Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

ЗЕМЛЯ и МОРЕ 3 страница. Гибель Римской империи, распространение ислама, вторжения арабов и турок вызвали столетние пространственные сумерки и обмеление Европы




Гибель Римской империи, распространение ислама, вторжения арабов и турок вызвали столетние пространственные сумерки и обмеление Европы. Изолированность от моря, отсутствие флота, полная континентальная замк­нутость характерны для раннего Средневековья и его системы феодализма. За время с 500 по 1100 годы Европа стала феодально-аграрным континен­тальным массивом; европейский правящий слой, феодалы, доверили всю свою духовную культуру, в том числе чтение и письмо, Церкви и духовенству. Знаменитые властители и герои этой эпохи не умели ни читать, ни писать; для этого у них был монах или капеллан. В морской империи правители, вероятно, не смогли бы столь долго оставаться неграмотными, как это было в таком чисто материальном массиве суши. Однако в результате крестовых походов французские, английские и немецкие рыцари познакомились со стра­нами ближнего Востока. На Севере новые горизонты открылись благодаря расширению Немецкой Ганзы и распространению Немецкого рыцарского ордена, здесь возникла система транспортных и торговых коммуникаций, получившая название "всемирного хозяйства Средневековья".

Это пространственное расширение также являлось культурной трансфор­мацией глубочайшего рода. Повсюду в Европе возникают новые формы поли­тической жизни. Во Франции, Англии и на Сицилии создаются централизо­ванные органы управления, в чем-то уже предвосхищающие современное государство. В верхней и центральной Италии происходит становление но­вой городской культуры. Развиваются университеты, в (Соторых преподают теологию и до сих пор неизвестную юриспруденцию, а возрождение римско­го права создает новый образованный слой юристов, и подрывает монопо­лию клира на образование, типичную для феодального Средневековья. В но­вом, готическом искусстве, в архитектуре, пластическом искусстве, в живо­писи мощный ритм движения сменяет статическое пространство предше­ствующего романского искусства и помещает на его место динамическое поле сил, пространство движения и жеста. Готический свод — это такое устройство, в котором части и элементы взаимно уравновешиваются их тя­жестью и держат друг друга: В противоположность недвижным, тяжелым массам зданий романского стиля здесь присутствует совершенно новое пространственное чувство. Но и в сравнении с пространством античного храма и пространством последующей архитектуры Ренессанса в готическом ис­кусстве обнаруживается только ему присущие сила и движение, преобразу­ющие пространство.

Можно найти и другие исторические примеры, но все они меркнут перед лицом глубочайшего и самого богатого последствиями изменения пла­нетарной картины мира во всей известной нам мировой истории. Это изме­нение происходит в XVI и XVII веках, в эпоху открытия Америки и первого кругосветного плавания. Теперь возникает в прямом смысле слова новый мир, Новый Свет, и в корне меняется всеобщее мировосприятие сначала западно- и центральноевропейских народов человечества. Это первая насто­ящая пространственная революция во всеобъемлющем смысле слова, охва­тившая всю землю, весь мир и все человечество.

Она несравнима ни с какой другой. Она была не просто всего лишь особенно обширным в количественном отношении распространением гео­графического горизонта, которое само собой наступило вследствие откры­тия новых частей света и новых океанов. Гораздо большие изменения в совокупном восприятии человечества претерпела общая картина нашей пла­неты и тем самым общее астрономическое представление о всем мирозда­нии. Впервые в своей истории человек мог держать настоящий, целый зем­ной шар, словно мяч. Мысль о том. что Земля должна иметь форму шара, казалась человеку Средних веков и даже Мартину Лютеру забавной и несе­рьезной фантазией. Теперь шаровидный образ Земли стал осязаемым фак­том, неопровержимым опытом и бесспорной научной истиной. Теперь столь неподвижная прежде Земля вращалась также вокруг Солнца. Но даже это еще не составляло грядущего подлинного, фундаментального преобразова­ния пространства. Решающим был прорыв в космос и представление о беско­нечном пустом пространстве.

