Следствие фактическое 9 страница

И если в онторейный слой пищевые вещества по­па­дают под напором сердца, сосудов и мышц, то дальше им предсто­ит пробираться самостоятельно. А на маршруте не только нет ориентиров, но наоборот: выставлено немерянное количе­ство препятствий. Это же не свободное пространство пробега, а область, заполненная мышечными волокнами, сосудами, нер­вами, белковыми, жировыми и прочими включениями, обра­зу­ю­щими вцелом студенистую прослойку. В неё-то и попадает пища с кровотоком. Такая кашица может сразу захватиться ка­пиллярами вены и без пользы направиться в сосудистый кру­говорот. Это происходит в том случае, если онторейный слой зашла­кован, уплотнён не удалёнными составляющими крово­то­ка, которые, накапливаясь, способны вообще сделать слой непроходимым. Тогда всякое движение в месте закупорки пре­кращается, в застоявшейся массе возникает воспаление, что для медицины служит отмашкой на старт. Начинаются танцы, названия которых содержит приставку лимфо-. Спросим спаса­телей: „Что вы делали раньше? Почему ваша образованность не воспрепятствовала невежеству человека и допустила прев­ра­щение его в пациента? Зачем прыгать в яму, чтобы потом, блистая учёностью, выбираться из неё?” А ведь капиллярно­венозный анастомоз чреват, кроме потери пользы, ещё и обра­­зо­ванием варикозных узлов, переходящих в язвы, нарушением смыкания венозных клапанов и возникновением клапанной не­­достаточности, застоем крови и всё венчающим тромбофле­битом. Но это ещё не главное. Забитые капилляры вынужда­ют основной массив крови устремиться в шунтирующие про­­токи, благодаря чему хоть как-то восстанавливается сердеч­ная циркуляция, но при этом весьма обедняется снабжение организма. Получается, что пищи и крови в теле достаточно, а все органы при этом задыхаются без питания и кислорода. Медицине такое состояние удушья известно, известны также и километровые списки применяемых лекарств и множество ме­тодик лечения, но вся эта известность всего лишь увертюра к хирургической опере: капилляры, однажды зашлаковавшись, к чистому состоянию медикаментозными средствами не возвра­­щаются. И тогда на авансцену выходит скальпель. Виртуоз­ное искусство хирурга завершает трагикомедию запустения. Но не надолго. Коль возник процесс тромбоза по вине выклю­чения онтореи из своей функции, то резать придётся вновь и вновь. Хотя не принято так относиться к больным, но всё же следует сказать: и поделом! Быть владельцем такого сложного хозяйства, как организм, и оставаться несмышлёнышем в его управлении, значит, положиться на посторонних. Результат ка­ж­дый, сам себя забросивший, увидит скоро, больно, дорого и на себе. В зашлакованность легко войти, но выйти – никогда.

При частичном загустении онторейного слоя кровь стре­ми­т­ся буквально с использованием местного рельефа протис­ну­ть­ся к границе с органом. Уже без поддержки сосудов, т.е. без помощи сердца, она выискивает проходы в густо занятом пространстве, где ещё по силам как-то протиснуться вперёд. Долгое время, иногда десятилетиями, постепенно снижается подача питающих веществ в область досягаемости органа. Так же постепенно и неудержимо снижается восстановительная си­ла клеток. Ослабшие клетки со временем отмирают. В обез­движенном массиве останавливается развитие и собственное время. Создаются условия, при которых бывшая живая плоть превращается в мёртвый корм для многочисленных микроор-га­низмов. В тело проникают вирусы, бактерии и паразиты. Это этап, когда скрытая болезнь начинает обнаруживаться явно и вносит беспокойство в состояние человека. Он теряет прежний статус и превращается в заболевшего, т.к. на него яко­бы вне­запно напала болезнь. И снова: почему не распознал её ранее? Ведь можно было за счёт изменения личного мировоззрения не допустить зашлакования онтореи, а если проще, то орга­низма, этим самым не лишать клетки свободного общения со своей окружающей средой и не доводить их до смерти в пока ещё живом теле. То, что люди до сих пор не ставят так вопрос относительно собственного участия в своём же здоровье, сле­дует опять же винить медицину, ведь только врачи посвяща­ют всю свою жизнь проблеме спасения человека от болезней. Вот только печально, что само спасение они начали не с того конца: они превратили себя в лиц, сопровождающих похороны.

