в смещении центра тяжести при решении коллизионной проблемы с законодательного на правоприменительный уровень. Третья функция (функция наиболее тесной связи как корректирующей оговорки) - это попытка найти баланс между двумя моделями решения проблемы. Как отмечает О. Кан-Фройнд, "гибкость в формулировке нормы означает, что решение смещается с правотворческого уровня на правоприменительный, от законодателя к судье" <635>.

--------------------------------

<635> Kahn-Freund O. Op. cit. P. 322. Аналогичную мысль высказывает швейцарский коллизионист К. Зир, который говорит о том, что при применении гибких коллизионных норм или норм с корректирующей оговоркой судья должен действовать так, как будто он является законодателем (modo legislatoris) - Private International Law at the End of the 20th Century: Progress or Regress? P. 391 - 392.

С указанным смещением центра тяжести решения проблемы с законодательного на правоприменительный уровень связаны и все остальные различия в механизме определения применимого права: решение коллизионной проблемы либо может заранее фиксироваться законодателем в жесткой коллизионной норме, либо такое решение будет найдено судом постфактум в процессе разрешения спора и исследования обстоятельств конкретного дела: "Таким образом, матрица для решения всегда остается одной и той же - это определение наиболее тесной связи. То, что дает (коллизионному регулированию. - А.А.) жесткость или гибкость, - это момент времени, в который мы ее определяем (ex ante или ex post), а также орган, который уполномочен на ее определение (законодательный или судебный)" <636>.

--------------------------------

<636> Private International Law at the End of the 20th Century: Progress or Regress? P. 291.

Данное объяснение природы применения критерия наиболее тесной связи помогает понять, почему страны англосаксонской системы всегда были более предрасположены к различным механизмам гибкого коллизионного регулирования по сравнению с континентальными странами. Очевидно, что в силу исторических причин и различий роли суда страны первой группы лучше приспособлены для того, чтобы переместить центр тяжести решения коллизионной проблемы с законодательного на правоприменительный уровень. Аналогичным образом следует отметить, что для стран с переходной экономикой, в которых суды не имеют достаточного опыта в использовании решений, основанных не на нормативном формализме, а на балансировании и взвешивании самых различных нормообразующих факторов и заложенных в их основе противоречивых интересов, вряд ли можно рекомендовать использовать большую степень гибкости в рамках коллизионного регулирования. В этом контексте следует признать обоснованным подход российского законодателя, который отказался от формулирования общей корректирующей оговорки, а сферу применения гибких коллизионных норм в значительной степени ограничил правом, применимым к договорным обязательствам в отсутствие соглашения сторон <637>.

--------------------------------

<637> Необходимо отметить, что объемы использования критерия наиболее тесной связи в ГК РФ тем не менее намного больше, чем в тексте Модельного ГК для стран СНГ и коллизионном законодательстве большинства других стран СНГ: в последних документах роль принципа наиболее тесной связи, как правило, сводится исключительно к субсидиарной коллизионной привязке, которая применяется при полной невозможности использования жестких коллизионных норм в сфере договорных обязательств (норм, закрепляющих концепцию характерного исполнения), либо коллизионном праве в целом (гибкая субсидиарная коллизионная норма для случаев, когда существует пробел в коллизионном регулировании). Ср., например, приведенные выше нормы ГК РФ с п. 3 ст. 1194 и ст. 1225 Модельного ГК для стран СНГ.

Таким образом, важно осознать, что само по себе использование принципа наиболее тесной связи в различных его проявлениях с содержательной точки зрения ничего не добавляет в процесс решения коллизионной проблемы: оно лишь отказывается от однозначного решения вопроса на законодательном уровне и переносит тяжесть решения проблемы на правоприменительный уровень. В связи с этим возникает ключевая проблема: руководствуясь какими соображениями и опираясь на какие критерии, должен решить коллизионную проблему суд в отсутствие существенной помощи со стороны законодателя.

7.4. Подходы к раскрытию

содержания критерия наиболее тесной связи

В иностранной коллизионной доктрине можно выделить три основных подхода к раскрытию содержания критерия наиболее тесной связи.

