Часть третья 1 страница. В дверь громко стукнули. Отличник, ничего не соображая, сел, схватил со стола толстый будильник и тупо уставился на усатый циферблат

В дверь громко стукнули. Отличник, ничего не соображая, сел, схватил со стола толстый будильник и тупо уставился на усатый циферблат. Было без пяти восемь.

Майское солнце валилось в комнату сквозь незашторенное окно и громоздилось в ней беспорядочными глыбами света. Пыль мерцала в воздухе, словно следы сна, который только что так волновал Отличника, а теперь стремительно исчезал из памяти. Серафима спала, завернувшись в простыню с головой. Стук повторился. Отличник в одних трусах сполз с койки и босиком прошлепал к двери. В коридорчике блока стояла Лена Мельникова – подружка и однокурсница Серафимы.

– Ой… – растерянно сказала она. Отличник быстро изогнулся, пряча нижнюю часть тела за дверь и оставляя в щели только плечо и щеку.

– Извини… – одновременно сказали они друг другу.

– Там Фимке на вахту телеграмму принесли, – сообщила Лена.

– Спасибо, – ответил Отличник, принимая листочек и закрывая дверь. Он оглянулся и увидел, что Серафима тоже проснулась и, лежа, потягивается, растопырив руки и сжав кулачки.

– Тебе телеграмма, – сказал ей Отличник, подавая листок.

Уже на третий день своего проживания у Серафимы он перестал стесняться щеголять в трусах. Все равно избежать этого было практически невозможно, и он предпочел смириться.

Серафима проворно села и схватила телеграмму. Сквозь тонкую белую ткань ночнушки Отличник видел розовые серповидные отсветы ее небольших грудей. Лицо Серафимы было опухшим ото сна, с ровной матовой бледностью покоя, через которую у губ и на скулах только начал пробиваться румянец. Грива солнечных кудрей была взъерошена, справа кривой спиралью торчал рог.

– Это от мамы, – прочитав телеграмму, пояснила Серафима. – Она пятого июня прилетает сюда из Москвы и просит купить ей билет на поезд домой…

Серафима встала, накинула халатик и начала заправлять койку.

– Я пошел Игоря будить, он просил в восемь, – натягивая штаны, сказал Отличник. – Ты пойдешь куда – дверь не запирай…

– А я никуда не пойду, – беззаботно ответила Серафима. – Возвращайся скорее, я сейчас чайник поставлю.

Отыскав комнату, которую Игорь указал ему как место своего ночлега, Отличник решительно забарабанил в дверь. Через некоторое время в комнате раздался скрип панцирной сетки, тяжелый вздох, и Игорь принялся с кем-то препираться сонным шепотом:

– Маргарита, к тебе с визитом…

– Пошли они на фиг, козлы, спать не дают… Это, может, вообще к тебе…

– В комнате, как мне известно, проживаешь ты, а не я.

– Мои все знают, что я не одна, никто не припрется…

– А я никого не ставил в известность, где проведу ночь.

– Да вся общага знает, где ты…

– Ни к чему, Маргарита, дискуссии в столь драматичный момент.

– Не пойду я открывать. Мне через тебя лезть надо.

– Подвигнись, дорогая, на это деяние.

– Спроси лучше, кого там черт принес…

– Не стоит мне тебя компрометировать, Маргарита…

– Ну и хрен с ними. Постучат и свалят.

– А вдруг это тебе принесли вызов на похороны троюродного дедушки, который оставил тебе огромную сумму в швейцарском банке?

– Пошел ты к черту…

Отличнику надоело слушать этот бесконечный спор, и он громко сказал:

– Их сиятельство велено будить!

– Пардон, дорогая, это ко мне, – услышал Отличник шепот Игоря. – Совсем забыл, тысяча извинений… – И Игорь крикнул: – Отличник, будь любезен, друг мой, разбуди еще Ивана в четыреста четвертой и возвращайся сюда через пятнадцать минут!

