История похитителя тел 28 страница

— Прости меня. Нужно было прийти. Я понимал, что для тебя это ужасное испытание, пусть даже ты и наслаждался самим процессом.

— Тебе так показалось? — Он улыбнулся, медленно и грустно. — Мне нужно выпить что-то другое. Что ты сказал? Шотландский виски?

— Что я сказал? Я думал, это твой любимый напиток.

— Периодами. — Он сделал знак официанту. — Иногда он кажется мне слишком крепким. — Он попросил один солодовый виски, если у них есть. У них не было. Chivas Regal подойдет. — Спасибо, что потворствуешь мне. Мне здесь нравится. Мне нравится тихое волнение. Мне нравится открытый воздух.

Далее в голосе его звучала усталость; в нем не хватало какой-то яркой искорки. Сейчас явно был неподходящий момент, чтобы предлагать ехать в Рио-де-Жанейро. И все из-за меня.

— Все, что пожелаешь, — сказал я.

— Теперь расскажи, что случилось, — с беспокойством сказал он. — Я вижу, у тебя тяжело на душе.

И тут я осознал, как сильно мне хотелось рассказать ему о Гретхен, осознал, что помчался сюда в равной степени как из-за беспокойства, так и из-за этого желания. Мне было стыдно, но я не мог удержаться. Я повернулся лицом к пляжу, облокотившись о столик, и мои глаза немного затуманились, так что вечерний мир теперь виделся мне в приглушенных тонах. Я рассказал, что пошел к Гретхен, так как дал ей слово, хотя в глубине души надеялся и молился, что смогу забрать ее в свой мир. А потом я описал больницу, невероятные странности — схожесть врача с доктором двухвековой давности, сама палата, безумное, сумасшедшее сознание того, что рядом Клодия.

— Я был обескуражен, — прошептал я. — Мне и не снилось, что Гретхен меня отвергнет. Знаешь, что я думал? Сейчас это прозвучит так глупо. Я думал, она сочтет меня неотразимым! Я думал, иначе и быть не может! Я думал, что, заглянув в мои глаза — мои настоящие глаза, а не те, смертные, она увидит истинную душу, которую она полюбила! Я не представлял себе, что она испытает отвращение, полное отвращение, как моральное, так и физическое, и что в тот момент, когда она поймет, кто я такой, она почувствует всепоглощающий ужас и отвернется от меня. Не понимаю, как я мог быть таким дураком и тешить себя иллюзиями! Это тщеславие? Или я просто спятил? Ты ведь никогда не находил меня отталкивающим, правда, Дэвид? Или я и на твой счет заблуждаюсь?

— Ты прекрасен, — прошептал он смягченным от чувства тоном. — Но ты неестествен, вот что увидела эта женщина. — Казалось, он глубоко потрясен. Никогда еще за все время его терпеливых бесед со мной не разговаривал он столь заботливо. Он выглядел так, словно переживал мою собственную боль — остро, всем своим существом. — Она была бы для тебя неподходящей спутницей, понимаешь? — доброжелательно спросил он.

— Да, понимаю. Понимаю. — Я подпер голову рукой. Мне хотелось, чтобы мы оказались у меня, в тишине комнаты, но я не настаивал. Я опять обрел в нем друга, какого у меня никогда в жизни не было, и я сделаю так, как он пожелает. — Знаешь, ты единственный, — внезапно сказал я, и мой голос тоже звучал измученно и устало. — Единственный, кто позволяет мне терпеть поражение, оставаясь самим собой, и при этом не отворачивается от меня.

— О чем ты?

— О чем? Все остальные проклинают меня за мою вспыльчивость, порывистость, волю! Им это не нравится. Но стоит мне проявить слабость, как меня выгоняют. — Я подумал о том, как меня отверг Луи, о том, что скоро его увижу, и исполнился злобного удовлетворения. Как же он удивится! Потом мной овладел некоторый страх. Как мне его простить? Как сдержать свой бешеный нрав и не взорваться огромной буйной вспышкой?