7.4.1. Коллизионный (территориальный) подход

Так называемый коллизионный подход основан на том, что при определении правопорядка, имеющего наиболее тесную связь с отношением, суд должен учитывать только степень интенсивности территориальных (географических) контактов отношения с различными странами. Иными словами, данный подход предлагает суду учитывать сугубо коллизионные нормообразующие факторы, но не факторы, которые имеют отношение к материальному праву и материальному результату. Данный подход до настоящего времени является наиболее распространенным в европейской коллизионной доктрине. В частности, французский коллизионист и один из соавторов Официального отчета к Римской конвенции П. Лагард (P. Lagarde) в своем курсе лекций, прочитанном в Гаагской академии международного права в 1986 г. и специально посвященном принципу наиболее тесной связи, указывает на то, что при определении наиболее тесной связи между отношением и определенным правопорядком следует учитывать исключительно территориальные (географические) контакты, но не содержание материально-правового регулирования или результат разрешения спора <638>.

--------------------------------

<638> См.: Lagarde P. Le principe de dans le droit international contemporain; cours de droit international // Recueil des Cours / Collected Courses of the Hague Academy of International Law. Vol. 196. 1986-I. Позиция автора приводится по след. работе: Struycken A. Op. cit. P. 339.

В иностранной литературе обращается внимание на то, что наиболее тесная связь не обязательно проявляется в отношении того правопорядка, с которым имеется чисто количественное преобладание территориальных контактов, то есть, иными словами, важно не только (и не столько) количество территориальных контактов, сколько степень их интенсивности и значение для конкретного коллизионного института и обстоятельств индивидуального спора. Английский исследователь Р. Фентиман (R. Fentiman) отмечает в связи с этим следующее: "Что означает утверждение о том, что одна страна "более тесно связана" с внедоговорным обязательством, чем другая? Если это означает только то, что рассматриваемый правопорядок связан большим количеством территориальных связей, то такой тест выглядит странным образом нечувствительным. Как учит английская и американская практика, углубленный коллизионный тест должен быть связан не только с простой совокупностью факторов, связывающих определенный вопрос с правом, но и с оценкой значения этих факторов" <639>.

--------------------------------

<639> Fentiman R. Choice of Law in Europe: Uniformity and Integration // Tulane Law Review. 2008. Vol. 82. P. 2040.

Особенно важно данное обстоятельство подчеркнуть применительно к корректирующим оговоркам: для их использования недостаточно того, что отношение имеет с другим правопорядком несколько большее количество территориальных контактов, нежели с тем правопорядком, к которому отсылает коллизионная привязка-презумпция. Если взять в качестве примера договор международной купли-продажи товаров между продавцом из страны А и покупателем из страны Б, который был подписан в стране Б, причем валюта долга и валюта платежа выражены в национальной валюте страны Б, то простого количественного превосходства территориальных контактов договора с правопорядком страны Б еще недостаточно для вывода о применении корректирующей оговорки (без ее использования применимым было бы признано право страны А как право места нахождения стороны, осуществляющей характерное исполнение). Необходимо также установить, что между обстоятельствами дела и правопорядком страны А имеется лишь незначительная связь.

