Истенные Галлюцинации 9 страница

Вот Деннис сел в гамаке. Я задул свечу, и он издал свой первый вопль - гимн гиперкарболяции. Громкий и механический, похожий на звук трещотки, он закончился конвульсивным спазмом, который, пробежав по телу, выбросил брата из гамака на пол. Мы снова зажгли свечу - только для того, чтобы убедиться, что все готовы продолжать, - и решили, что следующую свою попытку Деннис предпримет, сидя на полу. Сказано - сделано. И снова прозвучала долгая жужжащая трель, ни на что не похожая, зловеще механическая.

Я предложил сделать перерыв перед третьей попыткой, но Деннис был очень возбужден, ему не терпелось, как он выразился, "добить" это дело.

Мы замерли в ожидании третьего вопля, и вот он раздался - такой же, как и предыдущие, но длился он гораздо дольше и звучал куда громче. Он все зудел и зудел, будто воющая над ночными джунглями электрическая сирена, а когда наконец замер, это тоже походило на замирание звука сирены. В абсолютной тьме нашей лесной хижины, затерянной в лесах Амазонки, повисла тишина - тишина перехода из одного Мира в другой, тишина Гинунгагап (В скандинавской мифологии первичный хаос, мировая бездна, из которого возникло первосущество Имир. - Прим. перев.), этот разверстый поворотный миг скандинавской мифологии, когда мир колеблется между старой эпохой и новой.

И тут в этот провал залетел петушиный крик из миссии. Его зов прозвучал трижды: отчетливо, но издалека, будто подтверждая, что все мы - актеры на сцене, часть; драматургического замысла. Деннис говорил, что, если эксперимент пройдет успешно, гриб будет уничтожен. Низкотемпературный феномен взорвет клеточную ткань, останется только стоячая волна, фиолетовое кольцо света диаметром со шляпку гриба. Это и будет выжидающий режим линзы или философского камня, или чего то там еще. Потом кто-то должен взять руководство на себя - тот, чья ДНК примет участие в превращении. Это будет выглядеть так, будто человек родит собственную душу, его ДНК материализуется вовне в виде живой жидкости, состоящей из речи. Это будет разум, который можно будет увидеть и подержать в руке. Нерушимый, миниатюрная вселенная, монада, частица пространства и времени, в которой, как по волшебству, сжались все пространство и время целиком, включая и его собственный ум, карта Космоса, настолько реальная, что она сама каким-то непостижимым образом и есть Космос, - вот тот кролик, которого Деннис рассчитывал в то утро извлечь из своего цилиндра.

Вдруг он потянулся к все еще целому грибу, стоявшему на возвышении в зоне эксперимента.

- Взгляните!

Я проследил направление его взгляда - он поднял руку, и тень от его руаны. упала на красующуюся перед нами шляпку гриба. И вдруг я совершенно отчетливо увидел - правда, только на Миг, когда тень рассекла сияющую шляпку пополам, - не крупный гриб, а планету, нашу Землю, живую и светящуюся, голубую, рыжую и ослепительно белую!

- Это наша планета! - в голосе Денниса звенели непостижимые для меня чувства. Я сумел лишь молча кивнуть. Понять, что происходит, я не мог, но видел, видел совершенно четко, хотя видение длилось только миг.

- Мы победили, - объявил Деннис.

- Не понимаю. - Я действительно ничего не понимал. - Давай прогуляемся до выгона. Мне необходимо подумать.

Ночное бдение утомило Ив, и она, наверное, была только рада, когда мы оставили ее в хижине наедине с приближающимся рассветом, который обещал наступление нового дня. Когда мы спустились по бревну-лестнице на землю, меня поразила картина полного хаоса - результат нашей лихорадочной деятельности, сопровождавшей последние часы перед экспериментом. От огромного костра остался лишь белый пепел. Рядом были свалены отходы от приготовления аяхуаски, напоминающие кучу выброшенных прибоем водорослей. Все было разбросано. Мы миновали этот бедлам, постепенно разминая онемевшие конечности, и остановились у пересекавшего тропу ручейка ополоснуть лица.

До сих пор никто из нас не сказал ни слова. Первым нарушил молчание Деннис.

- Ты хочешь знать, добились ли мы успеха?

- Не знаю почему, но я уверен, что мы добились успеха. Дай мне только как следует во всем разобраться.

