КНИГА XXVI 2 страница

(9) Нечего об этом: извечная и обыкновенная судьба осажденного города – терпеть лишения и опасности. А вот свидетельства смертельной ненависти и гнева: (10) Ганнибал с огромной пехотой и конницей напал на их лагерь и овладел частью его: даже в такой опасности не сняли они осаду. Он перешел Вултурн и выжег Калийскую область; такое бедствие союзников не отвлекло их. (11) Он повел войско на сам Город; они и внимания не обратили на нависшую угрозу. Он переправился через Аниен[2485]и стал лагерем в трех милях от Города, подошел, наконец, к самым городским стенам и воротам: да он же Рим возьмет, если они не оставят Капую, – они не оставили. (12) Дикие звери, ослепленные бешенством, забудут о нем и кинутся на помощь своим, если ты подойдешь к их логову и их детенышам. (13) Осажденный Рим, жены и дети, чей плач был, пожалуй, слышен здесь, алтари, домашний очаг, оскверненные храмы богов и могилы предков не помешали римлянам осаждать Капую: так неистово домогаются они казни для нас; так жаждут наглотаться нашей крови. (14) Они правы; мы, пожалуй, поступили бы так же, улыбнись нам судьба. Бессмертные боги судили иначе. Я готов к смерти, но, пока я свободен, пока я сам себе владыка, я избегну мучений и позора, которые готовит враг, и умру достойной и даже легкой смертью. (15) Я не увижу Аппия Клавдия и Квинта Фульвия, у которых голова кружится от небывалой победы; меня не протащат в оковах всем напоказ по Риму в триумфальном шествии[2486]: не спустят в тюрьму[2487], не привяжут к столбу, не истерзают розгами; я не подставлю шею под римский топор. Я не увижу родной город в огне и развалинах; не увижу, как поволокут насиловать наших матерей, девушек и благородных отроков. (16) Альбу[2488], откуда они сами родом, они уничтожили до основания, чтобы и памяти не оставить о своем происхождении. И они пощадят Капую? Да мы им ненавистнее Карфагена. (17) Так вот: тех из вас, кто решил умереть раньше, чем увидеть столько горького горя, я приглашаю на обед. (18) Угостимся, выпьем; всех, начиная с меня, обойдет кубок, и этот напиток избавит тело от мучений, душу от обид, глаза и уши от горьких и недостойных речей и зрелищ – от всего, что ждет побежденных. Во дворе ждут те, кто положит наши бездыханные трупы на большой костер: (19) мы умрем смертью, достойной свободных людей. Сами враги изумятся нашей доблести, а Ганнибал поймет, каких мужественных союзников он покинул и предал».

14. (1) С этой речью Виррия многие были согласны; меньше оказалось мужественных людей, готовых осуществить то, что сами одобрили. (2) Большинство сенаторов, рассчитывавших на милосердие римлян, не раз испытанное в войнах, понадеялись, что снизойдут и к ним: Капую решили сдать и с этим и отправили послов к римлянам. (3) К Вибию Виррию пошло примерно двадцать семь сенаторов; отобедали, постарались заглушить вином мысли о нависшей беде и приняли яд. (4) Встали, обменялись рукопожатием, перед смертью в последний раз обнялись, плача над собой и над родным городом. Одни остались, чтобы телам их сгореть на общем костре, другие разошлись по домам. (5) Яд на сытых и пьяных действовал медленно; большинство прожили целую ночь и часть наступившего дня, но все же умерли раньше, чем отворились перед врагами ворота.

(6) На следующий день Юпитеровы ворота[2489], находившиеся против римского лагеря, по приказу проконсула были открыты и через них вошел один легион и две алы конников[2490]во главе с легатом Гаем Фульвием. (7) Он прежде всего распорядился снести к нему все оружие, какое было в Капуе, расставил у всех ворот караулы, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти, захватил пунийский гарнизон и приказал кампанским сенаторам идти в лагерь к римским военачальникам. (8) Когда они пришли туда, всех их немедленно заковали в цепи и велели перечислить квесторам золото и серебро, какое имели. Золота было две тысячи семьдесят фунтов[2491], серебра – тридцать одна тысяча двести. (9) Сенаторов, известных как главных зачинщиков отложения от римлян, отправили под стражу: двадцать пять – в Калы; двадцать восемь – в Теан.

