Вопросы для обсуждения на семинаре 2 страница

Дети племени квома, группами по двое-трое, готовят в лесу пищу на костре. Мальчики при этом просто подражают своим матерям, а девочек матери специально учат.<…>

На вопрос Я. Хогбина: “Почему вы так делаете?” – дети отвечали: “Это наш обычай, обычай людей вогео”. Указывая на деревья, дети говорили ему: “Мы едим такие-то плоды, мы делаем из ветвей этого дерева такие-то вещи” (хотя сами дети таких вещей еще, возможно, и не изготовляют).

С трех-четырех лет дети манус начинают исполнять различные песни, пляски, играть на музыкальных инструментах. Их никто специально не обучает, просто они подражают взрослым, делая это при каждом удобном случае (в том числе и во время исполнения песен и плясок в ходе празднеств, подпевая взрослым и перенимая их движения), очень гордятся друг перед другом своими успехами. С четырех-пяти лет начинают бить и щелевой барабан и понимать язык его сигналов: кто-то умирает, кто то умер, кто-то что-то украл и т.п. В десять-двенадцать лет детям, однако, запрещено даже прикасаться к щелевому барабану в присутствии взрослых, но в хижине они могут и дальше обучаться игре на нем и его языку.

В условиях общинно-родового строя детей рано начинают обучать языку. Главные причины – стремление скорее подключить ребенка к хозяйству, передать ему знания и навыки, которые скоро понадобятся. Побуждают к ускоренному обучению языку и некоторые верования. Полагают, что после того, как ребенок начал говорить, дух предка, воплотившийся в нем, прочно соединяется с телом ребенка и не может уйти обратно в мир мертвых. Люди манус учат детей языку, без устали повторяя одно и то же слово и побуждая ребенка произносить его множество раз. М. Мид однажды специально подсчитала, сколько раз было повторено здесь взрослым и ребенком одно односложное слово – 60 раз! Затем началось повторение другого слова. Разные люди учат ребенка языку, и на первых порах ребенок, заучив с десяток слов, связывает каждое из них с тем человеком, от которого он это слово выучил. Завидев этого человека в проплывающей мимо лодке, он кричит “хижина”, если он выучил от него именно это слово; взрослый отвечает ему “хижина”, и они ведут друг с другом беседу, т.е. повторяют это слово, пока в состоянии слышать друг друга.

В племени арапеш мать, давая грудному ребенку разжеванное таро, без конца повторяет: “Хорошее таро, хорошее таро, съешь, съешь, съешь немного таро, немного таро, немного таро”. Если рядом собака, мать говорит: “Хорошая собака, хороший ребенок, хорошая собака, хорошая, хорошая, хорошая”. Если рядом сестра матери, мать говорит: “Это – твоя другая мать, другая мать, другая мать. Она – твоя другая мать. Она хорошая. Она принесла тебе еду. Она улыбается. Она хорошая». Ребенок еще не понимает слов, но он по тону чувствует: все вокруг хорошо, собака – хорошая, люди – хорошие, никто не сделает ему ничего плохого. Так люди арапеш, пишет М. Мид, учат ребенка доверию и любви.

На острове Вогео мать, давая ребенку грудь, повторяет множество раз общеупотребительные слова, поощряя его к произнесению этих слов: не (моя мама), сус (молоко) и т. д. Желая ускорить усвоение младенцем языка, мать трет ребенку губы мягкими листьями (полагая, что после этого язык займет во рту нужную позицию). Когда к матери приходил Я. Хогбин, она говорила: “Оби, Оби, Оби”. Уместно подчеркнуть, что дети уже в младенческом возрасте воспринимают взрослый мир творчески, вносят в него свою лепту. Так, этот ребенок придумал для Хогбина другое имя – Багете (как оно появилось, осталось тайной), и взрослые тоже стали называть этнографа этим именем.

Особый предмет в обучении языку – терминология родства. Сначала ребенок усваивает один термин (“мать”) и называет этим словом различные категории родственников. Обучение происходит в основном в рамках семьи, и на этом основании Б. Малиновский утверждает, что термин “мать” сначала означал только одно – “родная мать” и лишь потом младенец называл этим же термином и сестер матери. Так было у тробрианцев, однако у других племен порядок был обратным.

