Младенческая депрессивная позиция I

Ill

II

I

М. Кляйн

НЕКОТОРЫЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ, КАСАЮЩИЕСЯ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ ЖИЗНИ РЕБЕНКА [7]

Изучение психики детей все больше и больше приво­дит меня к осознанию ошеломляющей сложности и комплекс­ности процессов, которые действуют, зачастую одновременно, на ранних стадиях развития. В написании этого раздела я пы­талась осветить некоторые аспекты эмоциональной жизни ре­бенка в течение первого года, отбирая их с особым акцентом на тревоге, защитах и объектных отношениях[8].

ПЕРВЫЕ ТРИ ИЛИ ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА ЖИЗНИ (ПАРАНОИДНО-ШИЗОИДНАЯ ПОЗИЦИЯ) [9]

С самого начала постнатального периода жизни мла­денец переживает тревогу, исходящую от внутренних и внешних источников. Я в течение многих лет придерживалась мнения, что работа инстинкта смерти дает начало страху уничтожения — и это является первопричиной тревоги преследования. Первый внешний источник тревоги может быть обнаружен в пережива­нии рождения. Этот опыт, который, согласно Фрейду, формиру­ет паттерны для всех позднейших ситуаций тревоги, непремен­но должен повлиять на первые отношения младенца с внешним миром[10].

Таким образом, вероятно, боль и дискомфорт, переживаемые младенцем, так же как и утрата внутриутробного состояния, вос­принимаются им как нападение враждебной силы, иначе гово­ря, как преследование⁵. Тревога преследования, следовательно, с самого начала включается в отношение ребенка к объектам в той мере, в какой он подвергается лишениям.

Предположение, говорящее о том, что первые переживания ребенка, связанные с кормлением и присутствием его матери, инициируют объектное отношение к ней, является одной из ба­зовых концепций, выдвигаемых в этой книге. Это отношение яв­ляется первоначально отношением к частичному объекту как для орально -либидинозных, так и для орально-деструктивных импуль­сов, которые с самого начала жизни направлены, в частности, на материнскую грудь. Мы предполагаем, что всегда существу­ет взаимодействие, хотя и в различных пропорциях, между ли-бидинозными и агрессивными импульсами, аналогичное слия­нию инстинкта жизни и инстинкта смерти⁶. Можно считать, что периоды свободы от голода и напряжения являются оптималь­ным соотношением, равновесием между либидинозными и аг­рессивными импульсами. Это равновесие нарушается всякий раз, когда вследствие лишения (внутреннего или внешнего проис­хождения) усиливаются агрессивные импульсы. Я считаю, что подобные изменения в равновесии между либидо и агрессией дают начало эмоции, называемой жадностью, которая является первичной и самой главной в оральной природе. Любое увели­чение интенсивности жадности укрепляет ощущение фрустра­ции и, в свою очередь, агрессивные импульсы. У детей, у кото­рых силен врожденный агрессивный компонент, тревога пре­следования, фрустрация и жадность легко пробуждаются, и это вносит свой вклад в трудности, возникающие у ребенка с пере­несением лишений и борьбой с тревожностью.

Таким образом, сила деструктивных импульсов в их взаимо­действии с либидинозными импульсами обеспечивает конститу-

⁵ Я подчеркивала, что борьба между инстинктом жизни и инстинктом смерти уже является составной частью болезненного переживания рож­дения и увеличивает проистекающую из нее тревогу преследования.

⁶ Перевод английского термина «instinct» оставлен дословным, тем са­мым подчеркивая янглоязычное происхождение работы Кляйн, хотя здесь и в других случаях Кляйн имеет в виду фрейдовскую теорию влечений (trieb, нем.). Подобное замечание можно сделать и во многих других слу­чаях использования «инстинкта» в психоаналитическом контексте. См.: Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу. М., 1996.

циональный базис для интенсивности жадности. Однако в то вре­мя как в одних случаях тревога преследования может усили­вать жадность, в других (как я подчеркивала в «Психоанализе детей») она может стать причиной наиболее ранних нарушений пищевого поведения.

Периодически повторяющиеся переживания удовлетворения и фрустрации являются мощным стимулом для либидинозных и деструктивных импульсов, для любви и ненависти. В результате получается, что грудь, в виде психического представления, в силу того, что она удовлетворяет, оказывается любимой и ощущается как «хорошая»; поскольку грудь является и источником фруст­рации, она ненавидится и ощущается как «плохая». Этот силь­ный контраст между «хорошей» и «плохой» грудью существует во многом благодаря недостаточной интегрированности Эго и благодаря процессам расщепления внутри Эго и в отношении к объекту. Существуют, однако, основания предполагать, что даже в течение 3—4 первых месяцев жизни ребенка «хорошие» и «плохие» объекты не полностью отделены друг от друга в его психике. Материнская грудь как в Своем хорошем, так и в пло­хом аспекте сливается для ребенка с ее телесным присутстви­ем; и отношение к матери как к личности устанавливается по­степенно, начиная с наиболее ранних стадий.

Вдобавок к переживаниям удовлетворения и фрустрации, обусловленным внешними факторами, двойному отношению к первому объекту способствует множество эндопсихических про­цессов, и главным образом процессы проекции и интроекции. Младенец проецирует свои любовные импульсы и приписывает их удовлетворяющей его («хорошей») груди точно так же, как он приписывает фрустрирующей («плохой») груди проецируе­мые на нее деструктивные импульсы. Одновременно с этим по­средством интроекции «хорошая» грудь и «плохая» грудь фор­мируются внутри психики младенца⁷.