Хотя действие гриба и аяхуаски вроде бы уже закончилось, в голове у меня роились вопросы. Мы шли все дальше, и время от времени Деннис вставлял замечания, которые - осенило меня внезапно - были ответами на вопросы, которые я обдумывал, но не произносил. Я остановился как вкопанный. Четко сформулировал мысленный вопрос - и Деннис, склонив голову к плечу, сразу же стал отвечать, не дожидаясь, пока я выскажу свою мысль вслух. Я был ошарашен.

- Так, значит, вот что это было? - спросил я брата. - Ты приобрел телепатические способности?

- Нет, - ответил он. - Все гораздо сложнее.

Если верить Деннису, присоединение гармина к его ДНК обеспечило ему непосредственный доступ к огромному кибернетическому хранилищу информации. И всей этой информацией может свободно воспользоваться любой человек на планете, который покопается у себя в уме и начнет вопрос со слова "Деннис". Нелепость второй части его заявления даже мне показалась чрезмерной. Но, естественно, по его настоянию я согласился на проверку. Сорвал какое-то невзрачное растение, на которое чуть не наступил, закрыл глаза и спросил: "Деннис, как называется это растение?"

И сразу же, без каких бы то ни было усилий с моей стороны, я ощутил, как у меня в голове всплыло латинское название, ныне безнадежно забытое. Я попробовал.еще раз, взяв другое растение, и, к собственному изумлению, получил новый ответ. Похоже, опыт подтверждал: что-то в моей голове дает ответы, вот только верные ли нет, я сказать не мог. Я был потрясен. Когда мы выходили из хижины, я был уверен, что наша попытка провалилась и нам предстоит обсудить, как пересмотреть подход. Я даже чувствовал от этого некоторое облегчение - наша одержимость экспериментом начала действовать на нервы. Но теперь, когда мы шагали по лесу и я слышал в голове голос, который, неважно насколько осмысленно и точно, но отвечал на любой поставленный вопрос, уверенности у меня поубавилось.

Деннис был странно озабочен, однако он заверил меня, что его усилия увенчались успехом и теперь по всей планете, пронизывая человечество, несется волна гиперкарболяции, устраняющая различия между индивидом и сообществом, и все обнаруживают спонтанное погружение в телепатический океан, название которого совпадает с именем его первооткрывателя, - Деннис Маккенна.

Вглядываясь в свой ум и слушая разглагольствования брат?, я начинал понимать: эксперимент и вправду высвободил какой-то неведомый эффект. Сейчас я спрашиваю себя, почему мне так легко дался скачок от мысли, что испытанное нами - любопытное, но ограниченное событие местного значения, к уверенности, что мы являем собой главные детали всепланетного феномена. Этот важный вопрос, на который я так и не нахожу ответа, больше, чем целые тома, говорит о моей тогдашней восприимчивости к напыщенному умствованию и внушаемости. Я легче легкого стал жертвой когнитивной галлюцинации, которая представляет собой не зрительное восприятие того, чего нет на самом деле, а полный сдвиг высших уровней наших интеллектуальных связей с миром. Такая когнитивная галлюцинация, возникшая под влиянием псилоцибина, заставила невозможное и невероятное казаться достоверным и разумным. Меня захлестнула волна восторга: я понял, что мы миновали заключительную стадию эксперимента и теперь проживаем самые первые мгновения новой эры. По мере того как мы оба убеждались, что мир изменился коренным образом до самого основания, волнение наше все возрастало.

- Вот что, наверное, произошло, - промолвил Деннис..- Мы не материализовали камень в видимом пространстве - мы сотворили его у себя в голове. Он не появляется сразу как видимое средство, а сначала возникает как учение - учение, которое сейчас мы слышим у себя в голове. Позже слова обрастут плотью.

Я мог только молча глазеть на брата. Кто он такой и откуда ему все это известно? Оставалось только гадать.

- По всей вероятности, теперь уже совсем скоро покажутся мать и множество мертвецов. Юнг наверняка придет тоже, и, клянусь Всевышним, мне не терпится услышать, что он скажет. - Выпалив это, Деннис бросил взгляд через плечо, будто стараясь увидеть, кто подходит к нашей увешанной гамаками хижине.

- Ну, кто там? Набоков, солнечный Джим, этот милый Джойсов парнишка, или зануда Ник Кьюза?

