Часть 1 6 страница

– Так… Зачаточная стадия семейной жизни? Разделение труда?

– При чем тут это? Андрей – просто умница, отличник и хороший парень. И у него потрясающие черные глаза. Я таких людей еще не встречала. Он мне все делает – контрольные, лабораторки…

Тут я обнаружила что‑то странное во взгляде Юльки и резко прекратила свой монолог.

– Ты в него влюбилась! – прокомментировала сестра. – Ты в него влюбилась! Сто процентов! Надо было только увидеть твое лицо, когда ты принялась расписывать его глаза!

– Юля, но это совершенно не так!

– Не спорь! Я все равно лучше знаю!

Ночью я долго не могла уснуть, думая о Юлиных словах. Со всех сторон оказывалось, что Юлька права. Честь открытия принадлежала не мне, но, несмотря на это, я была рада. Признаки правды оказывались налицо. Я стала рассматривать в новом свете свои поступки, мысли, непроизвольные взгляды – истина представала во всем блеске. Я действительно влюбилась в этого чертова Андрея. Потом я стала искать признаки, говорящие о взаимности моего чувства. Их найти я не сумела.

Конечно, я еще могла реально смотреть на происходящее – глазами, пока не затуманенными безумной любовью. Что‑то в глубине души мне подсказывало, что Андрей не очень подходящая для меня партия во всем. Слишком много девчонок бегало за ним, слишком много ходило вокруг сплетен. Его нечистоплотность в отношениях с женщинами просто бросалась в глаза. Да и хорошие поступки были столь редки, что, как ни пыталась я их перечислить, мне приходил в голову только один (то, что он мне дал переписать лабораторную). И еще, пожалуй, спас в первый день от физички. Это было много? Или наоборот – мало? Но разве недостатки близких людей мешают нам их любить? Тем, кого мы действительно любим, мы умеем прощать. Почти все. Или абсолютно все. Без обстоятельств. Он был бесхарактерным, слабовольным бабником (к сожалению, это я не могла не признать!), но… Но…

Каждое утро я дарила ему первый взгляд, и от того, в каком настроении он входил в аудиторию, зависело и мое душевное состояние в этот день. Я жадно вглядывалась в отражение солнечного света на его волосах, в малейшие изменения лица. Андрей (такой, какой есть) стал мне необходим – как глоток свежего воздуха, сумерки или рассвет. Мне не хватало его все те часы, которые я была вынуждена проводить за пределами института. Этот человек был незауряден, с первого взгляда я определила, что он не такой, как все. Именно поэтому за ним бегало такое количество женщин. И, не отдавая себе отчета в том, что делаю, я жила только им – не потому, что мне необходима была хоть какая‑то любовь! Подсознательно я даже чувствовала, что могу не стать с ним счастливой… Но мне хотелось слышать его голос, просто молча сидеть рядом. Впрочем, целая ночь ушла на то, чтобы разобраться: необходимо ему мое присутствие так же, как мне его? Все равно выходило, что нет…

На следующее утро я оделась красиво, накрасилась, сделала прическу и поехала в институт. Осенняя непогода уступила место последнему дыханию теплого солнечного света. Всю первую пару я не спускала глаз со входной двери. Он не пришел ни на вторую пару, ни на третью. Он вообще не показывался в институте целых два дня. А на третий я подсела к одной из тех девчонок, что постоянно ходили в его «свите».

– Ты уже знаешь главную новость? – спросила она.

– Какую?

– Неужели ты ничего не знаешь? Все ведь только об этом говорят! Ты первый темный человек. Словно живешь в джунглях!

– Да скажешь, наконец? Что произошло?!

– Каюнов забрал из института документы! Совсем!

– Что?! Ты это серьезно?

– Конечно! И выписался из общаги.

– Но почему?!