Четыреста четвертая стояла открытой, и Отличник сразу же вошел. Комната была полупустая, грязная и ободранная. Вдоль стен громоздились две самодельные двухэтажные кровати. На втором ярусе одной из них спиной к Отличнику спал какой-то одетый человек. Ванька, тоже одетый, храпел на пятнистом матрасе, брошенном на замусоренный пол. Рядом с его лицом стояли кроссовки, похожие на двух черных, разжиревших тараканов с безвольно распущенными усами шнурков. После продутого сквозняком коридора Отличника шарахнуло крепким, ядреным запахом сигарет, перегара и вонючих носков.

– Ванька, восемь утра. – Отличник покачал Ваньку за плечо.

Ванька долго просыпался, потом, кряхтя, сел и стал чесаться.

– Башка болит… – заныл он. – Не выспался ни хрена, жарища, все красно в глазах… Клопы чуть насмерть не загрызли… Кормить их, может, на ночь, чтоб спать давали?.. Не поеду я ни в какой институт, ну его в дупло в такую рань…

Отличник скорбно сел на кровать. Он молчал. Он уже устал от Ванькиного надрывного пьянства и похмельных страданий.

Ухватившись за спинку кровати, Ванька тяжело поднялся и побрел к столу, заваленному грязной посудой, пнув по дороге стул.

– Гадюшник долбаный… – проворчал он и по пути ткнул кулаком в спину спящему человеку. – Петров, дай сигарету…

– Пошел в жопу… Сам все мои вчера высадил.

Ванька свалился на стул, взял со стола за бока чайник, вставил его носик себе в бороду и долго пил.

– Ф-фу… – отдуваясь, сказал он. – Петров, ну дай сигарету…

– Хрен ты от меня еще чего дождешься, – ответил Петров с верхней койки.

– Трондец, довыкаблучивался, – подвел итог своему поведению Ванька и забормотал: – Если Магомету не дали сигарету, то Магомет ученый, идет за чибоном… – Ванька склонился над столом, выискивая среди грязной посуды окурки, и, найдя, нравоучительно сообщил: – Будет чибон – будет и песня.

– Симаков, – вдруг сверху подал голос Петров. – Ты помнишь, что ты мне бритву должен?

– Ясный пень, – отозвался Ванька.

– Неси.

– Вечером принесу.

– Мне сейчас надо.

– Возьми у Борьки.

– У нас одна электробритва на всю комнату.

– Ну, станком поскоблись. Башку не отрежешь.

– У меня от него раздражение.

– А у меня от тебя раздражение. – Ванька скручивал «козью ножку».

– Сука ты, Симаков. Чтоб я еще раз с тобой пил? Ни хера!

Ванька тем временем зажег самокрутку, вдохнул, блаженно зажмурился, посидел неподвижно, словно медитировал, и прошептал:

– Во продуло, аж мостик накренился…

– Зачем Петрову твоя бритва? – негромко спросил Отличник.

– А я вчера евонную пропил. Денег не было, взял ее и толкнул какому-то хмырю на остановке. А деньги вместе пробухали.

– Это у тебя свежий закидон, – недовольно заметил Отличник.

– А у меня такая же бритва, как у него. Я ему свою отдам. Хреновая машинка, пусть берет, говна не жалко.

– А сам чем бриться будешь?

– Чего мне брить? Яйца, что ли? Я и так красивый.

– Симаков, мне бритва нужна… – нудел сверху Петров.

Ванькины сумки со всеми вещами стояли в комнате Серафимы.

– Принеси ему, чего он ноет, – посоветовал Отличник.

– Подождет, не обосрется. Что мне перед ним, на цырлах бегать?

– Козел ты, Симаков, – в сердцах сказала верхняя койка.

– Не ссы против ветра, Петруха, – с тенью угрозы сказал Ванька и пожаловался: – От курева башка только сильнее затрещала…

Он бросил «козью ножку» в грязную тарелку, встал, держась за голову, подошел к тумбочке и достал из нее пузырек одеколона.

– Не опохмелюсь – загнусь, – пояснил он Отличнику. – Петров, дай денег на пазырь…

– Пошел ты в жопу, – традиционно ответил Петров.

– Тогда прощайся со своим «Шипром», – спокойно сказал Ванька и налил в стакан, который почище, на полтора пальца одеколона.