15. (1) О каре для кампанских сенаторов Фульвий и Клавдий никак не могли договориться: можно было уговорить Клавдия, Фульвий был неумолим. (2) Аппий предоставил решение римскому сенату, (3) тем более что сенаторы имеют‑де власть и могут порасспросить, не совещались ли кампанцы с какими‑нибудь латинскими союзниками и не пользовались ли их помощью в ходе войны. (4) Фульвий решительно воспротивился: это‑де недопустимо; нельзя беспокоить пустыми подозрениями верных союзников и судить о них по доносам; доносчику ведь безразлично, что сказать, что сделать. Он, Фульвий, не дозволит подобного допроса и прекратит его. (5) Аппий не сомневался, что его сотоварищ, столь крутой в речах, в деле столь важном станет ждать писем из Рима. (6) Фульвий как раз и боялся, что они ему помешают; он распустил военный совет и приказал военным трибунам и префектам союзников объявить двум тысячам всадников: после полуночи быть наготове.

(7) С этой конницей он отправился в Теан, на рассвете въехал в городские ворота и направился к форуму. Люди сбежались при появлении всадников; Фульвий позвал сидицинского магистрата[2492]и велел привести кампанцев, сидевших в тюрьме. (8) Всех вывели, высекли розгами и отрубили головы[2493]. Затем Фульвий понесся в Калы. Он уже восседал там на трибунале[2494], а выведенных кампанцев привязывали к столбу, когда из Рима примчался всадник и вручил Фульвию письмо от претора Гая Кальпурния и сенатское постановление. (9) От трибунала и по всему собранию пошел ропот: дело о кампанцах откладывается, передается сенату для нового рассмотрения. Фульвий, полагая, что так оно и есть, спрятал, даже не распечатав, полученное письмо за пазуху и через глашатая приказал ликтору делать, что велит закон. Так были казнены и находившиеся в Калах. (10) Тогда прочитаны были письмо и сенатское постановление – слишком поздно; Фульвий изо всех сил торопился с казнью, боясь, как бы ему не помешали.

(11) Фульвий уже поднимался с кресла, когда кампанец Таврея Вибеллий, пробравшись через толпу, обратился к нему по имени. Удивленный Флакк снова сел: (12) «Вели и меня убить: сможешь потом хвалиться, что убил человека гораздо более мужественного, чем ты». (13) Флакк воскликнул, что тот не в своем уме, что сенатское постановление запрещает это, хоть бы он, Флакк, и хотел этого. (14) Тут Таврея сказал: «Мое отечество захвачено, родных и друзей я потерял, собственной рукой убил жену и детей, чтобы их не опозорили, и мне не дано даже умереть так, как мои сограждане. Пусть доблесть освободит меня от этой ненавистной жизни». (15) Мечом, который он прятал под одеждой, он поразил себя в грудь и, мертвый, упал к ногам военачальника.

16. (1) В том, что касалось казни кампанцев, и во многом другом Флакк действовал по собственному усмотрению. Некоторые поэтому рассказывают, что Аппий Клавдий умер перед самой сдачей Капуи[2495]. (2) Рассказывают также, что этот самый Таврея не своей волей оказался в Калах и погиб не от собственной руки. Как и других, его привязали к столбу – среди общего шума не слышно было его криков, и Флакк приказал всем замолчать. (3) Тогда Таврея и сказал слова, приведенные выше: его, мужа доблестного, убьет человек, стоящий неизмеримо ниже его. Тут глашатай по приказу проконсула прокричал: «Ликтор, добавь розог доблестному мужу и казни его первым». (4) Некоторые писатели сообщают, что сенатское постановление было прочтено до казни, но в нем были слова «если он сочтет нужным[2496], пусть передаст все дело сенату». Слова эти были истолкованы так: ему, Фульвию, предоставлено‑де судить, что полезнее государству.