В племени манус мать всегда рядом с ребенком. Хижины манус стоят на сваях над водой, а пол в этих хижинах составлен из балок, которые не закреплены и могут раздвигаться, образуя большие щели. Ребенок, ползая по такому полу, иногда раздвигает балки и проваливается под пол в воду. Мать сразу ныряет вслед за ним, вытаскивает его из воды и по лестнице или по столбу взбирается с ним обратно в хижину.

Плач, крик младенца – сигнал, предупреждающий мать о том, что ей необходимо принять срочные меры для его успокоения: качать корзину, в которой лежит ребенок, произносить нежные слова, петь песни, взять его на руки и. дать ему грудь. Любопытный способ успокоения плачущего ребенка наблюдал Н.Н. Миклухо-Маклай у жителей деревни Бонгу (Новая Гвинея): женщина взяла ребенка, “положила его в большой мешок, который повесила себе на спину так, что шнурок мешка охватывал лоб, и, нагнув голову, чтобы сохранить равновесие, принялась быстро бегать взад и вперед по площадке между хижинами. Ребенок, крик которого был, вероятно, затруднен движением, скоро умолк”.

В условиях общинно-родового строя высока детская смертность – умирает около половины младенцев в возрасте до одного года. Поэтому мать (младенцы в возрасте до двух-трех лет всецело на ее попечении) проявляет повышенную заботу о своем ребенке – она всегда рядом с ним, готовая бросить все свои дела и прийти к нему на помощь. На острове Вогео плач или крик ребенка, не достигшего трех лет, повергает в ужас не только мать, но и отца и всю деревню – все бегут к ребенку с разными угощениями; если это не помогает, отец громко повторяет имя ребенка и умоляет вануну – духа предка не уходить из ребенка, остаться. Так было, например, когда девочка Яуон, узнав, что мать не хочет взять ее с собой на огород, стала плакать и кричать. Отец распростер перед нею руки (преграждая духу дорогу) и говорил: “Дух, стой, Яуон, Яуон, Яуон! Твоя мать останется с тобой. Она не пойдет на огород”. Когда мать брала ребенка с собой на огород или в другую деревню, она перед возвращением домой несколько раз произносила имя ребенка, ставя валуну в известность, что и ему пора возвращаться домой.

В эти годы ребенку все дозволено. Все, что ребенок требует, ему дают (ножи прячут, чтобы не отказывать). Ребенок может портить, ломать то, что ему дали (например, украшения), – его не наказывают, даже не упрекают. Грудь матери всегда к услугам младенца, и этим М. Мид объясняет то, что дети в племени арапеш и в других никогда не сосут свой палец. После двух-трех лет вануну, как полагают, срастается с телом. Теперь ребенка можно наказать (например, шлепнуть) – вануну не уйдет. <…>

Детство. Переходный от младенчества к детству период длится от года до двух лет. Начало этого периода трудно установить точно – влияют здоровье матери, здоровье ребенка, рождение другого ребенка и т.д. … Это период, когда ребенка постепенно отнимают от груди и вводят в его рацион пищу взрослых. <…>

Наглядным примером поведения ребенка в переходный период может служить сценка, которую Н.Н. Миклухо-Маклай наблюдал в деревне Мале на Берегу Маклая. “Очень смешно было видеть,— пишет он,— как довольно большой мальчик, лет более трех, съел несколько кусков ямса из табира (деревянный сосуд.— Н. Б.) своей матери, рядом с которой он сидел, переменил положение, положил голову на колени матери и, схватив толстую, отвислую грудь се (она кормила еще другого), стал сосать. Мать продолжала спокойно есть, а сын ее, насосавшись молока, снова принялся за ямс». Наличие в диете ребенка наряду с грудным молоком пищи взрослых – основной признак (кроме возраста) переходного периода.