— Мы всегда унижаем своих героев, — ответил он очень медленно и почти грустно. — Мы их ломаем. Ведь они напоминают нам, что означает настоящая сила.

— Так вот в чем дело? — спросил я. Я обернулся и положил руки на стол, уставившись на бокал бледно-желтого вина. — Я по-настоящему силен?

— О да, в силе тебе не откажешь. Поэтому тебе завидуют, поэтому тебя ненавидят, поэтому с тобой так резко обходятся. Но не мне тебе рассказывать. Забудь эту женщину. Это было бы ошибкой, ужасной ошибкой.

— А ты, Дэвид? С тобой это не было бы ошибкой. — Я взглянул на него и, к своему удивлению, обнаружил, что его глаза увлажнились и совсем покраснели, а рот опять ожесточился. — В чем дело, Дэвид?

— Нет, это не было бы ошибкой, — сказал он. — Совершенно не представляю себе, в чем здесь ошибка.

— То есть...

— Возьми меня к себе, Лестат, — прошептал он и отпрянул, настоящий английский джентльмен, шокированный собственными эмоциями, которые явно не одобрял, и посмотрел поверх кружащейся толпы на далекое море.

— Ты серьезно, Дэвид? Ты уверен? — Честно говоря, мне не хотелось задавать вопросы. Не хотелось произносить ни слова. И все же — почему? Как он пришел к такому решению? До чего его довела моя безумная эскапада? Если бы не он, я не был бы сейчас Вампиром Лестатом. Но какую цену ему пришлось заплатить?

Я вспомнил о том, как мы стояли на пляже в Гренаде, как он отказался заниматься любовью — простой акт. Сейчас он переживает так же, как в тот момент. И внезапно для меня не осталось тайны в том, как он до этого дошел. Нашим совместным приключением с Похитителем Тел я сам подтолкнул его к решению.

— Идем, — сказал я. — Теперь действительно пора идти, подальше отсюда, туда, где мы сможем побыть вдвоем. — Меня трясло. Сколько раз я мечтал об этой минуте.

А она наступила так скоро, и мне еще нужно задать столько вопросов.

Вдруг меня охватила ужасная застенчивость. Я не мог смотреть на него. Я думал об интимности, которую нам предстоит пережить, и не мог смотреть ему в глаза. Господи, я веду себя так, как он вел себя в Новом Орлеане, когда я находился в том рослом смертном теле и приставал к нему со своим безудержным желанием.

Мое сердце колотилось от предвкушения. Дэвид, Дэвид в моих объятиях. Перетекающая в меня кровь Дэвида. А моя — в него; и мы окажемся на краю моря, темные бессмертные братья. Я едва мог говорить и даже думать.

Не глядя на него, я поднялся, пересек веранду и спустился по ступенькам. Я знал, что он идет за мной. Я чувствовав себя Opфеем. Один взгляд назад — и его оторвут от меня. Может быть, яркие фары проносящейся мимо машины выхватят из темноты мои волосы и глаза таким образом, что его парализует от страха.

Я шел впереди, по тротуару, мимо медлительно шествующих смертных в пляжных нарядах, мимо вынесенных на улицу столиков кафе. Я вошел прямо в «Сентрал-Парк», пересек фойе, сверкавшее ярким великолепием, и поднялся по лестнице в свой номер.

Я услышал, как он закрыл дверь за моей спиной.

Я стоял у окна и смотрел на светящееся вечернее небо. Сердце, успокойся! Не подгоняй. Мне слишком важно, чтобы каждый шаг был проделан как можно тщательнее.

Смотри, как быстро ветер отгоняет от рая облака. Звезды, блестящие точки, пробиваются сквозь бледный прилив сумерек.

Мне нужно столько сказать ему, столько объяснить. Он навсегда останется таким же, как в этот момент; нет ли какой-то мелочи во внешности, которую ему хочется изменить? Получше побриться, подстричь волосы?

— Это не имеет значения, — сказал он тихим интеллигентным английским голосом. — Что с тобой? — Как будто это в меня нужно вселять уверенность. — Разве ты не этого хотел?

