Целостность переводческого преобразования текста

Целостность всякой системы заключается в зависимости каж­дого элемента, свойства и отношения системы от их места и функ­ций внутри целого. Целостность предполагает принципиальную невозможность свести свойства системы к сумме свойств состав­ляющих элементов, а также вывести из свойств отдельных эле­ментов свойства системы в целом.

Переводческая деятельность, безусловно, обладает свойством целостности. Переводческое преобразование как целостный еди­ный процесс состоит из ряда взаимосвязанных и взаимообусловлен­ных более частных трансформационных операций, обладающих специфическими свойствами. Было бы ошибочным представить переводческое преобразование исходного сообщения в перевод­ное в виде суммы составляющих ее отдельных трансформацион­ных операций. Прежде всего элементарные трансформационные операции затрагивают такие области структуры текста, как поверх­ностные, так и глубинные, которые никак не могут быть пред­ставлены в виде суммы. Передавая смыслы, заключенные в зна­ках одной системы, знаками другой и частично трансформируя их, переводчик осуществляет операции, затрагивающие все типы семиотических отношений: семантические, синтаксические, праг­матические. Семантические перераспределения, антонимические, синонимические и гипо-гиперонимические транспозиции, пере­водческие тропы, синтаксические преобразования, грамматичес­кие транспозиции и многие другие трансформационные операции затрагивают самые различные области взаимодействия знаков как между собой, так и с внешней средой. Свойства переводче­ского преобразования текста исходного сообщения не могут быть выведены в силу тех же причин из свойств какой-либо одной трансформационной операции.

В истории перевода проблема целостности процесса перевод­ческого перевыражения обычно рассматривалась в терминах об­щего и частного, целого и части и т.п. Одним из аргументов в пользу целостности процесса переводческого преобразования мо­жет служить не раз высказывавшееся мнение о том, что «идеаль­ным переводом» был бы тот, который переводчик сделал бы, если бы смог, прочитав текст оригинала, закрыть его и только тогда приступить к его воссозданию на другом языке. Такой идеальный перевод предполагает полное абстрагирование переводчика от частностей, отход от форм оригинала. В сознании переводчика в этом случае остается только представление об оригинале как о целостном речевом произведении. Вторым реальным аргументом _Б пользу целостности переводческой преобразовательной стратегии служит практика перевода названий художественных произведе­ний, предполагающих разное прочтение. Названия, естественно, относящиеся ко всему тексту в целом, обычно переводятся после того как переводчик воспринял весь текст оригинала в целом. Даже незначительная многозначность отдельных слов, составляю­щих название художественного произведения, вынуждает пере­водчика переводить название после того как прочитан и понят весь текст. Так, в название серии рассказов Мопассана «La maison Tellier» входит слово maison, которому в русском языке могут со­ответствовать слова дом, здание, учреждение, семья, фирма, место работы. Но переводчик в качестве эквивалента вполне справед­ливо выбирает слово заведение — «Заведение Телье» по аналогии с увеселительным или питейным заведением, так как речь идет о публичном доме. Название другого рассказа этой же серии «La femme de Paul» переведено как «Подружка Поля», хотя француз­ское слово la femme (женщина, жена, супруга) прямо на это значение не указывает. Перевод названия вытекает из содержания текста оригинала в целом. Приведу еще один, более сложный пример, когда переводчик не может перевести название оригинального произведения, не осмыслив содержания оригинала в целом. Один из романов известного французского писателя А. Моруа называ­ется «Climats». Переводчик сразу же оказывается в затруднитель­ном положении, так как французское слово dimat соответствует русским климат (dimat continental — континентальный климат), обстановка (dimatpolitique — политическая обстановка), атмосфе­ра (ип climat d'hostilite — враждебная атмосфера), а также может обозначать страну, край, район (dans nos dimats — в наших мес­тах). Именно в последнем значении слово dimat может употреб­ляться во множественном числе, которое мы видим в названии Романа Моруа. Как же называется роман? «Края»? «Сторонки»? «Страны»? Совсем иначе — «Превратности любви». Моруа — автор Известной метафорической фразы «Je demande a Vamour un climat

tiede, caressant» (букв.; я прошу у любви мягкого, ласкающего клим_а-та) — говорит о моральном внутреннем климате человека, его душевном состоянии, вызванном отношением к нему любимого человека. Этот «климат» изменчив. Он меняется в зависимости от того, как меняются отношения между любящими людьми. Пере­водческое решение оказывается совершенно справедливым.