В племени вогео, пока ребенок не начал ходить, только мать может кормить его грудью. Начал ходить – могут кормить ньон (сестры матери и отца). Ребенок сначала не идет к ним. Мать говорит ему: “Соси, соси. Она твоя ньон. Называй ее ньон и соси ее молоко”. <…>

Отнятие от груди – болезненный процесс для ребенка. Сначала мать уговаривает его: “Ты – большой, а грудь для маленьких, не для таких больших, как ты. Посмотри на своего отца. Никто не кормит его грудью. Он ест таро, бататы и рыбу... Пойди к нему, скажи: „Отец, я хочу таро. Мне надоело молоко матери”. Если уговоры не помогают, мать начинает высмеивать пристрастие ребенка к груди (особенно в том случае, когда она вновь беременна). Иногда мать прибегает к крайней мере: мажет грудь чем-нибудь горьким. Видя, как ребенок тычется ртом в грудь, морщится и отворачивается, мать сама заливается слезами.

В этот период ребенок уже начинает осознавать, что ему не все дозволено и не все проходит для него безнаказанно. У него кроме прав появляются и обязанности. Теперь он обязан для отправления естественных потребностей ходить в определенное место, а если он испачкает колени матери (на которых он еще проводит немало времени) или пол в хижине, то будет наказан. Уже в эти послемладенческие, но еще додетские годы он начинает принимать посильное участие в хозяйственной жизни семьи.

Переход от младенчества к детству – тяжелое время для ребенка. В период младенчества он мог делать все, что хотел, – его не упрекали, не наказывали. Если он тащил полено в костер, собирал хворост для очага, то делал это опять-таки по своей инициативе, подражая взрослым. Теперь же труд вменяется ему в обязанность. Теперь за непослушание его упрекают и наказывают и не все его желания выполняют. На острове Вогео непослушание ребенка объясняют тем, что наставления, даваемые ему, не проходят сквозь уши (слишком узок проход) в легкие (место разума). Мать в таких случаях говорит: “Ты без ушей. Мои челюсти устали от наставлений, руки болят от битья, а ты меня не слушаешься”.

Вступив в период детства, мальчики и девочки начинают отделяться друг от друга. На острове Манам это происходит в возрасте пяти-шести лет. Раньше мальчики и девочки играли вместе; теперь мальчики играют отдельно, девочки – отдельно. До этого они были на равных с отцом и матерью, теперь мальчик проводит больше времени с отцом, девочка – с матерью. Девочки начинают трудиться с более раннего возраста (забота о доме, приготовление пищи, работа на огороде, уход за малолетними детьми). Труд мужчины сложней, и мальчики, играя, готовятся к нему.

Говоря о папуасах Берега Маклая, Н.Н. Миклухо-Маклай отмечал, что отец и мать “очень рано приучают детей к практической жизни, так что, будучи еще совсем маленькими, они уже присмотрелись и научились более или менее всем искусствам, даже и таким, которые вовсе не подходят к их возрасту”.

Не всегда легко провести четкую грань между игрой и трудом в занятиях детей. Так, у детей племени бонгу, по свидетельству Н.Н. Миклухо-Маклая, “игра мальчиков состоит в метании палок наподобие копий, в стрельбе из лука, и как только они делают небольшие успехи, то применяют их к практической жизни. Я видел мальчиков, очень небольших, проводящих целые часы у моря, старавшихся попасть из лука в какую-нибудь рыбу”.

Дети играют в занятия взрослых: в работу на огороде, в рыбную ловлю, в охоту, в приготовление пищи. Н.Н. Миклухо-Маклай наблюдал следующую картину при охоте папуасов, когда они жгли траву и гнали пламенем диких свиней туда, где их сторожили другие охотники: “Туземцы, стоя в воинственных позах, держа луки и стрелы в левой руке, а в согнутой правой – копье над плечом наперевес, острием вперед, внимательно следили за движением пламени, желая каждый первым открыть неприятеля. Несколько мальчиков, лет десяти-одиннадцати, с миниатюрными луками и копьями, также стояли немного поодаль от отцов и служили живым примером того, как наука папуасской жизни передается из поколения в поколение”.

