Часть вторая 1 страница

Место самоубийства быстро обступила полуодетая толпа. На балконах до самого девятого этажа стояли зрители – девушки в запахнутых халатах поверх ночнушек, голые по пояс парни. Везде открывались окна, из них высовывались обнаженные плечи и лохматые головы. Взглянув, полуодетые люди из толпы уходили, чтобы через три минуты вернуться одетыми, и толпа постепенно обрастала одеждой. Гапонов в майке и трико суетился вокруг девочки. Он встал на колени, взглянул в ее открытые глаза без зрачков, поднес палец ко рту, желая, видимо, почувствовать дыхание. Возле головы девочки уже натекло много крови, такой яркой в это яркое утро, и два тонких ручейка хищно потянулись к ногам толпы от волос девочки, словно тени дьявольских рожек. Гапонов вскочил и, матерясь, стал расталкивать людей, освобождая пространство вокруг тела.

– Не подходи, лядь, разодись! – орал он. – До ментовки трогать нельзя! Отоди на два метра, блин, сказал же! Отоди, козел!..

Отличник тупо стоял в толпе, и тут Гапонов его увидел.

– Ты свидетель? – сразу спросил он.

– Чего? – с внезапной жуткой злобой вдруг ощерился Отличник.

– Как она прыгнула, – не замечая злобы, пояснил Гапонов.

– Я, – глухо сказал Отличник.

– Сама она или столкнули?

– Сама, – тщательно выговорил Отличник.

– Значит, самоубисво, – быстро сделал вывод Гапонов.

– Она хоть жива?.. – спрашивали из толпы.

– Помрет сечас! – яростно крикнул Гапонов. В чистом, просторном небе лучился солнечный свет, сиял по всей земле. Стояли дома. Проезжали машины. На остановке разгружался троллейбус. В липе чирикали воробьи. Толпа вполголоса гомонила, и Отличник слушал ее шум, не оглядываясь на говорящих.

«Что случилось?» – «Девчонка разбилась». – «Убили?..» – «Говорят, сама». – «Откуда?» – «Говорят, с крыши…» – «Девятый этаж…» – «Господи!» – «Все, покойница…» – «Вроде жива еще». – «Глаза хоть бы закрыли…» – «А чего лежит-то?..» – «Простыню надо…» – «Сказали, дышит еще». – «В сознании?..» – «Мамочка, она же с нашего курса!..» – «Убили?!» – «Нет, я ее не знала». – «С девятого этажа – это все, конец». – «Крови-то сколько…» – «Чего не поднимают?» – «Кто-то видел, как?..» – «Вроде кто-то видел…» – «„Скорую" ждут, что ли?..» – «А позвонили?» –

«Она на третьем этаже жила…» – «С третьего этажа так разбилась?..» – «У нас в доме в прошлом году мужик с пятого этажа упал, и ни фига». – «Сама, что ли?..» – «Ментовка сейчас приедет». – «А как звали-то ее?» – «Вроде дышит еще…» – «Все равно умрет». – «Убиться и с первого этажа можно…» – «Господи, какая дурочка!..» – «Из-за чего она?» – «В этой общаге уже который случай…» – «А родители-то как?..» – «Боже мой!» – «Димка, я не могу смотреть…» – «Хоть бы юбку задернули…» – «Молоденькая еще…» – «Она из нашей общаги, да?» – «Если сама, было, значит, из-за чего…» – «Ментовку ждут, не велели трогать». – «Осторожно, по ногам как по асфальту!..» – «Давно это было-то?» – «Не знаю, что с родителями будет…»

Кто-то плакал в толпе. Отличника задели за локоть, и он оглянулся. Рядом стоял красный, страшный Ванька, а с ним – бледная Нелли в туго затянутом на поясе халате.