— О да, да. Но тебе нужно убедиться, что этого хочешь ты, — сказал я и только тогда повернулся.

Он стоял в тени, подтянутый, в аккуратном льняном костюме, у шеи должным образом завязан бледный шелковый галстук. Ему в глаза бил яркий уличный свет, на мгновение сверкнувший на крошечной золотой булавке в галстуке.

— Не могу объяснить, — прошептал я. — Все произошло так быстро, так неожиданно, а я был уверен, что все выйдет по-другому. Я боюсь за тебя. Боюсь, что ты совершаешь чудовищную ошибку.

— Я этого хочу, — сказал он, но каким напряженным тоном, каким мрачным, без прежней яркой лирической нотки. — Хочу больше, чем ты можешь себе представить. Давай, прошу тебя. Не продлевай мою агонию. Подойди ко мне. Как мне тебя просить? Как тебя убедить? У меня было больше времени, чем ты думаешь, чтобы поразмыслить над этим решением. Вспомни, как давно я знаю ваши тайны, все ваши тайны.

Как странно он изменился в лице, глаза стали жесткими, а рот — напряженным и горьким.

— Дэвид, что-то здесь не так, — сказал я. — Я чувствую. Послушай меня. Мы должны все обсудить вместе. Возможно, более важного разговора у нас еще не было и никогда не будет. Что случилось, почему ты решился? Что послужило причиной? Наше пребывание на острове? Объясни мне подробно. Я не понимаю.

— Ты зря теряешь время, Лестат.

— Да, но здесь нельзя торопиться, сейчас время имеет значение в самый последний раз.

Я приблизился к нему, намеренно вдыхая ноздрями его аромат, намеренно впуская в себя запах его крови, пробуждая в себе желание, которому было все равно, кто он такой, кто я такой — острый голод, стремящийся только к его смерти. Жажда изогнулась и хлестнула меня изнутри, как огромный хлыст.

Он отступил на шаг. Я увидел в его глазах страх.

— Нет, не пугайся. Думаешь, я причиню тебе зло? Если бы не ты, как бы я победил этого дурака, Похитителя Тел?

Его лицо застыло, глаза сузились, рот растянулся, как в гримасе. Как он жутко выглядит, совсем на себя не похож. Бога ради, что происходит у него в голове? Все неправильно — эти минуты, это решение. Ни радости, ни интимности. Все не так.

— Откройся мне! — прошептал я.

Он покачал головой, сверкнул глазами и снова прищурился.

— Разве этого не случится, когда польется кровь? — Какой ломкий голос! — Дай мне какой-нибудь образ, Лестат, чтобы думать о нем. Чтобы заслониться им от страха.

Я смутился. Я был не уверен, что понял, о чем он говорит.

— Может быть, думать о тебе, о том, как ты прекрасен, — ласково сказал он, — о том, что мы будем вместе, спутниками навеки? Это поможет?

— Думай об Индии, — прошептал я. — О лесах, о секвойях, о том времени, когда ты был так счастлив...

Я не закончил, я хотел добавить — нет, не то, но не понимал, зачем. И взметнувшийся во мне голод смешался с обжигающим одиночеством, я снова увидел Гретхен и выражение неподдельного ужаса на ее лице. Я подвинулся поближе: «Дэвид, Дэвид, наконец-то... Давай! И покончим с разговорами. При чем здесь образы? Давай! Да что с тобой, чего ты боишься?»

И на этот раз я крепко схватил его обеими руками.

Его опять охватил спазм страха, но он не сопротивлялся, и я позволил себе на мгновение посмаковать эту буйную физическую близость, его высокое царственное тело в моих руках. Я провел губами по его темным седым волосам, вдыхая знакомый аромат, обвил пальцами его голову. И прежде чем я решился на это, мои зубы разорвали его кожу, мне на язык брызнула горячая соленая кровь, наполнившая весь рот.

Дэвид, Дэвид, наконец-то.