Коперник первым доказал научно, что Земля вертится вокруг Солнца. Его труд о вращениях небесных орбит "De revolutionibus orbium coelestium" вышел в 1543 году. Хотя он и изменил тем самым всю картину нашей сол­нечной системы, но он все же еще твердо держался того мнения, что мироз­дание в целом, космос представляет собой ограниченное пространство. Та­ким образом, еще не изменился мир в глобальном космическом смысле и с ним вместе не переменилась сама идея пространства. Несколько десятиле­тий спустя границы пали. В философском смысле Джордано Бруно предпо­ложил, чтонаша солнечная система (в которой планета Земля вращается вокруг Солнца) представляет собой лишь одну из множества солнечных си­стем бесконечного звездного неба. В результате научных экспериментов Галилея подобные философские умозрения приобрели статус математичес­ки доказуемой истины. Кеплер рассчитывал пути движения планет, хотя его самого и охватывал ужас при мысли о бесконечности такого рода пространств, где планетные системы движутся без какого-либо центра. С появлением уче­ния Ньютона новое представление о пространстве прочно утвердилось во всей свободомыслящей Европе. В то время, как силы притяжения и отталки­вания взаимно уравновешивают друг друга, скопление материи, небесные тела по законам гравитации движутся в бесконечном, пустом пространстве.

Таким образом, люди могут представить себе пустое пространство, что было ранее невозможно, пусть некоторые философы и рассуждали о "пусто­те". Раньше люди боялись пустоты; они страдали так называемой horror vacui (боязнь пространства). Отныне люди позабыли свой страх и не нахо­дят более ничего особенного в том, что они сами и их вселенная существует в пустоте. Такое научно доказанное представление вселенной в бесконеч­ном, пустом пространстве даже приводило писателей Просвещения XVIII века, и прежде всего Вольтера, в состояние особой гордости. Но попробуй реально представить себе хоть раз действительно пустое пространство! Не только безвоздушное, но и лишенное всякой тонкой и одушевленной мате­рии абсолютно пустое пространство! Попытайся хоть однажды действитель­но различить в твоем представлении пространство и материю, отделить их друг от друга и помыслить одно без другого! С тем же успехом ты можешь попытаться помыслить себе абсолютное Ничто. Деятели Просвещения очень забавлялись по поводу этой horror vacui. Но вероятно, это был всего лишь вполне объяснимый страх перед ничто и перед пустотой смерти, ужас перед лицом нигилистического образа мыслей и перед нигилизмом вообще.

Такого рода изменение, каковое присутствует в мысли о бесконечном, пустом пространстве, невозможно объяснить лишь следствием обыкновен­ного географического расширения ойкумены. Оно носит столь фундамен­тальный и революционный характер, что позволяет сказать также нечто прямо противоположное, а именно: что открытие новых континентов и со­вершение первых плаваний вокруг земли явились всего.'лишь внешними об­наружениями и следствиями более глубоких изменений. Только поэтому высадка на неизвестном острове и могла вызвать к жизни целую эпоху от­крытий. На берег американского континента нередко высаживались при­шельца с Запада и с Востока. Как известно, викинги из Гренландии достиг­ли берегов Америки уже около 1000 года, а индейцы, которых обнаружил Колумб, так же откуда-то переселились в Америку. Но "открыта" Америка была только в 1392 году Колумбом. "Доколумбовые" открытия не только не содействовали планетарной пространственной революции, но и не имели к ней ровным счетом никакого отношения. В ином случае ацтеки не остава­лись бы в Мексике, а инки — в Перу; однажды они явились бы в Европу с картой земного шара в руках, и не мы бы их открыли, но, напротив, они открыли бы нас. Для того, чтобы революция пространства состоялась, требу­ется нечто большее, чем простая высадка в неизвестной дотоле местности. Для ее свершения необходимо изменение представлений о пространстве, которое охватывало бы все уровни и области человеческого бытия. Что это значит, позволяет понять рассмотрение необычного рубежа эпох, имевшего место в XVI - XVII веках.