Таким образом, картина объекта, внешнего и переведенного во внутренний план, в психике ребенка искажена фантазиями, тесно связанными с проецированием его импульсов на объект. «Хорошая» грудь — внешняя и внутренняя — становится прото­типом всех полезных и удовлетворяющих объектов, «плохая» же

Эти первые интроецированные объекты формируют ядро Супер-Эго. На мой взгляд, Супер-Эго начинает создаваться наиболее ранними процес­сами интроекции и постепенно достраивается хорошими и плохими фигурами, интернализированными в любви и ненависти на различных этапах развития и постепенно ассимилированными и интегрированны­ми Эго.

грудь — прототипом всех внешних и внутренних преследующих объектов. Множество факторов, входящих в состав младенчес­кого чувства удовлетворенности, таких, как смягчение чувства голода, удовольствие от сосания, свобода от дискомфорта и на­пряжения, а также чувство ребенка, что он любим, — все это становится атрибутом «хорошей» груди. Наоборот, любая фрус­трация и дискомфорт приписываются «плохой» (преследующей) груди.

Сначала я опишу различные стороны отношения ребенка к «плохой» груди. Если мы рассмотрим картину, существующую в психике младенца — в том виде, в котором мы можем что-либо узнать о ней ретроспективно в анализе детей и взрослых, — мы обнаружим, что ненавидимая грудь приобрела орально-деструк­тивные качества импульсов самого младенца, возникающих в состояниях фрустрации и ненависти. В своих деструктивных фан­тазиях он кусает и разрывает грудь, уничтожает ее, пожирая. При этом у младенца возникает чувство, что грудь будет атако­вать его точно так же. По мере того, как уретрально- и аналь-но-садистические импульсы набирают силу, ребенок в своих представлениях начинает атаковать грудь с помощью ядовитой мочи и взрывчатых фекалий и ожидает, что грудь ответит ему той же ядовитостью и взрывчатостью. Детали его садистичес­ких фантазий определяют содержание его страхов, боязни внут­ренних и внешних преследователей, связанное в первую оче­редь с «плохой» грудью⁸.

Так как воображаемые нападения на объект коренным об­разом подвержены влиянию жадности и страха жадности объек­та, приписанной объекту благодаря проекции, то это является существенным элементом тревоги преследования: «плохая» грудь станет пожирать младенца столь же жадно, сколь жадно он же­лает пожирать ее.

Однако даже в течение наиболее ранних стадий тревога пре­следования в некоторой степени гасится отношением ребенка к «хорошей» груди. Я уже указывала выше, что, несмотря на то что чувства ребенка сконцентрированы на отношениях с мате­рью, которая кормит его и которая представлена свсЛэй грудью,

Тревога, связанная с нападением интернализированных объектов, преж­де всего частичных объектов, является, на мой взгляд, базисом для ипо­хондрии. Я выдвигала это предположение в своей книге нПсихоанализ детей» и, кроме того, излагала там же свою идею о том, что ранние инфантильные тревоги по своей природе являются психотическими, образуя почву для позднейших психозов.

уже очень рано существуют и другие аспекты отношения к ней: даже очень маленькие дети реагируют на улыбку матери, на ее руки, голос, на то, как она держит ребенка и как заботится о его потребностях. Удовлетворение и любовь, которые младенец испытывает в этих ситуациях, в общем помогают нейтрализа­ции тревоги преследования и даже ослаблению чувств утраты и преследования, берущих начало от переживания рождения. Его физическая близость к матери во время кормления — по суще­ству, его отношение к «хорошей» груди — раз за разом помога­ет ему преодолевать тоску по потерянному прежнему состоя­нию и укрепляет его доверие к хорошим объектам (см. приме­чание № 1).

Характерным для младенческих эмоций является то, что по природе своей они экстремальны и обладают большой силой. Ребенок чувствует, что фрустрирующий (плохой) объект является ужасным преследователем, хорошую же грудь он скло­нен превращать в «идеальную» грудь, способную к осуществле­нию его жадных желаний и неограниченного, немедленного и вечно длящегося удовлетворения. Таким образом возникают чув­ства, связанные с идеальной и неистощимой грудью, всегда до­ступной и готовой удовлетворить. Другой фактор, содействую­щий идеализации хорошей груди,— это сила страха преследо­вания, вызывающего у младенца потребность защититься от преследователя и, следовательно, приводящего к увеличению мощи все удовлетворяющего объекта. Идеализированная грудь образуется как естественное следствие преследующей груди, и поскольку идеализация преследующей груди обусловлена потреб­ностью в защищенности от преследующих объектов, она явля­ется средством защиты против тревоги.

Пример галлюцинаторного удовлетворения может помочь нам понять те направления, в которых действует процесс идеализа­ции. В этом состоянии фрустрация и тревога, происходящие от различных источников, устраняются, возвращается утраченная внешняя грудь вместе с чувством обладания идеальной грудью внутри себя. Мы можем также предположить, что младенец гал­люцинирует страстно желаемое им пренатальное состояние. Так как галлюцинаторная грудь неистощима, жадность ребенка на какой-то момент удовлетворяется (но рано или поздно чувство голода возвращает его к внешнему миру, и фрустрация, со всеми вытекающими из нее эмоциями, переживается вновь).

