Э.Р. Доддс. Греки и иррациональное 2 страница

Дверь приоткрылась. Ни звука. «Что, черт возьми, с тобой такое?» – раздался затем чей-то резкий голос, и на пороге возник Фрэнсис. Он стоял и смотрел на меня, как на буйнопомешанного, не снимая затянутую в черную перчатку руку с дверной ручки.

Я прекратил брыкаться и уронил голову на подушку. Я так обрадовался ему, что был готов смеяться от счастья, и в голове у меня был такой кавардак, что, кажется, я таки разразился глупым хихиканьем.

– Франсуа, – проблеял я, как последний идиот.

Закрыв дверь, он подошел и остановился, разглядывая меня. Это действительно был он

– снег в волосах, снег на длинном черном пальто.

– С тобой все в порядке? – спросил он, выдержав долгую, издевательскую паузу. Я протер глаза и предпринял вторую попытку:

– Привет. Извини. Все нормально, правда.

Он продолжал меня разглядывать. Потом снял пальто и, положив его на спинку стула, спросил:

– Чаю не хочешь?

– Нет.

– Тогда я заварю себе, если ты не против.

Когда он вернулся с кухни, я уже худо-бедно пришел в себя. Он поставил чайник на батарею и достал чайные пакетики из ящика стола:

– Вот, присоединяйся. Специально оставлю тебе чашку без трещины. Молока на кухне не было.

Его присутствие действовало успокаивающе. Я сидел, пил чай и смотрел, как он снимает туфли и носки и устраивает их возле батареи на просушку. У него были длинные, узкие ступни – пожалуй, даже слишком длинные для его тощих, костлявых лодыжек. Он пошевелил босыми пальцами, посмотрел на меня:

– Жуткая ночь. Ты выходил на улицу?

Я вкратце рассказал ему о своих похождениях, опустив эпизод с девушкой.

– Ничего себе, – сказал он, ослабив узел галстука. – А я просто слонялся по квартире, пугаясь собственной тени.

– Как остальные? Кто-нибудь звонил?

– Нет. Около девяти позвонила мать, но у меня не было сил с ней разговаривать.

Соврал, что сижу над домашней работой.

Я уставился на его руки, которые двигались по столу как самостоятельные существа.

Заметив мой взгляд, он прижал ладони к столешнице.

– Нервы, – сказал он.

Какое-то время мы просто сидели молча. Я поставил чашку на подоконник и лег, прислонившись затылком к стене. После демерола в голове осталось что-то вроде эффекта Доплера, словно бы мимо с шумом проносились машины и, затихая, исчезали вдали. Я таращился в пустоту – не знаю, как долго, – но мало-помалу начал улавливать, что Фрэнсис смотрит на меня с каким-то странным интересом. Я что-то пробормотал и, спрыгнув с кровати, шагнул к комоду, чтобы достать алкозельтцер.

От резкого движения в глазах потемнело. Ничего не соображая, я безуспешно пытался вспомнить, куда засунул нужную коробку, как вдруг почувствовал, что Фрэнсис стоит прямо у меня за спиной, и обернулся.

Его лицо оказалось совсем близко. Он положил руки мне на плечи и, наклонившись, поцеловал в губы.

Это был настоящий поцелуй – медленный, долгий, основательный. Я потерял

равновесие и, стараясь не упасть, схватил его за руку; он втянул воздух, его ладони скользнули мне за спину, и, не успев ничего сообразить, я сам уже целовал его. Острый язык, горький, мужской вкус чая и сигарет.

Тяжело дыша, он высвободился и стал целовать мне шею. Мой взгляд ошалело пронесся по комнате: ничего себе ночка.

– Слушай, Фрэнсис, прекрати.

Он уже расстегивал мне верхнюю пуговицу рубашки, но вдруг зашелся сдавленным смехом.

– Болван, ты хоть знаешь, что у тебя рубашка наизнанку? Обессиленный и растерянный, я тоже засмеялся:

– Хватит, Фрэнсис, отстань от меня.