– Этого никто не знает. Если честно, он всегда был немного сдвинутый. Ни с кем не сходился особенно близко, все время молчал. Не откровенничал даже со своими бабами. А тут утром вдруг взял и пошел забирать документы. Потом выписался из общаги, забрал сумку и ушел. Никому не сказав ни слова. Мне ребята из его комнаты рассказали.

– Не могу понять! Зачем?

– Никто не может. Он же был в группе самый умный. Ему все легко давалось. В общем, как тебе главная новость? Я, например, потрясена!

До конца дня все падало из моих рук и я не находила себе места. К счастью, у меня хватило сил держать себя в узде. Я никогда не отличалась сильной волей, но, если было нужно, выдержать могла. Возвращаясь из института домой, не заплакала в автобусе. Просто снова почувствовала себя неудачницей, которая никому не нужна. А я бы сделала абсолютно все, только бы быть нужной ему.

Мне суждено было испытать не только пустоту. Так же я убедилась в избитой истине о том, что представляет собой женская дружба. Однажды Наташка и Людка не явились на первую пару.

И я села с той самой девчонкой, которая сообщила мне об уходе Андрея.

– Почему ты вчера не пришла? – спросила она.

– Куда?!

– Ну к нам в общагу. Мы отмечали день рождения. Весело было.

– Я не знала.

– Странно. Люда обещала все тебе передать. А потом нам сказала, что ты просто не хочешь прийти, потому что у тебя плохой характер.

– Это неправда! Она мне ничего не говорила! Я бы пришла!

– Может быть. Ведешь себя как дура… Знаешь, Наташка с Людкой – две суки. Обалдеть от них можно. Они взяли три бутылки водки, заявились к пацанам из комнаты Андрея, принялись их спаивать, чтоб выяснить новый адрес Андрея. Он же из города не уехал, вот они и принялись выпытывать. Озверели совсем, что им ничего не сказал.

– А должен был сказать?

– Ты что, уже совсем дура?

– Не понимаю… И те дали адрес?

– Нет. Наташку чуть с лестницы не столкнули, она оступилась, мордой о косяк двери стукнулась, теперь у нее под глазом фингал. Знаешь, они ведь спали с ним, с Каюновым – и Наташка, и Людка. Они даже поспорили с девчонками, что с ним трахнутся обе. И вот однажды Людка выждала, пока он останется один в комнате, прыг к нему и сама раздеваться начала. Ну, он и не выдержал. А на следующий день так же поступила Наташка. Они потом ходили по институту собирали с девчонок по десять баксов за выигранное пари. Можешь себе представить!

– Разве они ему нравились?

– Не в этом дело! Просто он относится к тому слабому типу мужчин, которые всегда выбирают наименьшее сопротивление. Такого понятия, как верность, для него просто не существует. Он готов с любой переспать. Но сам он при этом не думает, что причиняет кому‑то зло. Понимаешь? Для него это естественный звериный инстинкт, такое поведение нормально. Инстинкт‑то звериный, но вот жестокости в нем нет. И ничего ненормального тоже нет. Я‑то знаю.

– Откуда?

– У меня брат в психичке работает. И я успела у него на работе наглядеться на психов. Я даже умею их различать. К нему часто привозят маньяков. Их в специальном отсеке содержат. Как собак. И у них всех есть что‑то общее. Неуловимое. Это сложно объяснить. Этого нет у Каюнова. Он подонок, но не псих. И потом, он безобидный подонок. Хотя для кого как… Он по жизни ведет себя таким образом, словно ему позволено абсолютно все. Он настоящий эгоист, как и все слабые люди. А эгоист всегда считает себя правым. Конечно, в глубине души он‑то сам, может, и знает, насколько он подловат. Но все равно, он не способен на настоящую жестокость. Понимаешь, что я хочу этим сказать? К тому же, обладая завышенным самомнением, он прекрасно понимает, что все, что бы он ни сделал, ему обязательно простят…

На второй паре я увидела, что у Наташки под глазом действительно сияет крупный фингал. Я сама подошла к ним.