Начался поток образов — дремучие леса Индии, мимо с грохотом проносятся огромные серые слоны, неуклюже задирая ноги, кивая здоровыми головами, крошечные уши хлопают, как опавшие листья. Луч солнца рассекает лес. А где же тигр? О Господи, Лестат, тигр — это ты! Ты во всем виноват! Поэтому ты и не хотел, чтобы он о нем думал! И передо мной мелькнул Дэвид, Дэвид много лет назад в расцвете юности, он улыбался, и вдруг на долю секунды на эту картину наложилась — или выскочила из нее, как распустившийся цветок — другая фигура, другой мужчина. Худое, истощенное создание с седыми волосами и коварными глазами. Она переросла в фальшивый, безжизненный образ Дэвида, но я понял, что это Джеймс!

Человек, которого я держал в руках, был Джеймсом! Я отшвырнул его, подняв руку, чтобы стереть с губ пролившуюся кровь.

— Джеймс! — взревел я.

Он упал, ударившись о кровать — глаза его затуманились, кровь текла на воротник, — и выбросил вперед руку.

— А теперь помедленнее! — выкрикнул он со знакомой интонацией, тяжело дыша; на его лице блестел пот.

— Будь ты проклят, отправляйся в ад! — ревел я, уставившись в безумно сверкающие глаза на лице Дэвида.

Я ринулся на него и услышал внезапный взрыв отчаянного безумного хохота и поток неразборчивой, поспешной речи.

— Дурак! Это тело Тальбота! Ты же не станешь трогать тело Тал...

Но было уже слишком поздно. Я пытался остановиться, но моя рука сомкнулась на его горле, я уже швырнул его тело об стену.

В ужасе я увидел, как он грохнулся о штукатурку. Увидел, как из его затылка хлынула кровь, услышал противный хруст пробитой стены и потянулся, чтобы схватить его; он упал прямо мне на руки. Он уставился на меня широкими бычьими глазами и отчаянно шевелил ртом, чтобы выдавить из себя слова.

— Смотри, что ты наделал, дурак, идиот. Смотри, что... Смотри, что...

— Оставайся в теле, подонок! — отвечал я, стиснув зубы. — Не давай ему умереть!

Он хватал ртом воздух. Из носа в рот потекла тонкая струйка крови. Глаза закатились. Я поддерживал его в вертикальном положении, но его ноги болтались, как у парализованного. — Ты... дурак... позови маму, позови... Мама, мама, ты нужна Раглану... Не зови Сару, не говори Саре. Позови маму... — И тут он потерял сознание, голова свесилась вперед, я удержал его и уложил на кровать.

Я был в отчаянии. Что мне делать? Смогу ли я залечить рану своей кровью? Нет, рана внутренняя, задета голова, задет мозг. О Господи! Мозг. Мозг Дэвида.

Я схватил телефон, заикаясь, пробормотал номер комнаты, сказал, что произошел несчастный случай. Человек серьезно ранен. Он упал. У него случился удар! Необходимо немедленно вызвать скорую.

Я повесил трубку и вернулся к нему. Лицо Дэвида, тело Дэвида — на постели, в беспомощном состоянии! У него дрожали ресницы, левая рука разжалась, затем сжалась и опять разжалась.

— Мама, — прошептал он. — Приведи маму. Скажи, она нужна Раглану... Мама.

— Сейчас она придет, — сказал я, — дождись ее! — Я мягко повернул его голову на бок. Но какая разница, по правде говоря? Пусть вылетает отсюда, если может. Этому телу уже не оправиться. Оно больше не сможет стать подходящим организмом для Дэвида.

Черт побери, а где же Дэвид?

По всему покрывалу растекалась кровь. Я прокусил себе запястье и уронил несколько капель на ранки на шее. Может быть, пара капель на губах чем-то поможет? Но что же мне делать с мозгом? О Господи, как я только мог.

— Глупо, — прошептал он, — как же глупо. Мама!

Левая ладонь принялась хлопать по постели из стороны в сторону. Потом я увидел, что всю руку сводит судорогой, а левая сторона рта без конца дергается вверх; глаза уставились в потолок, зрачки перестали двигаться. А кровь все хлестала из носа в открытый рот, заливая белые зубы.