– Что же ты за говнюк такой!.. – завопил Петров, оглядываясь.

– Не кани, Петруха, у меня в сумке и «Шипр» есть. – Ванька добавил в стакан воды из чайника, благодаря чему получилась мутно-белесая смесь. – Смертельный номер не снимая штанов! – провозгласил он и, стоя, залпом осушил стакан.

Лицо его передернулось.

– Сейчас блевану… – просипел он, но его все-таки не вырвало. Он снова присосался к носику чайника и уселся на прежнее место.

– Зря Борька пустил тебя в комнату… – гундел сверху Петров. – Я же говорил ему, что не надо… Из триста восемнадцатой тебя выперли – ты все равно ни шиша не понял…

– Что – триста восемнадцатая! – риторически воскликнул Ванька, сворачивая вторую самокрутку. – Меня из общаги выперли, так я и то не образумился. Я, отец, честно говоря, думаю, что, если меня на тот свет выпрут, я и там не образумлюсь. Куда, интересно знать, меня из пекла выпирать будут?

– Ты помнишь, что ты вчера в нашей двери замок выбил?

Отличник оглянулся – замок косо висел на двух шурупах.

– Не хер дверь запирать было.

– А ты помнишь, что ты в коридоре делал? Орал, чтобы Гапонов арестовывать тебя на танке приезжал, что ты с бабкой Юлькой трахаешься, поэтому она тебя в общагу пускает…

– И поэтому вы заперлись?

– Естественно. Гапонов узнает, что ты у нас, и нас выселит.

– На фиг вы ему обосрались, мудаки, – пренебрежительно бросил Ванька. – Я был счастлив, а меня не поняли. Гапонов бы вам ничего не сделал, а я вот замок вышиб.

– Ничего, больше не вышибешь, потому что ты у нас больше не живешь, – желчно сообщил Петров. – На хрена нам приключения на свою жопу? Это утром мы все решили – и я, и Борька Аргунов, и Кукушкин, и Димон. Так что волоки мне бритву с «Шипром» и вали.

– Здатому кораблю – плаванье зашибись, – весело ответил Ванька. – Сейчас свалю, только бампер умою. Вещи вечером закину.

– Ну и хорошо. Пока, Симаков. Бывай! – И Петров, вынеся приговор, демонстративно замолчал.

– Когда у меня появится свой дом, – задушевно рассказал Ванька Отличнику, – я заведу щенка, назову его «Петров» и утоплю в унитазе.

Бросив самокрутку в стакан, он взял полотенце и ушел. И Отличнику вдруг стало нестерпимо жаль Ваньку – грязный, вонючий глиняный горшок, в котором не гаснет божественный огонь. На миг он, как свои, ощутил одиночество, неприкаянность, страдание Ваньки, укутанные в тряпье пьянства, гусарства и ерничества. Но больше, чем жалость, его поразил страх за Ваньку, ужас перед его упрямым путем, который ведет в никуда и с которого нельзя свернуть, потому что это приведет к тому же концу, но гораздо быстрее.

Однако умыться Ваньке не удалось.

– Та-а-ак, а это что за порнография? – услышал Отличник его громкий и хамски-разгульный голос. Ванькины интонации говорили, что он столкнулся с чем-то более серьезным, чем Петров с верхней койки. Отличник подбежал к двери и приоткрыл ее.

– Ага, и Симаков тут же, – донесся голос Гапонова. – Еще один нелегащик. Что тут делаешь?

– В гости пришел, ваше превосходительство!

– С полотенцем?

– Это чтоб утереться, если в рожу плюнуть изволите!

– А почему на вахте докуметов не осавил?

– Как это не оставил? – делано изумился Ванька. – Я оставил документ, удостоверяющий мое право на одну поездку в городском пассажирском транспорте!

– Ничего я у баки Юки не видел.

– Она его съела, наверное. Он счастливый был, документ-то.

– Ты мне не дуди, – зверея, начал Гапонов. – Тя из ощаги выселили, и ты зесь появляться имеешь право токо по докумету, пол? И тем, кто тебя пускает, передай, что я их сей комнатой выселю. Я сех вас, знаю и сех вычислю, вот как ее вычислил!