– Ну Что, достали адрес?

– Какой еще адрес?!

– Тот, который искали.

Нисколько не смутившись (даже для приличия), огрызнулась:

– Не твое дело! Между прочим, я собираюсь за Каюнова замуж! – как самая наглая, выступила Наташка.

Я засмеялась:

– Если его найдешь!

Потом я ушла. Больше мы никогда не общались.

Приближалась зима. Выпал первый снег. Ударили морозы. Встав однажды утром, я отодвинула занавеску и увидела, как вся улица вместе с домами напротив стала белой, а на стекле расцвели ледяные цветы, лепестки которых переливались радужными искорками, напоминающими северное сияние. Я замерзла в легкой ночной рубашке, чтобы согреться, прижалась коленями к горячему радиатору и подумала, что прошло совсем немного времени с тех пор, как я навсегда уехала из дома. Однако время успело стать тысячей лет, и столько изменений произошло, я нашла любовь и снова ее потеряла и на приближающуюся зиму осталась одна…

Мой день рождения в октябре (по календарю выпавший на воскресенье) прошел вроде бы неплохо. Пришел Володя со своим другом, принесли большой букет белых роз, пришла поэтесса со своим люмпенизированным супругом, еще несколько Юдиных друзей. Я не приглашала никого – друзей у меня здесь не было, да никого и не хотелось звать. Единственное, в чем проявилась моя инициатива, стал торт – его съели быстро, за какие‑то десять минут, и мне пришлось признать, что, несмотря на подгоревший крем, торт вышел довольно вкусным. Днем позвонила мать, поздравила меня и, даже не извинившись, сказала, что не могла приехать, и почему‑то усиленно выясняла, не подружилась ли я с каким‑нибудь мальчиком. Меня перекосило от слова «подружилась», и, сдерживая злобу, я усиленно лепетала в трубку нечто, по содержанию напоминающее американское «все о'кей». Я не видела мать несколько месяцев, и мне хотелось ее увидеть. Я все ждала, что она приедет именно в этот день, и как ненормальная бросалась на каждый звонок в дверь. Но она не приехала. Голос Сергея Леонидовича, как всегда, был официален и сух, произнося заранее тщательно заученные поздравительные фразы, подразумевающиеся как поздравительные, потом прибавил, что посылку с подарком мне уже выслали. В целом день рождения прошел неплохо, только в течение всего вечера я постоянно ловила себя на мысли, что эти люди словно пришли не ко мне, потому что позвала их не я, и что, если б не было Юли (пригласившей всех Юли), никто не поздравил бы меня в этот день. Думать так было немного глупо, но я ничего поделать с собой не могла. Единственного человека, которого так хотелось видеть мне в этот день, я не могла не только пригласить, но даже найти.

Приближалась сессия. Мне было плевать на экзамены, на институт. Я любила Андрея. Я ничего не знала о его дальнейшей судьбе и подготавливала себя к мысли, что больше никогда его не увижу. Не хотела понимать, что потеряла его окончательно, и не хотела убеждать себя в этом, но здравый смысл брал верх над романтизмом, и на душе становилось горько и пусто. Однажды я проснулась с мыслью, что действительно рассталась с ним навсегда. Впрочем, между нами ничего и не было. Разве могли означать что‑то несколько пустых, невзначай сказанных слов? Разве могло получиться что‑то иное, кроме убийства скучного досуга? Но боль продолжала существовать, так же, как и Андрей, – с этим я ничего не могла сделать. Постепенно каждый день стал напоминать предыдущий – все как должно быть.

Однажды зимой я вернулась из института раньше, чем обычно, – отпустили с последней пары.

– Таня, ты не могла бы поехать к нашей поэтессе и отвезти ей свитер? Я обещала его еще на прошлой неделе.

Юля немного вязала, брала заказы у своих знакомых. Благодаря ее мастерству я щеголяла шикарными вязаными вещами, вызывая бешеную зависть окружающих.