В эти столетия эпохальных перемен европейское человечество обретает новое понимание пространства во всех видах своего творческого духа. Жи­вопись Ренессанса упраздняет пространство средневековой готической жи­вописи; художники помещают теперь нарисованных ими людей и предметы внутрь такого пространства, которое дает в перспективе пустую бездонность. Люди и вещи покоятся отныне и движутся отныне внутри пространства. В сравнении с пространством готической картины это в самом деле означает другой мир. То, что художники теперь иначе видят, что изменяется их зре­ние, для нас исполнено глубочайшего1 смысла. Ибо великие художники не просто изображают для кого-то нечто прекрасное. Искусство есть истори­ческая ступень в осознании пространства, и настоящий художник — это человек, который лучше и правильнее других людей видит людей и предме­ты, правильнее, прежде всего, в смысле исторической правды своей соб­ственной эпохи. Но не только в живописи возникает новое пространство. Архитектура Ренессанса творит свои всецело отличные от готического про­странства здания с классически геометрической планировкой; ее пластика свободно размещает в пространстве изваяния человеческих фигур, в то вре­мя как скульптуры Средневековья расположены у колонн и в углах зданий. Архитектура Барокко находится снова в динамике движения, устремления и потому сохраняет некоторую связь с готикой, но все же она остается накрепко закованной в новом, современном пространстве, возникшем в ре­зультате пространственной революции и испытавшим решающее воздействие самого барочного стиля. Музыка извлекает свои мелодии и гармонии из старых тональностей и помещает их в звуковое пространство нашей так называемой тональной системы. Театр и опера предоставляют своим персо­нажам передвигаться в пустой глубине сценического пространства, которое отделяется занавесом от пространства зрительного зала. Таким образом, все без исключения духовные течения двух этих столетий - Ренессанс, Гума­низм, Реформация, Контрреформация и Барокко — по-своему участвовали в тотальности этой пространственной революции.

Не будет большим преувеличением сказать, что новым пониманием про­странства охвачены все области человеческой жизни, все формы бытия, все виды творческих способностей человека, искусство, наука, техника. Огромные перемены в географическом облике Земли составляют всего лишь вне­шний аспект глубокого преобразования, означенного таким многообещаю­щим и чреватым многими последствиями словосочетанием, как "простран­ственная революция". Отныне неотвратимо наступает то, что называли ра­циональным превосходством европейца, духом европеизма и "рационализма Оккама". Он проявляется у народов Западной и Центральной Европы, разру­шает средневековые формы человеческого общежития, образует новые госу­дарства, флоты и.армии, изобретает новые машины и механизмы, порабоща­ет неевропейские народы и ставит их перед дилеммой: или принять европей­скую цивилизацию или опуститься до уровня простого народа колонии.

Всякое привычное упорядочивание представляет собой упорядочение про­странства. О составлении, конституировании страны или части света гово­рят как о его основном, первичном упорядочивании, его номосе10.

Итак, действительное, истинное первичное упорядочивание основано в своей важнейшей сущности на определенных пространственных границах и ограничениях, на определенных мерах и определенном разделе земли. В на­чале каждой великой эпохи происходит поэтому великий захват земель. В особенности любое значительное изменение и смещение в облике Земли

ш Греческое имя существительное Nomos происходит от греческого гла­гола Nemein; как и этот глагол, оно имеет три значения. Во-первых, Nemein значит "брать". Поэтому Nomos означает, во-первых, "взятие", "захват". Точно так же, как греческому Legein-Logos соответствует не­мецкое Sprechen-Sprache, так и греческому Nemein-Nomos соответству­ет немецкое брать-взятие, захват. Захват является вначале захватом зе­мель, позднее также захватом моря, покорением моря, о чем много ска­зано в нашем созерцании мировой истории, а в Эбласти индустрии это значит захват индустрии, то есть захват индустриальных средств произ­водства.

Во-вторых, Neimen означает: деление и распределение захваченного (того, что взято). Таким образом, второе значение Nomos: основной раздел и распределение земли, территории и покоящийся на этом порядок прав собственности.