Изготовляя игрушечные каменные топоры, игрушечные деревянные сосуды, стреляя из игрушечного лука, играя в междеревенские празднества, в семейную жизнь, дети постепенно воспринимают, заучивают и усваивают знания, навыки и опыт, которые пригодятся им в будущей жизни. Взрослые помогают им в этом. Например, мальчики строят игрушечные лодки, а мужчины всерьез и детально обсуждают ход игры: “Здесь плох аутригер”; “У этой лодки мал парус”; “В эту лодку надо положить немного камней для устойчивости” и т.д. Взрослые не жалеют времени на передачу знаний и навыков детям, а также и неопытным в каком-то деле взрослым. Н.Н. Миклухо-Маклай писал о папуасах: “Они очень любят поучать других, т.е. если кто-нибудь делает что-нибудь не так, как они, туземцы сейчас же останавливают и показывают свой образ действий. Это заметно даже в детях; много раз маленькие дети, лет шести или семи, показывали мне, как они делают то или другое”.

<…>

… Трудно было понять, что это было для них – труд или игра, или и то и другое одновременно… На мысе Гарагаси папуас сбрасывал орехи с кокосовой пальмы, а Н. Н. Миклухо-Маклай, его слуга Ульсон и восьмилетняя девочка подбирали их. “В результате оказалось, что маленькая девочка собрала больше, чем мы оба вместе: так хороши были ее глаза, и так ловко, несмотря на голое тело, она пролезала везде, даже между самыми колючими лианами и хворостом”. В деревне Гумбу он видел, как девочка лет десяти, зажав ногами большой плоский камень, изготовляла на нем из раковин плоские кольца для ожерелий. “Камень был смочен водой, и работа быстро продвигалась вперед”, отмечал исследователь.

То же самое мы находим у меланезийцев, жителей островка Вогео. Игры мальчиков и девочек часто воспроизводят хозяйственную и социальную жизнь взрослых – они строят игрушечные хижины, плетут игрушечные циновки, готовят игрушечную пищу, справляют свадьбу со всей ее обрядностью, включая плату за невесту (вместо свиней крысы или ящерицы; вместо зубов собаки – камешки). При этом соблюдается половое разделение труда и функций: мальчики строит игрушечные хижины, девочки готовят игрушечную пищу. На острове Вогео, например, мальчики и девочки играют в обрядовое распределение пищи на празднестве. Дети поделены на три группы (на “празднестве” присутствуют “жители” трех деревень). Каждая группа вносит свой вклад (кокосовые орехи вместо них камешки, циновки – вместо них листья). Мальчик упрекает одну из групп: “Жители этой деревни принесли мало пищи”.Начинается приготовление еды. Девочка говорит мальчику: “Принеси воды”. Другой мальчик возражает девочке: “Нет, это женская работа. Мужчины этого не делают. Сходи сама”.

Отец и мать направляют игры детей в нужное русло. Это руководство взрослых играми детей называется здесь тем же; словом сингара, что и управление лодкой с помощью руля. Детей приучают носить воду из ручья в бамбуковых сосудах, выносить мусор из хижины, мести пол. Мальчик, придя с отцом на огород, берет маленькую палку-копалку, делает ямки в земле (отец показал ему, как это делается), зовет на помощь младшую сестру, и они сажают листья травы, полагая, что это – таро. “Они играют в труд, – говорит отец, – так они учатся”.

На общем огороде мальчику пяти-шести лет выделяется небольшой участок, и здесь он работает всерьез: копает, сажает таро и ямс, полет, собирает урожай. При этом он не прочь иногда и похвастаться своими успехами перед другими детьми, но хвастовство не поощряется. Восьмилетний Карук, посадив банановые деревья и вернувшись в деревню, говорил своим сверстникам: “Я сам сажал бананы, как мужчина. Вы еще дети, а у меня свой огород”. Мать пресекла это хвастовство: “Хватит! Ты сделал хорошо, но и эти мальчики скоро будут сажать бананы. Ты много болтаешь. Иди и корми свиней”.