– Будет здорово, обещаю.

События развивались. По моим издерганным нервам пробежала предательская искра. Глаза Фрэнсиса за стеклышками пенсне казались неправдоподобно большими и порочными. Он быстро снял его и не глядя бросил на комод.

Тут совершенно неожиданно в дверь постучали. Отшатнувшись друг от друга, мы переглянулись.

Фрэнсис тихо выругался и прикусил губу. В ужасе застегивая рубашку непослушными пальцами, я уже раскрыл рот, но он тут же шикнул на меня.

– А вдруг это?.. – прошептал я.

Я хотел сказать «А вдруг это Генри?», но в голове у меня вертелось «А вдруг это полиция?», и я знал: у Фрэнсиса в голове тот же вопрос.

Снова стук, на этот раз более настойчивый. С колотящимся от страха сердцем я добрался до кровати и сел, стараясь придать себе непринужденный вид. Пригладив волосы, Фрэнсис крикнул: «Войдите!».

Мне было так плохо, что я даже не сразу понял, что на пороге всего лишь Чарльз. Он стоял, опершись локтем о дверной косяк, вокруг шеи небрежными петлями был обмотан красный шарф. С первого взгляда было ясно, что он пьян.

– Привет, – кивнул он Фрэнсису. – А ты-то какого черта здесь забыл?

– Слушай, ты напугал нас до смерти.

– Жалко, не знал, что ты тут окажешься. Генри позвонил и выдернул меня из постели. Мы оба озадаченно смотрели на него, ожидая разъяснений. Он скинул пальто и,

повернувшись, остановил на мне напряженный, водянистый взгляд:

– Ты мне снился.

– Чего?

– Только что вспомнил, – не сразу произнес он. – Сегодня ночью мне приснился сон, и там был ты.

Прежде чем я успел сказать ему, что он мне тоже снился, вмешался Фрэнсис:

– Ладно, Чарльз, что все-таки случилось? Чарльз пригладил растрепанные волосы.

– Ничего, – ответил он и, сунув руку в карман пальто, достал оттуда пачку сложенных вдоль листков. – Ты сделал домашнее задание по греческому?

Я хлопнул себя по лбу. За все выходные я даже ни разу не вспомнил про задание на понедельник.

– Генри подумал, ты мог забыть. Он позвонил и попросил принести тебе на всякий случай, чтобы ты списал.

Чарльз набрался под завяз, хотя по голосу этого вовсе не чувствовалось. Слова текли плавно, но от него за версту несло виски, и он с трудом держался на ногах. Лицо его ангельски сияло и румянилось.

– Он больше ничего не сказал? Может, он уже что-то слышал?

– Генри очень расстроен из-за погоды. Пока ничего такого он не слышал. Слушайте, ну и жарища здесь у вас, – вздохнул он, скидывая пиджак.

Фрэнсис, закинув ступню одной ноги на колено другой и придерживая на лодыжке чашку, поглядывал на Чарльза с мрачной хитрецой. Пошатнувшись, как кегля, тот резко повернулся к нему:

– Чего уставился?

– Скажи-ка, нет ли у тебя случайно в кармане бутылки?

– Нет.

– Глупости, Чарльз, что же еще может там так плескаться?

– Ну и что с того?

– Я бы не отказался от глоточка.

– Ах так, ну ладно, – недовольно пробубнил Чарльз. Он взял пиджак и вынул из внутреннего кармана плоскую бутылку, где еще оставалось немного виски. – Держи. Только не будь свиньей.

Фрэнсис допил чай и взял бутылку.

– Спасибо, – сказал он и вылил все содержимое в чашку. Я взглянул на него: темный костюм, прямая осанка, небрежно скрещенные ноги – сама респектабельность, если не считать босых ног. Внезапно я понял, что смотрю на него взглядом постороннего, взглядом, каким я смотрел на него при нашей первой встрече, и вижу невозмутимого, благовоспитанного, богатого, безупречного во всех отношениях юношу. Иллюзия была настолько убедительной, что, даже понимая ее вопиющее несоответствие действительности, я ощутил странное облегчение.