– Она сама не может за ним заехать?

– Может. Но я же взяла у нее деньги еще на прошлой неделе, и мне очень неудобно.

– Хорошо. Я поеду.

– Если, конечно, ты ничем не занята и ничего не должна делать.

– Я свободна. Только объясни, где она живет.

Юля подробно нарисовала, как пройти к дому, и, пока я одевалась, пошла звонить.

– Она тебя ждет.

Я взяла сверток и пошла к троллейбусной остановке. К вечеру мороз усилился. Мне пришлось очень долго ждать троллейбуса, потом я, по своему обыкновению, потерялась среди новостроек, потом все‑таки нашла нужный дом, но в подъезде не работал лифт, и, пока я дотащилась до седьмого этажа, поэтесса уже недоумевала, куда я умудрилась пропасть. Очевидно, я ей нравилась. Она долго поила меня душистым индийским чаем и кормила бутербродами с колбасой, сотню раз примеряла свитер и осталась очень довольна Юлиной работой. Когда я вышла от нее, было половина восьмого. Зимой темнеет очень рано, уже в половине четвертого, но в новых районах я открыла для себя какую‑то особенную темноту – явление необычайно дикое, страшное и опасное, словно декорация из фильма ужасов, показавшаяся особенно чудовищной из‑за отсутствия хотя бы одной лампочки на весь район. По пути к остановке я молилась, чтобы со мной ничего не произошло, никто меня не убил, не разрезал на куски и не спустил в канализационный люк. Наконец я доплелась до остановки и обнаружила, что там толпятся пятеро в доску пьяных мужиков. Мне стало страшно, но выхода не было, поэтому я сжалась в комок и, не глядя по сторонам, принялась ждать троллейбус. Другим способом уехать из этого района было невозможно. Но, очевидно, даже в маскировке я выглядела привлекательно, потому что через несколько секунд ко мне прицепился один из пьяных мужиков с нелепой фразой;

– Девушка, выходи за меня замуж.

Эта столь заманчивая (с его точки зрения) перспектива оставила меня совершенно равнодушной, и, понятно почему, я стала дико озираться по сторонам в поисках убежища, что было охарактеризовано моим собеседником следующей гениальной фразой:

– Что ты пялишься, он не придет!

Местность вокруг остановки была совершенно пустынной. Все внутри у меня заледенело. Тем временем «жених» решил, что уже достаточно сантиментов, пора переходить к делу, поэтому начал меня хватать и тянуть. Я закричала:

– Убери свои поганые лапы!

Моя сумка полетела через плечо и упала на асфальт. В этот момент от лесопосадки (видневшейся неподалеку) отделилась темная мужская фигура, быстро бросилась к нам. «Жених» отлетел в сторону, и чей‑то знакомый голос резко произнес:

– Девушка со мной!

Я обернулась и, широко раскрыв глаза, закричала, полувопросительно, полуудивленно, но зато истерически:

– Андрей?!

Одновременно с моим криком послышался шум подъезжающего к остановке троллейбуса.

Глава 10

Утром под дверь подбросили газеты. Я не знала, что столько злобы может излить человеческая рука. Газеты стирали с лица земли меня и Андрея. Мои прогнозы сбывались.

«ОБЩЕСТВО И Я»:

«…следовало бы только взглянуть искушенным взглядом на бесталанную мазню Каюнова, чтобы понять – перед вами творение рук психически ненормального человека. Хотелось бы посмотреть в глаза тому, кто возьмется оспаривать виновность Каюнова – чудовища, заслуживающего такой же дикой смерти, которой подверг он ни в чем не повинных детей. Все это лишь власть денег – известно с давних времен, как способен уничтожить человеческую личность презренный металл. Мы все когда‑то ужасались в школе описаниям римских оргий, жесточайших преступлений и причуд, совершенных обладателями крупных состояний. Теперь происходит то же самое. С помощью чьих‑то грязных средств и низкосортной рекламы из посредственного ремесленника Каюнова была создана звезда. Но вот прошло время, и все встало на свои места. Каюнов оказался маньяком и убийцей, а его дешевая мазня потеряла всякую ценность. Может, история с Каюновым станет для кого‑то жестоким уроком?»