Выше рассмотрены трудности доставки пищи от места её производства в пищевом тракте через совместную окружаю­щую среду – онторею, к потребителям, в частности, к клеткам. Но не меньшие невзгоды следует преодолеть уже потребите­лям пищи при удалении отработанных веществ из своих тел. В клетках отсутствуют специализированные органеллы для силового выбрасывания ненужных остатков. Там нет структур, аналогичных сердцу или мышцам, или чистильщиков, работа­ю­щих на механическом переносе отходов, как, например, при потении. Клетка организована намного деликатнее самых изо­щрённых часов. Всё то, что ей надо, она делает посредством осознанно-химических процессов без применения насилия в нашем человечьем понимании. Но что для этого требуется?

А всего-то и необходимо свободное пространство за пре­де­лами клетки. Если нужно убрать, например, молекулу белка, то клетка обладает способностью вынести её на поверхность собственной мембраны. А дальше что? Получается ситуация с трамваем: коль он свободен, пассажир без препятствий раз­мес­тится внутри салона. Это аналогично диффузии челове­ка в несопротивляющейся среде. Усилия в данном случае затра­чиваются малые, а результативность ожидаемая. При запол­ненном салоне для выполнения прежнего замысла придётся поработать локтями, т.е. приложить заметную настойчивость. Если же трамвай предельно набит, то даже войти в него не удастся. Это разные состояния процесса диффузии, который весьма сильно зависит от способности среды пропускать че­рез себя посторонние включения. Так, белок, вынесенный за пределы клетки, может упереться в непроходимый онторей­ный слой и остаться там на неопределённое время. Вскоре к нему добавятся очередные отработанные элементы и все они вместе образуют заклеточную свалку. Отдельные очаги посте­пенно слипаются, превращая среду обитания клетки в безжиз­ненное пространство. Клетки, лишённые общения со средой, погибают, поставляя медицине обилие впечатлений и плодо­родное поле для учёных подвигов. Помимо диффузии клетка может переносить вещества посредством осмоса или так на­зываемых систем активного транспорта.⁶¹ Однако с любым из отходов, оказавшимся за пределами клетки, произойдёт всё тот же трамвайный эффект. Как же наука борется с этим?

Ответ изложен при рассмотрении слизистой оболочки, т.е. практически никак. Хотя всё же ведётся учёт больных, ставят­ся звучные диагнозы, делаются анализы, прописываются ле­ка­р­ства, отрабатываются методики, особенности опухолей, во­спалений, отёков, язвенных, гангренозных и раковых перерож­­дений обсуждаются на симпозиумах, конференциях и слётах, но самое главное – это же наука: статьи, доклады, рефераты, диссертации, степени, звания, должности... Мало того, что в результате профессионального попустительства человек раз­вен­чан до унизительного прозвища: пациент, мало того, что он доведен посредниками и собой до недееспособного состояния, так ему ещё придётся самому оплатить лицедейский водевиль с названием врачебная помощь. Ну не знает медицина о нали­чии персональной среды обитания у каждой клетки, ткани, или органа. А раз для науки такой среды нет, то нет и спроса с неё. Это в очередной раз предупреждает о несовместимости здоровья и лечения. Если даже завтра врачи проникнутся важ­ностью онтореи, то это не значит, что всё остальное в орга­низме уже освоено и приняты меры к устранению угрозы их заболевания. Наоборот, пока в медицине останется упование на материальную основу жизни, всякий малый успех врачева­ния будет сопровождаться обширным списком новых недугов. Онторея оказалась на перекрёстке всех бед. Она разделяет ор­ганизм на уровни, характерные для конкретной организа­ции сознания: нечто вроде матрёшек, вложенных одна в дру­гую, но между которыми проложена прослойка в равной мере при­надлежащая предыдущей и последующей кукле. Если же эта прослойка вовсе непроницаема для жизненных продуктов, то плоть оказывается расслоённой на этажи. Так, внутренняя об­ласть тела, по которой продвигается пища, отделена от орга­нов поддержания гомеостаза основным онторейным слоем. В нём происходит обмен веществами между трактом подготов­ки пищи и всеми привычными органами: сердцем, лёгкими, поч­ками, печенью, желудком, кишками... Здесь же задержи­вается наибо­ль­шее количество неиспользованного материала-отходов, по­то­му так называемые широко распространённые заболевания зарождаются и развиваются именно на этом пер­вом рубеже проникновения в организм. От основного слоя от­ветвляются местные слои, разделяющие органы на ткани. За ними следу­ют ещё более ветвистые слои, окутывающие отде­льные эле­мен­­ты тканей в том числе и все до единой клетки.