«Кто нашел-то?..» – «Да она еще живая!..» – «Хоть поднять бы, на койку…» – «И живем не по-людски, и дохнем так же…» – «Несчастная любовь, возраст такой…» – «Дурочка, боже мой, какая дурочка!» – «Давно ментов-то ждут?» – «Не подходите, нельзя!» – «Вдребезги вся…» – «Родители с ума сойдут…» – «Она с первого курса, я ее видел». – «Зачем тут „скорая"? Тут уже в морг надо». – «А глаза-то закатились…» – «С девятого этажа? Из окна, что ли? С балкона? С крыши?» – «Общага вонючая…» – «Да ведь это не просто – так сделать-то…» – «Я на вступительных с ней за одной партой сидела…» – «Ребята, а почему она?..» – «Холодно тут».

– Отличник, – услышал Отличник шепот Нелли.

«Нельзя же так, в конце концов… О других думать надо… Мать есть, отец…» – «Умерла уже вроде…» – «Чего не едут-то?»

– Ты так не делай никогда, – попросила Нелли. Отличник не ответил. Сзади протолкался Игорь и остановился, глядя на девочку и приобняв Нелли за плечи.

«Жить бы да жить еще…» – «Не могу я понять этих самоубийц…» – «Да почему она?..» – «Вот так все будут стоять и пялиться, как мы сейчас…» – «Тошнит меня от крови…» – «Ничего, симпатичная была».

Игорь вдруг шагнул вперед.

– Не трогай! – кинулся к нему Гапонов, но Игорь уже нагнулся над телом девочки и одернул на ней юбку, закрывая трусики.

«Хоть один умный человек…» – «Гапону бы рыло разбить…» – «Чего не едут так долго?» – «Еще жива до сих пор?..» – «Все равно не спасти…» – «Родители повесятся…» – «Тысячу раз ее видел, а знать бы…» – «Не стоило из-за любви…» – «Жизнь такая достала, вот и прыгнула…» – «Нет, я так не смогу…» – «В кровь не наступи, дура». – «Уж скорей бы ее убирали…» – «Ладно, пошли». – «Там Ринат Ботов вход на крышу стережет, говорит, чтобы следы не затоптали…» – «На фиг ему следы?» – «Что одна была… Что никто ее не толкал…» – «Умереть тоже уметь надо… Не так же, честное слово!» – «Да убили ее! По пьяни изнасиловали – и в окно!» – «Пора, Ленка, время уже, опоздаем…» – «Как в цирке…» – «Интересно, что она думала в тот момент?..» – «А ведь час назад жива была…»

Отличник почувствовал, как Нелли взяла его ладонь в свои руки, и снова оглянулся. Нелли расширенными глазами смотрела куда-то вверх, на общагу. Отличник тоже поднял голову, увидел лица в раскрытых окнах, людей на балконах, среди которых мелькнула Леля, и стену из желтого, как вечность, кирпича.

– Общага-на-Крови, – тихо и внятно произнесла Нелли.

Отличник медленно подошел к двери своей комнаты и вдруг понял, что он не может сейчас зайти туда, не может разговаривать с Игорем или Ванькой. Он постоял, тяжело шевеля мыслями, развернулся и постучал в дверь двести двенадцатой.

Ему не ответили, но он толкнулся и вошел. В комнате, ярко освещенной утренним солнцем, была одна только Леля, которая сидела за столом и курила. Она как-то слепо глянула на Отличника и отвернулась. Отличник обессиленно опустился на стул у другого конца стола и положил на столешницу голову.

Они долго молчали, не меняя поз. Потом Отличник услышал, что Леля плачет, и поднял лицо. Его потрясло, что Леля одна делает то, что надо делать, – просто жалеет девочку. Леля глядела перед собой, а слезы бежали по ее щекам. Лицо Отличника вдруг скрутилось, горло задрожало, и в нем что-то запрыгало, как шарик в свистке. И Отличник тоже заплакал, не успев даже перевести дыхания.