«СЕВЕРНЫЙ ОКРУГ»:

«Итак, арестован Андрей Каюнов. Что же это? Чудовищные странности избалованной знаменитости или психические отклонения, которыми страдает каждый талантливый человек? Факты бесспорны – и уже теперь, не дожидаясь суда, можно с уверенностью заявить: известный художник Андрей Каюнов оказался убийцей. Можно только надеяться, что убийца не избежит наказания и справедливость восторжествует».

«ЦЕНТРАЛЬНАЯ ТРИБУНА»:

«…что же касается жены грязного убийцы, Татьяны Каюновой, бывшей сотрудницы четвертого канала, то народ уже давно пустил в оборот гениальную пословицу: муж и жена – одна сатана. Следует еще разобраться, почему эта женщина так горячо защищает своего супруга‑убийцу. Всем известна та дешевая показуха, когда Каюнова отказалась сообщить в эфире заявление прокурора города только потому, что в нем содержалась информация, обвиняющая ее мужа!» О какой нравственности может идти тут речь – ведь это были факты, утвержденные прокуратурой! Если человеку нравится общаться с чудовищем, значит, что‑то не в порядке и в его душе».

«ВЕЧЕРНЯЯ ГАЗЕТА» – подробное изложение фактов.

КОММЕНТАРИИ: «Существует такое понятие, как презумпция невиновности. И сложно утверждать что‑либо до суда, до завершения следствия. Но на сегодняшний день факты таковы, что Каюнову надеяться не на что. Если бы суд рассматривал только эти доказательства, приговором стала бы смертная казнь. Но не будем забегать вперед. Еще идет следствие, и впереди – суд. Мы будем подробно информировать вас о дальнейших событиях».

Газеты пахли свежей типографской краской. Стал звонить телефон.

– Это из газеты «Северный округ». Несколько слов. Вы верите что ваш муж – убийца?

Повесила трубку.

– Это из газеты «Слово народа». Почему вы ушли с четвертого канала?

– «Вечерняя газета». Кто будет защищать на суде вашего мужа? Кстати, собираетесь ли вы с ним разводиться?

После нескольких звонков я с ожесточением отключила телефон. Потом раздался звонок в дверь. Я открыла. Там было двое – один начал меня фотографировать, другой завопил: «Ваш муж – убийца?!» Я с трудом захлопнула дверь. Через несколько минут сцена повторилась, но уже с другими типами.

Я позвонила Ивицыну:

– Почему вы не оградите меня от травли?

– Да? Что, серьезно? Но это же поразительно! Видите, ваш муж сумел расшевелить целый город! Чтобы пресса так суетилась?! Да я в жизни такого не припомню! Обычно, чтобы твою фамилию упомянули в газете (хоть несколько строчек), следует заплатить круглую сумму. Эти, из прессы, уже привыкли сидеть и ждать – кто больше заплатит, о том и пишут. А чтоб даром, да еще и суетились, да еще и во всех газетах… Милочка, такого просто не бывает! Вы – героиня дня! Поздравляю! За антирекламу платят деньги. А вам все дается бесплатно. И на что же вы жалуетесь?

После разговора с Ивицыным в дверь снова позвонили, я заорала:

– Я вызову милицию, если вы не уберетесь!

– Танечка, милая, ты что? – раздался голос моей сестры.

Сестра вошла в квартиру с каким‑то низеньким лысоватым и полным мужчиной.

– Знакомься, это Роберт. Он адвокат, специалист по уголовным делам. Согласен вести твое дело.