Из клеток отработанные вещества направляются в обрат­ном порядке: сначала в межклеточную онторею, затем в ткане­­вую, органную и, наконец, в межорганную, откуда вынос из­ли­шков осуществляется общими выделительными системами.

В людских телах при малых движениях и при засилии не­качественной пищи, онторейный слой находится в критическом состоянии. Он настолько забит-зашлакован, что пропускает через себя ограниченное количество циркулирующих веществ. Это значит, что пищевая составляющая обеднена, несмотря на достаточное количество пищи в желудочно-кишечном трак­­те, а очистительная часть ослаблена даже при условии повы­шен­ного загрязнения организма. Совместное действие таких отягчающих процессов приводит не просто к ослаблению тела, а к его ускоренному одряхлению. Можно утверждать, что если не все, то почти все болезни зарождаются именно здесь, т.е. в онторейном слое. И поскольку медицина о нём даже не подо­зревает, то все её попытки воздействовать на болезни лишены смысла, ибо никак не затрагивают причину их возникновения, а именно: непроходимость окружающего пространства орга- низменных структур. И не удивительно, что в лекарской прак­­тике практически отсутствуют случаи выздоровления под на­тиском формализованного лекарственного посредничества.

Обнаружение ранее неизвестного органа в казалось бы предельно хорошо изученном человеческом теле показывает практическое приложение принципа развития всех объектов мира, но в данном случае этот принцип применён к объекту ме­дицины. Материалистическое толкование плоти обездуши­ва­ет органы и потому достаточно наделить их абстрактными способностями: выделяет, поглощает, реагирует, синтезирует, усваивает, очищается... как вроде бы становится понятным суть работы организма и отпадает надобность в привлечении объяснения подозрительной активности мёртвых структур. Но с какой стати вдруг железа начала секретировать амилазу? По­чему орган выделяет такой фермент, а не иной? Кто дирижи­рует несусветно сложным организменным действом?

Подобные вопросы ответа не имеют! Более того, ставить их неприлично, ибо они намекают на несовместимость меди­цины со здоровьем. Но всё же ставить их надо, поскольку на­личие одного обнаруженного органа обозначает присутствие в теле и многих других элементов, которые, несмотря на свою скрытность, весьма значительно могут влиять на человека. Так, непризнаваемым элементом является до сих пор сознание всех структур организма. Стóит только представить органы сооб­ражающими, как от медицины не останется даже тени. Все наработанные закономерности из мертвенно-пассивного пред­ставления преобразуются в жизненно-осознанные, а это уже принципиально иной уровень восприятия мира, пока человеку не подъёмный. Тем не менее, коль люди подошли к этапу, где властвует необходимость перехода естествознания от анализа следствий явлений к уяснению причины явлений, то не перей­ти к очередному витку понимания мироздания человечество не смо­жет. Оно вынуждено уже сейчас, прямо-таки немедленно, пе­ре­смотреть свои так называемые научные достижения в на­правлении признания единственной активной силой мира – со­знание. Теперешняя основа науки – это материя. Она в но­вом мировоззрении останется как источник построения форм, но строителем есть фактически сознание, и такой факт должен сопровождать будущие научные исследования.

И если же встанет вопрос о местонахождении здоровья, то первым местом следует указать онторею. При беспрепятст­венном движении пищевых продуктов от их созерцания через тракты подготовки, усвоения и выведения, а также при сво­бо­д­ном удалении отходов можно обещать человеку многие ве­ка энергичного энтузиазма. Обеспечение полной чистоты онтореи возможно только при полном изменении мировоззрения людей в направлении неболения.⁹⁷ Прошу Вас, читатель, посадить ко­та на колени. Вы же не станете сомневаться, что кот живой? Он не просто живой, а имеет свой нрав, характер, свои вкусы и пристрастия, ему что-то может нравиться, а что-то бесить, он бывает ласковым и злобным... Однако уровень образован­ности ваш и кошачий разные, и пока животное при вас, вы с ним со­ставляете два организма в одной среде обитания. Мож­но же эту среду изменить существенно, например, посадить кота в герметичную упаковку. Этим нарушится совместная сре­да, контакт с животным прервётся и со временем кот умрёт. Если герметичность упаковки выполнить частичной, то кот всё-таки как-то будет дышать, но всё труднее, и когда-то его отходов станет так много, что жить в такой среде пленник не сможет. Эти два существа в одной среде – похожая аналогия с самим человеком и его органами, объединёнными и в то же время разъединёнными ими составленным онторейным слоем.