(5) Фульвий вернулся из Кал в Капую; Ателла и Калатия[2497]сдались. Там тоже виновники отпадения были наказаны. (6) Итак, человек семьдесят виднейших сенаторов[2498]были убиты; около трехсот знатных кампанцев посажены в тюрьму; остальных разослали под стражу по разным городам союзников‑латинов, и они так или иначе погибли. Прочие кампанские граждане во множестве были проданы в рабство. (7) Оставалось решить[2499], что делать с городом и его землями. Некоторые считали, что могущественный и близкий враждебный город должен быть уничтожен. Победила забота о насущной выгоде: земля была наиболее плодородной в Италии, город сохранили как пристанище для земледельцев. (8) Чтобы он был людным, оставили в нем множество отпущенников – ремесленников и мелких торговцев; все земли, все общественные постройки отошли к римскому народу. (9) Жить в Капуе и заселять ее было разрешено, но город был городом только по имени: не было в нем ни гражданства, ни сената, ни народного собрания, ни должностных лиц[2500]. (10) Без общественного совета, без всякой власти население, ничем не связанное, не могло и объединиться; для судопроизводства сюда из Рима ежегодно присылали префекта[2501]. (11) Так распорядились Капуей – в соответствии с замыслом, всесторонне похвальным: строго и быстро наказали главных виновников, граждан расселили по разным местам без надежды на возвращение, (12) не жгли и не рушили в злобе ни в чем не повинные постройки и стены. Так и выгоду соблюли, и союзникам показали видимость снисходительности, ведь в целости и сохранности оставлен был знаменитейший и богатейший город, разрушение которого оплакивали бы все кампанцы и их соседи. (13) А врагам пришлось убедиться, как умеют римляне карать неверных союзников и сколь бессилен Ганнибал защитить тех, кто ему доверился.

17. (1) Покончив с делами, касавшимися Капуи, римские сенаторы постановили: дать Гаю Нерону шесть тысяч пехотинцев и триста всадников, которых он сам выберет из тех двух легионов, что были у него под Капуей; столько же пехотинцев и восемьсот всадников из союзников‑латинов. (2) Нерон посадил это войско на корабли в Путеолах и перевез в Испанию. Прибыв в Тарракон, он высадил солдат, вытащил суда на сушу и, желая увеличить свои силы, вооружил моряков. (3) По дороге к реке Ибер он принял войско от Тиберия Фонтея и Луция Марция[2502]и продолжал идти в сторону неприятеля. (4) Газдрубал, сын Гамилькара, стоял лагерем у Черных Камней; это место находится в земле авзетанов между городами Илитургисом[2503]и Ментиссой[2504]. Нерон занял горный проход.

(5) Газдрубалу приходилось туго, и он отправил посла для переговоров о мире, обещая, если его выпустят, вывести из Испании все свое войско. (6) Римлянин этому обрадовался, и Газдрубал попросил уделить следующий день личным переговорам об условиях сдачи городских крепостей и о сроке вывода гарнизонов, чтобы пунийцам спокойно уйти со своим имуществом. (7) Этого он добился, и сразу же, как стемнело, и потом целую ночь тяжелые части Газдрубалова войска стали выбираться из ущелья какими только могли дорогами. (8) Весьма следили, чтобы за эту ночь не ушло много людей – пусть тишина обманывает врага, – (9) да и уходить по узким тропинкам малому отряду было легче. На следующий день стороны сошлись для переговоров; потратили целый день на пустые разговоры и пустые записи и отложили все на завтра. (10) И следующая ночь дала возможность выпустить еще солдат; дел же и на другой день не закончили. (11) Так прошло некоторое время: днем открыто обсуждали условия, а ночью тайком выпускали из карфагенского лагеря солдат. А когда б о льшая часть войска ушла, Газдрубал уже не придерживался условий, которые недавно сам же добровольно предложил. (12) Все трудней становилось договориться – у пунийцев страх убывал, беззастенчивость возрастала. Уже почти вся пехота ушла из ущелья, когда как‑то на рассвете ущелье заволокло густым туманом. Тут Газдрубал послал к Нерону с просьбой отложить переговоры на завтра: у карфагенян‑де это заповедный день, запретный для любых важных дел. (13) Обмана и тут не заподозрили: согласились на отсрочку, и Газдрубал, выйдя из лагеря с конницей и слонами, спокойно ушел. (14) Часу в четвертом туман рассеялся, и римляне увидели пустой вражеский лагерь. (15) Тут только Клавдий понял, что карфагеняне его провели[2505], и бросился преследовать противника. Он готов был сразиться, но неприятель уклонялся от битвы; (16) происходили только незначительные схватки между замыкающим отрядом пунийцев и передовым – римлян.