— Ох, Дэвид, я не хотел, — прошептал я. — О Господи Боже, он умирает!

Кажется, он еще раз повторил слово «мама».

Но я уже слышал вой сирен, приближающихся к Оушн-драйв. В дверь стучали. Когда она распахнулась, я скользнул в сторону, а потом, невидимый, метнулся прочь из комнаты. По лестнице бежали другие смертные. Меня они замечали не больше, чем быструю тень. Я один раз остановился в вестибюле и, как в тумане, проследил за суетящимися клерками. Жуткие вопли сирен становились громче. Я повернулся, чуть не споткнулся в дверях и вышел на улицу.

— О Господи Боже, Дэвид, что я наделал?

Я вздрогнул от звука автомобильного гудка, но второй свисток выбил меня из ступора. Я стоял в самом центре проезжей части. Я попятился и отошел на песок.

Внезапно прямо перед отелем со скрежетом остановилась большая неуклюжая белая машина «скорой помощи». С переднего сиденья выскочил громоздкий молодой человек и помчался в вестибюль, его напарник распахнул заднюю дверь. В здании кто-то кричал. Я увидел, как в окне моей комнаты появилась чья-то фигура.

Я отошел еще дальше; у меня, как у смертного, дрожали ноги, руки по-дурацки вцепились в голову; сквозь затемненные солнечные очки я следил за этой жуткой сценой, смотрел, как неизбежно собирается толпа, как люди сворачивают с маршрута прогулки, как они поднимаются из-за столиков близлежащих ресторанов и подходят к входу в отель.

Теперь уже разглядеть что-то нормальным путем было невозможно, но я выхватил образы из мыслей смертных, и передо мной материализовалась вся сцена — по вестибюлю тащат тяжелые носилки, на них привязано беспомощное тело Дэвида, санитары оттесняют людей в сторону.

Дверцы «скорой помощи» захлопнулись. Опять раздался пугающий рев сирен, и машина помчалась Бог знает куда, унося с собой тело Дэвида.

Нужно было что-то делать! Но что я мог? Попасть в больницу, произвести над телом соответствующие манипуляции! Как еще его спасти? А потом ты получишь в нем Джеймса? И где Дэвид? Господи, пожалуйста, помоги мне. Но с какой стати ты станешь мне помогать?

В конце концов я перешел к действию. Я помчался по улице, легко обгоняя смертных, которые едва меня замечали, нашел телефонную будку со стеклянными стенами, проскользнул в нее и захлопнул дверь.

— Мне нужен Лондон, — сообщил я телефонистке, выливая на нее поток информации: «Таламаска, оплачивается абонентом». Ну почему так долго? От нетерпения я застучал правым кулаком по стеклу, прижимая к уху трубку. Наконец на звонок ответил один из любезных, терпеливых голосов, свойственных Таламаске.

— Выслушайте меня, — сказал я, для начала выпалив свое полное имя. — Вам покажется, что это бессмыслица, но это ужасно важно. Тело Дэвида Тальбота только что повезли в больницу города Майами. Я даже не знаю, в какую больницу. Но оно тяжело ранено. Тело может умереть. Но вы должны понять: Дэвида в этом теле нет. Вы слушаете? Дэвид находится где-то...

Я замолчал.

Передо мной по ту сторону стекла возник темный силуэт. И когда мои глаза остановились на нем, решительно готовые не обращать внимания — ибо что мне за дело, если какой-то смертный будет меня торопить, — я осознал, что там стоит мое прежнее смертное тело, мое высокое молодое темноволосое тело, в котором я провел достаточно времени, чтобы изучить все его особенности, все слабые и сильные стороны. Я смотрел на то лицо, которое всего два дня назад видел в зеркале! Только теперь оно располагалось на два дюйма выше. Я смотрел снизу вверх, прямо в знакомые карие глаза.