Он залпом выпил виски.

– Чарльз, нам нужно тебя протрезвить. Через пару часов уже занятие.

Чарльз со вздохом плюхнулся в изножье кровати. Он выглядел изможденным, но признаком этого была не смертельная бледность, не круги под глазами, как бывает обычно, а румяная и сонная тоска.

– Знаю, – отозвался он. – Надеялся, что пройдусь и все выветрится.

– Тебе стоит выпить кофе. Он утер капли пота со лба:

– Нет, одним кофе здесь не поможешь.

Я разгладил листки и, сев за стол, начал переписывать упражнения. Фрэнсис подсел к Чарльзу:

– А где Камилла?

– Спит.

– Как провели вчерашний вечер? Пьянствовали?

– Нет. Квартиру убирали, – обиженно бросил Чарльз.

– Смеешься?

– Нет, серьезно.

Я тоже все никак не мог протрезветь, и поэтому смысл переписываемого отрывка от меня упорно ускользал. Мозг разве что случайно выхватывал какое-нибудь предложение из толщи текста. Устав от долгого марша, солдаты остановились, чтобы принести жертвы в храме. Я вернулся на родину и сказал, что видел Горгону, но при этом не обратился в камень.

– У нас дома полно тюльпанов, можешь взять себе, если хочешь, – ни с того ни с сего предложил Чарльз.

– В смысле?

– Пока все не завалило снегом, мы выбрались из дома и нарвали сколько смогли.

Теперь они повсюду, даже в стаканах.

«Тюльпаны», – повторил я про себя, уставившись на мешанину букв. Интересно, как называли их древние греки, если только они вообще у них росли? На тюльпан похожа буква

«пси». Внезапно среди непроходимой алфавитной чащи один за другим стали появляться черные тюльпанчики, быстро и хаотично, как капельки дождя.

Текст сливался в одно пестрое пятно. Я закрыл глаза и долго сидел в полудреме, пока не услышал, что меня зовет Чарльз. Не вставая, я обернулся – они собрались уходить; сидя

на кровати, Фрэнсис завязывал шнурки.

– Куда вы?

– Домой, переодеться. Уже поздно.

Я совсем не хотел оставаться в одиночестве, но вместе с тем ощутил необъяснимо острое желание, чтобы они оба поскорее убрались. Уже встало солнце, и, уходя, Фрэнсис выключил лампу. От бледного, сдержанного утреннего света показалось, что стало ужасно тихо.

– Пока, – бросил он, и вскоре с лестницы донеслись их удаляющиеся шаги.

В этот ранний час все было приглушенным и выцветшим – грязные чашки, незаправленная кровать, снежинки, проплывавшие за окном с угрожающим спокойствием.

В ушах звенело. Дрожащей, испачканной чернилами рукой я снова принялся выводить буквы, и скрип пера по бумаге звучал непривычно громко. Я подумал о комнате Банни, об ущелье, о бесконечных пластах тишины, которые пролегли между ними.

– А где же Эдмунд? – спросил Джулиан, когда мы открыли учебники.

– Полагаю, дома, – отозвался Генри. Он пришел перед самым началом, и у нас не было возможности поговорить. Он выглядел спокойным, хорошо отдохнувшим – куда больше, чем того заслуживал.

Остальные тоже держались на удивление уверенно. Даже Фрэнсис и Чарльз были аккуратно одеты, гладко выбриты и вели себя так, словно решительно ничего не произошло. Камилла сидела между ними, небрежно примостив локоть на стол и подперев щеку ладонью, безмятежная, как орхидея.

Джулиан недоуменно посмотрел на Генри:

– Он что, болен?

– Не знаю.