Столь же очевидной в рамках целостного преобразования текста, происходящего в переводе, оказывается и зависимость каждой элементарной операции, обладающей специфическим свойством, от ее места и функций внутри целого. В качестве ил­люстрации этого характера взаимоотношений между иельгм тЯ частью приведем пример действий переводчика при так называе­мой повторной номинации в переводе, когда переводчику прихо­дится выбирать те или иные формы для обозначения некоего фраг­мента действительности, уже упоминавшегося в тексте. Француз­ский, английский, испанский и многие другие языки отличаются от русского более полной грамматической выраженностью. Это проявляется, например, в том, что в этих языках в письменной речи субъект действия, обозначенный грамматическим подлежа­щим, обязательно называется в ряде следующих друг за другом предложений личными местоимениями. Приведу в качестве при­мера фрагмент французского нехудожественного текста и его воз­можный перевод на русский язык:

Le chef de groupe prepare et conduit 1'action de ses equipes avec le souci d'accomplir integralement, coute que coute, la mission recue. П est un guide et un exemple. Doue d'excellentes qualites d'endu-rance physique et morale, il maintient Tagressivite de ses hommes. // se decide vite, il fait preuve d'initiative.

Командир отделения готовит полуотделения и руководит ими, стремясь к тому, чтобы полученная задача была выполнена во что бы то ни стало.

Он — руководитель и пример для подражания. Наделенный в высшей степени душевной и физи­ческой выносливостью, он поддер­живает боевой дух солдат, быстро принимает решения и проявляет инициативу.

// est aussi le premier sur le plan technique: // connait le fonctionnement de toutes les armes et de tous les mate-riels du groupe. // sait mcttre en oeuvrc les moyens mis a sa disposition ou recuperes sur le terrain. // est capable de s'orienter, quelles que soient les conditions de visibility (Reglement sur le combat de 1'in-fanterie, p. 63).

Командир также первый в тех­нической подготовленности. Он знает принцип действия всех видов вооружения и технических средств отделения, умеет применять при­данные отделению и подобранные на местности средства. Он спосо­бен ориентироваться в любых усло­виях видимости.

Как видно из приведенного примера, в оригинальном фран-rvacKOM тексте одно и то же местоимение П восемь раз подряд называет субъекта действия. В русском тексте, даже таком «неху-_жественном», как боевой устав, подобная норма повторной но-^икании невозможна, в переводе соответствующее местоимение _Он использовано только четыре раза, причем в каждой последова­тельности высказываний не более двух раз подряд. Переводчик, разумеется, вполне мог перевести каждое французское местоиме­ние il русским местоимением он, так как этому нет семантических и грамматических препятствий. Но именно целостное восприятие всего сообщения вынуждает его преобразовывать формы, каждая из которых в отдельности легко поддается переводу. Переводчик либо устраняет лишние, на его взгляд, местоимения, либо заме­няет их другими формами.

Рассмотрим еще один часто встречающийся случай перевод­ческих преобразований, продиктованный именно целостностью процесса перевода. В русском, английском, французском и дру­гих языках существует множество различных глаголов, способных сопровождать прямую речь и некоторым образом комментиро­вать реплики персонажей.

Если мы обратимся к реальным литературным текстам на рус­ском языке, то обнаружим в них большое разнообразие глаголов речи, сопровождающих прямую речь персонажей. Во француз­ских же оригинальных текстах картина часто иная. В них преиму­щество отдается глаголу речи с наиболее общим значением, нейт­ральному, базовому глаголу речи, лишенному каких бы то ни было коннотаций, — dire. В этом проявляется известная абстракт­ность французской речи. Ш. Балли отмечал это свойство фран­цузского языка по сравнению с немецким: «Французские глаголы представляют действие в отвлеченной форме. Немецкий же гла­гол более конкретен: он делает упор на различные формы и дета­ли. Известно, с какой тщательностью он проводит различие меж­ду legen класть, stellen ставить, setzen сажать, hangen вешать, где французский язык довольствуется бесцветным глаголом mettre»¹. Французский язык оказывается более абстрактным и по сравне­нию с английским. Вине и Дарбельне отмечали, что очень часто Французское слово служит общим термином для серии английских синонимов, в которой отсутствует обобщающее слово. Так, фран­цузскому слову promenade, заключающему в себе понятие прогул­ки, в английском языке будут соответствовать слова walk пешая прогулка, ride прогулка верхом, drive, ride прогулка на машине, sail прогулка на корабле¹. Канадские лингвисты приводят интересное

¹ Баллы Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.
С. 378.

² См.: VinayJ.-R, Darbelnet J. Op. cit. P. 59.

сравнение, принадлежащее французскому философу и литера­турному критику XIX в. И. Тэну: «Переводить на французский английскую фразу — это то же, что воспроизводить простым ка­рандашом цветную фигуру. Устраняя таким образом аспекты и признаки вещей, французский разум приходит к общим, т.е. про­стым, идеям, которые выстраивает в упрощенном порядке, в по­рядке логики»¹. Но дело здесь, видимо, не столько во француз­ском менталитете, сколько в сложившихся нормах словесности. В.Г. Гак справедливо полагает, что нормы французского литера­турного языка сложились в период господства «эстетики класси­цизма с ее стремлениями к общему, отвлеченному»².