Мы обнялись и расхохотались. Я чувствовал, будто меня ведут за ручку, как малое дитя. Почему-то я перестал задавать вопросы - мне больше хотелось увидеть других людей, почувствовать, что и они проникли в новый рай, попали на новую землю. Деннис одобрил мое намерение сходить к реке и привести с собой Дейва и Ванессу. Деннис тем временем вернется в лагерь и объяснит Ив, что происходит.

Шагая к реке, я ощущал себя почти невесомым, будто я заново родился и во мне кипят энергия, здоровье и бодрость. За несколько минут из мрачного скептика я превратился в восторженного адепта.

Оглядываясь назад, я убеждаюсь, что для меня это было решающим перепутьем. Почему я не расспросил Денниса более подробно? Может, то был самогипноз? Или непривычное окружение, скудное питание, тяготы и ожидания поставили меня в положение, когда я не мог отказаться от участия в мире диковинных идей своего брата? Ну почему я не сумел сохранить свою обычную отстраненную и скептическую позицию? В некотором смысле такая добровольная капитуляция неверия и составляет самую суть дела - не только нашего, но и многих других ситуаций, где присутствует встреча лицом к лицу с неведомым.

Иное играет с нами и подбирается к нам тропой воображения - и вот уже мы у последней черты. Переход через нее требует отказа от старых, укоренившихся привычек - как в мышлении, так и в видении. В этот миг мир неторопливо выворачивается наизнанку и открывается то, что было доселе скрыто: волшебная возможность, иной, чем мы привыкли наблюдать, мысленный ландшафт, и этот ландшафт становится реальностью. Это мир космического смеха. НЛО, эльфы и перенаселенные пантеоны всех религий - вот обитатели этих невидимых ранее ландшафтов. Вы дотягиваетесь до континентов и океанов воображения, до миров, где сможет выжить любой, чье единственное занятие - игра, а потом предоставляете игре вести себя все дальше и дальше, пока она не превратится в реальность, принять которую осмелятся немногие.

Но пока я шагал сквозь это дивное утро, столь утешительно объективные мысли не приходили мне на ум. Напротив, я размышлял о том, что тело мое в процессе метаболизма превращается в Тело Воскрешения, "зримую душу" христианских герменевтиков - ведь именно это мы считали частью успешного осуществления нашего эксперимента. Я не знал, что происходит вблизи или вдали, но я знал одно: с тех пор как Деннис объявил, что эксперимент завершен, я ощущал, как во мне все растет, ширится прилив энергии и понимания. И пока я шагал так, на меня снизошло глубочайшее откровение. В моем мозгу расцвело понимание: все мы - просветленные существа, и только наша неспособность увидеть и почувствовать себя и других такими, как мы есть, не позволяет нам сбросить бремя вины и ощутить себя по-настоящему просветленными. Я никогда не принадлежал к числу блаженных, чокнувшихся на психоделиках - и вот, пожалуйста, теперь я завис где-то между клише и архетипом!

Чувство было дивное, и все же я не мог поверить в то, что со мной происходило. Дорога до жилища Дейва и Ванессы занимала минут десять-пятнадцать. Сейчас было около семи. Солнце взошло уже довольно высоко, и день обещал быть прекрасным. Проходя через выгон, я время от времени останавливался и говорил: "Деннис", - и ответ приходил мгновенно, как мысль. Это не давало мне покоя. Я то и дело останавливался и задавал вопросы, садился на траву и спрашивал: "Все в порядке? Что это? Сам не знаю. Это не опасно?.Не могу понять, что это значит". Итак, я шел к реке. И на ходу проводил кое-какие эксперименты. "Теренс, Теренс", - позвал я, как будто разговаривал сам с собой. Потом я сказал: "Деннис", - и вот оно, рядом, только протяни руку. Тогда я сказал: "Маккенна, Маккенна", - и оно по-прежнему было тут. Значит, я не могу обращаться к нему, используя свое имя, зато фамилия - пожалуйста, понял я. Я ощущал себя одновременно просветленным и вконец озадаченным. И по-прежнему понятия не имел, что же происходит.

Размышляя об этом, я дошел до "речного дома", где жили Ванесса и Дейв. Они еще спали в своих гамаках, но у двери, даже в такую рань, уже толпились глазастые ребятишки витото. Пока я пробирался сквозь их стайку, взгляд мой падал то на одного малыша, то на другого, и я думал: "Ты просветленный и ты... и ты..."