– Ты мне лучше растолкуй, гражданин вычислитель, чей это чемодан у тебя в руке? Нелька, твой, что ли?

Отличник понял, что Гапонов отыскал по общаге Нелли, забрал ее вещи и теперь конвоирует до вахты, чтобы вместе с баулами выставить на улицу.

– Не суся не в свои дела, Симаков. Додет и до тя очередь.

– Дойдет, дойдет. А пока давай мне ее вещи и вали один.

– Ну, лядь, Симаков, ты меня уже заколебал…

– Что, стукнемся? Вспомним босоногое детство?

Отличник услышал, как что-то мягкое шлепнулось на пол.

– Лано, Караванова, – предупредил Гапонов. – Сёня он тя отбил, но я сех вас найду и вышибу осюда. Вам тут не жить, поняли?

– Давай, давай, вали, козел, – напутствовал Гапонова Ванька.

Взъерошенный и озабоченный, Ванька ворвался в комнату.

– Сматываемся, харя, – сообщил он. – Гапон по общаге рыскает, Нельку у Беловых выцепил… Наедет еще на этих мудаков – вони не оберешься. – Ванька бегал по комнате, собирая какието свои мелочи. – Пошли, харя, к тебе с Фимочкой. Отсидимся, пока шухер не уляжется. Ты не против?

Они вышли в коридор, и Отличник увидел Нелли. Она смотрела куда-то в окно, лицо у нее было каменное и безразличное.

Втроем они молча и быстро поднялись на седьмой этаж и подошли к семьсот десятой комнате. Отличник постучал и открыл дверь. Серафима с ногами сидела на кровати и читала книгу.

– А я с гостями, – предупредил Отличник.

– Здравствуй, Фима, – спокойно сказала Нелли.

Отличник почувствовал, что как только она увидела Серафиму, то сразу сделалась неестественной – какой-то подчеркнуто доброжелательной и внимательной. А впрочем, все друзья Отличника, встречаясь с Серафимой, изменялись. Для них Серафима словно бы заключала в себе что-то нежелательное, и они скрывали это за вежливостью и демонстративной симпатией. Отличник не знал, как отнестись ко всему этому. Более того, он даже не хотел разбираться, отчего так происходит, ибо в любом случае это обязывало его перемениться в отношении к Серафиме и потом из-за этого затаить на друзей обиду.

– Привет, Фимка, – развязно сказал Ванька, сбрасывая обувь.

– Привет, – обрадовалась Серафима и слезла с койки. – Вы вовремя поспели. Хотите чаю? У меня вишневое варенье есть.

– Напузырь-ка мне стаканчик, – благодушно пророкотал Ванька, валясь на кровать Отличника. – Фимка, мы покурим у тебя?

– Курите, – расставляя стаканы, ответила Серафима. – Отличник, достань, пожалуйста, варенье…

– Нелька, дай сигу, – тотчас попросил Ванька. Нелли молча достала пачку, вынула сигарету и подала Ваньке. Она не любила, чтобы в ее пачку лазили чужие пальцы.

Ванька привычным жестом выхватил из-под кровати литровую стеклянную банку и поставил ее на стол. Банка эта была специально заготовлена им в прошлое посещение. Серафима, не знавшая о том, удивленно взглянула на безмятежного Ваньку и засмеялась.

– Меня вот из комнаты опять выперли, – сообщил Ванька.

– Опять безобразничал? – разливая чай, спросила Серафима.

– Э-эх!.. – Ванька махнул рукой и взял стакан. – Не станем относиться к жизни серьезно, Фимка. Все будет как попало!

– Ты, Ванька, всегда отшучиваешься, – укоризненно заметила Серафима. – От жизни не отшутишься… Вы ешьте варенье-то… А если вам негде остановиться, живите у меня. Места хватит.

– Я вроде бы не говорила, что меня выгнали, – вдруг холодно сказала Нелли, которая курила и не прикасалась к чаю.