Литературная норма языков Западной Европы испытала на себе значительное влияние французской словесности. Возможно, поэтому в литературной речи эти языки часто отдают предпочте­ние глаголам речи, сопровождающим реплики персонажей, с наиболее общим значением даже тогда, когда в системе языков имеются синонимы с более конкретными значениями, способные передавать нюансы речевого поведения. В английских текстах —Ч это прежде всего глагол to say, в испанских — decir, в итальян­ских — dire. В русской же литературной речи сохраняется иная норма — употреблять в подобных случаях глаголы, обозначающие оттенки общего значения акта речи. Кроме наиболее общих гла­голов сказал, произнес, спросил, ответил в русских текстах встре­чаются пробормотал, проворчал, пробурчал, прошептал, процедил, прохрипел, пролепетал, вставил, перебил, отрезал, оборвал, подхва­тил, добавил и многие другие. Использование разных глаголов для комментирования особенностей протекания того или иного речевого действия позволяет также избежать монотонности, воз­никающей при многократном повторении одних и тех же широ-козначных глаголов речи.

Если переводчик поставит перед собой задачу сделать пере­водной текст соответствующим нормам и литературным традици­ям переводящего языка, то при переводе с русского на один из названных языков возможна межъязыковая семантическая транс­позиция: более конкретный и семантически более содержательный русский глагол может быть заменен в тексте семантически более бедным широкозначным глаголом речи переводящего языка. Та­кая трансформационная операция будет оправдана позицией дан­ного глагола в тексте, обусловленной его взаимосвязью с другими, предшествующими и следующими за ним глаголами речи.

Напротив, перевод с одного из указанных европейских языков на русский потребует противоположного переводческого решения,

¹ VmayJ.-P., DarbelnetJ. Op. cit. P. 59 (перевод мой. — Н.Г.).

² Гак В.Г. Сопоставительная лексикология. М., 1977. С. 77.

если, разумеется, стратегия перевода будет аналогичной — сделать текст соответствующим нормам и литературным традициям пере-₀д_Ящего языка. Переводчик будет заменять там, где это возмож-_H0j скупые to say, dire, decir семантически более нагруженными русскими глаголами речи, представляя себе переводной текст в целом, т.е. как цельное произведение, элементы которого взаимо­связаны. Болгарская переводчица и исследователь теоретических проблем перевола А. Лилова отмечала, что умение переводчика «уловить и сохранить сущность и целенаправленность общего на­чала, которым руководствовался автор, идейно-образную структуру художественного оригинала и на этой основе определить функции отдельных элементов содержания и формы, их роль в контексте всего произведения»¹ является важным аспектом его таланта.

Свойство перевода как целостной системы лежит в основе эквивалентности — основной, но также далеко не однозначной по своей сущности категории теории перевода. Швейцер спра­ведливо полагал, что, «говоря об эквивалентности, следует не за­бывать важнейшего для теории перевода положения о примате эквивалентности текста над эквивалентностью его сегментов. Эта закономерность выступает наиболее рельефно в тех случаях, ког­да коммуникативная установка отправителя выдвигает на первый план не референтную функцию текста, а другую, скажем, мета­лингвистическую или "поэтическую". Именно поэтому на уровне эквивалентности словесных знаков невозможен перевод каламбу­ра»². Этим примером конкретной переводческой задачи по уста­новлению эквивалентности между исходным речевым произведе­нием и его переводом, задачи преодоления непереводимости на уровне отдельного фрагмента текста исследователь иллюстрирует целостность переводческого процесса, подчинение конкретного переводческого решения общей, целостной стратегии перевода.

Взгляд на перевод как на целостную систему позволяет, та­ким образом, дать решение одной из наиболее важных и дискус­сионных проблем теории перевода, а именно проблеме принци­пиальной переводимое™. А. В. Федоров, основываясь на подобном взгляде на перевод, справедливо утверждал, что полноценный пе­ревод возможен. «То, что невозможно в отношении отдельного элемента, — писал он, — возможно в отношении сложного цело­го—на основе выявления и передачи смысловых и художественных Функций отдельных единиц, не поддающихся узкоформальному воспроизведению; уловить же и передать эти функции возможно на основе тех смысловых связей, какие существуют между отдель­ными элементами в системе целого»³.

¹ Лилова А. Введение в общую теорию перевода. М., 1985. С. 76.

² Швейцер А.Д. Теория перевода. С. 94.

