О закономерности развития языков

Изучение развития языков возможно лишь постольку, поскольку факты сохранения старого и введения нового представляются зако­номерными.

Есть два вида сохранения старого и введения нового. Один из них касается звучащей материи, служащей для языкового выражения, со стороны звучания и артикуляции: это - область фонетики. Другой связан с выражаемым смыслом: это - область морфологии (грамматики) и лексики (словаря).

Правила, по которым сохраняются старые и вводятся новые мо­менты произношения, называются "фонетическими законами". Если какая-нибудь артикуляция сохраняется в одном слове, она сохраняет­ся также во всех словах того же языка при одинаковых условиях. Так, закрытое и "народной латыни" сохраняется в итальянских словах nudo "голый", duro "твердый", fusto "ствол" и во всех подобных сло­вах; во французских же словах nu, bur, fût и под. оно переходит во фр. u (u). В тот момент, когда нововведение появляется, оно иногда об­наруживается сперва только в некоторых словах, но, поскольку оно касается способа артикуляции, а не того или иного слова, оно вскоре распространяется на все случаи, и для тех больших периодов, кото­рые изучает сравнительная грамматика, неприметны эти колебания первых поколений при введении новшества. Было время, когда древ­ние индоевропейские р, t, k превратились в германском в ph, th, kh. т.е. в р, t, k. отделенные от последующей гласной придыханием: в та­ких смычных с последующим придыханием смык бывает слабый: он был устранен, и в результате в германских языках появились f, p, х (х обозначает здесь гуттуральный спирант, т.е. фонему того же качест­ва, как современное немецкое глухое ch); следовательно, существовал ряд германских поколений, для которых p, t, k были непроизносимы, и действительно, индоевропейские р, t, k, начальные или между глас­ными, в готском языке никогда не отражаются через р, t, k, а всегда -через f p h (или соответственно через звонкие b, d, у., при определен­ных условиях). Таков принцип постоянства фонетических законов, что точнее было бы назвать регулярностью фонетических соответст­вий.

Эта регулярность часто полная. Если латинскому octo соответст­вует французское huit, итальянское otto и испанское ocko "восемь", в тех же языках старому nocte(m) соответствует nuit, notte и noche "ночь". Если лат. facfum соответствует фр. fait, ит. fatto и исп. hecho "сделанный", таким же образом соответственно лат. lacte мы имеем фр. lait, ит. latte, исп. leche "молоко". Кто знает, что ит. figlia, фр. fille (из лат. filia) соответствует исп. hija "дочь", догадывается, что ит. foglia, фр. feuille (из лат. folia) соответствует исп. hoja "лист": ибо судьба лат. i здесь та же, что в ит. fio фр. fil исп. hilo "нить" а судьба o та же, что в ит. voglia фр. veuille из древнего *volial.

Если бы не привходило никаких других факторов, можно было бы, зная фонетические соответствия, выводить из данного состояния языка его состояние в последующий момент, кроме, конечно, измене­ний грамматических и лексических. Но в действительности это не так. Количество всех особых факторов, которые, не нарушая дейст­вия "фонетических законов", затемняют их постоянство, безгранич­но: необходимо отметить здесь важнейшие из них.

Прежде всего, формулы фонетических соответствий приложимы, как явствует из их определения, только к артикуляциям, точно срав­нимым между собою. Слова, имеющие особое произношение, поэто­му отчасти не подчиняются их действию. Так, детские слова вроде поло, мама и т.п. занимают особое положение. Термины вежливости и обращения подвергаются таким сокращениям, что становятся неуз­наваемы: фр. msyo не представляет регулярного фонетического изме­нения сочетания mon sieur то же относится ко всем словам, на кото­рые достаточно намекнуть, чтобы они были поняты, и которые по­этому нет надобности артикулировать со всей отчетливостью: др.-в.-нем. hiutu (нем. heute "сегодня") не есть нормальное отражение соче­тания hiu tagu "этот день". Как общее правило, тот же звуковой эле­мент более краток в длинном слове, нежели в коротком (а во фр. patisserie "пирожное" короче, чем в pate "пирог"), более краток во второстепенном слове предложения, нежели в главном: поэтому и изменения их могут быть различны. Некоторые артикуляции, как то: артикуляция г, склонны предвосхищаться (например во фр. trésor из лат. thesaurum "сокровище") или переставляться, причем не всегда возможно свести такие изменения к общим формулам, так как они могут зависеть от особой структуры или от специальных условий употребления тех слов, в которых они встречаются. Другие же артикуляции длятся слишком дол­гое время: так, нёбная занавеска, опущенная при произнесении п в нем. genug "довольно", остается в том же положении, в результате чего это слово диалектально звучит genung, и т.п. Бывают также дей­ствия на расстоянии: лат. с перед е и i дает в совр. французском языке s (пишется с), например в сер "лоза", «/ "ресница", cendre "зола", cire "воск", а перед а дает s (пишется ch), например в char "повозка", cheval "лошадь", choc "толчок", chantier "мастерская"; но начальное с лат. circare ассимилировалось внутреннему с перед а, и по-французски по­лучилось chercher "искать". Фонетическое новшество является обычно результатом совместного действия нескольких различных и самостоятельных факторов; сочетание этих факторов иногда настолько сложно, что встречается только в одном слове.