– У тебя такой вид, Неля, что все понятно, – улыбнулась Серафима. – Ванька, возьми ложку, не суй палец в варенье…

– Нет, Фима, спасибо, – словно очнулась Нелли, глядя на Серафиму с оттенком жалости и нежности. – У меня, кроме Беловых, есть еще много других знакомых, у кого я могу переночевать.

– А чем у меня хуже? – без всякой рисовки удивилась Серафима.

– Не в том дело, Фимка, – встрял Ванька. – За Нелькой Гапонов настоящую охоту учинил. Если он застукает кого из нас у тебя, то все пострадают – и кого застукали, и Отличник, и ты. Нам теперь поодиночке держаться надо, чтобы меньше жертв было.

Серафима ничего не сказала и снова с ногами забралась на свою койку.

– Можно, Фима, я у тебя вещи оставлю? – спросила Нелли.

– Конечно. Но если негде будет ночевать – приходите не спрашиваясь. Я всегда буду вам рада.

– Гапонов неспроста за тобой следит, – без смущения заявил Нелли Ванька. – Он к тебе неравнодушен, гад, вот и мстит.

– Ну и пошел он к дьяволу, – отмахнулась Нелли.

– Интересно, – задумался Ванька, – он тебя действительно сам вычислил или какая сволочь настучала?

Нелли сделала гримасу безразличия.

– Знаешь, Фима, – подумав, сказала она, – ты не принимай на свой счет, но с тех пор, как мы так живем, я чувствую, что все от меня отвернулись. Никто во мне человека не видит. Я для всех только обуза, которую терпят из вежливости. Такое ощущение, что все тебе врут, а сами только и ждут, когда ты уйдешь, чтобы не было неприятностей. Будто умерла для всех, а похоронить нельзя, вот труп и перепихивают друг другу, чтобы под носом не воняло. Людей ненавидеть начинаешь.

– Это усталость и нервы, Неля, – возразила Серафима. – Ты слишком мнительна.

– Да плюнь ты на них всех, – посоветовал Ванька. – Приходи и живи. Это же общага.

– Нельзя плевать, – вдруг возразил молчавший до сих пор Отличник. – Вот ты доплевался, что тебя из второй комнаты выставили.

Нелли мельком презрительно взглянула на Отличника.

– Ха! – воскликнул Ванька. – Да у меня, харя, таких комнат хоть жопой ешь! Оттуда выперли, так я не удавлюсь на резинке от трусов, еще найду комнату!

– И снова выпрут, – упрямо сказал Отличник.

– А-а, пускай. Опять новую найду. Сессия же не бесконечна. Худо-бедно перекантуюсь, а там видно будет.

Отличник тяжело вздохнул.

– Не падай духом, мать. – Ванька хлопнул Нелли по коленке. – Мы еще придем поссать на их могилы.

Нелли только усмехнулась.

Еще с полчаса они говорили о разных пустяках, не касаясь этой темы, и наконец Нелли сказала:

– Ладно, Фима, пойдем мы. Думаю, что тревога уже улеглась.

– Приходите сюда, – снова пригласила Серафима.

Отличник вышел в блок проводить друзей. Он чувствовал: они хотят что-то сказать ему без Серафимы.

– Хорошая у тебя девочка! – быстро прошептал Ванька в ухо Отличнику. – Ну и подфартило тебе, харя!

Отличник смущенно улыбнулся.

– Вы друг другу подходите, – с наигранным безразличием, не понижая голоса, добавила Нелли. – Кстати, Отличник, ты не знаешь, где Каминский?

– Нет, – соврал Отличник, сумев выдержать ее взгляд.

– Ну ладно, – ухмыльнулась Нелли, отворачиваясь.

Ванька скорчил зловещую рожу и, пока Нелли не видела, быстро, но крепко пожал Отличнику руку.

Игорь в брюках и рубашке, подпоясанный женским фартуком, на электроплитке жарил себе яичницу и варил в турке кофе. Отличник сидел в стороне на стуле, как зритель, и глотал слюни. Маргариты в комнате не было, поэтому Отличник свободно рассказывал Игорю об изменениях в судьбах Нелли и Ваньки.