В исполняющих желания галлюцинациях в игру вступают мно­гие фундаментальные механизмы и защиты. Одним из них яв­ляется всемогущий контроль над внутренними и внешними объек­тами, благодаря которому Эго считает возможным для себя пол­ное обладание как внешней, так и внутренней грудью. Кроме того, в галлюцинации образ преследующей груди четко обособ­ляется от груди идеализируемой, а переживания фрустрации — от переживаний удовлетворения. Мне кажется, что подобное обо­собление, равнозначное расщеплению объекта и чувств по от­ношению к нему, связано с процессом отрицания. Отрицание в своей наиболее крайней форме — в том виде, в котором мы на­ходим его в галлюцинаторном удовлетворении,— эквивалентно уничтожению любых фрустрирующих объектов или ситуаций и, таким образом, тесно связано с сильным чувством всемогуще­ства, которое существует на ранних этапах жизни. Ситуация фру­страции, объект, служащий ее причиной, плохие чувства, начало которым дает фрустрация (так же как и отделение частей Эго), переживаются как выходящие за рамки существования, как те, которые следует подвергнуть уничтожению и посредством этого достигнуть удовлетворения и ослабления тревоги преследования. Уничтожение преследующего объекта и ситуации преследования тесно связано с контролем над объектом, всемогущим контролем в его крайней форме. Я также допускаю, что в какой-то мере эти процессы действуют и в механизме идеализации.

Представляется также, что раннее Эго, кроме того, исполь­зует механизм уничтожения отщепленного аспекта объекта, рас­щепив объект или ситуацию и находясь при этом в состояниях, отличных от удовлетворяющих желание галлюцинаций. Напри­мер, в галлюцинации преследования путающая сторона объекта и ситуации, по-видимому, доминирует в такой степени, что хо­рошие качества должны быть полностью уничтожены (к сожа­лению, я не имею возможности обсудить это в данной статье}. Кажется, что степень, в которой Эго обосабливает различные стороны объекта, значительно изменяется в различных состоя­ниях, и от этого может зависеть, будет ли отрицаемое качество ощущаться как полностью вышедшее за рамки существования.

Тревога преследования существенно влияет на эти процес­сы. Мы можем предположить, что когда тревога преследования менее сильна, расщепление является менее обширным, а Эго, следовательно, в большей мере способно интегрировать себя и в некоторой степени синтезировать чувства к объекту. Вполне может быть, что какие-либо подобные шаги в интеграции воз­можны лишь в том случае, если в этот момент любовь, направ-

ленная на объект, преобладает над деструктивными импульсами (в конечном счете инстинкт жизни над инстинктом смерти). Тен­денция Эго интегрировать себя может, я думаю, рассматриваться в качестве выражения инстинкта жизни.

Соединение чувства любви и деструктивных импульсов по отношению к одному и тому же самому объекту — груди — слу­жит предпосылкой роста депрессивной тревоги, вины и стрем­ления к репарации поврежденного объекта любви — «хорошей» груди. Это подразумевает, что по отношению к частичному объек­ту — материнской груди — временами переживается амбивалент­ность⁹. В течение первых нескольких месяцев жизни такие со­стояния интеграции кратковременны. На этой стадии способ­ность Эго к достижению интеграции, естественно, все еще очень ограниченна, чему содействует сила тревоги, преследования и процессов расщепления. Кажется, что по мере развития, пере­живания опыта синтеза и, как следствие этого, депрессивной тревоги сама депрессивная тревога увеличивает свою частоту и продолжительность; все это составляет часть роста и интегра­ции. С прогрессом в интеграции и в синтезе противоположных эмоций по отношению к одному объекту становится возможным смягчение деструктивных импульсов посредством либидо¹⁰. Это, однако, приводит и к фактическому ослаблению тревоги, что яв­ляется фундаментальным условием для нормального развития.

Как я уже подчеркивала, существует великое разнообразие в силе, частоте и продолжительности процессов расщепления (не только среди разных людей, но и у одного и того же мла­денца в различные периоды). Характеристикой сложности и ком­плексности ранней эмоциональной жизни является то, что дей­ствует множество процессов — быстро чередуясь или даже од­новременно. Например, скорее всего вместе с расщеплением груди на два аспекта, любимый и ненавидимый (хороший и плохой объекты), существует расщепление совсем другой при­роды, приводящее к чувству, что Эго, так же как и его объекты, разбито на части; эти процессы подчеркивают состояние дезин­теграции. Такие состояния, как я уже говорила, чередуются с другими, в которых мера интеграции и синтеза объекта прояв­ляется в возрастающем порядке.

В моей работе «К исследованию развития маниакально-депрессивных состояний».

¹⁰ Эта форма взаимодействия между либидо и агрессией аналогична осо­бому состоянию слияния инстинктов.

Ранние методы расщепления существенно влияют на спосо­бы, которыми на несколько более поздних стадиях осуществля­ется вытеснение, а это, в свою очередь, определяет степень вза­имодействия между сознанием и бессознательным. Иначе гово­ря, степень, в которой различные части психики остаются проницаемыми в отношении друг друга, во многом определяет­ся силой или слабостью ранних шизоидных¹¹ механизмов. Вне­шние факторы играют первостепенную роль с самого начала жизни; вследствие этого мы имеем основания для предположе­ния, что каждый возбудитель страха преследования подкрепля­ет шизоидный механизм, т. е. тенденцию Эго расщеплять себя и объект, тогда как каждое хорошее переживание укрепляет до­верие к хорошим объектам и способствует интеграции Эго и синтезу объекта.