Они плакали, но плакали не только потому, что та девочка разбилась. Они плакали, потому что чувствовали, как безмерно, беспредельно они счастливы, но все равно не понимают, откуда же столько горя, от которого они плачут. И они плакали о вечной обреченности человеческого рода, о том, что время идет против нашей воли, что мы неразрешимо одиноки, что мы расстанемся с друзьями и друзья предадут нас, а мы – их, что любовь все равно пройдет, что никогда мы не изведаем свободы, что мы слабы и ничего не понимаем в этом мире, что вечная красота не включает нас в свои пределы, что сбудутся или угаснут наши мечты, а дела окажутся ненужными, что мы появились на свет не по своей воле, проживем жизнь по воле истины, которая к нам безразлична, и не по своей воле уйдем, что нас мучит страх, что будущее от нас сокрыто, что в мире нет правды, а на небе нету бога, что морская вода солона, а земля несъедобна, что мы теряем всегда больше, чем находим, что кто-то имеет власть над нами, хотя подлее нас во сто крат, что радость быстротечна, а боль не имеет конца, что нам никогда не увидеть всего на свете, что нам не суметь рассказать о себе все, что в полной тьме ничего не видно, а яркий свет слепит, что мы устали и никому до нас нет дела, что на нас лежит вина за чужое зло, а кто-то все равно нас лучше, что мало тепла, что нет уже парусных кораблей и мы не умеем ездить на лошадях, что сны наши уже не те, что были в детстве, а у Богородицы такое грустное лицо, что рано или поздно мы все равно умрем и нас сожгут или закопают в землю.

– Вот он, – сказала Ботва, подталкивая Отличника в спину.

Отличник, внутренне поджавшись, переступил порог двести двадцатой комнаты. У торца стола, разложив перед собой листы бумаги, сидел молодой прыщеватый милиционер. Кроме него в комнате девочки-самоубийцы находились еще Талонов и Ринат. Талонов был угрюм, а Ринат, привалившийся спиной к шкафу, выглядел сонным. Отличник осмотрелся со странной боязнью перед вещами умершей хозяйки. Все вещи имели такой вид, словно они брезгливо скорчились от прикосновения чужих людей. Отличник был здесь в первый раз и неприятно удивился, что у любовницы Рината оказалось пустовато и голо. «Как Ринат мог ходить сюда? – подумал Отличник. – Как он смел заставлять эту девочку спать с собой, если вокруг такая грустная бедность, такое неприкрытое одиночество?»

– Как спрыгнула-то она, видел? – спросил милиционер.

– Ну, – сказал Отличник.

– Не «ну», а нормально разговаривай! – тотчас злобно одернула его комендантша, усаживаясь на кровать.

– Фамилия? Имя? Отчество? – деловито начал милиционер.

Отличник назвался, и Ботва, словно выдавая некую его гнусную тайну, сообщила:

– А кличка у него здесь Отличник, товарищ следователь.

– Рассказывай, что видел, – велел следователь.

– А чего рассказывать?.. – против воли строптиво сказал Отличник, ни на кого не глядя. – Видел, как спрыгнула, и все.

Следователь впервые поднял на него неподвижные глаза.

– Я тебя человеческим языком спрашиваю, – ледяным тоном предупредил он. – Загремишь у меня под следствие, и там посмотрим, как говорить начнешь… На крыше кто-нибудь еще был?

– Я никого не видел, – сдерживаясь, сказал Отличник.

Следователь долго записывал.

– Почему в это время оказался на улице?

– Мусор пошел выносить.

Долгие паузы молчания после ответов придавали вопросам какую-то пренебрежительность, а ответам – абсурдность.

– А где помойка?

– Вон, из окна видать.

Следователь записал, не посмотрев в окно.

– С потерпевшей знаком был?

– Нет.

– Как так? – демонстративно удивилась комендантша. – Учитесь вместе, живете рядом и незнакомы? Что-то мне мало верится!

– Мы на разных факультетах учились, и не был я с ней знаком, и все! – с прорвавшимся вызовом сказал Отличник.

Ботва печально поглядела на следователя.

– Свидетель утверждает, что видел тебя рано утром спускающегося с крыши, – сообщил следователь.

Свидетель, то есть Ринат Ботов, поднял одну бровь, словно сам слышал это впервые. Отличник вдруг почувствовал себя в чем-то виноватым и испугался.

– Ну, – согласился он, ощущая еще неясную свою связь со смертью девочки и уже содрогаясь.

– Как ты оказался на крыше?

– Залез по лестнице да оказался.

– Ольга Васильевна утверждает, что вчера заперла этот люк.