На теле был тот же полосатый костюм, в какой я его одевал. И та же белая водолазка, что я натянул ему через голову. А одна из знакомых рук была поднята в спокойном жесте, спокойном, как и выражение лица, в котором я безошибочно распознал команду повесить трубку.

Я положил трубку на место.

Двигаясь тихо и плавно, тело обошло будку и открыло дверь. Правая рука сжала мне локоть и при полном моем согласии вытянула меня па тротуар, где дул нежный ветерок.

— Дэвид, — сказал я. — Ты знаешь, что я наделал?

— Думаю, да, — ответил он, слегка подняв брови; из молодого рта уверенно звучал знакомый английский голос. — Я видел у отеля «скорую».

— Дэвид, это была ошибка, ужасная, ужасная ошибка!

— Ладно, давай уйдем отсюда, — сказал он. Вот он, голос, который я помнил, по-настоящему утешающий, властный и мягкий.

— Но Дэвид, ты не понимаешь, твое тело...

— Идем, ты мне все расскажешь, — сказал он.

— Оно умирает, Дэвид.

— Что ж, значит, мы здесь ничем помочь не можем, правда?

И к моему полному изумлению, он обхватил меня рукой, наклонился вперед в своей характерной авторитетной манере, заставил меня дойти с ним по тротуару до угла, где поднял руку, останавливая такси.

— В какую больницу, я не знаю, — признался я. Я все еще отчаянно дрожал. И особенно непереносимо было видеть, как он безмятежно смотрит на меня сверху вниз, тем более что от аккуратного загорелого лица исходил хорошо знакомый голос.

— Мы не едем в больницу, — сказал он, словно намеренно старался успокоить истеричного ребенка. — Пожалуйста, садись.

Скользнув рядом со мной на кожаное сиденье, он назвал водителю адрес отеля «Гранд-Бэй» в Коконат-Гроув.

ГЛАВА 27

Когда мы входили в большой, выложенный мрамором вестибюль, я все еще находился в состоянии типично смертного шока. Как в тумане, передо мной представала роскошная мебель, огромные вазы с цветами и элегантно одетые туристы, проплывающие мимо. Высокий темноволосый человек, которым когда-то был я сам, терпеливо провел меня к лифту, и мы в гробовом молчании поднялись на верхний этаж.

Я был не в состоянии оторвать от него глаза, но после недавних событий у меня колотилось сердце. У меня во рту еще сохранился вкус крови раненого тела!

Мы вошли в просторный номер, отделанный в приглушенных тонах, куда свободно входила ночь благодаря окнам от пола до потолка, выходящим на многочисленные освещенные башни, расположенные вдоль берегов темного безмятежного Бискайского залива.

— Ты ведь понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать, — начал я, радуясь, что наконец-то остался с ним наедине, и уставился на то, как он устраивается напротив у круглого деревянного столика. — Я ранил его, Дэвид, я ранил его в припадке ярости. Я... Я швырнул его об стену.

— Все твоя жуткая вспыльчивость, Лестат, — сказал он прежним голосом, каким успокаивают перевозбудившегося ребенка.

На прекрасно вылепленном лице с четкими изящными скулами и широким спокойным ртом зажглась теплая улыбка — типичная улыбка Дэвида.

Я не мог отвечать. Я медленно перевел глаза на сильные прямые плечи и на все его расслабившееся тело.

— Он заставил меня поверить, что он — это ты! — сказал я, пытаясь сосредоточиться. — Он притворился тобой. О Господи, я излил ему всю свою скорбь, Дэвид. Он сидел, слушал меня и высасывал продолжение. А потом попросил Темный Дар. Он сказал, что передумал. Он заманил меня в комнату, чтобы я дал ему Темный Дар, Дэвид! Как мерзко. О другом я и не мечтал, но при этом знал, что здесь что-то не так! В нем было что-то зловещее. Да, можно было догадаться, но я ничего не заметил! Какой же я дурак!

— Тело и душа, — отозвался гладкокожий, уравновешенный молодой человек напротив. Он снял полосатый пиджак, кинул его на соседний стул и принял прежнюю позу, скрестив руки на груди. Ткань водолазки выгодно подчеркивала его мускулы, а белоснежный хлопок оттенял кожу, придавая ей еще более яркий оттенок темно-золотистого загара.