Некоторые умозаключения" Фрейда косвенно указыва­ют на то, что Эго развивается путем интроекции объектов. Что касается наиболее ранней ситуации, то «хорошая» грудь, инт-роецированная в ситуации счастья и удовлетворения, стано­вится, на мой взгляд, жизненно важной частью Эго и укрепля­ет его способность к интеграции. Эта внутренняя «хорошая» грудь образует также полезный и доброкачественный аспект раннего Супер-Эго, укрепляет способность младенца любить и доверять хорошим объектам, усиливает побуждения к интроек­ции хороших объектов и ситуаций и является, следовательно, неотъемлемой составляющей процесса обретения уверенности в борьбе с тревогой; она становится полномочным представи­телем инстинкта жизни внутри психики ребенка. Хороший объект способен, однако, выполнять эти свои функции только в том случае, если он ощущается младенцем как «неповреж-

¹¹ В работе со своими пациентами шизоидного типа я обнаружила, что сила их инфантильных шизоидных механизмов в конечном счете отвечает за сложности в получении доступа к их бессознательному. У таких паци­ентов прогресс в отношении синтеза затруднялся тем фактом, что под давлением тревоги они снова и снова становились не способны к со­хранению связей, которые должны были окрепнуть в ходе анализа между различными частями self. У пациентов депрессивного типа преграды между сознанием и бессознательным менее резко выражены, и, следо­вательно, такие пациенты более успешно преодолели свои шизоидные механизмы в раннем детстве.

денный», т. е. подразумевается, что объект был переведен во внутренний план преимущественно в обстановке любви и удов­летворения. Такие чувства предполагают, что удовлетворение от сосания было относительно не нарушено влияниями внешних или внутренних факторов. Основной источник душевных рас­стройств заключен в чрезмерности агрессивных импульсов, ко­торые увеличивают жадность и понижают способность к пере­несению фрустрации. Другими словами, когда в слиянии двух инстинктов инстинкт жизни берет верх над инстинктом смер­ти и соответственно либидо преобладает над агрессией, «хоро­шая» грудь способна более прочно сформироваться в психике младенца.

Однако орально-садистические желания, которые активны с самого начала жизни и легко приводятся в действие посред­ством фрустрации внутреннего или внешнего происхождения, неизбежно снова и снова рождают чувство того, что грудь раз­рушена в какой-то степени и внутри его, что является результа­том его собственных жадных и пожирающих нападений на нее. Эти два аспекта интроекции существуют бок о бок.

Преобладание фрустрации или удовлетворения в отношении младенца к груди, вне сомнений, во многом определяется вне­шними условиями, но у меня существует небольшое сомнение в том, что конституциональные факторы, влияющие с самого на­чала процесса укрепления Эго, следует принимать в расчет. Я прежде выдвигала предположение, что способность Эго к пере­несению напряжения является конституциональным фактором¹². Способность переносить тревогу, по сути своей сильная врож­денная способность, в конечном итоге, как оказывается, зависит от преобладания либидинозных над агрессивными импульсами, т.е. от той роли, которую инстинкт жизни играет с самого нача­ла в слиянии двух инстинктов.

Мое предположение о том, что оральное либидо, выражен­ное в сосательной функции, дает младенцу возможность интро-ецировать грудь (и сосок} в качестве относительно неуничтожи­мого объекта, не противоречит допущению, что деструктивные импульсы наиболее сильны на самых ранних этапах жизни. Фак­торы, оказывающие влияние на слияние и разделение двух ин­стинктов, все еще не ясны, но основания для сомнений в том, что в отношении к первому объекту — груди — Эго временами

Ср. «Психоанализ детей». Разд. 3.

оказывается способно, используя расщепление, обосабливать ли­бидо и агрессию, невелики¹³.

Сейчас я хотела бы обратиться к той роли, которую играет проекция в превращениях тревоги преследования. В других ра­ботах я описывала¹¹, как орально-садистические импульсы по­жирать и вычерпывать материнскую грудь начинают развиваться в фантазиях пожирания и опустошения материнского тела. Ата­ки, обусловленные другими источниками садизма, вскоре ста­новятся сцеплены с этими оральными атаками, и происходит развитие двух основных направлений садистических фантазий. Первая форма — преимущественно орально-садистическая и тесно связанная с жадностью — заключается в опустошении материн­ского тела, выкачивании из него всего хорошего и желаемого. Другая форма фантазматических нападений — преимуществен­но анальных — заключается в наполнении тела матери плохими субстанциями и частями самости младенца, проецируемыми на нее в результате расщепления. Представлено это главным об­разом экскрементами, которые становятся средством поврежде­ния, уничтожения или контролирования атакуемого объекта. Даже целая самость, ощущаемая как «плохая», входит в материнское тело и начинает его контролировать. В этих различных фанта­зиях Эго овладевает внешними объектами, в первую очередь ма­терью, посредством проекции и делает их продолжением своей самости. Объекты в некоторой мере становятся представителями Эго, и эти процессы, с моей точки зрения, являются базисом для идентификации через проекцию, или «проективной иденти­фикации». Идентификация посредством интроекции и иденти­фикация посредством проекции кажутся взаимно дополняющими друг друга процессами. Процессы, лежащие в основе проектив­ной идентификации, вероятно, действуют уже в наиболее ран­нем отношении к груди. «Вампироподобное» сосание, опустоше-

¹³ По контексту моего высказывания (как здесь, так и в предыдущих ра­ботах), вероятно, заметно, что я не согласна с концепцией Абрахама о □реамбивалентной стадии на том основании, что эта теория предпола­гает появление деструктивных (орально-садистических) импульсов лишь с момента прорезания зубов. Мы тем не менее должны помнить, что Абрахам также выделил садизм, свойственный «аампироподобному» со­санию. Вне сомнений остается тот факт, что прорезание зубов и физи­ологические процессы, затрагивающие десны, являются сильным сти­мулом для каннибалистических импульсов и фантазий, но агрессия со­ставляет часть наиболее раннего отношения младенца к груди, хотя на этой стадии она не всегда выражается в кусании.

¹⁴ Ср. «Психоанализ детей».