³ Федоров А.В. Основы общей теории перевола. М.. 1983. С. 122 (выделено
Мною. — Н Г)

8-3056

Положение о системной целостности переводческого преобра­зования позволяет объяснить некоторые переводческие приемы в частности опущения, некоторые виды замен, а также прием компенсации. Утрата отдельного «непереводимого» элемента, на выполняющего в тексте организующей функции, «может не ощу_ щаться на фоне обширного целого, он как бы растворяется в це­лом или заменяется другими элементами, иногда и не заданными оригиналом»¹.

Понятие целостности перевода и связанные с ним теоретиче­ские положения оказываются чрезвычайно важными для решения еще одной важной проблемы перевода — проблемы выделения единицы перевода. В самом деле, перевод как целостный систем­ный процесс противопоставлен отдельным составляющим его операциям, процедурам, элементам и т.п. Эти элементы в рамках целого должны быть сведены к каким-то первичным, которые, видимо, и составляют единицу перевода. Более подробно проблема выделения единицы перевода будет рассмотрена в отдельной главе.

Положению о целостности перевода, которое предполагает зависимость каждой конкретной переводческой операции от це­лостного представления о сообщении, на первый взгляд проти­воречит практика устного, прежде всего синхронного, перевода. Устный переводчик не всегда может получить исходный текст за­ранее, чтобы ознакомиться с ним и создать себе целостное пред­ставление о нем. Но в данном случае целостность процесса пе­ревода определяется иным фактором, а именно представлением переводчика об этом тексте, о его жанре, тематике и пр. Пере­водчик прогнозирует исходный текст как целостное явление и на этом основании строит свою целостную стратегию перевода. Зная, что ему предстоит переводить на научной конференции, он выберет одну стратегию, основываясь на своем общем, целостном представлении о научной речи. Готовясь к переводу дипломати­ческих переговоров, он будет строить свою стратегию, исходя из целостных представлений о политической речи, он будет вводить в свою речь многие устоявшиеся формулировки и другие клише, свойственные общению в политической сфере. Целостный подход к переводу, основанный только на представлении о подлежащем переводу сообщении (иди сообщениях), поможет ему изначально, еще до перевода сделать определенный выбор необходимых значе­ний у многозначных слов, т.е. актуализировать их значения. Начи­ная переводить сообщения о духовом оркестре и имея целостное представление о том, что может быть в этих сообщениях, он, встретив, например, французское слово bois, не будет задумываться

над ^тем' ^{идет ли речь} ° ^лесе' ^деР^{еве или} деревянных духовых ин-_трументах, а встретив слово trombone, переведет его именно как тромбон, а не как канцелярская скрепка.

По мере развития текста перевода целостность перевода бу­дет обусловливаться также и тем, что уже было переведено. Пере­водчик будет ориентироваться не только на то, что слышит, т.е. на то, что ему предстоит перевести, но и на то, что он уже пере­вел. Выбрав в начале перевода какой-либо термин для обозначе­ния какого-либо объекта, в дальнейшем по ходу перевода он бу­дет стараться постоянно использовать именно эту форму, даже тогда, когда иной эквивалент ему вдруг покажется предпочти­тельней. Если по ходу перевода он осознает, что где-то ранее до­пустил ошибку или неточность именно в силу того, что разверты­вание исходного текста обернулось неожиданным образом, он внесет поправку и обратит внимание на тот фрагмент, в котором допущена неточность или ошибка.

Таким образом, принцип целостности вполне характеризует перевод как системное явление независимо от того, в какой фор­ме и в каких условиях он протекает.

§ 3. Структурность переводческого преобразования текста

Структурность предполагает возможность описания системы через установление ее структуры, т.е. сети связей и отношений внутри системы, а также обусловленность поведения системы не столько поведением ее отдельных элементов, сколько свойствами ее структуры.

Распространение понятия структурности на перевод весьма важно для теории перевода. Если в соответствии с современным научным знанием понимать под структурой «то, что остается ус­тойчивым, относительно неизменным при различных преобразо­ваниях системы»¹, то именно это понятие позволяет установить онтологические свойства перевода, неизменно проявляющиеся во всех его разновидностях. Любой перевод предполагает оперирова­ние двумя знаковыми системами с последовательным переходом от одной к другой. Любой перевод представляет собой отражение средствами одной знаковой системы определенной реальности, Уже отраженной средствами другой. Любой перевод разворачива­ется во времени и может быть разделен на «порции», основу ко­торых составляют так называемые единицы перевода. Каждая та­кая переводческая порция имеет сложную структуру, которую можно условно разделить на несколько операций. За восприятием

Федоров А.В. Указ. соч. С. 124.

Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 657.