Третье значение таково: эксплуатация, то есть использование, обработ­ка и реализация полученной при разделе территории, производство и потребление. Захват — Распределение — Использование являются в этой последовательности тремя основными понятиями каждого конкрет­ного упорядочения. Подробнее о значении Nomos см. в книге Der Nomos der Erde. Koln. 1950 (L. Auflage. Berlin. 1974) связано с переменами в мировой политике и с новым переделом мира, но­вым захватом земель.

Столь поразительная, беспрецедентная пространственная революция, ка­кая имело место в XVI - XVII веках, должна была привести к столь же неслы­ханному, не имеющему аналогий захвату земель. Европейские народы, кото­рым открылись тогда новые, казавшиеся бесконечными пространства и ко­торые устремились в даль этих просторов, обходились с открытыми ими неевропейскими и нехристианскими народами как с бесхозным добром, ко­торое становилось собственностью первого попавшегося европейского зах­ватчика. Все завоеватели, будь-то католики или протестанты, ссылались при этом на свою миссию распространения христианства среди нехристианс­ких народов. Впрочем, такую миссию можно было бы попытаться осуще­ствить и без завоеваний и грабежа. Никакого другого обоснования и оправ­дания не находилось. Некоторые монахи, как например испанский теолог Франческо де Виториа в своей лекции об индейцах (De Indis 1532), доказы­вали, что право народов на их территорию не зависит от их вероисповеда­ния и с удивительной откровенностью защищали права индейцев. Это ниче­го не меняет в общей исторической картине европейских колониальных зах­ватов. Позднее, в XVIII и XIX веках задача христианской миссии преврати­лась в задачу распространения европейской цивилизации среди нецивилизо­ванных народов. Из таких оправданий возникло христианско-европейское международное право, то есть противопоставленное всему остальному миру сообщество христианских народов Европы. Они образовали "сообщество наций", межгосударственный порядок. Международное право было основа­но на различении христианских и нехристианских народов или, столетием позже, цивилизованных (в христианско-европейском смысле) и нецивилизо­ванных народов. Нецивилизованный в этом смысле народ не мог стать чле­ном этого международно-правового сообщества; он не был субъектом, а только объектом этого международного права, то есть он принадлежал одному из цивилизованных народов на правах колонии или колониального протектора­та.

Разумеется, тебе не следует представлять "сообщество христианско-ев-ропейских народов" как некое стадо мирных овечек. Между собой они вели кровавые войны. Но все же это не упраздняет исторического факта суще­ствования христианско-европейского цивилизационного единства и поряд­ка. Мировая история представляет собой историю колониальных захватов, а при каждом захвате земель захватчики не только договаривались, но и спо­рили, часто даже посредством кровавых гражданских войн. Это справедливо и в отношении большинства колониальных захватов. Причем войны ведутся с тем большей интенсивностью, чем большую ценность представляет собой объект завоевания. Здесь речь шла о захвате нового мира, Нового Света. Испанцы и французы на протяжении века годами вырезали коренное насе­ление самым жестоким образом, например во Флориде, причем не щадили ни женщин, ни детей. Испанцы и англичане вели между собой столетнюю изнурительную войну, в которой насилия и зверства, на которые люди спо­собны по отношению друг к другу, достигли, казалось, высшей возможной степени. Причем они также не испытывали никаких угрызений совести от того, что использовали неевропейцев, индейцев или мусульман в качестве явных или тайньйс помощников или даже союзников. Вспышки ненависти необычайны; друг друга называли убийцами, ворами, насильниками и пира­тами. Отсутствует только одно единственное обвинение, которое обычно охотно выдвигали против индейцев; европейцы-христиане не обвиняли друг друга в людоедстве. В остальном же для обозначения злейшей, смертельной вражды привлекается все богатство языка. И все же это утрачивает всякое значение ввиду всепокоряющей действительности совместной европейской колонизации нового мира, Нового Света. Смысл и сущность христианско-европейского международного права, его исходное упорядочивание состояло именно в разделе и распределении ранее неизвестной земли. Между собой европейские народы были, не рассуждая, едины в том, что они рассматрива­ли неевропейскую территорию земли как колониальную территорию, то есть как объект своего захвата и использования. Этот аспект исторического раз­вития столь важен, что эпоху открытий можно с тем же успехом, и, вероят­но, еще точнее обозначить как эпоху колониальных захватов, покорения но­вых земель. Война, — говорит Гераклит, — соединяет, а правда — это ссора.