ОСВОЕНИЕ ОНТОРЕИ

Лучший способ защититься – не уподобляться!⁵

Термин болезнь относится к человеку, который некоторое время находился в состоянии, характеризуемом как здоровье. А как быть в том случае, если здоровым существо не было ни­когда, например, при врождённых отклонениях. Даже не важно наследственные они или нет, но они весьма часто встречают­ся в людском обиходе и их необходимо внести в непрерыв­ную линию воплощения персоны. Общее количество наиме­но­ваний таких болезней превышает десять тысяч. В последнее время в связи с ухудшением условий жизни на планете их чи­сло непрерывно растёт.^52,127 Люди вынуждены уже учредить неожиданный класс болезней с названием орфанные, что в пе­реводе обозначает редкие. Например, булёзный эпидермолиз, которым страдают уже с младенческого возраста. Это так на­зы­ваемые дети-бабочки.¹⁸ Как нельзя прикоснуться к крыль­ям мотылька, не повредив их, так опасно любое воздействие на кожу ребёнка вплоть до лёгкого соприкосновения. В месте кон­такта возникает набухание кожи, провоцирующее появле­ние прак­тически не заживающих язв. Ещё одним примером может слу­жить заболевание муковисцидоз,^{91, 126} суть которого состо­ит в интенсивном выделении слизи, со временем посте­пенно гу­стеющей, увеличивающейся в объёме и забивающей по­лые органы, сосуды и любые промежутки. Эти недуги счи­та­ются неизлечимыми. Для облегчения состояния пациента всё-таки что-то делается, но исключительно по наитию и на­угад. Лека­р­ст­ва настолько дорогие, что их именное изготов­ление можно осилить только с помощью государства. Больные погибают рано и редко доживают до двадцати лет.¹²⁶

Не следует думать, что таких патологий мало. Общее их число превышает несколько тысяч.³³ И в каждом случае это трагедия общества, но прежде всего это горе родителей. Как же наука участвует в разрешении проблемы? „Различают че­ты­ре типа заболевания: простой, пограничный, дистрофи­чес­кий и смешанный, но всего их так много, что диагноз невоз­можен при внешнем осмотре. Нужна биопсия для выявления каких именно белков не хватает? Однако пока нет необходи­мого оборудования и квалифицированных кадров.” ⁹

Но предположим, что удалось выяснить список потерян­ных белков, тогда сразу исчезнет болезнь? Или окажутся не­достающими некоторые жиры, за ними углеводы, потом ами­но­соединения, кислоты, щёлочи, металлы... и так до премии, звания и должности, а болезнь тем временем меняет свой же облик, приспосабливается всё к новой лекарственной среде и догнать её науке не под силу. Чувствуя удалённость медицин­с­­ких ответов от вопросов плоти, учёные дерзнули заглянуть в корень и, благо под рукой уже более полувека имеется стан­да­ртный виновник всех бед – ДНК, тут же обвинили клеточ­ный материал в намеренных кознях против человека.

Долго ли надо искать конкретных лиц? Да нет! Они уже давно не сходят с учёного языка – это хромосомные, генетиче­ские нарушения и конечно, как же можно без этого, отклоне­ния, обусловленные неблагоприятной средой.^{33, 51} Появились тысячи версий возникновения редких заболеваний. В ответ на учёную глубину сами редкие перестали быть редкими и сейчас всё чаще проявляются в обществе. Отчаявшиеся родители и сострадательные лица организуют марафоны в поддержку бо­ль­ных, фонды помощи, кричащие сайты, лекции, семинары... ибо болезни впрыгивают в людской массив уже один к пяти тысячам рожденных, а не так, как раньше: один случай к ста тысячам, потом к пятидесяти тысячам, к двадца­ти тысячам и скоро они станут привычными, вроде осеннего насморка. В чём же причина? Почему человек оказался таким беспомощ­ным пред лицом непонятного загнивания тела?