– Образ жизни и поведение компрометируют Ивана в глазах окружающих, – произнес Игорь. – Ты бы, Отличник, повлиял как-нибудь на него…

– Он сам знает, что делает, – хмуро отозвался Отличник. – Нянька я ему, что ли?

– Н-да-а… – протянул Игорь и вздохнул. – Тяжело мне, друг мой. Сейчас бы о себе подумать – не до прочих. Но ведь гибнет человек. Что делать?

– Ничего.

– Как-то нехорошо у нас стало. Словно мы друг другу чужие. Что с нами случилось? Что с нами сделали? Что будет, Отличник?

– Не знаю, Игорь, – печально сказал Отличник. – Ванька говорит, что нам теперь поодиночке держаться надо. Мне кажется, что все просто злятся друг на друга оттого, что никто не хочет сделать первого шага к сближению.

– Какое сближение, дитя мое? – Игорь пожал плечами. – Мы не ссорились. Не расходились во мнениях.

– Ну, может, поддержать друг друга… Не врать друг другу…

– Как я понимаю, – помолчав, заметил Игорь, – последнее – это в мой адрес?

– Ну да, – неохотно сознался Отличник. – Но не только. Во всем какая-то фальшь появилась. Лелька будто врет, что всех любит, Нелька – что всех ненавидит, Ванька – что на всех наплевать…

– А почему ты считаешь, что это не так?

– Почему-почему? Потому что я сам не могу ни плевать на всех поголовно, ни любить, ни ненавидеть…

– Ты, наверное, осуждаешь меня за мой способ жить в общаге и за то, что я вынуждаю тебя лгать?

Отличник скорчил неопределенно-кислую физиономию, хотя и то и другое действительно было ему не по душе.

– Даже Иван осуждает меня, – задумчиво заметил Игорь. – Это Иван-то, который всегда наплевательски относился к ближним, насмешливо – к моим отношениям с Нелли и презрительно – к бабам, что для него оправдывало разврат… Представь, мой юный друг, что этот самый вышеупомянутый Иван недавно в частной беседе в свойственной ему разухабистой манере следующим образом сформулировал мой способ жизни в общаге – даю адаптированный перевод: «Я тебя люблю так, что сегодня же совокупиться хочу, аж переночевать негде».

– Характерное высказывание для Ивана, – сказал Отличник, невольно перенимая манеру говорить у Игоря.

– Может, все-таки разделишь мою скромную трапезу?

– Не хочу, – соврал Отличник. – Но кофе буду…

Игорь налил ему кофе и поставил перед собой сковородку.

– Понимаешь, мой юный друг, – с аппетитом принимаясь за яичницу, пояснял Игорь, – совокуплениями мне приходится платить за ночлег.

Аналогично Иван платит своим приятелям пьянкой, Нелли чете Беловых платит интеллектуальным общением, а Леля платит Вале Карелиной тем, что сидит с ребенком. Я хочу, чтобы ты, мой друг, понял, что связь с различными подругами не является для меня самоцелью и не доставляет мне духовного удовольствия. Бабы, с которыми я имею дело, глупы, развратны и банальны. Я бы не стал с ними связываться, если бы не нуждался хотя бы в половине койки на ночь. Кроме того, как специалист, скажу тебе, что соблазнение требует огромного количества времени и усилий. При всем при этом меня мучит страх во всем доступном судьбе диапазоне – от страха перед Ботовой Ольгой Васильевной, комендантом, до страха перед Нелли Каравановой, моей последней надеждой на человеческое достоинство. Неужели кратковременный физиологический оргазм может служить достаточной компенсацией за все вышеперечисленное?

– А зачем ты мне это все говоришь? – спросил Отличник.

– Полагаю, моя цель самоочевидна: оправдаться.

– Оправдаться… – повторил Отличник. – То есть попытаться представить правдой во мнении других то, что считаешь правдой для себя? Выдать субъективное за объективное?