фрагмента исходного текста органами чувств следует понимание смыслов, заключенных в этом фрагменте и их интерпретация средствами языка перевода, после чего происходит создание фрагмента финального текста в устной или письменной форме т.е. некой материальной сущности, которая может быть воспри­нята другими людьми. Всякий перевод предполагает более или менее значительное преобразование системы смыслов исходного речевого произведения.

Именно эти свойства присущи любому виду перевода и со­ставляют его инвариант, т.е. именно все то, что остается устойчи­вым и относительно неизменным при переходе от одной разно­видности перевода к другой.

Структурность переводческой деятельности подтверждается возможностью построения ее моделей. Такие структурные модели хорошо известны в теории перевода. Обычно перевод представля­ют как некое движение от исходного текста к финальному через перекодирующее звено, т.е. через сознание переводчика.

Наличие в переводе определенной структуры позволяет вплотную подойти к проблеме «единицы перевода», категории, многократно обсуждавшейся в работах но лингвистической тео­рии перевода, но так и не получившей однозначной трактовки. В то же время выделение такой единицы необходимо для построе­ния теории перевода как системного объекта. Э. Бенвенист, рас­сматривая язык как одну из семиотических систем, также был убежден, что «никакая серьезная теория не может быть построе­на, если она уклоняется от решения вопроса об элементарной единице, так как всякая система, несущая значение, должна опре­деляться на основе используемого ею способа передачи этого значения. Подобная система, следовательно, должна содержать единицы, которыми она оперирует для производства "смысла" и с помощью которых определенным образом характеризует произ­веденный "смысл"»¹. К вопросу о единицах перевода мы вернем­ся в отдельной главе.

§ 4. Взаимодействие перевода с окружающей средой

Каждая система характеризуется не только наличием связей и отношений между образующими ее элементами, но и неразрыв­ным единством с окружающей средой, во взаимодействии с кото­рой она формирует и проявляет свои свойства, являясь при этом ведущим активным компонентом взаимодействия.

Переводческая деятельность также оказывается тесно связанной с окружающей средой. Связь перевода со средой сложна и много-

Бенвенист Э. Общая лингвистику. М.. 2002. С. 81.

планова. Для того чтобы наиболее объективно определить харак­тер взаимодействия перевода с окружающей средой, нужно исхо­дить из того, что ведущим и активным компонентом этого взаи­модействия оказывается именно перевод.

Прежде всего, говоря о переводе, следует иметь в виду, что речь идет в данном случае о конкретном процессе перевода, так сказать, акте перевода, разворачивающемся в конкретном време-ди и конкретном пространстве.

Конкретный акт перевода предполагает сложнейшие отноше­ния с окружающей средой.

Первая и главная реальность для переводчика — ситуация общения (коммуникативная ситуация). В этой ситуации перевод­чик всегда взаимодействует с двумя другими участниками комму­никации — автором исходного текста и получателем текста пере­вода,, обеспечивая межъязыковое посредничество. Он всегда обра­щен к автору исходного речевого произведения, как бы далеко во времени и пространстве тот ни находился. Даже если речь идет о переводе произведения, созданного много веков назад, перевод­чик формирует свою этику отношения к автору, которая выража­ется в том, насколько бережно он относится к мыслям и чувствам автора, его образной системе и стилю. Разумеется, в этом случае речь идет скорее о воображаемом авторе, нежели о реальной лич­ности. Переводчик создает в своем сознании образ автора, с ко­торым и ведет внутренний диалог.

Несколько иначе обстоит дело тогда, когда автор исходного сообщения принимает непосредственное участие в акте коммуни­кации, как происходит обычно в устном переводе. Переводчик в этом случае ориентируется не только на речь автора и содержа­щиеся в ней мысли и чувства, но и на его эмоциональное состоя­ние, а также на знаки, передаваемые невербальными средствами — мимикой, жестами и пр. Он принимает во внимание авторитет автора и его положение в иерархии всех участников коммуника­ции главным образом по отношению к получателю переводного сообщения, т.е. тому или тем, кому адресован перевод.

Коммуникативная ситуация, в которой разворачивается уст­ный перевод, часто предполагает взаимную смену ролей автора сообщения и его получателя. Такая смена происходит обычно во время переговоров, когда переговаривающиеся стороны пооче­редно выступают то в роли автора (отправителя) исходного сооб­щения, то в роли получателя сообщения. Если переводчик на пе­реговорах всего один, он переводит также поочередно высказыва­ния то одной, то другой стороны, осуществляя так называемый Двусторонний перевод. В этом случае этика переводчика подразу­мевает равное внимание к мыслям и чувствам всех участников

коммуникации, между которыми устанавливается посредниче­ство, несмотря на то что он является обычно «наемным работни­ком» одной из сторон и представителем одной культуры, в созна­нии которого один язык доминирует над другим.