Португальцы, испанцы, французы, голландцы и англичане боролись меж­ду собой за раздел новой земли. Борьба велась не только силой оружия; она протекала также в форме дипломатического и юридического спора за полу­чение более выгодного права собственности. В этом вопросе, в противопо­ложность коренным жителям, можно было, конечно, проявить исключитель­ную щедрость и великодушие. Высаживались на берег, воздвигали крест или вырезали на дереве герб короля, устанавливали привезенный с собою столб с изображением герба или помещали гербовую грамоту в дыру между дре­весных корней. Испанцы любили со всей торжественностью возвещать тол­пе сбежавшихся туземцев, что эта страна принадлежит отныне короне Кас­тилии. Такого рода символические вступления во владение должны были обеспечить приобретение законных прав собственности на огромные острова и целые континенты. Ни одно правительство, будь-то португальское, не соблюдало права туземцев и коренного населения на их собственной терри­тории. Другой вопрос — это спор европейских народов-колонизаторов меж­ду собою. Здесь каждый ссылался на любой правовой документ, который был у него в этот момент в руках и, если это оказывалось выгодно, то и на договоры с туземцами и их вождями.

До тех пор, пока Португалия и Испания, две католические державы, определяли положение дел в мире, Папа Римский мог выступать в качестве творца правовых актов, инициатора новых колониальных захватов и арбитра в споре колониальных держав. Уже в 1493 году, то есть по прошествии почти года после открытия Америки, испанцам удалось добиться издания тогдаш­ним Папой Александром VI эдикта, в котором Папа, силою своего апостоль­ского авторитета, даровал королю Кастилии и Леона и его наследникам только что открытые вест-индийские страны в качестве мирских ленных владений Церкви. В этом эдикте была определенная линия, проходившая через Атлантический океан в ста милях к Западу от Азорских островов и островов Зеленого Мыса. Испания получала от Папы все земли, открытые западнее этой линии, в ленное владение. В следующем году Испания и Пор­тугалия условились в договоре у Тордесильяс о том, что все земли восточнее линии должны принадлежать Португалии. Так немедленно с огромным раз­махом начинается раздел Нового Света, хотя Колумб открыл к тому времени всего лишь несколько островов и прибрежных областей. В то время еще никто не мог представить себе реальную картину всей Земли, однако пере­дел Земли начал осуществляться в полной мере и по всем правилам. Папс­кая разделительная линия 1493 года оказалась в начале борьбы за новое исходное упорядочение, за новый номос Земли.

Более ста лет испанцы и португальцы ссылались на папские разреше­ния, (в своем стремлении) отклонить все притязания следовавших за ним французов, голландцев и англичан. Бразилия, открытая Кабралем в 1300 году, стала, естественным образом, собственностью Португалии, ибо эта высту­пающая часть западного побережья Америки попала в восточное, португальс­кое полушарие вследствие позднейшего переноса разделительной линии к Западу. Однако другие державы-колонизаторы не чувствовали себя связан­ными условиями соглашения между Португалией и Испанией, а авторитета Римского Папы не хватало для того, чтобы внушить им уважение к колони­альной монополии обеих католических держав. Благодаря Реформации наро­ды, принявшие протестантизм, открыто порвали с любой зависимостью от римского престола. Так борьба за колонизацию новой земли превратилась в борьбу между Реформацией и Контрреформацией, между всемирным като­лицизмом испанцев и всемирным протестантизмом гугенотов, голландцев и англичан.

В противоположность коренным жителям недавно открытых стран, хри­стианские колонизаторы не составляли друг с другом единого фронта, ибо в данном случае отсутствовал общий боеспособный противник. Тем более ожесточенной, но и более значимой в историческом смысле, более ярко выраженной и оформленной была развивавшаяся теперь религиозная война между христианскими народами-колонизаторами, всемирная битва между католицизмом и протестантизмом. Таким образом обрисованная и с этими участниками она предстает как религиозная война, и таковой она в дей­ствительности тоже являлась. Но этим еще не все сказано. В своем истин­ном свете она целиком предстает нам лишь тогда, когда мы и в данном случае обратим внимание на противоположность стихий и на начинающее­ся в то время отделение мира открытого моря от мира земной тверди.