– Возможно, он немного опаздывает из-за погоды. Думаю, нам стоит подождать еще минуту-другую.

– Да, давайте подождем, – сказал Генри и снова уткнулся в книгу.

После занятия, когда, покинув Лицей, мы подошли к березовой роще, Генри огляделся, желая удостовериться, что поблизости никого нет. Мы сбились плотнее, ожидая, что он скажет, и стояли, пуская облачка пара, но тут я услышал, что меня кто-то зовет, и заметил вдалеке доктора Роланда, ковылявшего по снегу с проворством ожившего кадавра.

Пожав плечами, я переглянулся с остальными и пошел ему навстречу. Тяжело дыша, то и дело прерывая речь кашлем и бормотанием, он принялся рассказывать мне о каком-то деле, ради которого я должен срочно заглянуть к нему в кабинет.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним, подстраивая свой шаг под его немощное шарканье. Поднимаясь по лестнице, доктор Роланд то и дело останавливался, чтобы пнуть мелкий мусор, пропущенный уборщицами, и всякий раз сопровождал это назидательными комментариями. Он продержал меня с полчаса. Когда наконец-то с опухшими ушами и рассыпающейся стопкой листов под мышкой я вылетел на крыльцо, возле рощи уже никого не было.

Не знаю, чего я ожидал, но за ночь земля определенно не сорвалась с орбиты. Студенты сновали туда-сюда, спешили на занятия, все шло своим чередом. Небо скрывала серая пелена, с гор дул ледяной ветер.

Захватив в кафетерии молочный коктейль, я пошел домой. В коридоре я чуть не столкнулся с Джуди и был награжден свирепым взглядом. Под глазами у нее были черные круги, весь вид выдавал жестокое похмелье.

– О, привет, – пробормотал я, осторожно огибая ее. – Извини.

– Эй, постой! – раздалось в ответ. Я обернулся.

– Так, значит, ты вчера гостил у Моны Бил?

Сначала я даже не понял, что она имеет в виду:

– Чего?

– Ну и как она? – ехидно продолжала Джуди. – Бойкая девушка?

Смутившись, я пожал плечами и пошел было дальше, но она на этом не успокоилась и схватила меня за локоть:

– Кстати, ты в курсе, что у нее есть друг? Тебе повезет, если он ничего не узнает.

– Мне все равно.

– В прошлом семестре он избил Брэма Гернси – думал, тот пытается ее клеить.

– Если кто кого и клеил, то это она меня.

Искоса взглянув на меня, Джуди ухмыльнулась:

– Я просто хотела сказать, что она в общем-то не особо выбирает, кому давать.

Перед самым пробуждением мне приснился кошмар.

Я был в большой старомодной ванной комнате, как в фильмах с За За Габор, – золоченая фурнитура, зеркала, розовая плитка. В углу на тонкой высокой подставке стоял круглый аквариум с золотыми рыбками. Я подошел посмотреть на них, но, едва стихло кафельное эхо шагов, услышал равномерное «кап-кап-кап» из крана.

Ванна того же розового цвета была до краев наполнена водой, и на дне, полностью одетый, лежал Банни. Глаза у него были открыты, очки перекошены, зрачки – разных размеров: один огромный и черный, другой не больше точки. У поверхности слабо колыхался кончик его галстука.

Кап-кап-кап. Я не мог пошевелиться. Вдруг до меня донеслись приближающиеся шаги и голоса. С ужасом я осознал, что нужно во что бы то ни стало спрятать труп, вот только куда? Окунув руки в ледяную воду, я схватил его под мышки и стал вытаскивать из ванны, но ничего, ничего не получалось… Его голова беспомощно откинулась назад, открывшийся рот заполнила вода…

Пытаясь совладать с его тяжестью, пятясь судорожными рывками, я задел аквариум, и тот с грохотом разлетелся, ударившись об пол. У моих ног среди осколков забились золотые рыбки. Кто-то забарабанил в дверь. От страха я выпустил труп, и, подняв фонтан брызг, тот с жутким всплеском рухнул обратно в ванну, и я проснулся.