– Ты жесток, мой юный друг, – с болью заметил Игорь, на мгновение отстраняясь от сковородки. – Возможно, объективно я поступаю дурно. Но субъективно у меня нет выхода. Мне противно пить, как пьет Иван, я не умею сидеть с детьми, как сидит Леля, меня не воспринимают как интересного собеседника, подобного Нелли. Во мне видят лишь донжуана, селадона, ловеласа и альфонса. Я вынужден мириться с тем мнением о себе, что бытует в общаге, чтобы использовать его в свою пользу, ибо только благодаря людям смогу выжить. Я являюсь типичной жертвой конфликта человека и общества, конфликта личности и предписываемой ей роли. Почему ты осуждаешь только меня? Да, я нарушаю заповедь «не прелюбодействуй». Но ведь и Нелли нарушает заповедь «не поминай имя божьего всуе». И Иван нарушает не менее важную, хоть и неписаную заповедь «не становись скотом». И Леля нарушает подобную же заповедь «не лги о любви». Почему же все, включая тебя, сочувствуют Нелли, Леле, Ивану, а в меня все, включая тебя, кидают куски кала и банановую кожуру?

Отличник видел, что Игорю и впрямь больно, и Отличнику стало жаль Игоря. Но жаль не столько за его страдания, сколько за то, что он совершает самый понятный грех. И при всей своей греховности он боится идти вперед по дороге все возрастающего и возрастающего преступления, в конце которой, быть может, и ожидает святость, ибо даже рождать жизнь посреди смерти – разве не грех перед этой жизнью, которая потом будет мучиться?

– Ну чего ты взъелся? – примирительно сказал Отличник. – Не кидаю я в тебя куски кала. Просто мне Нелли врать неохота, вот и все. А другие, я думаю, просто завидуют твоим любовным победам – сами ведь к тому же стремятся.

– А разве ты к этому не стремишься? Почему ты себя отделил?

– Нельзя стремиться к тому, чего не знаешь…

– Как не знаешь? – совершенно изумился Игорь. – Ты ведь уже неделю живешь с Фимочкой – и… ничего?

Отличник покраснел. Игорь осуждающе молчал.

– Мой юный друг, – строго начал он. – Видишь ли, в чем дело. Живому человеку свойственно любить. Это закон природы, а также психологии, физиологии и ряда других уважаемых дисциплин. За мертвых я поручиться в данном вопросе не могу, ибо не обладаю эмпирическим опытом в достаточной степени. Это посылка. Следствием является то, что ты рано или поздно в кого-нибудь влюбишься. Ты разделяешь мою точку зрения?

– Абсолютно, – кивнул Отличник.

– Я провел скрупулезный анализ твоих склонностей и в соответствии с полученными результатами из весьма обширного ассортимента моих знакомых противоположного пола отобрал тебе то лицо, которое обладает нужными данными, – некую Серафиму Стороженко. Смею утверждать как умудренный опытом естествоиспытатель, что данное лицо вызвало в тебе, мой юный друг, ожидаемый эмоциональный эффект.

Отличник молчал, но по нему было видно, что Игорь прав. Ободренный, Игорь передохнул. Видимо, грандиозность лексических конструкций давалась ему не без напряжения.

– Несмотря на стесненные обстоятельства нашей жизни, – продолжил он, – мы все, как истинные друзья, создали тебе почти санаторные условия. По моему представлению, Нелли, Леля и Иван давно считают, что вы с Серафимой Стороженко уже не нуждаетесь во второй койке. И вдруг ты огорашиваешь меня известием, что между вами все чисто и девственно! Ты просто не имеешь права на это, Отличник. Перед всеми нами ты прямо-таки обязан спать с Серафимой. В конце концов, при любой критической ситуации никто из нас не пытается обрести ночлег в комнате семьсот десять, чтобы не нарушать ваше уединение. В знак признательности за наши жертвы ты должен сделать это.

– Почему? – удивленно спросил Отличник. Игорь не донес до губ чашку кофе.

– Опять двадцать пять за рыбу деньги, – по-Ванькиному сказал он. – Я ведь тебе, мой юный друг, только что изложил причины.

– Это не причины, – резонно возразил Отличник. – Это поводы.

– Ну да, – язвительно согласился Игорь. – Любовь в какой-то степени действительно повод, чтобы спать с любимым человеком.