Получатель переводного сообщения, как и автор исходого может быть не только реально представленным в акте коммуни­кации с переводом, но и некой абстрактной фигурой, образом, созданным переводчиком. Такой абстрактной фигурой является читатель переводного произведения. Разумеется, читатель суще­ствует объективно, в реальном мире, но только после того, как перевод завершен и предложен публике. В процессе перевода про­исходит взаимодействие переводчика с построенной им моделью читателя. Определяя стратегию перевода, переводчик ориентирует­ся, как правило, на эту модель, хотя в модели могут преобладать черты какой-то конкретной личности. Так, одна из переводчиц художественной литературы признавалась, что все свои переводы проверяет на сыне-подростке: если ему все понятно и текст нра­вится, значит, перевод удался. Представления об обобщенном чи­тателе с изысканными вкусами руководили действиями перевод­чиков эпохи классицизма.

Коммуникативная ситуация предполагает взаимодействие перевода и с многими другими явлениями окружающей среды, влияющими на то, какие решения принимает переводчик.

Вторая реальность, с которой непременно взаимодействует переводчик, — это исходный текст. Именно исходный текст дает­ся переводчику в непосредственном ощущении. Переводчик вос­принимает исходный текст по слуховым или зрительным каналам в определенных условиях конкретной ситуации общения. Исход­ный текст составляет основу всякого процесса перевода, так как именно в нем содержится вся необходимая информация, подле­жащая переводческому переосмыслению и толкованию. Но ис­ходный текст — это внешний объект по отношению к переводу, фрагмент окружающей среды, который взаимодействует с перево­дом, оставаясь при этом неизменным. Именно поэтому исследо­ватели, определявшие перевод как процесс трансформации текста на одном языке в текст на другом языке, делают оговорку, что «термин "трансформация" используется в переводоведении в ме­тафорическом смысле»¹, что «сам исходный текст или текст ори­гинала не "преобразуется" в том смысле, что он не изменяется сам по себе»².

Исходный текст как объект внешнего мира может поступать к переводчику в письменной или устной форме однократно или

^! Швейцер Л.ДТеория перевода. С. 118. ² Бархударов Л.С. Указ. соч. С. 6.

многократно, до начала перевода или одновременно с развитием процесса перевода.

И, наконец, самым сложным оказывается взаимодействие пе­ревода с той реальной действительностью, которая описывается в исходном сообщении и воспроизводится в переводном тексте. Сложность взаимодействия перевода с этой реальностью состоит в том, что она дается переводчику обычно не в непосредственном ощущении, а в виде некой абстракции, идеальной сущности, мате­риализованной в знаках исходного языка. В самом деле, воспри­нимая исходное сообщение, переводчик сталкивается не с самой реальной действительностью, а с образом некоего ее фрагмента, отраженного сознанием автора исходного текста. Эта авторская картина реальности может быть ее более или менее точным отра­жением, идеальной копией реального объекта. Она может давать искаженное представление об объективном мире, а иногда явля­ется вымыслом, т.е. неким идеальным конструктом, смоделиро­ванным автором исходного текста. В переводе авторская картина фрагмента действительности сталкивается с представлениями пе­реводчика об этом фрагменте. Расшифровывая знаки исходного текста, переводчик создает в своем сознании свою картину дан­ного фрагмента на основе субъективного познавательного опыта и своего умения проникать в смыслы, зашифрованные в знаках исходного языка. Представления переводчика о том или ином фрагменте реальной действительности столь же субъективны, как и представления автора, поэтому их полное совпадение вряд ли возможно. Иногда представления переводчика о реальном мире оказываются более полными и более точными, чем у автора. Тог­да возникает сложная этическая проблема допустимости измене­ний переводчиком системы смыслов оригинального текста, т.е. представлений автора о том или ином фрагменте реальной дей­ствительности. Эта проблема может решаться по-разному. Разу­меется, современные переводчики, убежденные в том, что земля круглая, не станут исправлять древних авторов, исходивших из иных представлении об устройстве мира. Их задача — показать определенный уровень знаний, в том числе и заблуждения, свой­ственные той или иной эпохе. Переводчик, встретивший в ис­ходном письменном тексте научного содержания, например не­точные даты, скорее всего оставит их без изменения в тексте, но Дополнит перевод уточняющим комментарием. В условиях уст­ной коммуникации переводчик, столкнувшись с неточностью в исходном сообщении, возможно, оставит ее на совести автора, не внося никаких изменений. Но этим он ставит себя под удар, так как становится «соавтором» ошибочного представления о реаль­ном объекте и при отсутствии письменной фиксации исходного

текста ошибка может быть приписана именно ему. Поэтому, если у переводчика есть возможность согласовать с автором исходного текста спорные положения, он непременно должен этой возмож­ностью воспользоваться, чтобы избежать недоразумений.