Предположим, что люди, нечего не меняя в себе, останут-ся такими, какими они подошли к сегодняшнему дню. Тогда их численность и впредь станет несуразно возрастать, при этом неизбежно взаимное озверение, оно приведёт к войне за ресурсы и уничтожению планеты. Но во имя чего? Что было создано такое великое, чтобы за него стоило заплатить уника­ль­ным очагом разума в виде человеческой цивилизации?

Поскольку люди не способны не только ответить, но даже задать себе такой оче­видный вопрос, то это свидетельствует о существенном отклонении в своём развитии от пути, угото­ван­ном им причинной соподчинённостью. За такое вселенс­кое отступление грозит уничтожение. Но, исходя из закона⁹⁵ на­именьших затрат на единицу полезности, людям всё же, не­смотря на угрозу миру, даётся намёк, подсказка или преду­преждение о недопустимости дальнейшего следования в оши­бочном направлении. Для устроителей мира легче сгноить некоторое звено причинной цепи, чем погубить её с немину­емым ущербом для планеты. Авось популяция окажется не совсем пропащей, на пути всё возрастающих страданий вдруг обнаружится проблеск разумности и она найдёт в себе силы осознать трагедию и развернуться. Это всё же выгодней, чем взращивать сначала не предсказуемый разумный массив.

Как и вообще в медицине, как и по отношению к привыч­ным хворям, так и относительно этих самых уже не редких заболеваний лекарская стратегия воздействия на непонятное явление остаётся одной и той: оказывать давление на следст­вие-плоть в надежде через неё искоренить саму причину-хворь. Казалось бы, вековая практика безуспешных танцев вокруг бо­­льного тела обязана была уже отобразиться в сознании вра­чей, как бесполезное, а главное – вредное занятие, что выну­дило бы их искать иные пути исцеления, если уж так хочет­ся играть роль посредника между немощью и ленью людскими.

И снова тот же вопрос: „Где вы были раньше?” Почему вы допустили нашествие беды? Почему столько горя, слёз и лож­ных усилий общество проявляет после события, а не ДО собы­тия? Ведь очевидно же, что отклонение эмбриона от должного пути развития происходит по вине несоответствия его среды обитания требуемому состоянию. А в чём заключена эта сре­да? Ответ: в пуповинной крови матери! Прежде, чем создать планету, Светило готовит пространство для её размещения. Пусть бы вокруг звезды простиралась густое пыльное облако, или область пронизывали бы снующие глыбы, или всё было бы погружено в неустойчивое энергетическое состояние... по­явился бы шанс состояться такой планете, как Земля? В свою очередь планета вынуждена была сильно постараться и при­ве­сти свой облик к виду, пригодному для такого существа, как человек. Стоило ей чуть-чуть изменить, например, атмосферу, и разум, если бы и состоялся, то имел бы иное содержание и тем более форму. Возможно, что он, по сравнению с тепереш­ним, казался бы уродливым, т.е. редким отклонением от при­нятого во вселенной. Так же и мать: прежде, чем ей зачинать, обязана подготовить для плода его условия обитания. А они, условия, в основном определяется кровью матери.

Как немыслимо зарождение человека раньше планетной ср­е­ды, так невозможно формирование эмбриона раньше обра­зования эмбриональной онтореи. Такая онторея создаёт пред­по­сылки для передачи причинных предписаний, ибо части не могут объединиться в общую структуру, если между ними не образуется промежуточная область для обеспечения их инди­видуальности. Части – это клетки, как продукт деления зиготы. Сколько бы таких клеток ни оказалось, среди них нет одинако­вых. Но чтобы обеспечить их различие, необходимо создать для них присущую каждой из них свою особую окружающую среду, которая помимо выполнения многих иных жизнен­ных функций будет прежде всего служить источником пищи.

Значит, классическое представление о накоплении клеточ­ной массы в процессе деления зиготы нуждается в доработке. В науке считается, что клетки, получившиеся в результате де­ления исходной клетки, остаются в непосредственном сопри­косновении друг с другом и деление начинается у всех клеток по их собственной прихоти вплоть до начала морфоло­гичес­кой дифференциации. Но в таком случае возникает вопрос: при плотном прижатии клеток между собой откуда и как поступает к ним пища, особенно к тем клеткам, которые расположены в центральных областях делящегося массива? В принятой науч­ной трактовке эмбриогенеза нет такого вопроса, как нет и от­вета на него. Выходит: клетки растут и множатся числом без пропитания, что невозможно. Если даже сослаться на подво­дя­щие кровеносные сосуды, то и такая ссылка не способна объяснить подачу пищи, поскольку сосуды не могут прони­кать внутрь клетки, тем более внутрь каждой клетки, ибо это противоречит вселенскому требованию персонального и неза­ви­симого разви­тия всех сущностей и клеток также.⁹⁵