7.4.2. Субъективный подход

Второй (так называемый субъективный) подход к определению правопорядка, имеющего наиболее тесную связь с отношением, делает акцент на субъективной стороне вопроса. Данный подход обычно предлагается для сферы договорных обязательств, в которой доминирует принцип автономии воли сторон: наиболее тесная связь в таком преломлении рассматривается как продолжение этого принципа, гипотетическая воля сторон на применение определенного права. Иными словами, наиболее тесно связанным при таком подходе предлагается считать то право, которое стороны выбрали бы, если бы рассмотрели данный вопрос. На различии между объективным и субъективным пониманием принципа наиболее тесной связи акцентирует внимание Я. Долингер: "Принцип наиболее тесной связи понимался как субъективно, так и объективно. С позиций субъективного подхода этот принцип выражается в виде поиска гипотетического или презюмируемого намерения сторон... в результате чего принцип наиболее тесной связи приравнивается к продолжению принципа автономии воли..." <640>. В другом месте Я. Долингер делает следующий вывод: "Для субъективистов... право, определяемое на основе принципа наиболее тесной связи, это то, которое в соответствии с презюмируемым предположением выбрали бы стороны. Наиболее тесная связь тогда становится компонентом автономии воли. А для объективистов, которые не презюмируют наличие какого-либо выбора сторон в условиях, когда они не сделали это прямо выражено или подразумеваемым образом, наиболее тесная связь является новым автономным подходом к определению применимого права..." <641>. Аналогичное различие между субъективным и объективным методом определения наиболее тесной связи проводит О. Ландо (O. Lando): "...субъективный метод обозначает такой подход, который стремится определить намерения и интересы сторон. Субъективный метод основывается на индивидуальных интересах сторон в конкретном деле, рассматриваемом судом. Это метод пытается определить право, в применении которого были заинтересованы обе стороны, или то право, применение которого сильная сторона была способна навязать более слабой стороне" <642>.

--------------------------------

<640> Dolinger J. Op. cit. P. 379 - 380.

<641> Ibid. P. 410.

<642> Lando O. Contracts // International Encyclopedia of Comparative Law. Vol. III Private International Law / Chief ed. K. Lipstein. Chapter 24. , 1976. P. 53.

Субъективный подход являлся до середины XX в. доминирующим в английском коллизионном праве при применении описанной выше генеральной коллизионной нормы, в соответствии с которой в отсутствие соглашения сторон применимым к договорному обязательству считалось право, с которым операция (transaction) имеет наиболее тесную связь. По свидетельству О. Ландо, подобная практика установилась в английских судах с 1865 г. При решении в 1865 г. одного из двух ключевых для развития английской судебной практики дел <643> суд пришел к следующему выводу: "В подобного рода делах необходимо установить, какому праву стороны намеревались подчинить свою сделку, или, вернее сказать, в отношении какого права было бы справедливым презюмировать, что стороны подчинились ему по рассматриваемому вопросу" <644>.

--------------------------------

<643> Имеется в виду дело Lloyd v. Guibert (1865), 1 Q.B.115. Вторым делом, разрешенным в том же году, является дело P.&O. Steam Navigation Co. v. Shand (1865), 3 Moo.P.C. (N.S.) 272.

<644> Lando O. Contracts / International Encyclopedia of Comparative Law. P. 59.

Аналогичным образом и в других европейских странах (включая Францию, Германию, Швейцарию, Бельгию, Скандинавские страны) вплоть до середины XX в. гипотетическая воля сторон играла важную роль в качестве одного из ведущих факторов, принимаемых во внимание при определении права, применимого к договорным обязательствам в отсутствие соглашения сторон <645>. Так, Л. Раапе (L. Raape), характеризуя подходы немецкой судебной практики по состоянию на середину XX в., отмечал, что при отсутствии действительной ("эмпирической") воли сторон делается привязка к гипотетической ("эвристической") воле сторон. Л. Раапе далее отмечает, что "говорить о гипотетической воле сторон - значит ставить вопрос о том, какой правопорядок честно и разумно выбрали бы стороны, если бы при заключении договора они подумали о статуте данного обязательства" <646>.

--------------------------------

<645> Ibid. P. 58.

<646> Раапе Л. Международное частное право / Пер. с нем.; под ред. и с предисл. Л.А. Лунца. 4-е изд. М., 1960. С. 442.

В настоящее время субъективный подход к определению принципа наиболее тесной связи если и используется в коллизионном законодательстве или судебной практике, то только в сочетании с объективным подходом. В качестве примера подобного решения можно указать на ст. 9 Межамериканской конвенции Мехико 1994 г. о праве, применимом к международным контрактам <647>, в соответствии с ч. 2 которой "суд должен принять во внимание все объективные и субъективные элементы контракта (objective and subjective elements of the contract) для определения права страны, с которым он (контракт) имеет наиболее тесную связь (the closest ties)".