Наконец, некоторые отклонения вызываются заимствованиями. Так, в Риме старое ои переходит в и а старое *dh после и переходит в b перед гласной: литовскому rauctas, гот. raufis, др.-ирл. ruad "крас­ный" и т.д. должно было бы, следовательно, соответствовать *rubus, но в других латинских говорах ои переходит в о, например в Пренесте. Поэтому robus, во всяком случае в отношении своего о, не есть римское слово. В некоторых латинских говорах *dh между гласными дает f отсюда rufus. Ожидаемое римское слово *rubus непосредствен­но не засвидетельствовано, но оно отражено в производных rubigo (наряду с robigo) "ржавчина" и rubidus "(темно)красный". Когда ис­торические условия вызывают много таких заимствований, фонетика языка становится в конце концов непоследовательной: так дело об­стоит с латинским языком, включающим много сабинских элементов, а из современных языков - с английским, в образовании которого участвовали разные диалекты, в том числе и древнесеверный (древнескандинавский), а также значительные элементы романской лексики. Другим источником расхождений являются в историческую эпоху заимствования из письменного языка; так, французский язык множество слов усвоил из латинской письменности. Например, лат. fragilem "хрупкий" дало во французском frêle, а впоследствии из латинской письменности заимствовано было то же слово в виде фр. fragile, И трактовка этих заимствований различна, смотря по эпохе: так, начальная согласная слова caritas, заимствованного весьма рано французским языком, трактована в charite "милосердие" так же, как в традиционном слове cher "дорогой", тогда как та же согласная слова canticum, заимствованного позже, передана во фр. cantique "песнопение" не так, как в традиционном французском chanter "петь" из лат. cant are. Эта последняя причина расхождения, существенная для нового времени, не действует в отношении доисторических периодов, рассматриваемых сравнительной грамматикой.

Чем более углубляем мы свое исследование, тем более мы убеждаем­ся, что почти у каждого слови своя собственная история. Но это все же не мешает вскрывать и определять те изменения, которые, как, например, передвижение согласных в германском или армянском, охватывают артикуляционную систему в целом.

Ничто изо всего этого не противоречит принципу постоянства "фо­нетических законов", т.е. изменений, затрагивающих артикуляцию безотносительно к смыслу; этот принцип сводится только к тому, что, когда при усвоении языка младшими поколениями какой-либо артикуляционный прием сохраняется или видоизменяется, это его сохранение или видоизменение имеет место во всех тех случаях, где данная артикуляция применяется одинаковым образом, а не в одном каком-либо слове. И опыт показывает, что дело происходит именно так.

Действие "закона" может, правда, уничтожаться через некоторый промежуток времени в результате изменений, затрагивающих от­дельные слова, воздействием аналогии или заимствованиями, - но "закон" из-за этого вовсе не перестает быть реальностью, ибо его ре­альность имеет преходящий характер и сводится к тому, каким обра­зом говорящие в определенный период времени стали артикулиро­вать. История языка рассматривает не результаты, могущие всегда ис­чезнуть, а события, имевшие место в определенный момент. Но "закон" может ускользнуть от внимания лингвиста, а это значит, что есть не­установленные фонетические изменения, которые навсегда останутся таковыми даже в хорошо изученных языках, если только, как это обычно бывает, у нас нет непрерывного ряда документов.