Для устранения противоречия следует признать наличие посреднической структуры, в качестве которой выступает он­торея. Причём важно, что она формируется раньше, чем клет­ка вздумает вступить в процедуру деления. И только, когда в онторее сосредоточится нужное количество потребной пи­­­щи, клетка получит возможность запустить в себе механизм восп­роизводства почти самой себя. Начнётся таинство про­ли­фера­ции-размножения. Наука к этому моменту ещё не подошла.

Если исходить из обоснованного ранее положения о том, что клетки дальновиднее, расторопнее и более ответственны по сравнению с человеком, то всё происходящее далее станет определяться пищей. Предположим, что её в онторейном слое недостаёт, хотя она и соответствует типовому составу. Тогда клетка испытает удушье и в агонии начнёт потреблять собст­венные отходы и те отравляющие продукты, которые поступи­ли в онторею с кровью матери. Развитие клетки нарушится. Суть такого изменения определится конкретными вредными компонентами пищи. И поскольку их число весьма велико, то так же необозримо и количество патологий, объединённых в обобщающую группу врождённых болезней. Примерно то же произойдёт с клеткой при достаточности пищи и даже при её избытке, но НЕсоответствующего качества, например, по моле­ку­лярному признаку, по парциальному соотношению, по нали­чию загрязнения излучениями. Но особенно большое влияние оказывает состояние сознания матери во время беременности. Кровь – это орган и потому он, помимо формы, только и вос­при­нимаемой человеком, обладает присущим ему сознанием. Оно входит составной частью в сознание матери и полностью отображает в себе принадлежащую ему проекцию сознания об­щей структуры – матери, на понятийную плоскость крови. Что бы ни подумала женщина во время беременности, возник­ший мыслительный посыл обязательно подействует на кровь и как-то изменит её структуру. Изменённая кровь по-разному станет воздействовать на пищевые составляющие, например, меняя их химическую активность, а через неё возможно изме­нение всасываемости пищи в широких пределах вплоть до от­торжения. Любые отклонения от типового состояния крови вызывают деформацию пищи, а значит, и развития плода.

И если у ребёнка обнаружатся врождённые аномалии, то сразу винить в этом клетки, их хромосомы и тем более гены, не стóит. До того, как жизнь существа дотечёт до зародыше­вого периода, у него раньше проходил ДОЗАРОДЫШЕВЫЙ этап роста, на котором оно представляло собой пространст­венное пребывание гамет: сперматозоида и яйцеклетки.^{95, 97} Под объ­единяющим усилием любви гаметы вовлекаются в та­инство совокупления, в результате которого образуется опло­до­творённая клетка – зигота. Именно с момента образования зиготы начинается проявление так называемого научного ин­тереса к людопроизводству. Потому так называемого, что на­ука саму зиготу и продукты её же превращения в процессе созревания плода воспринимает крайне узко, т.е. без учёта развития воплощающегося существа, строящего для себя тело, без учёта его комплектности и составности, без учёта инди­видуального назначения и личного времени. Как принято в медицине изучать трупы, так она и поступает. Разница состоит в том, что применительно к человеку научное нашествие на­правлено на бездушную плоть, а касательно зиготы – на мёрт­вый моле­кулярный конгломерат с названием клетка. Если же перечислить все работы, относящиеся к людскому взгляду на получение и преобразование зиготы, то из книг получится гора под небеса и, чем она становится выше, тем больше болезней обрушиваются на людей. Ухудшение условий жизни провоци­рует всё новые хвори. Виновником почти каждой из них мо­д­но считать хромосомные нарушения. Для лечения их изготав­­ливается несусветное количество лекарств. Общее их число с учётом полной неосведомлённости в поведении в организме порождает уже не болезни, а классы-пласты болезней, внутри которых своя риторика, свое чванство, свои лжеспецы, свои чины, свои расценки и свои кладбища. Пока познавательная отрасль не в состоянии подняться над трупами, будто люд-ское тело вместо самого человека или молекулярное нагро­мождение вместо творческой сущности, какой является клет­ка-зигота. Людского ума недостаёт даже для уяснения тупика, в котором оказалась медицина и её клеточное ответвление. К настоящему времени учёные наоткрывали уже более сорока направлений поиска истины, у которых клановым занятием считается препарирование многострадальной ДНК. Отметим лишь несколько из них: молекулярная генетика, медицинс­кая генетика, спортивная, биохимическая, эволюционная, фи­зио­логическая, психиатрическая, соматическая генетики...^{15, 128}