Мой приход стал для Дейва и Ванессы первым событием наступающего дня. Я рассказал им о нашем успехе и о том, что его плодом стал не материализовавшийся гиперобъект, а учение. Потом я пригласил их одеться и пойти со мной. Складывая гамаки, они рассказали мне, что в самый глухой час ночи Дейв проснулся в истерике, в состоянии, похожем на то, которое нашло на него вчера под влиянием грозы. Они оба были очень взволнованы и могли объяснить этот случай только тем, что мы втроем делали вчера. Меня заинтересовал рассказ, но слышал я их будто издалека. Мне не терпелось вернуться в лес, посмотреть, что будет происходить там. Я припоминал про себя слова, которые Деннис сказал мне на выгоне несколько минут назад. А сказал он вот что: граница, отделяющая день от ночи, линия рассвета, сейчас совершает двадцатичетырехчасовой полет вокруг Земли, полет, который начался в тот рассветный миг, когда закончился эксперимент в Ла Чоррере. По всей земле замирает движение транспорта, останавливаются заводы. Люди выходят из домов и школ и устремляют взгляды в небо - они понимают, что где-то, кому-то удалось совершить прорыв, что этот день не похож на все остальные.

Дейв и Ванесса вслед за мной пошли обратно в лес. За ночь щиколотка у Ванессы почти не прошла, и всю дорогу они препирались.

Едва миновав место, где я недавно расстался с Деннисом, мы наткнулись на нечто такое, чего никак не ожидали увидеть. Это была руана Денниса - короткое одеяло, какие носят южноамериканские крестьяне, и его же рубашка, валявшиеся прямо на тропинке. Чуть подальше виднелись штаны, а еще дальше пара бумажных носков. Очки и башмаки - правда, об этом я узнал позже - не миновала та же участь. По этим следам из сброшенных предметов туалета мы дошли до лесной хижины. Там мы обнаружили Ив и Денниса - оба сидели на полу совершенно голые, беседуя и упражняясь в медитации "спроси у Денниса".

Объяснив, что настоящее посвящение нельзя получить, если не разденешься догола, Деннис стал настаивать, чтобы все мы сняли одежду. Ванесса разоблачилась, мы с Дейвом последовали ее примеру.

Даже их скептицизм, похоже, был на время забыт. Чувствовалось осязаемое присутствие гриба. Казалось, он говорит: "Сбросьте одежду. Отбросьте все. Мир рушится. Отныне все предметы для вас бесполезны. Отбросьте все. Вам больше ничего не нужно".

Мы разглядывали друг друга - блестящие волосы на лобках и обычно скрытые гениталии теперь предстали под лучами солнца во всей своей красе. Я свернул самокрутку, все сели в кружок и закурили. Мы рассказали Дейву с Ванессой об учении, и они попробовали его, с разной степенью успеха. Дейву показалось, что оно работает, а скептически настроенная Ванесса была не уверена. Такой результат меня не удивил: ведь звучащий в голове голос - штука очень зыбкая и субъективная. Если ты его слышишь, никаких сомнений не возникает, ну а если нет, тут дело темное.

Все были настроены очень благодушно, если не считать, что Деннис то и дело перебивал других, будто их и вовсе не было. Это выглядело так, будто он существовал в ином временном измерении, - похоже, он действительно просто не понимал, что другие в это время тоже говорят.

Нам показалось, что будет очень разумно снять гамаки, захватить их с собой - их и ничего больше - и нагишом отправиться в джунгли. Там мы развесим гамаки на деревьях и заберемся в них. И будем исследовать установившийся режим: ведь наверняка можно делать что-то еще, кроме как задавать вопросы. Дверь оставалась открыта. И только эксперимент может показать, что еще можно сделать. Пока мы шли, я задал мысленный вопрос: "Что нам делать?" - и получил совета "Нужно представить себе, что жизнь начинается с настоящего, а потом вернуться назад, через всю прошлую жизнь, встречая всех живых существ и исправляя тот вред, который мы когда-то им причинили. И когда мы дойдем до конца, то, оставив там свои тела, каким-то образом очутимся в измерении абсолютной свободы, которое теперь кажется таким близким". Я воспринял это как быструю перемотку записи кармической деятельности. Как только вся карма перемотается, само собой наступит состояние первозданной невинности.