– Любовь – не повод и не причина. Целью любви не может быть удовольствие, как целью веры не может быть награда. Я так думаю, Игорь, наслаждение может разве что сопутствовать любви, если оно не мешает ей. Но я другое хочу узнать. Почему именно ты склоняешь меня переспать с Серафимой?

– Именно я тебя склоняю – если таковым принуждением может считаться высказывание собственного мнения – по двум причинам, – немного разозлившись, заявил Игорь. – Я чувствую, что ты уже заготовил разоблачительные филиппики в мой адрес, а потому назову тебе их. Первая – логическая: потому что никто, кроме меня, не знает, что ты Афонский Монах, иначе бы все остальные говорили со мной хором. А вторая причина – субъективная: в моем отравленном развратом мозгу не умещается, как это можно и пальцем не коснуться любимой девушки? Неужели тебе самому не хочется испытать всю ее нежность, почувствовать, как она покорна тебе, разъята под тобой?..

Игорь уже начал увлекаться своими личными воспоминаниями. Отличник понятия не имел, зачем Серафиме надо совершать все эти ужасные вещи, которые живописал Игорь. Но как бы Отличнику ни казались дики образы возбужденной чувственности Игоря, он не шарахался в сторону, понимая, что во всем этом заключается какая-то еще не разгаданная им тайна природы и жизни. Следовательно, в словах Игоря была не похоть, не вожделение, а тоска оттого, что ему, Отличнику, страшно притрагиваться к этой тайне, как саперу к мине неизвестного механизма действия. А тоска по истине всегда чиста и целомудренна, в какую бы помойку истину ни зарыли.

– Н-ну, я не умею, Игорь… – неуверенно сказал Отличник.

– Ладно, так и быть, я дам тебе первый и, надеюсь, последний урок, – убитым голосом сказал Игорь. – Дурное дело нехитрое.

– А разве это дурное дело?

– Отличник, друг мой, – вкрадчиво произнес Игорь, – я все больше воспламеняюсь желанием, причиняя тебе максимум страданий, отделить верхнюю, пустую часть твоего организма от нижеследующих посредством тупого и ржавого ножа. Ну зачем все, мой юный друг, подвергать анализу рассудка? С той же степенью правоты все вещи в мире можно рассматривать синтезом чувства.

– Хорошо-хорошо, – торопливо сдался Отличник. – Я молчу.

– Значит, так. Наш общий, весьма опустившийся друг Симаков Иван утверждает, что в этих случаях автопилот вывезет. Поскольку тебя оный почему-то не вывозит, я назову мой урок так: «Как добиться постели с любимой девушкой». Параграф первый…

Но продолжить Игорь не успел. Дверь неожиданно без стука распахнулась, и в комнату вошла комендантша. Игорь и Отличник обомлели, да и Ботва чуть не споткнулась, но это лишь подстегнуло ее пыл. Она открыла рот и начала орать.

Первая часть ее выступления посвящалась разгрому оппонентов. Игорь и Отличник узнали, что Ольга Васильевна видит их насквозь, что порядочных людей из общаг не выселяют, что она может за каждый день сказать, где Игорь ночевал, что не Игоря дело выяснять, кто на него настучал, что в следующий раз она вместе с Ринатом и Яном выбросит Игоря в коридор прямо без трусов, что она накатает на Игоря телегу и его вышибут из института за аморалку. Отличник помалкивал, а Игорь поначалу пытался протестовать, но Ботова попросту раскрошила его.

Затем она остановилась, напоминая пулеметчика, который только что скосил толпу приговоренных к расстрелу, а теперь поднял голову и ждет, не шевельнется ли кто-нибудь. Никто не шевелился, и тогда Ботва приступила ко второму отделению – танцу на трупах. Игорь узнал, что он кобель, а Отличник узнал, что он щенок, подружки Игоря оказались суками.

Ботова орала добрых полчаса. Когда она наконец ушла, грохнув дверью, Игорь сидел черный и трясущийся.

– Пожалуй, Игорь, ты мне потом преподашь свой урок, – осторожно сказал Отличник, вставая.

Дата добавления: 2014-11-18