Редко, однако, удается наблюдать действие, вызвавшее те соот­ветствия, которые формулируются в виде "фонетических законов". Мы можем установить, что французское е соответствует латинскому ударному a (pater: рёге "отец", amdtun: aime "любимый" и т.п.), что начальное греческое ср соответствует санскритскому bh, германскому или армянскому Ъ (гр. фсроз "несу", скр. bhdrami, гот. bafra, арм. bereni), и ничего больше. Что обычно называется "фонетическим законом", это, следовательно, только формула регулярного соответствия либо между двумя последовательными формами, либо между двумя диа­лектами одного и того же языка. И это соответствие по большей час­ти есть результат не единичного действия, но множественных и сложных действий, на осуществление которых потребовалось более или менее продолжительное время. Поэтому зачастую оказывается невозможным различить, что произошло от спонтанных изменений и что произошло от заимствования из какого-либо общего языка, взя­того за образец.

То, что справедливо по отношению к фонетике, справедливо так­же и по отношению к морфологии. Подобно тому как артикуляцион­ные движения должны быть снова комбинированы всякий раз, как произносится слово, точно так же и все грамматические формы, все синтаксические сочетания бессознательно создаются снова для каж­дой произносимой фразы соответственно навыкам, установившимся во время усвоения языка. Когда эти привычки изменяются, все фор- мы, существующие только благодаря существованию общего типа, по необходимости тоже изменяются. Когда, например, по-французски под влиянием tit aimes "ты любишь", ilaime(t) "он любит" стали гово­рить в 1-м лице j'aime "я люблю" вместо прежнего j'aim (отража­ющего лат. ото), все глаголы того же спряжения получили также -е в 1-м лице: распространение -е на первое лицо является морфологиче­ским законом и притом столь же строгим, как любой "фонетический закон". Морфологические нововведения сравнительно с фонетиче­скими изменениями не оказываются ни более капризными, ни менее регулярными; и формулы, которыми мы располагаем, выражают только соответствия, а не самые действия, вызывающие эти ново­введения.

Доказательство, наилучшее доказательство принадлежности язы­ка к данной семье языков состоит в показе того, что язык этот сохра­няет, в качестве аномалий, формы, бывшие нормальными в эпоху первоначальной общности. Аномалии, не разъясняемые ни одним из законов того языка, в котором они наблюдаются, предполагают предшествующий этап развития, когда они были нормальны. Необъ­яснимые внутри латинского языка такие формы 3-го лица, как est "есть", e~st "ест", fen "несет", разъясняются на почве индоевропей­ского и дают основание предположить, что латинский язык является одной из форм развития индоевропейского языка. Построение сравни­тельной грамматики индоевропейских языков оказалось возможным именно потому, что все эти языки изобилуют аномалиями. Наоборот, языки с вполне регулярной морфологией, как, например, тюркские, плохо поддаются сравниванию, и поэтому нелегко установить, с ка­кими языками находятся в родстве тюркские языки.

Вообще возможные изменения определяются особой системой каж­дого данного языка и анатомическими, физиологическими и психиче­скими условиями человеческой речи. Когда одна и та же совокуп­ность причин начинает вызывать изменения, она приводит либо к тождественным, либо к сходным результатам у всех индивидов одно­го поколения, говорящих на одном языке; члены социальной группы обнаруживают тенденцию, независимо друг от друга, сохранять одни и те же черты прежнего состояния языка и вводить одни и те же нов­шества.

Определение понятия "индоевропейские языки"

Некоторые языки, которые начинают появляться в истории около 2000 г. до н. э. на пространстве от Индостана на востоке до берегов Атлантического океана на западе и от Скандинавии на севере до Средиземного моря на юге, имеют много общих черт, заставляющих признать их различными формами одного и того же наречия, сущест­вовавшего раньше. Из этих языков до настоящего времени представ­лены, хотя бы одним своим диалектом, следующие: индо-иранские, балтийские, славянские, албанский, армянский, греческий, герман­ские, кельтские, италийские (латинский). Это неведомое наречие ус­ловно называют "индоевропейским" языком (немецкие ученые называ­ют его "индогерманским"). К числу индоевропейских языков мы со­образно с этим относим всякий язык, который в какой бы то ни было момент, в каком бы то ни было месте, на какой бы то ни было ступени изменения представляет собою форму указанного наречия и который, таким образом, продолжает его в непрерывной преемственности.

Это определение - чисто историческое: оно не предполагает ника­кой характеристики, обшей всем этим языкам; оно только устанавли­вает тот факт, что в прошлом был такой момент, когда эти языки со­ставляли один язык. Нет, следовательно, ни одной черты, по которой бы всегда можно было определить язык как индоевропейский. На­пример, в индоевропейском - одушевленный род противопоставлялся неодушевленному (среднему), а внутри одушевленного проводилось часто противопоставление мужского и женского; но некоторые язы­ки, как, например, романские, литовский и латышский, утратили раз­личение одушевлённого и неодушевленного; в других же, как, напри­мер, в армянском и новоперсидском, вовсе отсутствует различение родов.