Представления переводчика о реальном мире могут быть ме­нее точными, чем у автора исходного текста. В этом случае в процессе перевода может возникнуть подмена истинного пред­ставления о реальной действительности новым, ложным, особенно в тех случаях, когда формы исходного текста содержат некоторую двусмысленность. Такие ситуации могут возникнуть, например, при переводе высказываний с именами собственными, имеющими одинаковую форму в мужском и в женском роде. Так, французское имя Dominique имеет единую форму и как мужское, и как женское имя, не изменяются во французском языке по родам и фамилии. Поэтому переводчик, незнакомый с реальной личностью, обозна­ченной именем, будет испытывать затруднения при переводе эле­ментарной фразы, где за именем будет следовать глагол в прошед­шем времени, например: Dominique Aury a ecrit la preface. В какую форму поставить глагол: написал или написала! Отсутствие точно­го знания о реальной действительности заставит переводчика преобразовывать форму высказывания таким образом, чтобы из­бежать возможных искажений. Поэтому вместо Доминик Ори напи­сал (написала?} предисловие может возникнуть, например: Доминик Ори — автор предисловия.

Недостаточно точное представление переводчика о реальной действительности, отображенной в исходном речевом произведе­нии, оказывается одним из серьезных источников переводческих ошибок, особенно когда речь идет о так называемых «реалиях», т.е. предметах реальной действительности, существующих в мире исходного языка и не имеющих точных аналогов в культуре языка переводящего.

Рассмотрим в качестве примера следующее высказывание из «Собачьего сердца» М.А. Булгакова и его перевод на английский язык:

«Я теперь председатель, и сколько ни накраду — все, все на женское тело, на раковые шейки, на "Абрау-Дюрсо"-».

В одном из многочисленных переводов на английский язык этого произведения Булгакова читаем: «Now I'm Chairman and however much I steal it all goes on the female body, on chocolates, on Crimean champagne»¹. Раковые шейки оказываются в английском варианте шоколадными конфетами. Переводчик ошибочно ассоци­ировал понятие раковые шейки с названием хорошо известных

русских конфет. Но карамель, коей являются «Раковые шейки», показалась ему слишком убогой для данной сцены и он превратил карамельные конфеты в шоколадные, что более соответствовало его представлениям о роскоши и шике в России 20-х гг. Так ра­ковые шейки, изысканное блюдо и для России начала XXI в., превратились в переводе в шоколадные конфеты.

Но существует и еще одна картина мира, т.е. отраженная ре­альность, с которой взаимодействует перевод, — это картина мира получателя переводного текста, точнее, представление пере­водчика об этой картине. Мы помним из опыта предшественни­ков, что именно сомнения переводчика в том, что реальная дей­ствительность, описываемая в текстах оригинала, хорошо известна читателю, заставляли его прибегать к преобразованиям разного рода. Жак Амио использовал добавления, другие переводчики просто выбрасывали описания тех фрагментов действительности, которые, по их мнению, могли быть непонятны воображаемому читателю, а также использовали для передачи этой реальности более обобщенные понятия или подменяли описание чужих объектов описаниями более знакомых, своих для переводящей культуры.

Вернемся к примеру из Булгакова. Мы видим, что предмет реальной действительности Советской России 20-х гг. шампан­ское «Абрау-Дюрсо» в английской версии превращается в крымское шампанское. Переводчик делает здесь еще одну фактологическую ошибку (ошибку в описании реальной действительности), так как поселок Абрау-Дюрсо, знаменитый своими шампанскими и бе­лыми винами, расположен не в Крыму, а в Краснодарском крае, недалеко от Новороссийска. Но для нас важнее другое. Перевод­чик уверен, что имя собственное Абрау-Дюрсо ничего не скажет английскому читателю, поэтому он заменил понятие о конкрет­ном классе предметов понятием о более общем классе. Автор другого перевода, не взявший на себя смелость утверждать, что Абрау-Дюрсо — это крымское шампанское, поднимается еще выше по ступеням обобщения: «Г ve made good now and all J make in graft goes on women, lobster and champagne»¹. Такой же модели придер­живается и автор итальянской версии: «Oggi sono presidente, e tutto ouel che rubo voglio spendermelo in donne, gamberetti e champagne». Французский переводчик идет, казалось бы, по пути еше более обобщенного представления действительности. У него Абрау-Дюрсо превращается в хорошее вино — le bon vin. Француз не мо­жет назвать шампанским вино, произведенное не в Шампани. Но он дает оценочную характеристику напитку — «хорошее», т.е. до-

Перевод — Avril Pyman.