Гром грянул над Отличником! Он совсем забыл об этом! Он по привычке даже не подумал, что надо запереть люк обратно! Если бы он сделал это, возможно, и не случилось бы самоубийства! Отличнику показалось, что ему прямо в лицо предъявили неопровержимое обвинение: ты – убийца! Ноги его обмякли, пот потек по спине, и Отличник с ужасом почувствовал страшное желание каяться во всем-всем-всем. «Ну-ка, держись!.. – сказал он себе. – Держись!»

– Так как же ты отпер замок? Чего молчишь?

Отличник совсем не был готов к такому вопросу. Придумать или соврать чего-нибудь он, смятенный, уже не мог, но и втягивать Игоря тоже было нельзя.

– Украл он его, товарищ следователь! – победно сказала комендантша. – Как я объясняла вам, так и украл.

Отличник молчал, не опровергая.

– Так и записываю, – подвел итог следователь. Он записал и продолжил: – А замок куда дел?

– Бросил на матрас, – безразлично сознался Отличник.

– Там, на чердаке, старый матрас валяется, прожженный, – пояснил Ринат. – На нем я и нашел замок. Не врет.

– Почему, когда слезал с крыши обратно, люк-то не запер?

– Забыл, – сказал Отличник. Следователь хмыкнул, записывая.

– А чего делал на крыше? Зачем полез туда?

– Просто так, – пожал плечами Отличник. – Ничего не делал.

– Не могу понять его!.. – щелкнув языком, искренне призналась комендантша.

– Онанизмом занимался, – уверенно сказал Ринат.

Все, включая следователя, ухмыльнулись. Жуткая злоба смыла страх в Отличнике.

– Они пьянствовали ночью в комнате, – добавил Ринат. – Двести двенадцатая и двести четырнадцатая – вместе.

– Пьяный был, что ли? – словно подсказывая, спросил следователь, видно, сжалившись над Отличником. – Ну чего тебя понесло туда?

– Охота было, – сквозь зубы сказал Отличник.

– Да все понятно, – встряла комендантша. – Вы записывайте, товарищ следователь. Я их всех прекрасно знаю. В двести двенадцатой две ихние девки живут – Леушина и Караванова, а в двести четырнадцатой, вместе с этим, два парня – Симаков, пьяница, и Каминский. Они, значит, напились и… э-э… совокупляться начали, а его выгнали. Ему бы в холле подождать или на балконе, а он, дурак, на крышу поперся.

– Ладно, записал, – согласился следователь. – Ну и что там было на пьянке?

– Известно что, у них всегда одно и то же, – ответила комендантша.

– Ничего не было… – бессильно сказал Отличник.

– Ты мне зубы не заговаривай! – перебила его комендантша. – Знаю я, как у вас ничего не бывает! Вы, товарищ следователь, обратите внимание, что в его комнате постоянно пьянки и дебоши. Они небось и довели ту девчонку до самоубийства – мыслимое ли дело-то жить в таких условиях! И заметьте, с ней не разговаривали, хотя живут рядом, – значит, невзлюбили за что-то и выживали. Вот и выжили, сволочи! Сперва довели до психоза, а потом этот ей и крышу открыл: мол, скатертью дорога!.. Да он, может, сам и спихнул ее, от них всего ожидать можно! Вы за них возьмитесь, товарищ следователь, они ее довели, причем специально, рассчитали все, это точно, и никто больше не виноват!..

Отличник обомлел. Он обвел глазами лица находившихся в комнате – тупые, внимательные лица, – и вдруг понял, что дикий бред, рожденный страхом Ботвы за своего мужа, осядет в голове следователя прочнее, чем все его истины. Следователь и сам хочет верить в то, что кто-то из-за зависти к четырехместной комнате на одного мог затравить девочку. А то, что кто-то из-за стыда может отказаться от жизни на земле, ему не понять никогда.

– Да вы с ума сошли, что ли?! – закричал Отличник. – Да сравните, как жила она и как остальные! Почему она так жила? Потому что Ринат Ботов устроил ей это и в оплату пользовался ею! Я вчера видел, как он ломился сюда, а она его не пускала! Это он ее довел! После всего, что он с ней сделал, ей жить стыдно было!