18. (1) Пока что испанские народы, отпавшие после поражения, не возвращались к римлянам, хотя и новые не отпадали. (2) И в Риме после взятия Капуи и сенат и народ больше заботила уже Испания, чем Италия; полагали, что надо увеличить там войско и послать туда командующего[2506]. (3) Кого же послать? Понятно было только одно: выбор человека, который займет место двух полководцев, погибших в один месяц[2507], не должен быть опрометчив. (4) Одни называли одного, другие другого, и наконец решили: пусть народ сам выберет проконсула[2508]для Испании. Консулы назначили день собрания. (5) Сначала ждали, что считающие себя достойными такой власти объявят свои имена. Ожидание оказалось напрасным; лишь ожила скорбь о понесенном поражении и тоска по погибшим полководцам. (6) Народ, скорбный и растерянный, собрался, однако, в назначенный день на Марсовом поле; обернувшись к должностным, оглядывали первых людей государства, посматривавших друг на друга. Возроптали: до того плохо, так безнадежно – никто ведь не решается принять власть над Испанией. (7) И вдруг Публий Корнелий, сын Публия Корнелия, погибшего в Испании, юноша лет двадцати четырех[2509], объявил, что он притязает на эту должность, и стал на возвышение, чтобы его было видно. (8) Взоры всех обратились к нему, и тут же все громким приветственным кликом предвозвестили удачу и счастье в высокой должности. (9) Приказано было голосовать; и не просто центурии все до единого человека – повелели вручить Публию Сципиону власть и командование в Испании. (10) Когда же все было покончено и буря восторгов улеглась, вдруг все стихло и люди погрузились в молчаливое раздумье: ужели расположение потемнило разум? (11) Особенно беспокоила юность Сципиона, некоторых пугала судьба его дома: оставляя обе скорбящие семьи[2510], он отправляется в Испанию, где между могилами отца и дяди предстоит ему воевать.

19. (1) Сципион понял, почему люди, так восторженно его избравшие, встревожены и обеспокоены. Он созвал народ и с таким воодушевлением говорил и о своем возрасте, и о врученной ему власти, и о предстоящей войне, (2) что остывшее расположение вспыхнуло с новой силой; он внушил людям более верную надежду, чем та, какую обычно внушает вера в человеческое обещание, или доверие к своему избраннику, или разумное убеждение, подсказанное достигнутым успехом. (3) Сципион был человеком удивительным не только по своим истинным достоинствам, но и по умению, с каким он с юности выставлял их напоказ. (4) Он убедил толпу, что действует, повинуясь сновидениям и ниспосланным с неба знамениям[2511], возможно, он сам был во власти суеверия, будто немедленно выполняются приказания и советы, данные оракулом. (5) Он подготовлял людей к этой вере с того самого времени, как началась его политическая деятельность: когда он облекся в тогу взрослого, не проходило дня, чтобы он не пошел на Капитолий и не посидел в храме в одиночестве и безмолвии[2512]. Без этого он не брался ни за какое дело, ни общественное, ни частное. (6) Всю жизнь хранил он этот обычай, с умыслом или невольно внушая людям веру в свое божественное происхождение. (7) Потому‑то и разошелся о нем тот же слух, что когда‑то об Александре Великом[2513](россказней о них обоих ходило достаточно): Сципион‑де был зачат от огромного змея и в спальне его матери очень часто видели призрак этого чудища, стремительно исчезавший при появлении людей[2514]. (8) Сципион никогда не рассеивал веры в это диво: не отрицая его и открыто на нем не настаивая, он ловко укреплял веру в него. (9) Множество таких рассказов – и правдивых и вымышленных – породило чрезмерное восхищение этим юношей: разделяя его, государство и вручило незрелому юнцу такое трудное дело и такую власть.

(10) В Испании к тем силам, что остались от прибывших с Гаем Нероном из Путеол, добавилось десять тысяч пехотинцев и тысяча всадников. Марк Юний Силан, пропретор, назначен был Сципиону в помощники. (11) Сципион с тридцатью кораблями – все квинкверемы – отбыл из устья Тибра, миновал этрусское побережье, Альпы и Галльский залив, обогнул Пиренейский мыс и высадил войско в Эмпориях;[2515]это греческий город: его населяли уроженцы Фокеи. (12) Оттуда, повелев флоту следовать за ним, он сушей направился в Тарракон, куда при известии о прибытии Сципиона стеклись посольства из всей провинции. (13) В Тарраконе вытащили корабли на берег, и Сципион отправил обратно четыре триремы массилийцев, которые по долгу вежливости сопровождали его от самой Массилии[2516]. (14) Послы беспокоились, ведь столько всего случилось. Но Сципион отвечал им с большим достоинством, с полной уверенностью в себе; у него не вырвалось ни одного оскорбительного слова – во всем, что он говорил, ощущалось не только величие, но и доверие.