Уже почти совсем стемнело. В груди страшно и беспорядочно стучало, как будто о ребра, пытаясь вырваться на волю, в смертном отчаянии билась пойманная птица. Тяжело дыша, я распластался на кровати.

Когда меня немного отпустило, я отважился сесть. Меня била дрожь, все тело покрывал липкий пот. Длинные тени, зловещий оранжево-розовый закат. За окном на снегу играли дети, в их смехе и криках чудилось что-то безумное. Зажмурившись, я надавил кулаками на веки. Белесые пятна, яркие точки. О боже…

Вода ринулась из бачка с таким ревом, что казалось, сейчас поглотит меня. Все было как обычно, точно все-все мои пьяные встречи с унитазом в барах и на заправках сложились в одну: фаянсовое жерло крупным планом, долгое клокотание сливного водоворота, холод кафеля на щеке. Умываясь, я заплакал. Слезы тут же мешались с холодной водой в блестящих розовых ковшиках ладоней, и поначалу я даже не заметил, что плачу. Лишенные всяких эмоций всхлипы подступали с непроизвольной регулярностью, как недавние позывы сухой рвоты – стоило стихнуть одному, как тут же возникал другой. Я не мог объяснить эти слезы, они были чем-то посторонним, чем-то никак не связанным со мной. Я поднял голову и с отстраненным интересом посмотрел на свое плачущее отражение в зеркале. Выглядел я ужасно. «Что все это значит?» – спросил я себя. Кроме меня, никто и не думал распускаться, я же пошел вразнос и теперь стоял, как Рэй Милланд в «Потерянном уик-энде» – еще немного, и мне тоже примерещится кровожадная летучая мышь.

Из окна сильно дуло. По телу разливалась слабость, но вместе с тем странное облегчение и спокойствие. Я принял горячую ванну, бросив туда добрую горсть

ароматических солей из запасов Джуди, и, когда вытерся и оделся, почувствовал себя уже в норме.

Nihil sub sole novum, 94 – пришло мне на ум по пути в комнату. В бесконечности времени любое действие обращается в ничто.

Когда в тот вечер я прибыл на ужин к близнецам, все уже были в сборе и, расположившись вокруг радио, слушали прогноз погоды с таким видом, словно шла война и передавали очередную сводку с фронта. «В четверг, – вещал бодрый голос диктора, – по-прежнему ожидается прохладная облачная погода, возможны ливни с грозами. Однако окончательное потепление не заставит себя долго ждать, и…»

Генри выключил приемник.

– Если нам повезет, к завтрашнему вечеру от снега не останется и следа. Ричард, здравствуй. Ты сейчас откуда?

– Из дома, а что?

– Так, ничего. Я как раз собирался попросить тебя об одном одолжении.

– Каком?

– Я бы хотел, чтобы ты посмотрел те два фильма и потом пересказал их нам. Что, если я отвезу тебя в «Орфеум» после ужина? Не против?

– Хорошо.

– Понимаю, подобная просьба совсем некстати, учитывая, что завтра у нас занятие, но с нашей стороны было бы крайне неосмотрительно снова появиться в кинотеатре. Если хочешь, Чарльз напишет за тебя домашнее задание, он сам предложил.

– Если взять ту желтую бумагу, которой ты обычно пользуешься, и твою ручку, Джулиан ничего не заметит, – сказал Чарльз.

У Чарльза был просто-таки изумительный талант к подделке чужого почерка, проявившийся, по словам Камиллы, еще в детстве: в четвертом классе – идеальные подписи учителей в табеле успеваемости, к шестому – целые записки от родителей после прогулянных уроков. Я всегда прибегал к его услугам, когда мне требовалась подпись доктора Роланда на ведомости рабочих часов.

– Честно говоря, мне очень неудобно тебя об этом просить, – сказал Генри. – По-моему, фильмы кошмарные.