Ринат, скрестив руки на груди, пренебрежительно улыбнулся.

– Не ори!.. – завизжала комендантша. – Заткнись, сопляк!.. Да он со злобы поклеп наводит, товарищ следователь! Он же сейчас скажет, что это Ринат ее столкнул, что я столкнула, что вы!.. Не было у Рината никакой связи! Сама я ее пустила, потому что жалела! А эти суки иззавидовались и травили!..

– Хватит базара! – рявкнул следователь. – Разорались, как… – Он споткнулся, растеряв мысли, и громче, чем прежде, добавил: – Ей ведь и восемнадцати не было! Развращение малолетних – это статья! Молчать! – Он хлопнул ладонью по бумагам, увидев, что комендантша снова подалась вперед и открыла рот. – Вижу я, что каша у вас тут порядочная заварена!.. – Он потер лоб. – Ладно, разберемся… Никто не виноват – значит, нет состава преступления, а если кто виновен – понесет наказание. Это всем ясно?

Комендантша, побагровев, сопела. Ринат улыбался. Гапонов ковырял ногти. Отличник опустил голову и закрыл глаза.

– Буду всех вызывать повестками, – предупредил следователь. – Иди распишись, как там тебя…

Трясясь от недавнего напряжения, Отличник вернулся в свою комнату и застал там одну только Нелли. Он сел за стол, налил себе холодного чая и, внутренне кипя, начал пересказывать ей всю свою историю. Но к концу рассказа ярость его утихла, и он завершил в спокойной и горькой злобе. Нелли молчала, то ли слушая его, то ли нет, и только прикуривала сигарету от сигареты.

– Не мучайся, Отличник, – наконец сказала она. – Мы здесь все равно живые… А ей там уже хорошо.

– Где это «там»? – ухмыльнулся Отличник.

– Ты не веришь, что после смерти будет что-то еще?

– Не верю.

– И ты не веришь в бога?

– Нет, – мрачно и твердо сказал Отличник.

– Почему? – как-то странно улыбнулась Нелли.

– Потому что сам бы я никогда не выдумал бога, если бы решил объяснить этот мир.

– Ты атеист, – с опаской сказала Нелли. – Но атеизм не попытка достичь истины, а способ примирить себя с неспособностью ее постигнуть. Я так думаю, что он – просто усталость человечества. Не надо, мол, ни награды, ни кары – дайте исчезнуть, оставьте в покое…

– Я не устал, – возразил Отличник. – Просто бог не моя истина.

– Значит, тебя гордыня заела. Ты сам себе хочешь быть богом. Из таких, как ты, выходят фашисты. Надо смирить гордыню.

Отличнику совсем не хотелось говорить на эту тему. Эта тема казалась ему сейчас вообще неуместной. Но он был зол, и злость подзуживала отвечать.

– Пусть сначала бог свою гордыню смирит. А то он господин, а я – раб. Нечестно. Я живу, стараюсь, как лучше, а он меня потом судит и карает. Кара – это насилие. Истина несовместима с насилием. И если бог – истина, значит, его нет. Ведь бога без справедливости не бывает. Вот если бы после смерти он всех поголовно отправлял в рай…

– Такой бог никому не был бы нужен, – закончила Нелли.

– Дело вкуса, – пожал плечами Отличник.

– А может, он специально посылает нам сомнения, чтобы мы через сомнения, через страдания пришли к нему?

– Зачем? – хмыкнул Отличник. – Он высшее существо. Он всемогущ. Он и так в единый миг может сделать всех людей верующими. А страдания, Нелли, даже духовные, ведь не ведут к вере. И вообще, если в бога верят, чтобы выпросить у него чего-нибудь, то это не вера, а бессилие. А я понимаю так, что вера должна идти от силы. Ну, когда у тебя все есть и ты видишь, что в сумме это рождает новое качество мира – присутствие в нем бога.

– А если бог просто так хочет? – с каким-то внутренним ослеплением, словно перед вспышкой бешенства, настойчиво добивалась своего Нелли. – Понимаешь: хочет, и все!