--------------------------------

<647> Inter-American Convention on the Law Applicable to International Contracts (signed at Mexico on March 17, 1994, at the Fifth Inter-American Specialized Conference on Private International Law (CIDIP-V). Конвенция вступила в силу в 1996 г., но по состоянию на 2010 г. имеет всего двух участников - Мексику и Венесуэлу.

Необходимость учета субъективных факторов при определении наиболее тесной связи признается и некоторыми современными европейскими авторами. Так, швейцарский коллизионист Фр. Вишер следующим образом описывает факторы, которые суд должен принять во внимание: "Наиболее тесную связь приходится определять ex posteriori. Суд должен оценить связи спорного договора с различными правовыми системами. Такие связи могут быть не только территориальными, но и субъективными, как, например, предполагаемые намерения сторон, язык и правовая терминология, используемые в договоре" <648>. О. Ландо считает возможным учитывать предполагаемые намерения сторон при определении права, применимого к договорам, сторонами которого являются профессиональные участники оборота <649>.

--------------------------------

<648> Vischer Fr. Connecting factors // International Encyclopedia of Comparative Law. Vol. III Private International Law / Chief ed. K. Lipstein. Chapter 4. 1999. P. 14.

<649> См.: Lando O. The Conflict of Laws of Contracts. General Principles // Recueil des Cours / Collected Courses of the Hague Academy of International Law. Vol. 189. 1984-VI. 1988. P. 373 - 374.

Очевидно, что элементы субъективного подхода прослеживаются и в том, каким образом сформулирована специальная корректирующая оговорка в ГК РФ ("...если иное не вытекает из закона, условий или существа договора либо совокупности обстоятельств дела..."). По нашему мнению, слова "...условий или существа договора..." из этой законодательной формулы нацелены прежде всего именно на оценку предполагаемых намерений сторон договора, которые в той или иной форме нашли отражение в формулировках договора или в том, каким образом стороны структурировали свои отношения.

Важно, чтобы использование элементов субъективного подхода к определению содержания критерия наиболее тесной связи не превращалось в поиск так называемой гипотетической воли сторон. После вступления в силу Римской конвенции отказ от использования теории гипотетической воли сторон произошел во всех западноевропейских странах. Официальный отчет Джулиано и Лагарда специально подчеркивает, что Римская конвенция не оставляет возможностей для изучения того, какое право могли бы выбрать стороны, если отсутствуют реальные свидетельства того, что стороны намеревались применять определенное право <650>. Немецкий исследователь В. Крейтенберг (W. Kreytenberg), посвятивший свою диссертацию изучению факторов, подлежащих учету в рамках применения корректирующей оговорки ст. 4(5) Римской конвенции 1980 г., приходит к выводу о том, что принятие во внимание факторов субъективного характера, имеющих отношение к установлению намерений сторон договора, вообще противоречило бы системе Римской конвенции, которая основана на четком разделении прямо выраженных и подразумеваемых соглашений сторон о выборе применимого права, с одной стороны, и объективного определения применимого права с помощью коллизионных норм, с другой стороны <651>.

--------------------------------

<650> См.: п. 3 комментария к ст. 3 Римской конвенции.

<651> См.: Kreytenberg W. Die individuelle Schwerpunktbestimmung internationaler nach der Ausweichklausel des Artikel 4 Absatz 5 Satz 2 : ein Beitrag zur von Rechtssicherheit und Einzelfallgerechtigkeit im Kollisionsrecht der . 2007. S. 214.

В отечественной доктрине Р.М. Ходыкин приходит к выводу о том, что такие элементы субъективного характера, как использование типовых форм договоров либо изложение условий договора, на определенном языке не могут иметь значения в рамках определения наиболее тесной связи, поскольку подлежат учету при установлении наличия подразумеваемого соглашения сторон о выборе применимого права, либо вообще должны считаться иррелевантными в процессе поиска применимого права <652>.