20. (1) Выступив из Тарракона, Сципион посетил города союзников и зимний лагерь[2517]. Он похвалил солдат: потерпев поражение в двух почти одновременных битвах, (2) они не позволили врагу воспользоваться плодами своих успехов, не пустили его за Ибер и честно оберегали союзников. (3) Марция он держал при себе и оказывал ему большой почет, явно не боясь, что кто‑то затмит его славу. (4) Силан сменил Нерона; в зимний лагерь пришли новобранцы. Сципион быстро управился с неотложными делами, побывал всюду, где нужно, и отбыл в Тарракон. (5) Среди врагов Сципион был не менее славен, чем среди сограждан и союзников, – в этом было какое‑то предчувствие будущего. Он внушал страх тем более сильный, чем менее разум мог его одолеть. (6) Карфагеняне разбили зимние лагеря в местах разных: Газдрубал, сын Гисгона, на океанском побережье около Гадеса; Магон в глубине страны за Кастулонскими горами; Газдрубал, сын Гамилькара, близ Ибера, около Сагунта[2518].

(7) В конце того лета, когда взята была Капуя, а Сципион прибыл в Испанию, карфагенский флот из Сицилии был отправлен в Тарент, чтобы не допустить подвоза припасов римскому гарнизону, сидевшему в Тарентской крепости. (8) Всякий доступ к крепости с моря был закрыт. Но осада затягивалась, и союзникам карфагенян пришлось с продовольствием туже, чем их противнику. (9) Хотя побережье было спокойно, гавани были открыты, пунийский флот нес сторожевую службу, все‑таки не было возможности подвозить горожанам больше хлеба, чем потреблял его сам флот с пестрой, разноязычной толпой моряков. (10) Малочисленный же гарнизон крепости мог просуществовать на своих запасах и без подвоза, а тарентинцам и флоту не хватало даже того, что подвозили. (11) Наконец флот отпустили с большей радостью, чем встречали;[2519]съестное не слишком подешевело: с удалением морской охраны стало невозможно подвозить хлеб.

21. (1) На исходе того же лета Марк Марцелл из Сицилии, своей провинции, прибыл в Рим; Гай Кальпурний, претор, созвал сенаторов выслушать Марцелла в храм Беллоны[2520]. (2) Там Марцелл рассказал обо всем им содеянном, слегка пожаловался на судьбу, не столько свою, сколько солдат: с провинцией все улажено и устроено, а вывести войско ему не позволили; и он попросил разрешения войти в Город с триумфом. Разрешения он не получил. (3) Многоречиво рассуждали, что непристойнее: отказать ли в триумфе присутствующему здесь сейчас полководцу, за чьи успехи, когда он отсутствовал, государство назначало молебствия и благодарило богов, (4) или же предоставить триумф как бы за завершение войны тому, кто получил приказание передать войско преемнику (а это значит, что война в провинции не окончена), – и не пришло сюда войско, свидетель того, заслужен триумф или не заслужен. Приняли решение среднее: разрешить овацию[2521]. (5) Народные трибуны по повелению сената доложили народу, что Марк Марцелл на день овации сохраняет полноту власти. (6) Накануне вступления в Город Марцелл справил триумф на Альбанской горе[2522]; потом с овацией вошел в Город с огромной добычей: (7) перед ним несли изображение взятых им Сиракуз[2523], катапульты, баллисты и разное оружие; драгоценности, накопившиеся за годы долгого мира и царственного изобилия: (8) множество серебряных и бронзовых изделий, прочую дорогую утварь и одежду и много знаменитых статуй, которыми Сиракузы были украшены как немногие из греческих городов. (9) В знак победы над карфагенянами вели восемь слонов, и еще одно замечательное зрелище – в золотых венцах шествовали сиракузянин Сосис и Мерик, испанец: (10) один ночью ввел римлян в Сиракузы, другой предал Остров с находившимся там гарнизоном[2524]. (11) Им обоим дано было римское гражданство и по пятьсот югеров земли[2525]: Сосис – в Сиракузском округе из земель царских или принадлежавших врагам римского народа и дом в Сиракузах, какой он захочет из имущества покаранных по праву войны; (12) Мерику и испанцам, которые перешли вместе с ним к римлянам, приказано было дать в Сицилии город с его землей – из числа тех, что отпали от римлян. (13) Марку Корнелию[2526]поручено было выбрать город и землю по своему усмотрению и выделить там четыреста югеров Беллигену[2527], уговорившему Мерика перейти к римлянам.