— Я тебя понимаю, — совершенно естественно сказал приятный британский голос. — Это большое потрясение. Я пережил то же самое всего несколько дней назад, в Новом Орлеане, когда передо мной в этом теле появился мой единственный на свете друг. И я прекрасно понимаю — можешь больше не спрашивать, — что мое тело, вероятно, умирает. Просто я не знаю, что мы можем сделать.

— Во всяком случае, подходить к нему нельзя, это точно! Если ты приблизишься к нему на расстояние нескольких футов, Джеймс может учуять твое присутствие и сосредоточиться на том, чтобы выбраться из тела.

— Думаешь, Джеймс все еще там? — спросил он, поднял брови в точности как их всегда поднимал Дэвид, когда разговаривал, чуть-чуть наклонил вперед голову и едва не улыбнулся.

Дэвид с таким лицом! Тембр голоса остался практически без изменений.

— А... что... ну да, Джеймс. Да, Джеймс все еще там! Дэвид, он получил удар по голове! Помнишь, что мы обсуждали. Если я буду его убивать, то должен нанести быстрый удар по голове. Он что-то бормотал о своей матери. Он все повторял, что она нужна Раглану. Когда я уходил, он был в том теле.

— Понятно. То есть, мозг функционирует, но серьезно поврежден.

— Вот именно! Ты что, не понял? Он думал, что предотвратит удар, потому что это твое тело. Он нашел себе убежище в твоем теле! Да, он просчитался! Просчитался! А стараться принудить меня к совершению Обряда Тьмы! Ну и тщеславие! Он мог бы догадаться. Ему стоило признаться в своем плане, как только он меня увидел. Будь он проклят. Дэвид, если я и не убил твое тело, то ранил его, и ему уже не оправиться.

Он витал в собственных мыслях, точно так же, как обычно с ним случалось в разгар разговора, его глаза расширились и смягчились, и он посмотрел вдаль, на темную бухту, лежащую за высокими окнами.

— Я должен ехать в больницу, не так ли? — прошептал он.

— Бога ради, не надо. Ты что, хочешь, чтобы тебя втолкнули в умирающе тело? Ты, должно быть, шутишь?

Он с непосредственной грацией поднялся на ноги и двинулся к окну. Там он остановился и пристально посмотрел в ночь, и я обратил внимание на характерную для него позу, а в новом лице заметил типичное выражение обеспокоенной задумчивости, свойственное Дэвиду.

Что за волшебство — сквозь молодое тело просвечивают его уравновешенность и мудрость. Когда он перевел на меня взгляд, то за ясными молодыми глазами я увидел незаурядный ум.

— Меня ждет моя смерть, да? — прошептал он.

— Пусть подождет. Это был несчастный случай, Дэвид. Не неизбежная смерть. Конечно, существует одна альтернатива. Мы оба знаем, в чем она заключается.

— В чем же? — спросил он.

— Мы пойдем вместе. Как-нибудь проберемся в палату, одурачив нескольких медиков различного ранга. Ты вытолкнешь его из тела, войдешь в него, а я дам тебе кровь. Даже теоретически не существует повреждения, которое не излечит полное вливание крови.

— Нет, друг мой. Ты мог бы догадаться, что не стоит и предлагать. Этого я сделать не могу.

— Я знал, что ты так скажешь, — сказал я. — Тогда и не приближайся к больнице. Не делай того, что может вывести его из ступора!

Мы оба замолчали и уставились друг на друга. Тревога быстро покидала меня. Я уже не дрожал. И внезапно понял, что сам он никогда и не тревожился.

Не встревожился он и сейчас. Он даже не казался грустным. Он смотрел на меня и тем самым молча просил меня понять его. Или же вообще обо мне не думал.

Ему было семьдесят четыре года! А он перешел из тела, страдающего от предсказуемых болезней, недугов и притупленного зрения, в закаленную и прекрасную оболочку.