Некоторые участники этой великой религиозной борьбы служили для великих писателей прототипами сценических персонажей. Излюбленной темой драматургов стало противоборство испанского короля Филиппа Вто­рого и английской королевы Елизаветы. Оба этих персонажа порознь встре­чаются в различных трагедиях Шиллера; их прямая конфронтация неоднок­ратно описывается в рамках одной и той же пьесы. Это служит прекрасным материалом для эффектных театральных сцен. Но подобным образом невоз­можно уловить глубинные противоречия, изначальные ситуации дружбы-враж­ды, последние элементарные силы и противоборства стихий. В Германии того времени нет для этого сценичных героев. Лишь один единственный немец этой столь бедной деяниями эпохи в жизни Германии (1550-1618) стал героем значительной трагедии: король Рудольф Второй. Ты, вероятно, немного слышала о нем и действительно, нельзя сказать, что он продолжает жить в исторической памяти немецкого народа. Тем не менее, его имя при­надлежит данному контексту и крупный немецкий драматург Франц Гриль-парцер с полным на то основанием помещает его в центр действия своей трагедии "Братоубийство в Габсбурге". Но вся проблематика и все величие как самой трагедии Грильпарцера, так и его героев состоит именно в том, что Рудольф Второй не был активным героем, но своего рода задержателем, замедлителем. В нем было нечто от "катехона", понятия, уже упоминавше­гося нами однажды в ином контексте. Но что вообще может предпринять Рудольф в том положении, в котором оказалась тогда Германия? Одно то, что он осознал отсутствие внешнеполитической угрозы в отношении Герма­нии, было уже очень много, и целым достижением явилось только то, что он в самом деле задержал начало Тридцатилетней войны на десятилетия.

Своеобразие положения Германии тех времен состояло именно в том, что она не определилась в выборе союзников и никак не могла принять какую-то сторону в этой религиозной войне. Она заключала в самой себе противостояние католицизма и протестантизма, однако это внутринемецкое противоречие было чем-то иным, нежели всемирное, решающее для колони­зации Нового Света противостояние католичества и протестантства. Герма­ния была все же родиной Лютера и страной возникновения Реформации. Но борьба колониальных держав давно преодолела изначальную противополож­ность католичества и протестантства и, миновав внутринемецкую пробле­матику, достигла гораздо более точного и глубокого противопоставления учения иезуитов и кальвинизма. Теперь это было различение друга и врага, служащее мерилом для всей мировой политики.

Лютеранские немецкие князья и сословия, прежде всего протестантс­кий правитель империи курфюрст Саксонский, пытались сохранять верность и католическому королю. Когда под натиском кальвинистов возник военный союз евангелических немецких сословий, так называемый Унион, а католи­ческие сословия образовали встречный» фронт, так называемую Лигу, кур­фюрст Саксонский, лютеранин по вероисповеданию, не знал, к какой сторо­не ему примкнуть. Еще в 1612 году велись переговоры о его вступлении в католическую Лигу. Ненависть лютеран к кальвинистам была не меньшей, чем их ненависть к папистам, и не меньшей, чем ненависть католиков к кальвинистам. Это объясняется не только тем, что лютеране на практике в общем и целом больше следовали принципу подчинения власти, чем гораздо более активные кальвинисты. Подлинная причина состоит в том, что Герма­ния была в то время отстранена от участия в европейской колонизации Нового Света и насильственно втянута внешними силами в мировое столк­новение западно-европейских колониальных держав. В то же время на Юго-Востоке ей угрожали наступавшие турки. Иезуиты и кальвинисты Испании, Голландии и Англии поставили Германию перед альтернативами, совершен­но чуждыми собственно немецкому развитию. Неиезуиты-католики и не­кальвинисты-лютеране, каковыми являлись немецкие князья и сословия, пытались избежать участия во внутренне им чуждом споре. Но это требова­ло решительности и огромных собственных сил. За неимением таковых они оказались в ситуации, которая точнее всего обозначалась как "пассивный нейтралитет". Следствием этого было то, что Германия оказалась полем сра­жения внутренне чуждых ей трансатлантических сил за колонии без реаль­ного участия в этой войне. Кальвинизм был новой воинственной религией; пробуждение стихии моря захватило его как соразмерная ему вера. Он стал верой французских гугенотов, голландских борцов за свободу и английских пуритан. Он был также вероисповеданием великого курфюрста Бранденбур-гского, одного из немногих немецких властителей, знавших толк в морских сражениях и колониях. Внутриматериковые кальвинистические общины в Швейцарии, в Венгрии и в других странах не играли роли в мировой полити­ке, если они не были связаны с указанными морскими энергиями.