И действительно, назвать их шедеврами было трудно. В первом, снятом в начале семидесятых, главный герой бросил жену и отправился в путешествие через всю страну. По пути его занесло в Канаду, где он связался с группой скрывающихся там уклонистов от армии. В конце концов он вернулся к жене, и оба повторно принесли брачные клятвы в ходе смехотворной хипповской церемонии. Хуже всего был саундтрек – сплошные песни под гитару, в которых через строчку звучало слово «свобода».

Второй – «Поля позора» – был сравнительно новым и рассказывал о вьетнамской войне. В этой крупнобюджетной картине было задействовано много известных актеров; правда, она грешила слишком реалистичными, на мой вкус, спецэффектами: оторванные руки-ноги, все в таком духе.

Выйдя из зала, я заметил неподалеку машину Генри с выключенными фарами. В квартире близнецов все сидели, закатав рукава, за кухонным столом и корпели над греческим. Когда мы вошли, они сразу оживились, Чарльз пошел варить кофе, я принялся разбираться в своих пометках. Ни тот ни другой фильм не отличались четкостью сюжетной линии, и пересказ их оказался делом нелегким.

– Но это же ужасно! – кипятился Фрэнсис. – Мне стыдно, что люди подумают, будто мы действительно смотрели эту чушь.

– Подожди-ка, ничего не понимаю, – вмешалась Камилла.

94 Нет ничего нового под солнцем (Книга Екклесиаста, 1: 9).

– Я тоже, – сказал Чарльз. – Почему сержант решил сжечь деревню с мирными жителями?

– Именно, – поддержала Камилла. – И что это за мальчик с щенком, который оказался там в самой гуще? Он был как-то знаком с Чарли Шином?

Чарльз превосходно справился с моим заданием. На следующее утро в Лицее я как раз спешно просматривал исписанные собственным почерком листы, когда вошел Джулиан. Он застыл в дверях, посмотрел на пустующий стул и рассмеялся:

– О, нет! Неужели опять?

– Похоже, что да, – отозвался Фрэнсис.

– Разве наши занятия стали настолько скучными? Пожалуйста, передайте Эдмунду, что, если завтра он соизволит осчастливить нас своим присутствием, я постараюсь явить подлинные чудеса красноречия.

К полудню стало очевидно, что синоптики ошиблись. Температура упала на пять градусов, а чуть позже вновь пошел снег.

В тот вечер мы собирались поехать куда-нибудь поужинать, но, когда я и близнецы пришли к Генри, он встретил нас в исключительно дурном настроении:

– Угадайте, кто мне сейчас звонил?

– Кто?

– Марион. Чарльз так и сел:

– Что ей нужно?

– Хотела узнать, не видел ли я Банни.

– И что ты сказал?

– Ну разумеется, что не видел, – раздраженно ответил Генри. – В последний раз он был у нее в субботу, они должны были встретиться в воскресенье, но он так и не появился.

– Волнуется?

– Не слишком.

– Тогда в чем проблема?

– Ни в чем, – вздохнул он. – Надеюсь, завтра погода улучшится.

Но улучшения не последовало. В среду утром было морозно и солнечно, вдобавок за ночь снежный покров вырос еще на несколько сантиметров.

– Конечно, я не вижу ничего страшного в том, что Эдмунду иногда случается пропустить занятие, – нахмурившись, произнес Джулиан. – Но сразу три подряд? А ведь вам известно, с каким трудом он наверстывает материал.

– Дальше так продолжаться не может, – заключил Генри, когда вечером мы сидели на кухне у близнецов и курили, отодвинув тарелки с недоеденной яичницей.

– А что мы можем поделать?

– Пока не представляю. Знаю одно: его никто не видел уже трое суток, и, если в самое ближайшее время мы не начнем проявлять беспокойство, это будет выглядеть несколько странно.

– Но ведь остальные-то и не думают беспокоиться, – сказал Чарльз.