<…> Им нравится работать ножами и топорами. Взрослые изготовляют для них маленькие топорики, и дети рубят ими молодые деревца. Тут же они играют в прятки. Сочетание труда с игрой делает труд интересным, а игру – содержательной и полезной. Мальчик получает на огороде свой маленький участок, на котором он сам выращивает таро и ямс, свое место в семейном амбаре, где он хранит свой урожай. <…>

С четырех-пяти лет дети у вогео в лодке отправляются с взрослыми на рыбную ловлю. При этом их учат, как грести, управлять лодкой, где какие течения, скалы и т. д. С трех-пяти лет детей учат лазать на деревья. Случилось однажды так, что мальчик чуть не упал. Отец целый час учил его искусству лазания, но мальчику лезть на дерево не хотелось. ”Если ты не полезешь на дерево сегодня, – сказал отец, – ты будешь бояться и завтра. Я полезу сзади за тобой и буду говорить тебе, где ставить ногу”. В семь-восемь лет мальчики отлично лазают на деревья на высоту до 30 метров.

Дети и папуасском племени квома вносят свой вклад в семейный котел. Мальчик, вырастив бананы, не должен их есть без разрешения взрослых. Ему говорят: “Это твои бананы, с твоего дерева, но ты должен внести свою долю в семейный горшок”.

Г. Шурц, отметил, что дети “диких” народов раньше приобщаются к труду, чем дети европейцев, попытался объяснить это тем, умственное развитие “дикаря”, достигнув известной ступени, останавливается, а европейский ребенок продолжает и дальше умственно развиваться, так как ему предстоит решать более сложные задачи. Трудно придумать что-либо более далекое от истины. Человек общинно-родового строя, в отличие от европейца, вовлеченною в систему развитого разделения труда, должен уметь все – обрабатывать огород, ловить рыбу, выращивать плодовые деревья, строить хижины, лодки, изготовлять орудии труда, утварь, одежду, украшения и т. д. Он должен также знать все приметы для предсказания погоды, виды культурных и диких растений, повадки животных, родственные связи, мифы, легенды, предания, верования и т.д.

Разумеется, и в условиях общинно-родового строя есть разделение труда, и том числе между людьми одного пола и возраста, но развитое слабо (в основном межплеменное, географическое; например, между прибрежными и внутренними племенами). Имеются в общинах и специалисты, лучше других строящие хижины и лодки, лучше других знающие мифы, верования, магические обряды и т.д. Тем не менее, каждый член общины должен усвоить огромный объем знаний и навыков, поэтому учится этому с раннего детства. К тому же отец и мать не справляются со всеми делами, поэтому ребенку приходится раньше “созревать”, т.е. приобщаться к труду.

Такой высокоразвитый интеллектуальный европеец, как, например, американский этнограф Джон Уайтинг, оказавшись среди папуасскою племени квома, был зачислен в ряд детей (именно так воспринимали его папуасы) он ничего не знал и ничего не умел из того, что знали и умели взрослые папуасы. И дело не только в том (как он сам это объясняет), что культура племени квома резко отличается от американской: американский фермер не оказался бы в таком положении, а мог бы даже сам кое чему научить взрослых людей племени квома. Дж. Уайтингу же нередко приходилось слышать критические замечания и свой адрес, в том числе и от маленьких детей (“ты не знаешь”, “ты не умеешь”).

Слов нет – европейцы далеко ушли вперед по сравнению с людьми общинно-родового строя. Но столь же несомненно, что европейцы в этом движении кое-что утратили из того, что было в далеком прошлом и что люди общинно-родового строя или лишь недавно из него вышедшие сохраняют и ценят. Вот что писал по этому поводу Н.Н. Миклухо-Маклай: “Усовершенствования при нашей цивилизации клонятся все более и более к развитию только некоторых наших способностей, к развитию одностороннему, к односторонней дифференцировке. Я этим не возвожу на пьедестал дикого человека, для которого развитие мускулатуры необходимо, не проповедую возврата на первые ступени человеческого развития; но вместе с тем я убедился на опыте, что для каждого человека его физическое развитие во всех отношениях должно было бы идти более параллельно, а не совершенно отстраняться преобладанием развития умственного”.