ние груди развиваются в фантазиях младенца в прокладывание пути в грудь, а в дальнейшем — в тело матери. Соответственно проективная идентификация могла бы начаться одновременно с жадной орально-садистической интроекцией груди. Это предпо­ложение согласуется с точкой зрения, часто выражаемой дру­гими авторами, относительно того, что интроекция и проекция взаимодействуют с самого начала жизни. Интроекция пресле­дующего объекта, как мы уже видели, в некоторой степени оп­ределена проекцией деструктивных импульсов на этот объект. Влечение проецировать («отбрасывать»), изгнание «плохого» воз­растают вместе со страхом внутренних преследователей. Когда в проекции отражено доминирующее влияние страха преследо­вания, объект, на который была спроецирована «плохая» самость, превращается в преследователя par excellence, который особен­но страшен именно из-за того, что был наделен всеми худшими качествами субъекта. Реинтроекция этого объекта подкрепляет остроту страха, боязни внешних или внутренних преследовате­лей. (Влечение к смерти или, скорее, опасности, с этим связан­ные, снова будет направлено вовнутрь.) Таким образом, суще­ствует устойчивое взаимодействие между страхом преследова­ния, связанным с внешним и внутренним миром, взаимодействие, в котором процессы, включенные в проективную идентифика­цию, играют жизненно важную роль.

Проекция любовных чувств, входящая в состав процесса «прикрепления» либидо к объекту, является, я считаю, предпо­сылкой для нахождения хорошего объекта. Интроекция хороше­го объекта стимулирует проекцию хороших чувств наружу, а это, в свою очередь, стимулирует повторную интроекцию и через нее укрепляет ощущения¹ обладания хорошим внутренним объек­том. Проекция хороших частей self или даже целой хорошей са­мости соответствует проекции плохой самости на объект и ок­ружающий мир. Реинтроекция хорошего объекта и хорошей самости ослабляет тревогу преследования. Таким образом, од­новременно улучшается отношение как к внутреннему, так и к внешнему миру, а Эго улучшает свою интегрированность и набирает силу.

Прогресс в интеграции, который, как я подчеркивала в бо­лее ранних разделах, зависит от временного преобладания лю­бовных импульсов над деструктивными, приводит к скоропре­ходящим состояниям, в которых Эго синтезирует чувства любви и агрессивные импульсы по отношению к одному тому же объекту (прежде всего к материнской груди). Этот синтезирую­щий процесс инициирует следующий важный шаг развития

(который с тем же успехом может протекать и одновременно): болезненные эмоции депрессивной тревоги и вины нарастают, агрессия смягчается под действием либидо, вследствие чего ос­лабевает тревога преследования; тревога, связанная с судьбой подвергающихся опасности внутренних и внешних объектов, при­водит к усилению идентификации с ними; Эго, таким образом, пытается произвести репарацию и, кроме того, затормозить и подавить агрессивные импульсы, которые, как чувствуется, мо­гут нанести вред любимому объекту¹⁵.

С ростом интегрированности Эго переживания депрессив­ной тревоги возрастают по частоте и продолжительности. Од­новременно, по мере разрастания сферы восприятия, в психике ребенка складывается концепция матери как единого целого и уникальной личности, концепция, которая перерастает пределы отношения к частям ее тела и к различным аспектам ее лично­стных свойств (таких, как ее запах, прикосновение, голос, улыб­ка, звук ее шагов и т.д.). Депрессивная тревога и вина посте­пенно фокусируются на матери как на личности и возрастают в интенсивности; депрессивная позиция выходит на передний план.

IV

До сих пор я описывала некоторые аспекты душевной жизни ребенка в течение первых трех-четырех месяцев. (Следу­ет, однако, помнить, что длительности стадий развития может быть дана только грубая оценка в силу существования больших инди­видуальных вариаций.) В изображении этой стадии в том виде, в каком я ее представила, основные особенности выделяются как характеристики. Параноидно-шизоидная позиция доминирует. Взаимодействие между процессами интроекции и проекции, а также реинтроекции и репроекции определяют развитие Эго. Отношение к любимой и ненавистной, «хорошей» и «плохой» груди является первым объектным отношением ребенка. Деструк­тивные импульсы и тревога преследования достигают крайнего

¹⁵ Абрахам считал, что подавление инстинктов впервые возникает на «...стадии нарциссизма с канн ибалистичес кой сексуальной целью» («Краткое изучение развития либидо»). Так как подавление агрессив­ных импульсов и жадности склонно вовлекать в этот процесс и либи-динозные желания, депрессивная тревога становится причиной тех труд­ностей в принятии пищи, которые случаются с ребенком в возрасте не­скольких месяцев и которые увеличивают время отлучения от груди. Что касается наиболее ранних проблем в кормлении, которые возника­ют у некоторых младенцев, то они, на мой взгляд, вызваны тревогой преследования (ср.: «Психоанализ детей»).