Лежа в гамаках, мы принялись прокладывать мысленный курс в гиперпространство. В зеркале ума я видел себя: вот я в Ла Чоррере, потом иду по тропе в Эль-Энканто, потом поднимаюсь по реке до Легисамо, потом еще дальше - в Боготу, в Канаду. Ив каждом месте я встречаю людей, с которыми сводила меня жизнь, и говорю им:

"Покончим с этим. Теперь все прошло. Совсем прошло".

Я видел всех этих людей. И сразу мог дотянуться до каждого из них. "Мы на Амазонке, - объяснял я каждому. - Теперь мы возвращаемся домой. Или куда-то еще". Видение это было совершенно непостижимым и в то же время абсолютно реальным. Я чувствовал, как за сомкнутыми веками закипают слезы. Все это было ни на что не похоже.

Наконец в моем мозгу раздался голос учителя: "Ты нашел то, что искал. Вот оно. Теперь все позади. Больше ничего нет. Через несколько часов суперструктура существующей на земле человеческой цивилизации разрушится и ваш вид покинет планету. Сначала вы отправитесь на Юпитер, а потом на Альфу Водолея. Наконец-то для людей занимается заря важных событий".

Сначала мне казалось, что видения становятся глубже и ярче, но через час стало ясно: они постепенно тускнеют. Один за другим мы выходили из забытья, в которое нас погрузил утренний зной и пребывание в гамаках. И тут начались бесконечные разговоры и рассуждения. Причем Денниса, казалось, они занимали меньше всех. Дейв и Ванесса не были уверены, что что-то вообще случилось "на самом деле". Ив высказывалась сдержанно, я же был совершенно оглушен и погружен в глубины сюрреалистического восприятия, которое овладело мной с самого беспорядочного начала этого дня. Постепенно я понял: что-то тут не так. Желаемое, как всегда, опередило действительное. Для всех остальных ничего не произошло. Из нашего разговора стало ясно: никто, кроме меня, не слышал в мыслях ответов Денниса. На самом деле все недоумевали, что происходит, и все больше тревожились, поскольку им ничего не оставалось, как предположить, что я теряю рассудок. Позже я стал рассматривать этот период как переход в следующую фазу, который для всех вылился в полную сумятицу. Деннис явно выпадал из реальности. Я пытался с ним заговорить, но он не понимал, что к нему обращаются. Он то и дело разражался монологами, не слыша, что остальные разговаривают. По мере того как разрыв между нашим восприятием вырисовывался все отчетливее, все мы стали ощущать необходимость вернуться к норме, прикоснуться к основам. Поступило предложение сходить в миссию, чтобы принять душ, за которое все сразу ухватились, поскольку мы перепачкались в саже, когда ночью возились у костра. Стали собирать разбросанную одежду. Попутно обнаружилось, что Деннис снял очки вместе с башмаками и со всем остальным. Расхристанные и растерянные, мы поплелись по тропе, ведущей к миссии, безуспешно пытаясь найти пропавшие очки.

Несколько индейцев витото проводили нас взглядами, а потом понимающе расхохотались. "Они знают. Знают, что случилось", - уверенно заявил голос у меня в мозгу. Витото явно радовались и ликовали по какому-то известному им поводу. Мы зашагали дальше, направляясь к их миссии и ее теплому душу на солнцепеке.

Деннис болтал как заведенный, и общаться с ним стало просто невозможно. Среди остальных зрело единое мнение, что положение критическое, но еще не совсем безнадежное. Я согласился с ними, что аяхуаска действует очень своеобразно, и они решили, что по прошествии нескольких часов все как-нибудь образуется. Я же все больше приходил к выводу, что случилось нечто реальное и непредвиденное, что Деннис сделал нечто такое, что непреднамеренно создало странный фармакологический эффект. Причем эффект этот только частично подействовал так, как мы предполагали, поэтому теперь все мы оказались невесть где. Я-то был спокоен и, по крайней мере, мог нормально общаться. И хотя меня обуревали чувства, от которых из глаз постоянно струились слезы радости, связь с реальностью для меня не прерывалась.

- Давайте подождем до завтра, - старался я успокоить остальных,

- Деннис должен прийти в себя.