– С остальными он и общался отнюдь не так часто. Интересно, дома ли Марион? – произнес Генри, взглянув на часы.

– А что?

– Возможно, мне стоит ей позвонить.

– Я тебя умоляю, – закатил глаза Фрэнсис. – Только не надо впутывать в это ее.

– У меня нет ни малейшего намерения впутывать ее во что бы то ни было. Я просто хочу дать ей понять, что никто из нас не видел Банни уже три дня.

– И что, по-твоему, она должна после этого сделать?

– Надеюсь, она позвонит в полицию.

– Ты что, с ума сошел?

– Объясняю: если не позвонит она, это придется сделать нам самим, – отрезал Генри. – Чем дольше о нем никаких известий, тем худший все это приобретает оборот. Я вовсе не хочу, чтобы поднялась вселенская шумиха.

– Но тогда зачем звонить в полицию?

– Затем, что, если мы обратимся к ним не затягивая, не будет вообще никакого шума. Скорее всего, они подумают, что это ложная тревога, но все же пошлют сюда пару человек…

– Если его до сих пор никто не нашел, с чего ты взял, что это удастся какому-то дорожному патрулю?

– Никто не нашел, потому что никто не искал. Он всего в каком-то километре отсюда. Человеку, снявшему трубку, понадобилось немало времени, чтобы позвать Марион.

Генри терпеливо ждал, уставившись в пол, однако постепенно взгляд его начал сновать туда-сюда, и, возмущенно фыркнув, он вскинул голову:

– Боже милостивый, что ж так долго? Фрэнсис, дай-ка мне сигарету. Когда он прикуривал, Марион наконец добралась до телефона.

– О, привет, Марион, – сказал Генри, выпустив клуб дыма. – Рад, что застал тебя. Нет ли там поблизости Банни?

Короткая пауза.

– Так-так, а ты случайно не знаешь, где он? – продолжил Генри, потянувшись к пепельнице.

– Честно говоря, я хотел спросить тебя о том же самом, – сказал он после очередной реплики Марион. – Его уже дня три не было на занятиях.

На этот раз пауза затянулась. Генри слушал с восхитительно невозмутимым лицом, но вдруг его глаза округлились.

– Что? – едва ли не вскрикнул он.

Мы все разом обернулись к нему как ужаленные. Однако тревожный взгляд его синих глаз был обращен на стену поверх наших голов.

– Понятно, – сказал он наконец. Снова молчание.

– В любом случае, если ты его увидишь, передай ему, пожалуйста, что я просил позвонить. Буду очень признателен. Запиши мой номер.

Когда Генри положил трубку, выражение его лица было очень странным. Мы по-прежнему не сводили с него глаз.

– Генри, что там такое? – первой спросила Камилла.

– Она сердится, но ни капли не волнуется. Ждет, что он появится с минуты на минуту. Даже не знаю, – сказал он, глядя в пол. – Звучит фантастически, но она сказала, что ее подруга – некая Рика Тальхейм – сегодня видела Банни около Первого вермонтского банка.

Мы потеряли дар речи. Фрэнсис издал скептический смешок.

– Боже мой, но ведь этого быть не может, – произнес Чарльз.

– Конечно же нет.

– Но зачем кому-то сочинять такие небылицы?

– Что только людям не чудится – вот и весь ответ. Разумеется, она не могла его видеть, – повысив голос, добавил Генри, когда заметил испуганный взгляд Чарльза. – Вот только я не знаю, что нам теперь делать.

– То есть?

– По-моему, это не слишком удачный ход – звонить и заявлять об исчезновении человека, если его видели шесть часов назад.

– Так все-таки как мы поступим? Будем ждать?

– Нет, – покусав губу, ответил Генри. – Придется искать какой-то другой выход.

– Куда же, скажите на милость, исчез Эдмунд? – вопросил Джулиан утром в четверг. – Не знаю, как долго он собирается отсутствовать, но с его стороны было очень необдуманно не связаться прежде со мной.