(14) После отъезда Марцелла из Сицилии там высадилось восемь тысяч пехотинцев‑карфагенян и три тысячи всадников‑нумидийцев. От римлян отпали города Мургантия[2528]и Эргетий, а вслед за ними Гибла, Мацелла[2529]и некоторые другие, не столь известные, (15) нумидийцы во главе с Муттином разбрелись по всей Сицилии и стали жечь усадьбы союзников римского народа. (16) А римское войско, раздраженное и тем, что военачальник не вывез их из провинции[2530], и тем, что им было запрещено зимовать по городам, не усердствовало в службе. Мятеж готов был вот‑вот вспыхнуть – не хватало зачинщика; (17) в этом трудном положении претор Марк Корнелий сумел утихомирить солдат, то утешая, то браня их; отпавшие города вернул под власть римлян, а из них Мургантию отдал испанцам – тем, которым по решению сената должно было предоставить город и землю.

22. (1) Обоим консулам, ведавшим Апулией, велено было бросить жребий: кому ведать Апулией, а кому – Македонией (Ганнибал и карфагеняне уже не так пугали). Сульпиций получил Македонию, где сменил Левина. (2) Фульвия вызвали в Рим для выборов консулов. Центурия младших Вотуриевой трибы, голосовавшая первой[2531], выбрала консулами Тита Манлия Торквата Младшего и Тита Отацилия. (3) Манлий находился тут же; поздравить его собралась целая толпа, нельзя было усомниться в единодушии ее выбора. Большая толпа окружила трибунал консула; (4) он попросил выслушать несколько слов и приказал вернуть центурию, голосовавшую первой. (5) Все напряженно ожидали, чего он потребует; Манлий отговаривался болезнью глаз: (6) бессовестен кормчий или военачальник, сказал он, который требует, чтобы ему вручили и жизнь и судьбу людей, а сам глядит на все чужими глазами. (7) Поэтому он приказывает центурии младших Вотуриевой трибы голосовать вновь и помнить при выборе консулов о войне в Италии и о нынешнем положении государства: (8) в ушах еще стоят крики врагов, потрясавшие стены Рима несколько месяцев назад. Вся центурия закричала, что она своего решения не переменит и назовет консулами тех же самых людей. (9) «Ни я, – воскликнул Торкват, – став консулом, не перенесу ваших нравов, ни вы – моей власти. Голосуйте вновь и помните, что карфагеняне в Италии, а вождем у них Ганнибал». (10) На центурию подействовали и авторитет Манлия, и стоявший кругом шум почтительного изумления. Она обратилась к консулу с просьбой пригласить центурию старших Вотуриевой трибы: (11) желательно поговорить со старшими по возрасту и выбрать консулов по их указанию. Пригласили старших: им было дано время секретно переговорить в «овчарне»[2532]. (12) Старшие сказали: поговорим о троих – Квинте Фабии и Марке Марцелле, уже осыпанных почестями, и Марке Валерии; если нужен новый военачальник в войне с карфагенянами, то он превосходно воевал и на суше, и на море с царем Филиппом. (13) Держали совет о всех троих; потом старших распустили, а младшие приступили к голосованию: консулами выбрали в их отсутствие Марка Клавдия[2533], славного тогда покорителя Сицилии, и Марка Валерия. Все центурии голосовали так, как первая.

(14) Пусть теперь издеваются над поклонниками старины:[2534]я не думаю, чтобы в государстве мудрецов, которое философы выдумали, никогда не видев его в действительности[2535], правители могли быть достойнее и равнодушнее к власти, народ – спокойнее и благоразумнее. (15) Желание центурии младших посоветоваться со старшими о том, кому вручить власть, кажется почти невероятным – столь мало ценится в наше время даже отеческое суждение.