Чтобы установить принадлежность данного языка к числу индо­европейских, необходимо и достаточно, во-первых, обнаружить в нем некоторое количество особенностей, свойственных индоевропейско­му, таких особенностей, которые были бы необъяснимы, если бы данный язык не был формою индоевропейского языка, и, во-вторых, объяснить, каким образом в основном, если не в деталях, строй рас­сматриваемого языка соотносится с тем строем, который был у индо­европейского языка.

Доказательны совпадения отдельных грамматических форм; на­оборот, совпадения в лексике почти вовсе не имеют доказательной силы. Действительно, из чужого, совершенно отличного языка не бы­вает заимствований грамматической формы или отдельного произ­ношения; здесь возможно заимствование только совокупности мор­фологической или артикуляционной системы, а это означает пере­мену языка; но часто заимствуется отдельное слово или целая группа слов, относящихся к определенному ряду вещей, особенно слов тех­нических, в самом широком смысле этого термина; заимствования слов происходят независимо одно от другого и иногда могут совер­шаться в неограниченном количестве. Из того, что в финском языке много индоевропейских слов, нельзя выводить, будто он принадле­жит к индоевропейским языкам, так как эти слова заимствованы из индо-иранских, балтийских, германских или славянских языков; из того, что в новоперсидском языке масса семитских слов, нельзя выво­дить, будто он не индоевропейский язык, так как все эти слова заим­ствованы из арабского. С другой стороны, как бы ни был отличен от индоевропейского внешний облик языка, отсюда не следует, что этот язык не индоевропейский: с течением времени у индоевропейских языков оказывается все менее и менее общих черт, однако, покуда они существуют и как бы они ни преобразовывались, они не могут утратить своего качества языков индоевропейских, ибо это их каче­ство есть только отражение исторического факта.

Общее сходство морфологической структуры почти ничего не дока­зывает, ибо возможные языковые типы не отличаются разнообразием.

Решающую доказательную силу имеют отдельные подробности, исключающие возможность случайного совпадения. Нет разумного внутреннего основания, чтобы падеж субъекта характеризовался окончанием -s. Наличие в языке именительного падежа единственно­го числа с конечным -*• дает право считать данный язык индоевропей­ским тем более, что в большинстве языков падеж субъекта совпадает с самою формою имени без какого-либо окончания.

Раз доказательство уже добыто целым рядом частных совпадений, остается только, чтобы углубить его, установить, что морфологиче­ская система рассматриваемого языка во всей ее совокупности может быть разъяснена как результат видоизменения или ряда последова­тельных видоизменений исходного языкового состояния.

Если бы мы не знали латинского языка и если бы италийские ди­алекты были представлены только французским языком, утратившим общий облик языка индоевропейского, все же было бы возможно на точных фактах показать, что французский язык - индоевропейский. Лучшее доказательство мы имели бы в спряжении настоящего време­ни глагола etre "быть": противопоставление форм (//) cst: (Us) sent (произносимых Ц е. И (скорее i) so) соответствует еще санскритскому противопоставлению asti "есть": sdnti "суть11, готскому ist: sind, древнеславянскому гесть: сжть; личные местоимения moi, toi, soi, nous, vous, схожие с санскритскими mam, tvam, svayam, nah, vah и древне-славянскими Л\А, ТА, СА, ны, вы, дополняют это доказательство, ко­торое могло бы быть подтверждено еще и некоторыми подробностя­ми глагольного спряжения. Отсюда видно, сколь долговечны бывают морфологические особенности: среди французских наречий (patois) есть такие, в которых лексика почти целиком заимствована из лите­ратурного французского языка и слова почти полностью подведены под литературный французский тип, но которые еще сохраняют, по крайней мере частично, свою собственную морфологию. Но француз­ский язык представляет уже немного подобных черт прошлого, и по­требовалось бы небольшое количество изменений, чтобы устранить из него их последние остатки. С другой стороны, без знания латыни и средневекового французского языка затруднительно было бы пока­зать, каким образом морфологическая система современного фран­цузского языка связывается с системой индоевропейской, хотя фран­цузский глагол и имеет еще несколько индоевропейских черт. "Индоевропейское" качество французского языка и в этом случае со­хранялось бы, ибо оно выражает лишь факт непрерывной преемственности от индоевропейской общности доныне; но оно не было бы непосредственно доказуемо.