Все некальвинисты приходили в ужас от кальвинистического вероуче­ния, и прежде всего, от суровой веры в избранность людей от вечности, в "предопределение ко спасению". Но выражаясь светским языком, вера в предопределение есть всего лишь предельно усилившееся сознание принад­лежности к иному миру, чем этот — приговоренный к гибели и развращен­ный. Говоря на я&же современной социологии, это высшая степень самосоз­нания элиты, уверенной в своем положении, уверенной в том, что ее час пробил. Говоря проще, человечнее, это уверенность в том, что ты спасен, а спасение есть все же определяющий любую идею смысл всей мировой исто­рии. Преисполненные этой уверенности, распевали свою прелестную песнь нидерландские гезы:

"Земля станет морем, земля станет морем, но будет свободной".

Когда в XVI столетии произошло пробуждение стихийных энергий моря, то их действие было столь сильным, что они быстро стали определять поли­тическую историю мира. В этот момент они должны были заговорить духов­ным языком своего времени. Они не могли больше оставаться просто охот­никами на китов, рыбаками и "пленителями моря". Они должны были найти себе духовного союзника, союзника самого радикального и отважного, того, кто по-настоящему покончил бы с образами прежней эпохи. Им не могло быть немецкое лютеранство того времени. Последнее развивалось с тенден­цией к территориальности и всеобщему обмелению. В любом случае, упадок Ганзы и конец немецкого господства на Балтике столь же четко совпадает в Германии с эпохой Лютера, как рост мирового могущества Голландии и ве­ликое решение Кромвеля — с эпохой кальвинизма. И еще нечто приходит на ум. Большинство прежних исторических изысканий все еще находится под влиянием методов изучения суши. Они имеют в виду всегда только твердую землю и развитие государств, в Германии даже только территори­ально-государственное развитие, при этом часто еще ограничиваются в сво­ем предмете исследования малыми государствами и малыми пространства­ми. Но стоит нам обратить взор к морю, и мы тотчас же увидим встречу, совпадение по времени, или, если мне позволено будет так выразиться, все­мирно-историческое братство, связующее политический кальвинизм с про­буждающимися морскими энергиями Европы. Религиозные войны и теоло­гические лозунги этой эпохи также содержат в своем существе столкнове­ние стихийных сил, повлиявших на перенос всемирно-исторической экзис­тенции с земли на море.

В то время как на береговой стороне исторического свершения с боль­шим размахом шел процесс захвата новых земель, на море завершилась дру­гая, не менее важная часть нового предела нашей планеты. Это происходило Посредством английского покорения моря. На море то было результатом об­щеевропейского пробуждения этих столетий. Им определена основная ли-йия первого планетарного упорядочения пространства, сущность которого состоит в отделении земли от моря. Земная твердь принадлежит теперь дюжине суверенных государств, море принадлежит всем или, наконец, в действительности лишь одному государству: Англии. Устроение земной Тверди, суши состоит в том, что она поделена на территории государств; открытое море, напротив, свободно, это значит свободно от государствен­ных образований и не подчинено никакому территориальному верховенству. Таковы решающие факты устроения пространства, на основании которых развивалось христианское европейское международное право трех последних столетий. Это был основной закон, номос земли этой эпохи.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-11-20; Просмотров: 367; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.03 сек.