– Он не может хотеть! Он высшее существо! У него нет желаний! – заводился вместе с Нелли Отличник. – У него есть воля, и по этой воле устроен весь мир! Малейшее движение его воли – и мир изменяется в единый миг! Желания не успевают даже возникнуть! Если его воля требует, чтобы мы верили в него, то мы должны рождаться с инстинктом веры. У высшего существа не может быть цели! Он не может желать, чтобы мы верили в него через страдания! Страдания долги, а воля исполняется моментально. И чего, наконец, ему надо больше: веры или страдания? Если страдания – то это не бог, бога нет.

– Но это все логика, Отличник. – Нелли дрожащими пальцами порвала сигарету. – А если он познается только верой?

– Это, Неля, знаешь, последний аргумент, – устало сказал Отличник, – который нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

– Но ведь есть же что-то, кроме законов природы, что управляет нашей жизнью… Что заставляет нас искать совершенно бесполезную и даже губительную истину… – тихо сказала Нелли.

Такие слова надо было говорить с отчаянием, и Отличник испугался, когда вместо отчаяния уловил в интонациях Нелли какое-то бесовское, злорадное торжество.

– Вот ты мне доказывал, что бога нет, а доказал совсем другое.

– Что я доказал? – угрюмо спросил Отличник.

– То, что бог не высшее существо.

– Какой же он тогда бог?

– А вот такой… У бога четыре свойства: он есть истина, он создал все, его воля моментально исполняется, он подвержен желаниям. Но ведь желание может пойти вразрез со всеми другими свойствами. Как прыжок с крыши идет вразрез со всеми свойствами человеческой биологии. И кто же способен прыгать с крыши? Высшее существо, закон природы? Какая же модель бога будет непротиворечива нашему миру?

Нелли глядела на Отличника жутко потемневшими глазами, и холод пополз у Отличника по позвонкам. Он почувствовал, что после комендантши попал из огня да в полымя.

– Только человек, человек мог сделать все это… – Нелли, не отводя взгляда, широко махнула сигаретой. – Вроде как писатель, который пишет роман, а мы все – его персонажи… Но ведь мы, Отличник, падаем с крыш по-настоящему, и наша кровь на асфальте – это не чернила…

– Ну, ладно, Нелечка, верь в такого бога… – трезвея от страха перед ней, пробормотал Отличник.

– А ты пробовал писать серьезные романы?

– Только серьезные стихи, – попытался отшутиться Отличник.

– Поверить в такого бога – значит поверить в человека, – ничего не замечая, продолжала Нелли. – Если я поверю в такого бога-писателя, то в чем будет заключаться моя вера? Ему же не надо от меня смирения, поста, целомудрия, а то его роман станет скучным. А чтобы написать хороший роман, надо жить в нем. Значит, посланец этого бога есть среди нас…

Отличник молчал, смятенный. Нелли была уже в том состоянии, в каком у фанатиков вскрываются стигматы. Длинные ногти Нелли дергали пуговицы блузки. Отличник с ужасом глядел на них, понимая, что сейчас должно последовать. «Господи!.. – с отчаянием истово помолился он. – Если ты сейчас пишешь меня, останови ее скорее!..»

И тут в дверь постучали. Немудреный способ окончить тяжелую сцену. Способ, типичный для общаги. Типично общажная история, как сказал Игорь.

В комнату вошла Надя Новиченко.

– Слушай, Неля, – с ходу начала она. – Там у нас сидит ваш Симаков уже третий час. Притащил с собой водку и пьет. Невозможно выгнать! Сходи к нам, что ли, ты ведь умеешь…

Надя осеклась, поняв, что зашла не вовремя. Отличник перевел взгляд на Нелли. Та опустила голову и закрыла лицо руками.

– Я сейчас приду, Надя, – сказал Отличник. – Я уведу его.

Надя некоторое время постояла молча.

– Психи вы все, – сказала она, развернулась и вышла.

Отличник встал и подошел к Нелли. Он понял, что Нелли плачет.

– У тебя что, никто раньше не умирал? – присев перед ней на корточки, тихо спросил Отличник. – Ни бабушки, ни дедушки?