Казалось, за исключением нас с Деннисом, все постепенно находили путь к обычному психологическому равновесию. Если мной владела странная, удивительно расширившаяся способность восприятия мира, то Деннис, если судить по его скачущим мыслям и безумным глазам, испытывал серьезные трудности с возвращением на землю. Когда мы после душа шли через лес домой, я поделился с ним этими своими соображениями, но он повел себя хитро, как безумный Гамлет, и отвечал загадками или изображал в лицах наших покойных родственников. Я так ничего и не сумел от него добиться и продолжал надеяться, что ночной сон приведет его в норму. Когда мы вернулись в лагерь, я настоял, чтобы брат сразу лег, что он и сделал.

- Ну что, теперь можно созывать пресс-конференцию? - все вопрошал он из гамака, пока мы пытались навести хоть какое-то подобие порядка.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. В СЕРДЦЕ ВИХРЯ

В которой мы обнаруживаем, что Вселенная еще страннее, чем мы предполагали, Деннис совершает шаманское путешествие, и наша группа раскалывается на два лагеря.

Чтобы избавить Ванессу от необходимости возвращаться домой к реке, мы решили, что они с Дейвом переночуют у нас в хижине. Два их гамака повесили рядом с тремя нашими. Получилось тесновато, но в тот вечер мы приятно поужинали вместе; если не считать двусмысленных, а то и вовсе невразумительных замечаний, которые время от времени вставлял Деннис. Отношения вроде бы восстановились, по крайней мере, внешне. Нога у Ванессы все еще болела, и этой напасти уделялось много внимания - возможно, из-за того, что она была единственным осязаемым из того, что с нами происходило. Я по-прежнему ощущал себя совершенно изменившимся и обновленным, чувствуя отстраненность от всех остальных и одновременно желая, чтобы события разворачивались как им заблагорассудится. То новое, что появилось у меня внутри, уверяло меня: каким бы странным все это ни казалось, на самом деле все идет прекрасно. Последнее испытание этого длинного, потрясающего дня произошло после ужина, при свете костра. Лежавший в гамаке Деннис нарушил молчание, чтобы объявить нам: сегодня ночью во сне мы узнаем много нового, и все это закончится тем, что еще до утра наша связь с телами прекратится. Мы вновь водворимся в совершенные, истинные тела на борту звездолета, который ожидает нас над бассейном Амазонки, на геосинхронной орбите, на высоте двадцать две тысячи миль.

Таково было второе пророчество о том, что наша жизнь на Земле подходит к концу, сделанное с начала эксперимента; а первым была утренняя попытка вернуться мыслью в прошлое, вплоть до самого рождения. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что эта "эсхатологическая истерия" была одной из главных и коренных перемен в моем сознании. Пройдут недели и годы, и мне доведется выслушать еще немало таких же испытующих "эго" пророчеств, множество сценариев того полного и бесповоротного эсхатологического преображения, которое суждено нашему миру. Как старозаветные пророки или эллинские алхимики, мы остро ощущали, что запутались в космической драме падения и искупления.

Четыре дня от начала эксперимента, пять, семь, десять, шестнадцать, двадцать один, сорок, шестьдесят четыре - все это были сроки, которых мы ожидали с надеждой и сознательно поддерживаемым недоверием. И все они подошли и миновали, а эсхатон остался - по-прежнему всеобъемлющий и все же совершенно неуловимый.

Высказанная когда-то идея о покоряющем измерения линзообразном аппарате, продолжала витать где-то поблизости. Она вторгалась в мои и Деннисовы грезы наяву, в наши тайные надежды и ночные сновидения.

Заявление Денниса об ожидающем нас звездолете также знаменовало первую с начала появления образа НЛО в его мыслях тему, которой в последующие дни было суждено обрести тысячи разных воплощений.

Уравнение камень = "я" = НЛО было рабочей гипотезой его длительного путешествия к познанию собственного "я" и обратно. Наконец, совершенно измученные, мы улеглись. Нам не давали покоя мысли о смерти во сне и новом рождении на борту звездолета.