предела. Желание неограниченного, беспредельного удовлетворе­ния наряду с тревогой преследования вносят свой вклад в то, что младенец ощущает существование как «идеальной», так и опас­ной, пожирающей груди, каждая из которых обособлена в пси­хике ребенка. Эти два аспекта материнской груди интроециру-ются и формируют ядро Супер-Эго. Расщепление, всемогущество, идеализация, отридание и контроль над внешними и внутренни­ми объектами на этой стадии доминируют. Эти первые методы защиты экстремальны по своей природе, но хорошо гармониру­ют с интенсивностью ранних эмоций и ограниченной способно­стью Эго переносить острую тревогу. Несмотря на то что в неко­торых отношениях эти защиты препятствуют процессу интегра­ции, они крайне валены для целостного развития Эго, так как они раз за разом облегчают тревогу младенца. Эта относительная и временная безопасность достигается преимущественно посред­ством обособления хорошего объекта от преследующего. Присут­ствие в психике хорошего (идеального) объекта дает возможность Эго временами поддерживать сильное чувство любви и удовлет­ворения. Хороший объект также служит защитой от преследую­щего объекта, так как ощущается как способный заменить его (как в примере с удовлетворяющими желание галлюцинациями). Эти процессы подчеркивают, как мне кажется, достойный внимания факт — быстроту, с которой ребенок переживает чередующиеся состояния полного удовлетворения и огромного дистресса. На этой ранней стадии способность Эго справляться с тревогой, предо­ставляя возможность сосуществования противоположным эмоциям по отношению к матери и соответственно двум ее аспектам — «хо­рошему» и «плохому», все еще очень ограниченна. Это означает, что смягчение страха перед «плохим» объектом благодаря дове­рию к «хорошему» и рост депрессивной тревоги имеет место толь­ко в быстротечных переживаниях. Вследствие сменяющих друг друга процессов дезинтеграции и интеграции постепенно разви­вается более интегрированное Эго с возросшей способностью справляться с тревогой преследования. Отношение ребенка к частям тела его матери, сфокусированное на ее груди, постепен­но сменяется отношением к ней как к личности.

Эти процессы, представленные в раннем детстве, могут быть рассмотрены в нескольких основных направлениях:

а) Эго, имеющее некоторые зачатки интеграции и связнос­ти и прогрессирующее в этом направлении. Эго также выпол­няет с самого начала жизни (ее постнатального периода) неко­торые фундаментальные функции, поэтому Эго использует

процессы расщепления и подавление инстинктивных желаний как некие защиты против тревоги преследования, которая пе­реживается Эго с самого рождения.

b) Объектные отношения, которые формируются под влия­нием либидо и агрессии, любви и ненависти, пропитанные, с одной стороны, тревогой преследования, а с другой — ее есте­ственным следствием — вновь обретенной уверенностью во все­могуществе, происходящей от идеализации объекта.

c) Интроекция и проекция, тесно связанные с фантазмати-ческой жизнью ребенка и со всеми его эмоциями и, следова­тельно, интернализированные хорошие и плохие объекты, кото­рые инициируют развитие Супер-Эго.

Вместе с возрастанием способности Эго справляться с тре­вогой происходит соответственное изменение методов защиты. Этому способствует рост чувства реальности и расширение ди­апазона удовлетворений, интересов и объектных отношений. Де­структивные импульсы и тревога преследования ослабевают; деп­рессивная тревога набирает силу, и начинается кульминацион­ный период в ее развитии, который будет описан в следующем разделе.

В течение второй четверти первого го.да жизни стано­вятся заметны определенные изменения в интеллектуальном и эмоциональном развитии ребенка. Становится более дифферен­цированным его отношение к окружающему миру — как к пред­метам, так и к людям. Расширяется сфера удовлетворений и ин­тересов, возрастает способность младенца выражать свои эмо­ции и общаться с людьми. Эти заметные перемены являются свидетельством постепенного развития Эго. Неуклонно разви­ваются сознательность, интеграция, интеллектуальные способ­ности, отношения к окружающему миру и другие функции Эго. В то же время прогрессирует сексуальная организация ребен­ка: усиливаются уретральные, анальные и генитальные тенден­ции, хотя оральные импульсы и желания все еще остаются до­минирующими. Имеется, таким образом, слияние различных ис­точников либидо и агрессии, окрашивающее эмоциональную жизнь ребенка и приводящее в действие различные новые си­туации тревоги; сфера фантазий расширяется, они становятся более сложными и дифференцированными, соответственно на­блюдаются и важные изменения в природе защит.

Все эти события находят свое отражение в отношении ре­бенка к его матери и в некоторой степени к отцу и другим лю­дям. Все более укрепляется отношение к матери как к личнос­ти, которое постепенно развивалось в то время, когда грудь все еще оставалась главным объектом. Когда ребенок становится способен воспринять и интроецировать мать как личность (или, иначе говоря, как «цельный объект»), происходит усиление иден­тификации с ней.

Так как для способности Эго интроецировать мать и отца в качестве «целых объектов» необходима некоторая мера интегра­ции, дальнейшее и основное развитие по линии интеграции и синтеза начинается с выступлением на передний план депрес­сивной позиции. Происходит сближение различных аспектов объектов — любимых и ненавидимых, хороших и плохих, и теперь эти объекты становятся целостными персонажами. Процессы син­теза действуют во всей сфере внешних и внутренних объектных отношений, они охватывают контрастирующие аспекты интерна -лизированных объектов (раннее Супер-Эго), с одной стороны, и внешние объекты — с другой. Эго также стремится ослабить про­тиворечия между внутренним и внешним миром или, скорее, про­тиворечия между внутренними и внешними образами. Вместе с этими синтетическими процессами происходит дальнейшая ин­теграция Эго, что приводит к увеличению сцепленности, согла­сованности между расщепленными частями Эго. Все эти процес­сы интеграции и синтеза становятся причиной того, что конф­ликт между любовью и ненавистью дает о себе знать в полную силу. Проистекающие из этого депрессивная тревога и чувство вины отличаются не только количественно, но и качественно, те­перь амбивалентность переживается преимущественно по отно­шению к целым объектам. Любовь и ненависть сближаются еще больше, и теперь «хорошая» и «плохая» грудь, «хорошая» и «пло­хая» мать уже не могут быть обособлены в той мере, в какой это было на более ранних стадиях. Несмотря на то что сила деструк­тивных импульсов ослабевает, у младенца все еще остается ощу­щение, что они представляют большую опасность для любимого им объекта, теперь воспринимаемого как личность. Жадность и защиты против нее играют значительную роль на этой стадии вследствие того, что тревога, связанная с невосполнимой утратой любимого и необходимого объекта, склонна увеличивать жадность. Жадность, однако, ощущается как неконтролируемая, деструктив­ная и угрожающая внутренним и внешним объектам, к которым ребенок испытывает любовь. Эго, следовательно, все больше по­давляет инстинктивные желания, и это может привести к опре­деленным сложностям в получении ребенком удовольствия от

приема пищи¹⁶, а позже и к серьезным задержкам в образовании как отношений привязанности, так и эротических отношений.