Можно, следовательно, представить себе, что есть в мире неуз­нанные индоевропейские языки. Но это маловероятно: так, невзирая на то. что албанский язык засвидетельствован поздними памятника­ми и подвергся весьма значительным изменениям, он без труда был признан индоевропейским. Так и "тохарский" язык, лишь только бы­ли поняты его несколько строк, признан был индоевропейским, а ин­доевропейский характер хеттского сразу же поразил его первых ис­толкователей. Это является следствием устойчивости морфологи­ческой системы. Грамматика даже наиболее изменившихся индоев­ропейских языков доныне сохраняет, в особенности в области глаго­ла, кое-что от индоевропейского.

Возможно, что "индоевропейский язык", в свою очередь, лишь фор­ма какого-то ранее существовавшего языка, представителями которо­го являются также и другие языки, как ныне существующие, так и за­свидетельствованные древними текстами. Уже отмечались разительные соответствия между языками индоевропейскими и угро-финскими, в свою очередь, быть может, родственными тюркским, а также между индоевропейскими и семитскими, с которыми связаны и "хамитские языки"; некоторые "азианийские" языки, как то: ликийский и лидий­ский, насколько можно о них судить на основании того, что от них сохранилось и что в них истолковано, тоже, быть может, произошли от того же исходного языка, как и общеиндоевропейский язык; на подобную же гипотезу наталкивают и те данные, которые начинают выясняться в области сравнительной грамматики кавказских языков. Но до тех пор пока между индоевропейской грамматикой и грамма­тиками иных языковых групп не будут обнаружены совпадения более отчетливые и более многочисленные, эта общность происхождения не может считаться доказанной. Мы можем предполагать только, что все языки перечисленных групп друг другу родственны. Впрочем, если когда-либо будет установлен и доказан ряд соответствий между ин­доевропейской и иными языковыми группами, в системе ничего не из­менится: только над сравнительной грамматикой индоевропейских язы­ков надстроится новая сравнительная грамматика, которая, конечно, будет относительно скудной, подобно тому как сравнительная грамма­тика индоевропейских языков надстраивается над более богатой и более подробной сравнительной грамматикой, скажем, романских языков; мы проникнем на одну ступень глубже в прошлое, с результатами менее значительными, но метод останется тот же.

"Восстановление" индоевропейского языка

Если родство нескольких языков установлено, остается определить раз­витие каждого из них с того момента, когда все они были более или ме­нее тождественны, до какого-либо другого данного момента.

Если древняя форма языка засвидетельствована, как это имеет место для романских языков, задача исследования вначале относи­тельно проста: определяются соответствия между древней формой и последующими формами и, при помощи исторических данных, про­слеживаются как можно точнее видоизменения языка в различных местах в различные моменты. - Если же древняя форма языка неиз­вестна, как это имеет место для древних индоевропейских языков, то у нас только один способ исследования - установить соответствия, которые можно обнаружить между формами различных языков. В том случае, когда языки очень сильно разошлись, а соответствия ред­ки и отчасти не достоверны, мы ограничиваемся одним только уста­новлением родства. Для индоевропейских языков обстоятельства бо­лее благоприятны. Эти языки представляют многочисленные и точ­ные соответствия, а три из них - хеттский, индо-иранские и греческий - засвидетельствованы довольно древними памятниками и притом засвидетельствованы в форме настолько архаичной, что по ней мож­но предположить, какова должна была быть система индоевропей­ского языка; большинство остальных сохраняет архаизмы. Таким об­разом, система всех совпадений, представляемых индоевропейскими языками, допускает их методическое и подробное изучение.

Пример, взятый из романский языков, лучше всего даст представле­ние о применяемом приеме исследования.

Возьмем следующий ряд слов:

итальянск.	рега	tela	vero	pelo
испанск.	рега	tela	vero	pelo
сицилийск.	pira	tila	vim	pilu
др. -франц.	peire	teile	veir	peil
(совр. франц.	poire	toile	voire	poil
	"груша"	"ткань"	"действительно""	"шерсть

Поскольку известно из сравнения грамматик этих языков, что они между собою родственны, то не может быть сомнения, что мы имеем здесь четыре слова общего языка, именно "вульгарной латыни", или "общероманского" языка.

Дата добавления: 2014-11-16