Мне он не понравился с первого же взгляда, но выбора у меня не было. Он начал говорить с порога:

– Все знаю, все читал. Из показаний вашего супруга мы сделаем конфетку! Во‑первых, докажем, что звонок в галерею был, во‑вторых, добьемся свидания. В общем, дело пойдет. А на процессе – представляете, камеры, журналисты, толпа, все кричат, а вы – как королева…

Он нес полный бред, размахивал руками, горячо жестикулировал, смахнул с журнального столика несколько книг, но даже не заметил и внес в затхлую атмосферу моей квартиры огромный заряд бронебойной энергии! А я была слишком измучена, чтобы возражать. Это был единственный человек за несколько жутких дней, точно знающий, что предпринять, с кем поговорить – короче, точно знающий, что и как следует делать. Мне показалось легче легкого переложить часть моего непомерного горя на профессиональные адвокатские плечи. Он в две минуты выбил мое согласие на ведение дела Андрея. Заставил подписать соглашение. Я подписала, почти не глядя. Я была слишком измучена и ослеплена собственным горем, чтобы пристально вчитаться в дерзкий смысл написанных там слов… Я не видела, что по этому соглашению набегали чудовищные проценты в оплате… Только потом, после суда, после всего, я поняла, как нелепо и юридически безграмотно, но хитро и ловко была составлена эту бумага, созданная затем, чтобы обманывать таких дур, как я… Впрочем, это случилось потом, а пока Юлька отправилась на кухню варить кофе, мы уселись в гостиной, где я стала вводить своего новоиспеченного адвоката в курс дела. Надо отдать ему должное: слушал он меня очень внимательно, все понимал с полуслова и быстро вникал в суть.

– Будем бить на аффект! Будем делать все, чтобы скостить срок…

Он делал вид, что знает подробности дела Андрея лучше меня. И эти лживые, в общем‑то, глупые слова смогли меня успокоить…

А через час, оставив в квартире Юльку и научив, как отбиваться от журналистов, мы поехали к Ивицыну. Я взяла свою машину, Роберт сидел рядом и излагал свою теорию защиты:

– Прежде всего мы докажем, что ваш муж вышел не в начале двенадцатого, а чуть позже. Ну приблизительно в 11.20. Потом будем ждать результатов экспертизы. Короче, не сомневайтесь, скоро ваш благоверный будет на свободе.

Я пропускала его слова мимо ушей. Потерянные в пространстве… Это выражение сохранилось в моей памяти еще с институтских лет. Эти слова обозначали полную отрешенность от реального мира. Я чувствовала себя потерянной в пространстве, словно была выброшена на необитаемый остров и пыталась докричаться до человечества сквозь непробиваемую стену, за которой никого не было.

Это случилось прошлой ночью. Я сидела одна в неосвещенной пустой квартире, и было так одиноко и дико, и тогда, потеряв человеческий облик, я вдруг завыла истерически, по‑бабьи. Наверное, страшное со стороны зрелище. Я сидела на полу одна, вцепившись в волосы и выла с надрывом, чтобы хоть кто‑то – неважно кто – просто вошел в эту комнату… Но никто не входил. Никто и не мог прийти. Пустота, отражаясь от стен, впивалась в мою душу, и мне хотелось увидеть в проеме распахнутых дверей силуэт Андрея – но только в дверях никого не было… И сейчас, за рулем машины, я ощущала ту же пустоту и одиночество, я хотела кричать и выть, только приходилось соблюдать общепринятые нормы, а рядом сидел совершенно посторонний человек, излагая высоким фальцетом безумную чушь. Я терпела его потому, что, кроме него, никого не было. Затормозив у входа в здание РОВД, я обернулась к Роберту и резко сказала:

– Послушайте! В первую очередь добейтесь свидания с мужем, а теории будете излагать потом…

Мне показалось, что Ивицын был знаком с Робертом. Даже не знаю, почему так показалось. Ивицын сказал, что ему нужно задать мне несколько вопросов.