Описанные выше этапы интеграции и синтеза приводят к возрастанию способности Эго осознавать усиливающуюся ост­роту психической реальности. Тревога, связанная с переведен­ной во внутренний план матерью, которая в восприятии ребен­ка является ранимой, повреждаемой, подверженной опасности уничтожения или уже уничтоженной и утраченной навсегда, при­водит к усилению идентификации с поврежденным объектом. Идентификация укрепляет как стремление к репарации, так и попытки Эго подавить агрессивные импульсы младенца. Кроме того, Эго снова и снова прибегает к использованию маниакаль­ной защиты. Как мы уже могли видеть ранее, отрицание, идеа­лизация, расщепление и контроль над внешними и внутренни­ми объектами используются Эго для противодействия тревоге преследования. С наступлением депрессивной позиции эти все­могущие методы в некоторой мере сохраняются, но теперь они используются преимущественно для борьбы с агрессивной тре­вогой. Кроме того, они претерпевают определенные изменения в связи с развитием процессов интеграции и синтеза, т.е. ста­новятся менее экстремальными и более соответствуют возрос­шей способности Эго встречаться лицом к лицу с психической реальностью. В результате описанных изменений целей и форм ранних защит они теперь образуют маниакальную защиту.

Столкнувшись со множеством ситуаций тревоги, Эго стре­мится отрицать их, а когда тревога достигает наивысшего пре­дела, Эго даже отрицает факт того, что оно вообще испытывает любовь к объекту. Результатом этого может стать длительное по­давление любви и отворачивание от первичных объектов, в ито­ге приводящее к росту тревоги преследования, т. е. к регрессии до параноидно-шизоидной позиции¹⁷.

¹⁶ Такие сложности, часто наблюдающиеся у детей, особенно в процессе отлучения от груди (т.е. когда происходит переход от груди к кормле­нию из бутылочки или когда новая еда добавляется к кормлению из бу­тылочки), могут быть рассмотрены в качестве депрессивного симпто­ма, хорошо известного в симптоматологии депрессивных состояний.

¹⁷ Эти ранние регрессии могут быть причиной серьезных нарушений в раннем развитии, называемых психическим «дефицитом», что может стать фундаментом для некоторых форм шизофренических заболеваний. Другим возможным последствием неудачи в преодолении младенчес­кой депрессивной позиции может стать маниакально-депрессивное рас­стройство. Как следствие не исключены и тяжелые неврозы. Поэтому я придерживаюсь убеждения о центральном значении депрессивной по­зиции для первого года развития.

Попытки Эго контролировать внешние и внутренние объек­ты — метод, применявшийся в течение параноидно-шизоидной стадии главным образом для борьбы с тревогой преследования, тоже претерпевает изменения. С началом доминирования депрессивной тревоги контроль над объектами и импульсами ис­пользуется Эго в основном для того, чтобы предотвратить фрус­трацию, предупредить агрессию и вытекающую из нее опас­ность для любимого объекта, т. е., вообще говоря, для недопуще­ния депрессивной тревоги.

Существуют также отличия в использовании расщепления объекта и самости. Несмотря на то что более ранние методы расщепления продолжают действовать, Эго теперь разделяет це­лостные объекты на неповрежденные живые и поврежденные, подвергающиеся опасности (возможно, даже умирающие или мертвые) объекты; расщепление, таким образом, в значительной мере становится защитой от депрессивной тревоги.

В то же время имеет место важный этап в развитии Эго, не только позволяющий Эго разворачивать более адекватные за­щиты против тревоги, но и приводящий, кроме того, к факти­ческому уменьшению тревоги. Продолжающееся соприкоснове­ние с психической реальностью, являющееся частью преодоле­ния депрессивной позиции, увеличивает понимание ребенком окружающего мира. Соответственно образ его родителей, преж­де искаженный — от идеализированных до вселяющих ужас фи­гур,— постепенно становится ближе к реальному.

Как мы уже обсуждали в начале раздела, когда младенец интроецирует более успокаивакш;ую его внешнюю реальность, его внутренний мир совершенствуется, а это, в свою очередь, посредством проекции совершенствует его картину окружающего мира. Таким образом, по мере того, как ребенок реинтроециру-ет снова и снова все более реалистичную и успокаивающую кар­тину внешнего мира, а также в некоторой мере формирует внут­ри себя целостные и неповрежденные объекты, происходит по­степенное и весьма важное развитие его Супер-Эго. Однако вместе со сближением хороших и плохих сторон внутренних объектов и смягчением плохих сторон хорошими изменяются от­ношения между Эго и Супер-Эго, т. е., иначе говоря, имеет ме­сто постепенная ассимиляция Супер-Эго со стороны Эго {см. примечание № 2).