Помимо того, что дети папуасов и меланезийцев многое умели, они много знают, вплоть до вещей, которые, как полагают взрослые, они не должны знать. Так, взрослые квома говорят детям, что доносящиеся из тамберана звуки барабанов, флейт, трещоток – это голоса духов марсалаен, но дети, присутствующие при разговорах взрослых, вскоре узнают, что это мужчины играли там на музыкальных инструментах. Мало того, что дети об этом знают – они делают вид (так требует обычай), будто это им неведомо. Зайдя подальше в лес (чтобы не заметили взрослые), дети делают игрушечные барабаны, пляшут, поют обрядовые песни. То же самое делают дети на островке Вогео, хотя это им строго запрещено (существует миф о том, как дети, нарушившие этот запрет, были убиты духами); но они все же нарушают этот запрет, и взрослые, узнав об этом, наказывают их. На островке Вогео мужчины однажды говорили о жителях материка, будто они имеют половые связи со своими женами даже в период менструаций; семилетний мальчик, услышав это, вмешался в разговор взрослых, воскликнув: “Это отвратительно!” <…>

Юность. По мере полового созревания происходит переход от детства к подростковому периоду и к юности. Подростковый период не имеет четких граней – дети и подростки трудятся и играют вместе, разница между ними лишь в том, что подростки, подражая своим отцам и матерям, следят за поведением детей и иногда наказывают их.

Таким образом, трудно сказать, когда дети становятся подростками, а подростки – юношами. Некоторые исследователи связывают начало юности у мальчиков с первым обрядом инициации. Но в племени вогео первый обряд инициации для мальчиков (пробуравливание мочек ушей) происходит в трехлетнем возрасте; второй (в священной хижине, где инициатов сначала “поедает” чудовище, а потом изрыгает их и они впервые надевают набедренную повязку) – в восьмилетнем возрасте.

У девочек юность обычно начинается с появлением менструаций. В племени матанкор девочка, становясь девушкой, меняет свою одежду. До этого она носила поясок, с которого свисали две кисточки – одна спереди, другая сзади. Но как только появляются первые признаки половой зрелости, девушка одевается весьма своеобразно: она, пишет Н.Н. Миклухо-Маклай, принимает “вид прямоугольника из циновки на двух ногах”. Вскоре, однако, она меняет эту одежду на одежду взрослых женщин: пояс и два фартука из растительных волокон – один спереди, другой сзади. Однако период юности у девочек либо длится очень недолго, либо его нет совсем. На острове Манам, по сообщению К. Веджвуд, девочка при наступлении менструации сразу из разряда детей переходит в разряд взрослых женщин.

Напротив, у юношей этот период затягивается надолго, они проходят через сложные и мучительные обряды инициации, суть которых – отторжение от женского мира и приобщение к взрослым мужчинам, т.е. к ядру общины и локальной части рода.

Конец юности у лиц обоего пола – вступление в брак. Теперь юноша и девушка – муж и жена. Вскоре они становятся отцом и матерью, и их ребенок проходит те же периоды младенчества, детства и юности, через которые в свое время прошли они сами».

***

Источник: Эльконин Д.Б. Из научных дневников // Эльконин Д.Б. Избранные психологические труды – М.: Педагогика, 1989. – С. 513 – 514.

«25.5.1980. Готовя статью “Детство” для “Психологического словаря”, еще раз думал над историческим возникновением периодов детства.

1. Только у человека детство имеет историю.

2. Ни у одного из видов ныне существующих животных, включая человекоподобных обезьян, нет истории детства. Видимо, с момента возникновения того или иного животного вида и на всем протяжении его существования детство по содержанию и длительности остается неизменно (это очень важно).

3. История детства не просто его удлинение, не просто надстройка одного периода над другим. Гипотетическая схема истории детства такова: а) раннее детство – взрослость (в смысле места в системе социальных отношений) и внутри нее половая зрелость; б) раннее детство – период обучения – зрелость: в) раннее детство – период обучения – конец детства (инициация): г) раннее детство – игра – период обучения – подростковый возраст; д) раннее детство – игра – обучение – удлинение подросткового периода за пределы полового созревания; е) раннее детство – игра – обучение – подростковый период – возникновение ранней юности».

Тема 3. Методы исследования в возрастной психологии (аудиторная работа – 4 часа).

Дата добавления: 2014-11-16