– Надеюсь, вы не будете нарушать права моей клиентки? – сказал Роберт.

Ивицын от него отмахнулся.

– В котором часу 28 июля ушел ваш муж? Я имею в виду вечер 28 июля.

– Не помню.

– Послушайте, этим вы никак ему не поможете.

– Я действительно не помню.

– Но он уходил?

– Кажется. Меня не было дома, я была в студии.

– Когда вы вернулись, он был дома?

– Не помню.

– Что было в руках вашего мужа, когда он уходил?

– Я не видела, как он уходил.

– Вы хотите составить супругу компанию?

– Эй, без запугивания! Моя клиентка действительно ничего не помнит, – сказал Роберт.

– Что было в его руках?

– Ничего.

– Вы ведете себя просто глупо.

– Я не буду давать показания, потому что я ничего не помню. А вы докажите, что я лгу!

– Впрочем, ваши показания не очень нужны. Вот, читайте.

Мы с Робертом склонились над листками бумаги.

«ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АНДРЕЯ КАЮНОВА.

Портфель с инструментами подбросили в галерею. Инструменты мне не принадлежали. Я никогда не видел их раньше. По случайности я захватил их домой.

ВОПРОС СЛЕДОВАТЕЛЯ. Вы утверждаете, что никогда прежде не видели этих инструментов?

ОТВЕТ КАЮНОВА. Да, утверждаю. Они мне не принадлежат.

ВОПРОС СЛЕДОВАТЕЛЯ. Но на инструментах обнаружены ваши отпечатки пальцев. Как вы это объясните?

ОТВЕТ КАЮНОВА. Это естественно – я же брал их в руки, чтобы рассмотреть.

ВОПРОС СЛЕДОВАТЕЛЯ. Но ваши отпечатки были единственными.

ОТВЕТ КАЮНОВА. Я уже сказал, что брал в руки. Может, этим я стер другие отпечатки?

Звонок раздался вечером, не помню, в котором часу. Я никуда не собирался уходить. На этот раз позвонили мне домой. Тот же голос, что и 26‑го. Я сразу понял, с первых его слов, что это убийца Димы. Он сказал:

– Ну как, понравилось? В этот раз понравится еще больше, потому что нам надо поговорить. Станция Белозерская, Северный вокзал. Лесопосадка около станционной постройки. Половина девятого. Инструменты захвати с собой, я тебе на хранение их давал. Если не трус, то поговорим.

Я уже знал, что поеду. Взял портфель с инструментами. Зачем? Я решил, что убью этого гада – так, как он убил Диму Морозова. Сказал жене, что у меня деловая встреча. Купил на Северном вокзале билет на электричку до Белозерской, в 19.15. Приехал на станцию ровно через час, в 20.15. Было очень темно. Я пошел в лесопосадку, но заблудился и никого не встретил. Я ходил там ровно час, разозлился и бросил портфель в кусты. Уехал последней электричкой в город в 21.15. В половине одиннадцатого был дома. Это все, что я могу сказать. Мальчиков я не видел. Так же, как и Дима, они занимались в моем классе. Я и представить не мог, какая им угрожает опасность».

– Существуют показания кассирши с вокзала, которая запомнила Каюнова, купившего билет на электричку в 19.15. По ее словам, детей с ним не было, Каюнов был один. Это обстоятельство сейчас выясняется. По заключению экспертизы, мальчиков убили между восемью тридцатью и девятью часами вечера. Есть заключение экспертизы об отпечатках пальцев – на орудиях убийств найдены только одни отпечатки, и они принадлежат вашему мужу. Об этом вы уже прочитали. На Белозерской Каюнова никто не видел, очевидно, он купил билеты в автомате. В последнюю электричку с этой станции он сел один. Кстати, обратного билета у него не найдено. Нет и свидетелей, показывающих, что обратно Каюнов уехал именно электричкой. Это обстоятельство также проверяется. Он мог уехать автобусом из поселка в 20.30. Учтите, то, что он сел в последнюю электричку один, известно только с его слов.