Я еще раз напоминаю: в хижине было не повернуться, отовсюду свисали гамаки. Из-за натянутых веревок невозможно было сделать и шагу, чтобы не потревожить соседа. Должно быть, мы угомонились часов в десять. Я крепко спал несколько часов, пока не проснулся, как мне показалось, около двух. Пришлось встать и, как это бывает у путешественников под влиянием сгущенного молока, выйти, чтобы облегчиться. Сидя в гамаке, я нашарил спички, зажег свечу и услышал собственный возглас изумления. От пламени свечи на расстоянии фута в четыре, дрожа, расходился тройной ореол света. Яркий, переливающийся синий цвет чередовался с таким же чистым оранжевым. Мне тут же припомнился сияющий нимб, окружающий тело воскресшего Христа на картине Матиаса Грюнвальда. Я понял: Грюнвальд, должно быть, видел то же, что вижу теперь я, и позже использовал в своем "Воскресении". ' Одновременно мне пришла в голову еще более глубокая мысль. Каким-то образом я интуитивно "понял", что искажение поляризации света пламени есть эффект, вызванный искривлением физического пространства-времени, которое возникло под влиянием нашего эксперимента и повсеместно присутствующего поблизости камня. За этой мыслью последовала еще одна: возможно, временное и пространственное расстояние до камня можно определить по интенсивности цветов в световом ореоле вокруг пламени обыкновенной свечи. Искажение света свечи может действовать как детектор философского камня. Я вспомнил Диогена, отправившегося на поиски добра с фонарем. Так вот, должно быть, чем он занимался?! Мне пришла в голову пословица "Лучше зажечь одну свечу, чем проклинать темноту", и я рассмеялся. Потом я разбудил Ив, и она сонным голосом подтвердила, что видит разноцветный ореол вокруг пламени. Но ей он не сказал ничего из того, что говорил мне. Ив перевернулась на другой бок, и когда я вернулся со своей прогулки, она уже тихо посапывала. Забравшись в гамак, я пересчитал друзей по головам - все были на месте и мирно спали. Я долго лежал и думал. Все выглядело вполне безмятежно.

На следующее утро, шестого марта, по мере того как время двигалось к завтраку, стало ясно: мирный, исцеляющий сон, которым, как мне представлялось, мы все забылись, таковым отнюдь не являлся. Из по-прежнему сумбурных, но пространных высказываний Денниса было ясно, что он провел - или воображал, что провел, - очень деятельную ночь. После пристрастных расспросов оказалось, что он абсолютно уверен, будто посреди ночи встал и оделся, после чего шла целая серия ночных приключений. Они подразумевали предпринятый в одиночку поход к грохочущей громаде чорро, расположенной на расстоянии около мили, потом обратный путь, во время которого Деннис якобы залез на большое дерево близ миссии и просидел на нем какое-то время. Потом он снова пересек выгон, вернулся в хижину и забрался в свой гамак, висевший рядом с остальными. Подумать только - бродить всю ночь наугад, без очков, то впадая в шаманский экстаз, то выходя из него, может быть, издавая жуткие вопли или выкидывая еще какие-нибудь первобытные штучки, - нет, это уж слишком, даже для меня. Наше общее терпение иссякло. Пусть я и был на девяносто процентов уверен, что ничего подобного не случилось, меня переполняла решимость полностью исключить любую возможность таких прогулок в будущем.

То, что рассказал нам сам Деннис, представляло собой классическое описание шаманского ночного путешествия. Он сказал, что отправился к чорро и там, погрузившись в созерцание, какое-то время просидел на кладбище, которое мы видели раньше. Потом стал возвращаться в лагерь, и вдруг там, где тропа шла вдоль границы миссии, набрел на особо большой экземпляр дерева инга. Повиновавшись внезапному импульсу, он влез на дерево; попутно к нему пришло понимание, что подъем на древо мира - это лейтмотив путешествий сибирских шаманов. Взбираясь на дерево, он ощущал что его окружают мерцающие противоположности самых разных архетипов, а когда он влез на самый верх, перед ним открылось нечто такое, что он назвал "вихрем", - огромный, клубящийся проем во время. Перед ним предстали циклопические мегалиты Стоунхенджа, а за ними, вращаясь с разной скоростью и на более высокой плоскости, очертания пирамид, сверкающих белоснежными гранями, - такими они не были с тех дней, когда в Египте царили фараоны. Еще глубже, в клокочущей пасти вихря, он увидел тайны, которые стали достоянием древности задолго до того, как на Земле появился человек, - титанические первозданные постройки, расположенные на неведомых нам планетах, загадочные аппараты, посланцы разумных сообществ, проносившиеся через эту часть галактики, когда наша планета была совсем юной и поверхность ее едва остыла. Эти аппараты, эти непостижимые бездны, тронутые холодом межзвездных пространств и пожирающего эпохи времени, - все обрушилось на него. Он потерял сознание, и время - кто знает, сколько времени? - потекло мимо.

Дата добавления: 2014-11-18