Нелли отрицательно помотала головой.

– Успокойся, – попросил Отличник. – Это перенапряжение, это надрыв… Пройдет… Я тебя люблю…

Нелли подняла лицо и отвела волосы от мокрых глаз. Распухшими губами она еще попыталась улыбнуться.

– Ты все равно будешь моим, – сказала она. – Серафимчик…

Отличник вежливо постучал в комнату, где засел Ванька.

– Занято! – как в сортире, заорал Ванька через дверь.

Отличник вошел. Ванька сидел в комнате один, за столом, с бутылкой водки и стаканом.

– Удар ниже пояса!.. – обомлев при виде Отличника, сказал Ванька. – Ладно, разберусь с этими прошмандовками… Ну, садись.

Отличник сел за стол рядом с Ванькой.

– Пойдем домой, – попросил он.

– Мой дом – общага, – резонно возразил пьяный Ванька.

– Не ерничай. Пойдем. А то они комендантше накапают.

– Фигня война, лишь бы не убили, – озорно ответил Ванька.

– Ну чего тебе сдалась эта комната?

– Чистенько тут. – Ванька ковырнул скатерть желтым ногтем.

Отличник молчал, не зная, что предпринять. Ванька закурил.

– Ты им все занавески продымишь… – безнадежно сказал Отличник, и Ванька тотчас старательно выпустил струю дыма в занавеску.

– А где ты водку взял? – Отличник посмотрел на пустую бутылку.

– Сами они и дали денег. А я слетал. Мне не в ломы.

– Допил, и пойдем. Чего даром сидеть?

– А я не даром, – тут же возразил Ванька. – Я за водкой бегал, пили вместе, да потом чмондел тут два часа, развлекал Савцову с Новиченко. Я честно заработал часик одиночества.

– Я все равно тут сидеть буду, и не получится одиночества.

– А с тобой, харя, и так одиноко. Как со своей тенью.

– Правда, с трезвой тенью.

– Нет. С тенью хорошего-хорошего человека, каким я мог стать, но не стал.

– Вы мне все твердите, что я чистенький и хороший, – желчно сказал Отличник, – а все для того, чтобы подсластить мне. Чтобы я от вас отстал. Что-то мне не кажется, будто тебя совесть мучает. Скорее наоборот – тебе еще глубже в грязь залезть хочется.

– Нет-нет, отец! – Ванька притворно замахал руками. – Не говори так! Ты похож на обычного умного человека, когда так говоришь! Если уж ты взялся за роль русского инока, то не отступай от текста!

– Ни за какую роль я не брался! – с досадой сказал Отличник. – Я взялся только тебя отсюда вытащить, и все.

– Я все равно не пойду. Мне… там страшно.

– Почему? – удивился Отличник.

– Там много смерти, – рассудительно сказал Ванька.

Отличник словно бы снова увидел девочку, лежащую в луже крови под желтой стеной, и снова ощутил нарастающее отчаяние.

– Всюду смерть, – тяжело сказал он.

– А меня она со всех сторон обложила.

В глазах Ваньки, устремленных на Отличника, было жесткое, беспощадное ожидание, когда же он, Отличник, наконец поймет.

– Ванька, у нас в комнате нет демонов или духов, – так же жестко ответил Отличник. – Она умерла, спрыгнула с крыши и умерла. И все. Больше ничего нет. Даже ее.

Ванька молчал, роясь в бороде.

– У Нелли только что чуть не случилась истерика, – помолчав, продолжил Отличник. – Леля ото всех заперлась. Игорь куда-то убежал. Хоть ты-то приди. Ты же человек сильный.

– Сильный, аж в жопе мыльный, – ответил Ванька и отвернулся.

– Тогда я пошел, – вдруг сказал Отличник. – Я не «скорая».

– Постой! – Ванька ухватил его за рукав. – Нет, не уходи! Мне уже и здесь страшно!

Отличник остался сидеть.

– Дай денег на пазырь, – предложил Ванька. – Тогда пойду.