Я перебила Ивицына:

– Но он вернулся домой в половине одиннадцатого! Я его ждала!

– Ага, значит, все‑таки решились заговорить!

– Но это правда!

– А кто знает? Вы – жена, заинтересованное лицо.

– Да нет же!

– У вашего мужа был в руках портфель, когда он вернулся?

– Нет.

– Тем не менее по времени все совпадает.

– Как могли мальчики сами оказаться ночью на Белозерской?

– Я же вам сказал – выясняется! Дети играли в детективов, и убийца каким‑то образом заманил их загород. Детские игры порой бывают небезопасны.

– У вас есть еще вопросы ко мне?

– Нет, вы можете идти. А вот адвокат пусть останется – я должен побеседовать с ним.

– Все уже закончилось? А где Роберт? – спросила Юлька, когда я вошла в квартиру.

– Остался беседовать с Ивицыным. Кстати, где ты этого Роберта откопала?

– Порекомендовал наш общий знакомый. Ну, тот, кто устроил твою карьеру.

– А…

– Как тебе Роберт?

– Вроде ничего. На безрыбье и рак рыба.

– Зря так говоришь. Он спец.

– Я надеюсь. Юля, я очень устала.

– Расскажи, что произошло с твоей работой?

– Позже.

Я легла на диван в гостиной. Все заволокло туманом. Юля ушла, буквально через несколько минут вернулся Роберт. Он завалился в кресло и начал без предисловий:

– Все слишком сложно, давайте о гонораре.

– Я же подписала с вами соглашение.

– Безусловно. Но мне следует аванс.

– Сколько?

– Пять тысяч долларов.

– Для начала?

– Дело безнадежно. Понимаете? Безнадежно! Чтобы добиться хоть какого‑то результата, необходимы деньги. И я объясню вам зачем. Вы понимаете, что вашему мужу грозит смертная казнь? Необходимы свидетели. Никто не станет говорить даром. Вы думаете, что я бессовестный вор и деньги пойдут мне в карман? Ни в коей мере! Тому десять, тому – двадцать, тем – пятьдесят, и, если рационально использовать эту возможность, смертная казнь начнет отдаляться все дальше и дальше, пока не исчезнет вдали. Вы улавливаете мою мысль?

– Да. Хорошо, я дам вам деньги. Но не сейчас, через несколько дней. Сейчас у меня нет столько наличных.

– Договорились. Скажите, вы собираетесь возвращаться на телевидение?

– Нет. Почему вы спрашиваете?

– Потребуется слишком много денег. Вы можете не вытянуть.

– Я все рассчитала. Если вас это волнует, то не беспокойтесь. Денег хватит.

– Ладно. Теперь я вас кое о чем спрошу. Только отвечайте мне предельно откровенно. В тот день, 26 июля, вы действительно не виделись с мужем?

– Днем – нет. Я позвонила ему, мы говорили по телефону. Вечером один из его друзей заехал за мной на машине, чтоб отвезти на презентацию выставки.

– Ваш муж был обеспокоен?

– Трудно сказать. Ночью его мучили кошмары. Но на следующий день все было как обычно. Когда я вернулась после съемки домой, он был очень подавлен – из‑за смерти Димы.

– Теперь к вечеру 28 июля. Когда он ушел?

– Время не помню. Я спросила, куда он идет, он ответил, что у него деловая встреча. Я не поверила. А потом вышел в прихожую с тяжеленным портфелем. Раздался телефонный звонок.

– Вы слышали звонок?

– Да. Но это был его друг. Андрей говорил по телефону, а я решила посмотреть, что находится в портфеле. Но тут Андрей вернулся, хотел вырвать портфель у меня из рук, но не рассчитал, портфель упал, был жуткий грохот. Жутко рассердился, выскочил, – хлопнув дверью…

Дата добавления: 2014-11-26