Перевод — Michael Glcnny Collins. 233

рогое вино. Это позволяет ему описать чужую реальность доста­точно точно с учетом ожиданий французских читателей, их спо­собности составить представление о чужой для них реальности.

Таким образом, окружающая действительность оказывается в тесном и многообразном взаимодействии с переводом как сис­темным процессом.

§ 5. Иерархичность — свойство системы перевода

Иерархичность как одно из свойств любой системы предпо­лагает, что каждый компонент системы в свою очередь может рассматриваться как система. В то же время исследуемая в дан­ном случае система представляет собой один из компонентов бо­лее широкой системы. Рассматривая перевод как системный про­цесс, обладающий определенной структурой, мы отмечали, что этот целостный процесс может быть предсташтен в виде системы взаимозависимых операций по проникновению в смыслы, заклю­ченные в определенных последовательностях знаков одного язы­ка, и их толкованию, интерпретации в знаках другого. Каждая из этих операций также может быть представлена в виде неких взаи­мосвязанных подсистем. Если мы обратимся к структуре «порции» перевода, то увидим, что понимание определенного фрагмента текста иерархически подчинено пониманию всего текста в целом. Представим себе, что на каком-то этапе перевода такой «порци­ей» оказывается отдельное слово. Взятое изолированно, вне кон­текста, почти каждое слово в силу своей полисемичной природы предполагает массу толкований. Его реальная жизнь начинается только в речи, в окружении других слов, актуализирующих те из его значений, которые необходимы для формирования смысла. Именно поэтому начинающим переводчикам не рекомендуется слишком часто заглядывать в словарь, да и не всегда словарь мо­жет предоставить нам хоть какой-нибудь выбор. В одном из при­веденных выше примеров (в переводе булгаковского высказыва­ния на французский язык) мы видели, что переводчик подчиняет перевод отдельного слова не только одному высказыванию, опи­сывающему конкретную сцену, но и более общим аспектам по­нимания. Прежде всего он понимает, что слово Абрау-Дюрсо в данном контексте обозначает не поселок, а именно вино. Исходя из понимания смысла фрагмента, он делает вывод о том, что речь идет о достаточно дорогом престижном вине, напоминающем шампанское. Он понимает, что для французского читателя есте­ственным образом существует только шампанское, произведен­ное во Франции, поэтому переводческие решения английского и итальянского коллег оказываются для него неприемлемыми. Он сохраняет главный элемент смысла, заключенный в данном сло-

_Бе, — престижность и высокая цена — и выбирает определенную форму для его передачи на языке перевода. Понимание и выра-ясение составляют две взаимосвязанные фазы перевода, иерархи­чески подчиненные содержанию переводимого текста в целом. Одна и та же форма, встретившаяся в разных текстах, может пе­реводиться различно. Так, словосочетание французского языка char de combat будет переводиться как боевая колесница в тексте о римских войнах и как танк в текстах современной военной тема­тики. Эта иерархическая зависимость конкретного переводческо­го решения от содержания всего текста в целом и его формы, на первый взгляд довольно простая и понятная, является камнем преткновения для многих поколений переводчиков. Одной из та­ких проблем оказывается проблема «историзации» текста перево­да. Как «состарить» текст перевода произведения, написанного в XVI в., как придать ему благородную древность, ведь не перево­дом же его на старославянский язык?

Всякий перевод, являясь речевым действием, подчиняется нормам языка перевода в целом, нормам того речевого жанра, в рамках которого он развертывается, а также индивидуальной сти­листике автора. Выбор конкретной формы в языке перевода иерархически подчинен форме всего текста. Перевод поэтического рифмованного произведения также рифмованной формой пред­полагает, как известно, значительный отход от семантики, заклю­ченной в отдельных словах и даже в произведении в целом. Се­мантика поэтического произведения оказывается иерархически подчиненной эстетическим устремлениям переводчика, его жела­нию создать у читателя переводного текста впечатление, анало­гичное тому, какое вызывает текст оригинала у того читателя, для которого он был создан.

Перевод военно-технического документа также будет осуще­ствляться в соответствии с нормами жанра: переводчик будет стремиться к максимальной точности терминов, он постарается избежать описательных перифраз и слишком длинных и сложных фраз. Таким образом, норма речи каждого конкретного перевода иерархически подчинена нормам речевого жанра и переводящего языка в целом.

Перевод может рассматриваться и как подсистема в обшей системе межкультурной коммуникации, а также и как подсистема в общей системе посреднических услуг, входя в ту и другую сис­темы своими разными сторонами. Литературный перевод оказы­вается подсистемой в общей системе литературного творчества, а перевод научной литературы представляет собой подсистему в об-Щей системе обмена научной информацией и т.д.

Таким образом, перевод, как и всякая другая система, обла­дает свойством иерархичности.

Дата добавления: 2014-11-16