Отметим и то, что у Гомера (≈ 8 в. до н.э.) перечислено всего-то 141 повреждение человеческого тела, куда входят все болезни того времени.^{37, 44} Для сравнения: благодаря ус­пе­хам генетики только хромосомных болезней в современном обществе насчитывается более 700 наименований, примерно столько же включено в список генных заболеваний и неско­ль­­ко сотен полигенных хворей, учитывающих, кроме сугубо клеточных аномалий, ещё и влияние среды обитания. В гене­тической отрасли занято около сотни организаций с многими тысячами сотрудников. Все они со дня на день годами и деся­тилетиями всматривают­­ся в распластанную под микроскопом жертвенную клетку. Однако смотреть не значит видеть и тем более понимать и уже совсем тем более применять с пользой. Учёных следует уличить в умышленном торможении развития популяции, ибо трудно принять то, что многомил­лионная ар­мия умных людей не осознаёт пустячность своих действий.

Онторея является структурным элементом организма пер­­вичной важности. До тех пор, пока причина-сознание не сфор­мирует посредничающий слой, само причинное указание про­сто некому и некуда адресовать. Вроде того, как без атмосферы невозможен теперешний вариант человека. Любые послания к ещё не возникшему существу унесутся вдаль и потеряются в безбрежности. Планета же поступила умно: сначала создала среду обитания для конкретного жильца, а затем и самого жильца. Такая среда является онтореей для людей. Не будь её, не будет и человека. Теперь, для того, чтобы состояться, уже человеку придётся применить к себе эту вселенскую законо­мерность. Ему для собирания органов в единое тело так же прежде всего потребуется создать среду, пригодную для их проживания – ор­ганизменную онторею. А коль так, то сведе­ния об онторее отобразятся в генном материале значительно раньше, чем в нём зафиксируются данные об органах. Но ес­ли накапливаются сами сведения, то и подавно в них станут отображаться всякие изменения состояния онтореи.

Пусть, например, онторея полностью соответствует по­требностям сердца, почек, желудка, печени и всем остальным персонам тела. Тогда её профиль и наполнение содержимым примут некоторую определённую компоновку. Ей будет со­ответствовать восприятие самого себя, как здоровое, и оно же создаст в генной молекулярной конструкции вполне конкрет­ную последовательность геномов. При отклонении самочувст­вия от здорового подвергнется изменению и геномный шифр. Если при таких вариациях самочувствия и здоровья придётся зачинать ребёнка, то в зиготу войдёт фактическое разбаланси­рование организма родителей и тогда репродуктивный мате­ри­ал в своей основе ещё до начала процесса роста-деления оплодотворённой клетки уже будет содержать дефекты, кото­рые в процессе эмбриогенеза станут провоцировать морфоло­гическую и психическую патологии. Существо ещё на стадии дозародышевого бытия, ещё только находящееся в потенции бытия, ещё представленное возможными сперматозоидом и яйцеклеткой из их необозримых комбинаций у разных муж­чин и женщин, а уже обречено на муки по вине родителей.

Если предложить знатокам генной продукции отыскать-найти-обнаружить звенья ДНК, ответственные за состояние онтореи, то они запроса не поймут, отнесутся к нему с подозре­нием, обидятся и перейдут, как принято в учёных кругах, к уточнению свойств наглеца. Ну, не может исследователь отоб­ра­зить в себе то, чему нет опоры в его естестве. Его мировоз­зрение полностью исчерпано глазами видимыми объектами и если нечто, пусть даже материальное, но непривычного вида попадёт в его поле зрения, то оно останется незамеченным, а значит, отсутствующим. Только один пример из тысяч: крити­­ки Гарвея ссылались на то, что древние, не зная кровообраще­ния, умели всё же вылечивать больных, стало быть, кровооб­ращение – выдумка.¹³⁸ Другие похожие факты в работе⁷⁴.

Дата добавления: 2014-11-16