Никто не ответил. Удивленный молчанием, он поднял взгляд от книги.

– В чем дело? – спросил он с дружелюбной насмешкой в голосе. – Откуда эти удрученные лица? Полагаю, некоторым из вас до сих пор стыдно за столь неудовлетворительную подготовку к вчерашнему уроку, – добавил он более строгим тоном.

Чарльз с Камиллой переглянулись. Непонятно почему, именно на этой неделе Джулиан нагрузил нас под завязку. С письменными заданиями все более-менее справились, но на чтение пришлось махнуть рукой, и вчерашнее занятие было не раз отмечено мучительным молчанием, рассеять которое не мог даже Генри.

Джулиан задумчиво посмотрел в окно.

– Прежде чем мы начнем, я попрошу кого-нибудь из вас пойти позвонить Эдмунду и передать, что я настоятельно рекомендую ему присоединиться к нам, если, конечно, он не прикован к постели. Если он не прочитал заданный материал, ничего страшного. Сегодня у нас очень важный урок, и ему не следует его пропускать.

Генри встал, но тут неожиданно вмешалась Камилла:

– Вряд ли он дома.

– Тогда где же он? Куда-то уехал?

– Я не знаю.

Сдвинув на нос очки для чтения, Джулиан посмотрел на нее поверх стекол:

– Как это понимать?

– Мы уже несколько дней его не видели.

Джулиан театрально приподнял брови, изображая наивное изумление, и я в очередной раз подумал, до чего все-таки они с Генри похожи – та же странная смесь холодности и теплоты:

– Ну надо же. Какой курьез! И вы даже не подозреваете, где он может быть?

От ехидной незавершенной нотки в его голосе мне стало не по себе. Я уставился в стол, изучая водянистую рябь бликов от хрустальной вазы.

– Нет, – ответил Генри. – Мы и сами несколько озадачены.

– Надо полагать.

На один долгий, томительный миг Джулиан перехватил его взгляд.

«Он знает, что мы врем, – подумал я в приливе паники. – Просто пока не может догадаться, что именно здесь не так».

После обеда и французского я пошел в библиотеку и засел на втором этаже, обложившись книгами. День был ярким и странным, похожим на сон. Ровная заснеженная лужайка с рассыпанными по ней кукольными фигурками людей напоминала слой сахарной пудры на торте; маленькая собачка с лаем мчалась за мячом; из игрушечных дымоходов шел настоящий дым.

«В это же самое время год назад… – подумал я вдруг. – Чем я занимался?» Мотался с приятелем в Сан-Франциско, копался в книжных магазинах на полках с поэзией и переживал по поводу поступления в Хэмпден. А теперь вот сижу в холодном зале, набросив на плечи пальто, и гадаю, как бы не угодить за решетку.

Где-то жалобно взвыла электрическая точилка. Я положил голову на пустые, бессмысленные книги – шепот, негромкие шаги, резкий запах старой бумаги. Facilis descensus Averno.95Несколько недель назад Генри разозлился на близнецов за то, что они оспаривали идею ликвидации Банни, выдвигая аргументы нравственного порядка.

95 В Аверн спуститься нетрудно (Вергилий. Энеида, VI, 126; здесь и далее цитируется в переводе С. Ошерова). Аверн (совр. Аверно) – озеро вулканического происхождения близ города Кумы в Кампании (Италия), в древности считавшееся одним из входов в Аид.

– Хватит нести вздор, – огрызнулся он.

– Но как, – чуть не плача, воскликнул Чарльз, – как вообще это можно оправдать? Это же намеренное, хладнокровное убийство!

– Я предпочитаю думать об этом как о перераспределении материи, – ответил Генри без тени иронии.

Внезапно проснувшись, я обнаружил, что надо мной возвышаются Фрэнсис и Генри.

– Что такое? – всполошился я, протирая глаза.

Дата добавления: 2014-11-16