На этой стадии в полную силу вступает в игру стремление к репарации поврежденных объектов. Это стремление, как мы уже могли видеть ранее, сложным образом сцеплено с чувством вины. Когда ребенок ощущает, что его деструктивные импульсы

и фантазии направлены против целого объекта, любимого им и воспринимаемого как личность, происходит сильный рост чув­ства вины, а вместе с ним нарастает стремление восстанавли­вать, оберегать и воскрешать поврежденный любимый объект. Эти эмоции, на мой взгляд, равносильны состоянию скорби и защитам, которые от лица Эго пытаются преодолеть состояние скорби.

Поскольку стремление к репарации в конечном счете опре­делено инстинктом жизни, оно заимствует либидинозные жела­ния и фантазии. Эта тенденция становится составной частью всех сублимаций и с этих пор остается важнейшим способом ослабления и недопущения депрессии.

Кажется, не существует сторон душевной жизни младенца, которые на ранних этапах не были бы вовлечены Эго в защиту от тревоги. Не являются исключением и репарационные тен­денции, которые ранее использовались «всемогущим» способом, а теперь становятся важной защитой. Чувства (фантазии) мла­денца можно описать следующим образом: «Моя мать исчезает, она может никогда не вернуться, она страдает, она мертва. Нет, этого не может быть, потому что я оживлю ее».

Всемогущество убывает по мере того, как ребенок обретает большее доверие как к объектам, так и к их способности вос­станавливаться¹⁸.

Он чувствует, что все шаги в развитии, все его новые дос­тижения доставляют удовольствие окружающим его людям и что таким образом он выражает свою любовь, уравновешивая или устраняя последствия вреда, причиненного его агрессивными им­пульсами, и восстанавливает любимый им поврежденный объект.

Таким образом, закладывается фундамент для нормального развития: развиваются отношения с людьми, ослабевает трево­га преследования, связанная с внутренними и внешними объек­тами, «хорошие» внутренние объекты формируются более на­дежно, результатом чего становится ощущение большей безо­пасности, и все это в общем укрепляет и обогащает Эго. Ставшее более сильным и целостным Эго, несмотря на то что теперь боль­ше стали использоваться маниакальные защиты, снова и снова сводит вместе и синтезирует расщепленные стороны объекта и самости. Постепенно процессы расщепления и синтеза начина-

¹⁸ Как в анализе детей, так и в анализе взрослых можно наблюдать, что вместе с полным переживанием депрессии, вместе с ее преодолением возникает чувство надежды. В раннем развитии это является одним из факторов, помогающих ребенку преодолеть депрессивную позицию.

ют применяться к аспектам, которые значительно менее обо­соблены друг от друга; возрастает восприятие реальности, и объекты предстают в более реалистичном свете. Все это приво­дит к возрастанию уровня адаптации к внешней и внутренней реальности.

Соответственно имеют место и перемены в отношении ре­бенка к фрустрации. Как мы уже видели, на самых ранних ста­диях развития «плохой», преследующий аспект матери (ее гру­ди) утверждается в представлениях ребенка в качестве всего фрустрирующего и злого, как внешнего, так и внутреннего. Когда чувство реальности ребенка в его отношении к объектам и до­верие к ним возрастают, он становится в большей мере спосо­бен различать фрустрацию, которая навязана извне, и фантас­тические внутренние опасности. Соответственно его ненависть и агрессия становятся более тесно связаны с актуальной фрус­трацией или ущербом, причиняемыми внешними факторами. Это шаг по направлению к более реалистичным и объективным ме­тодам в борьбе с собственной агрессией, пробуждающий мень­ше вины и позволяющий ребенку в конечном счете пережить, а также сублимировать свою агрессию более Эго-синтонным путем.

Вдобавок более реалистичное отношение к фрустрации, под­разумевающее ослабление страха преследования, связанного с внутренними и внешними объектами, приводит к увеличению способности ребенка повторно формировать хорошее отношение к матери и другим людям, когда фрустрирующее переживание уже не оказывает своего влияния. Иначе говоря, рост адапта­ции к реальности, тесно связанный с переменами в работе про­екции и интроекции, приводит к более спокойному отношению к внешнему и внутреннему миру. А это ведет к уменьшению уровня агрессии и амбивалентности и в результате позволяет стремлению к репарации сыграть свою роль более полноценно. Такими способами процесс скорби, являющийся следствием деп­рессивной позиции, постепенно перерабатывается.

Когда ребенок достигает критической стадии трех-шести ме­сяцев и сталкивается с конфликтами, виной и печалью, свой­ственными депрессивной позиции, его способность переносить тревогу будет в какой-то степени детерминирована его более ранним развитием, т. е. мерой, в которой он в течение первых

Как мы знаем, расщепление под давлением амбивалентности в некото­рой степени продолжает существовать в течение всей нашей жизни, играя важную роль в нормальной структуре психики.

трех-четырех месяцев был способен принимать и формировать «хорошие» объекты, образующие впоследствии сердцевину ядра Эго. Если этот процесс был успешен, включая отсутствие избы­точной тревоги преследования и процессов расщепления, и дос­тигнута определенная мера интеграции, то тревога преследова­ния и шизоидные механизмы постепенно ослабевают, а Эго становится способно интроецировать целостные объекты и фор­мировать их во внутреннем плане, тем самым преодолевая деп­рессивную позицию. Если, однако, Эго не способно справлять­ся со множеством тяжелых ситуаций тревоги, неизбежно воз­никающих на этой стадии и являющихся недостатком, на который коренным образом повлияли внешние и внутренние фак­торы, то может иметь место сильная регрессия от депрессив­ной к параноидно-шизоидной позиции. Это также может вос­препятствовать интроекции целостных объектов и сильно повли­ять на развитие как в течение первого года, так и в продолжение всего детства.

Дата добавления: 2014-11-16