– Не дам, – утомленно ответил Отличник. – Разве я тебе хоть раз давал? Зачем тогда просишь? Тебе вообще пора завязывать, Ванька. У тебя запой. Ты уже весь опаршивел от пьянки. Когда ты белье в последний раз менял? От тебя несет, как от козла.

– Молоком? – с надеждой спросил Ванька.

– А сегодня тебе еще надо протрезветь, – не обратив внимания, добавил Отличник. – В семь часов студсовет. Не явишься же ты туда пьяный!

– Да хрен с ним! – отмахнулся Ванька. – Скажи, отец: я еще хороший?

– Когда не пьешь, – не желая миловать, сказал Отличник.

– Ну, прости меня, отец. Не могу я. Душа горит. Вот девчонка спрыгнула, и думаешь: ведь она мне никто. А-а, плевать, переживу, мол. Одной раной на душе больше, и ладно. Все кажется, что еще много душевных ран вытерпишь, а вдруг оглянешься и видишь, что на душе-то уже места живого нет.

– А что делать-то, Ванька? – с прорвавшимся отчаянием спросил Отличник. – Что делать? Пить, что ли, да?

– А я другой анестезии не знаю. Я помереть боюсь очень.

– Кто тебя заставляет помирать? Живи.

– Я тебе расскажу, харя… – помолчав, решил Ванька. – Разбередила меня эта дура… Помнишь, я осенью ездил домой?

– Помню. На похороны друга.

Ванька почесал бровь, перевернул стакан вверх донышком и его горлом стал прокручивать на скатерти вмятины-круги.

– Он умер от лейкемии. Я служил вместе с ним. В автобате. Однажды нас, восьмерых водил, гоняли на полигон за какими-то приборами. Там и. облучились. Доза, говорят, охренительная. Из нас восьмерых двое уже померли, двое по больницам…

– А остальные? – тихо спросил Отличник.

– Остальные – ничего… – Ванька пожал плечами. – Но я знаю, что потом все равно достанет. Через год, ну, через два… Я после похорон лег на обследование, потом звоню в онкологию, представляюсь своим отцом, как, говорю, там?.. – Ванька помедлил. – Пока нормально, говорят. Я спрашиваю: а когда? Ответили, что не телефонный разговор. Вот такая ерунда, харя.

Отличник долго молчал.

– Все равно, – упрямо сказал он. – Все равно, Ванька, надо жить. Дверь туда всегда, для всех, в любой миг открыта. Надо иметь силы проходить мимо открытой двери.

– Да ведь я живу! – весело возразил Ванька. – Знаешь, какое счастье! Руки, ноги, голова – все так замечательно! – Ванька пошевелил плечами и головой, точно примеривал обнову. – Солнце видеть замечательно, порежешься – кровь течет красная, замечательно! Жрать вкусно замечательно, трахаться замечательно, даже поссать вволю, когда долго терпел, замечательно! Я ведь живу, харя! Зачем вы все меня хороните: спился, спился… Да ни хера подобного! От радости я пью, потому что каждый день – праздник! Вы говорите, что это прожигание жизни, но как выразить-то еще, что делать?

– Ну… – подумав, нерешительно начал Отличник. – Ты же знаешь, что я говорю, если о таких вещах берусь рассуждать… А ты этого не любишь…

– С чего ты взял, что не люблю? – удивился Ванька.

– Кажется, – неловко пояснил Отличник.

– Дурак ты. Наоборот, очень люблю. Только мне что, волоса на жопе от этого вырвать, что ли? А то, что выспренно у тебя выходит, – так это не постыдно, не смешно. Просто веры в человеке много. Сомневаться ты еще не научился. Хотя, по правде говоря, больно уж прекраснодушны все твои бредни о даре в человеке. Все в твоем «даре» так ладненько, так красивенько, так чистенько. Как в тебе. А мне бы говнеца побольше, тогда бы я поверил.

– Ну, если ты спрашиваешь, то я бы сказал так, – ободрился Отличник. – Надо жить, чтобы в твоей жизни истина была.

– А как? Чего делать? Творить?

– Конечно, и творчество… – кивнул Отличник. – Но не только. Дар – это не только творчество, но и любовь, познание, добро…

Дата добавления: 2014-11-18