Нет, я и понятия не имел, что он сейчас чувствует! Я променял на эти конечности тело бога! Он же поменял стареющее тело, у которого за плечом стоит смерть, тело человека, для кого юность была скопищем болезненных, гнетущих воспоминаний, человека, настолько потрясенного этими воспоминаниями, что его душевное спокойствие на глазах окончательно разваливалось на куски, угрожая оставить ему взамен на несколько последних лет сплошную горечь и разочарование.

Теперь же к нему вернулась молодость! Он может прожить всю жизнь заново! Причем это тело он сам считал соблазнительным, красивым, даже великолепным — и даже испытывал по отношению к нему плотское желание.

А я-то нервничаю и оплакиваю состарившееся разбитое тело, из которого капля за каплей на больничной койке вытекает жизнь!

— Да, — сказал он. — Я бы сказал, что ты описал положение дел исчерпывающим образом. Но при этом я понимаю, что должен идти к тому телу! Я знаю, что оно и есть настоящий дом этой души. Я знаю, что каждый момент промедления невообразимо усиливает риск — оно может умереть, и мне придется оставаться в этом теле. Но я привез тебя сюда. И именно здесь я намерен остаться.

Я содрогнулся, глядя на него, моргнул, словно хотел очнуться от сна, а потом еще раз вздрогнул. Наконец я засмеялся безумным ироничным смехом. И сказал:

— Садись, налей себе немного твоего проклятого, паршивого шотландского виски и расскажи, как все произошло.

Ему было не до смеха. Он выглядел озадаченным — или же впал в состояние полной пассивности, пристально рассматривая меня, суть проблемы и весь мир из своего чудесного тела.

Он еще немного постоял у окна, обводя глазами далекие высотки, белые и чистые, с сотнями балкончиков, и воду, простирающуюся до самого яркого неба.

Затем он подошел к маленькому бару в углу, без малейшей неловкости взял бутылку шотландского виски и стакан и вернулся с ними к столу. Он налил себе добрый крепкий глоток вонючего зелья, отпил половину с прежней очаровательной гримасой на новом лице, плотно обтянутом кожей, в точности как бывало с его старым, более мягким лицом, и сверкнул в мою сторону неотразимыми глазами.

— Итак, он нашел себе убежище. Именно как ты и сказал. Можно было догадаться, как он поступит! Но, черт возьми, мне это и в голову не приходило. Проблемы обмена нам, как говорится, хватало выше головы. И видит Бог, я не думал, что он попытается соблазнить тебя совершить Обряд Тьмы. С чего он взял, что сможет дурачить тебя, когда польется кровь?

Я сделал жест, означавший отчаяние.

— Расскажи, что случилось, — сказал я. — Он выбил тебя из тела?

— Полностью. Сначала я даже не понял, что произошло! Ты и не представляешь себе, насколько он силен! Конечно, он был доведен до отчаяния, как и все мы! Конечно, я сразу же постарался забрать тело назад, но от оттолкнул меня и начал стрелять в тебя из револьвера!

— В меня? Дэвид, он не мог нанести мне вред револьвером!

— Но я не знал этого наверняка, Лестат. Предположим, одна из пуль попала бы тебе в глаз! Я знал только, что он может одним метким выстрелом задержать твое тело и каким-то образом вернуться! Я же не могу утверждать, что обладаю большим опытом в области духовных путешествий. Конечно, с ним мне не сравниться. Я просто испугался. Потом ты исчез, я все никак не мог вернуться в свое тело, а он нацелил револьвер на то тело, что лежало на полу.

Я даже не был уверен, что сумею в него вселиться. Я никогда не пробовал. Я даже отказался совершить подобную попытку, когда ты мне предлагал. Вселиться в чужое тело. Для меня это столь же морально отвратительно, как и лишить человека жизни. Но он готов был снести тому телу голову — если, конечно, сможет управиться с оружием. А где нахожусь я? И что со мной станет? То тело представлялось мне единственным шансом вернуться в физический мир.

Дата добавления: 2014-11-26