--------------------------------

<652> См.: Ходыкин Р.М. Принципы и факторы формирования содержания коллизионных норм в международном частном праве. С. 212 - 217.

С нашей точки зрения, не следует занимать столь категоричную позицию. Элементы субъективного подхода к определению содержания наиболее тесной связи могут быть использованы в том случае, если существуют определенные индикаторы подразумеваемой воли сторон на выбор применимого права, однако наличие таких индикаторов само по себе недостаточно для вывода о достижении сторонами соответствующего подразумеваемого соглашения. В этой ситуации соответствующие индикаторы, основанные на изучении субъективных факторов, могут наряду с сугубо объективными факторами приниматься во внимание при определении наиболее тесной связи.

7.4.3. Материально-правовой подход

Так называемый материально-правовой подход исходит из того, что при определении правопорядка, имеющего наиболее тесную связь с отношением, следует учитывать не только (а в некоторых случаях - и не столько) географические контакты, сколько факторы, находящиеся в плоскости материального права и учета материально-правового результата <653>.

--------------------------------

<653> Возможно, правильнее именовать данный подход смешанным, поскольку в рамках разнонаправленного подхода, развиваемого в русле учения Савиньи, не может идти речь о полном исключении коллизионных (географических) факторов при определении наиболее тесной связи. Учет материально-правового результата происходит не среди всех существующих в мире правопорядков, а только применительно к тем нескольким правопорядкам, с которыми отношение демонстрирует территориальную (географическую) связь. Таким образом, материально-правовой подход предполагает использование сочетания коллизионных и материальных факторов.

Данный подход зачастую ассоциируется с американским коллизионным правом. Как отмечалось выше, Второй Свод конфликтного права 1971 г. использует принцип наиболее тесной связи (most significant relationship) в генеральных гибких коллизионных нормах параграфов 145 и 188, регулирующих определение права, применимого к договорным и деликтным обязательствам. Для определения правопорядка, имеющего наиболее тесную связь, предлагается обращать внимание не только на поименованные в указанных нормах географические контакты, но и на нормообразующие факторы, перечисленные в параграфе 6 Второго Свода конфликтного права. Как подробно описывалось выше, эти нормообразующие факторы включают не только традиционные коллизионные факторы (такие как потребности международной и междуштатной систем, стремление к определенности, предсказуемости и единообразию результата), но и факторы материально-правового и политического характера (относящиеся к делу политики страны суда и других заинтересованных стран, базовые политики, находящиеся в основе определенной области права). В качестве практического примера использования подобного рода факторов можно привести применение того права, которое обеспечивает действительность договора или наибольшую правовую защиту потерпевшего (если соответствующий принцип является преобладающим в той или иной области материального права), либо применение права того государства, которое содержит обширный массив императивного регулирования, связанного с тем, что подобные ситуации в значительной степени затрагивают публичный интерес соответствующего государства.

Материально-правовой подход к определению наиболее тесной связи имеет сторонников и в европейской коллизионной доктрине. Так, несмотря на то, что практика Верховного суда Швейцарии исходит из сугубо коллизионного подхода к толкованию ст. 15 швейцарского Закона 1987 г. <654>, содержащей общую корректирующую оговорку, Фр. Вишер в своих работах последовательно отстаивает идею о необходимости учета материально-правовых факторов: "Формулировка ст. 15 швейцарского Закона о международном частном праве, на первый взгляд, относится исключительно к более тесной территориальной связи. Вместе с тем элемент гибкости, который ст. 15 пытается добавить в жесткие двусторонние нормы, не следует ограничивать территориальными или (в зависимости от вопроса) персональными связями. Я предпочитаю более открытый подход, который включает также материально-правовые соображения. Поэтому я бы применял данное исключение также в ситуациях, когда определенное с помощью (жесткой) нормы право не соответствует разумным ожиданиям сторон или когда право, указанное в коллизионной норме, совершенно неадекватно потребностям сторон или правовым вопросам, поднимаемым в деле" <655>.

Дата добавления: 2014-11-25