23. (1) Затем состоялись выборы преторов: выбраны были Публий Манлий Вольсон, Луций Манлий Ацидин, Гай Леторий и Луций Цинций Алимент[2536]. (2) По окончании выборов (так совпало) пришла весть о том, что в Сицилии скончался Тит Отацилий, которого народ в его отсутствие, как казалось, дал бы Публию Манлию в сотоварищи, если бы не был нарушен ход выборов. (3) Игры в честь Аполлона[2537]справлялись в прошлом году, и, по предложению претора Кальпурния, сенат постановил справить их и в этом и справлять во веки веков.

(4) В том же году сообщили о нескольких чудесных знамениях: в статую Победы, что возвышалась над храмом Согласия[2538], ударила молния, статуя свалилась, но фигурки Победы по краю кровли удержали ее от падения. (5) В Анагнии и Фрегеллах молния попала в стену и городские ворота; в Субертанском форуме целый день текли ручьи крови; в Эрете шел каменный дождь, а в Реате ожеребилась самка мула. (6) В искупление принесены в жертву крупные животные, назначено однодневное молебствие и предписано совершать девять дней жертвоприношения. (7) В этот год умерло несколько жрецов и были поставлены новые: на место децемвира Эмилия Нумидийского – Марк Эмилий Лепид; на место понтифика Марка Помпония Матона – Гай Ливий; на место авгура Спурия Карвилия Максима – Марк Сервилий. (8) Понтифик Тит Отацилий Красс умер в конце года, поэтому на его место пока никого не назначили. Гай Клавдий, фламин Зевса, неверно объяснил знамение при жертвоприношении и ушел из фламинов.

24. (1) Марк Валерий Левин, разузнавши в беседах с глазу на глаз образ мыслей этолийских старейшин, к назначенному дню прибыл прямо на их совет со снаряженным флотом[2539]. (2) Он рассказал о сдаче Сиракуз и Капуи, чтобы этим показать, как успешно идут дела в Италии и Сицилии, и добавил, (3) что римляне, следуя обычаю, завещанному им предками, уважают союзников: некоторым из них они предоставили право гражданства, уравняв их тем самым с собою, другие чувствуют себя столь благополучно в своем положении, что предпочитают оставаться союзниками. (4) Этолийцы же будут в тем большем почете, что они первыми из заморских народов вошли в дружбу с римлянами; (5) с Филиппа и македонян, трудных соседей, он уже сбил спесь, сломив их силу, он не только заставил их уйти из городов, отнятых у этолийцев, – сама Македония сейчас под угрозой; (6) акарнанцев, отторгнутых к досаде этолийцев от их союза, он заставит признать условия старого договора: они будут в подчинении у этолийцев.

(7) Эти слова и обещания римского военачальника подкрепили своим авторитетом Скопад, тогдашний военачальник этолийцев, и Доримах, глава их. Они превозносили мощь и достоинство римского народа с меньшей сдержанностью и с большей верой; (8) ими двигала надежда овладеть Акарнанией. Подписаны были условия, на которых этолийцы вошли в дружбу и союз с народом римским; (9) было добавлено, что, если им угодно, они могут на таких же условиях заключить дружественный союз с элейцами, лакедемонянами, с Атталом, Плевратом и Скердиледом (Аттал был царем в Азии, а те двое – во Фракии и Иллирии[2540]); (10) этолийцы должны тотчас же начать войну с Филиппом на суше; римляне пришлют им в помощь не меньше двадцати пяти квинкверем. (11) От границ Этолии и до Коркиры земля и здания городов[2541], их стены и пашни пусть принадлежат этолийцам, а вся остальная добыча – римскому народу; римляне постараются отдать Акарнанию этолийцам; (12) этолийцы могут помириться с Филиппом при условии его отказа от военных действий против римлян, их союзников и подданных; (13) точно так же римский народ заключит договор с царем, но чтобы у царя не было права воевать с этолийцами и их союзниками. (14) Копии этого договора были положены два года спустя этолийцами в Олимпии, римлянами – в Капитолии в подтверждение святости договора. (15) Промедлили потому, что этолийских послов задержали в Риме; это, однако, не помешало ведению дела. Этолийцы сразу начали войну с Филиппом: Левин взял приступом Закинф, кроме его крепости, – это маленький остров около Этолии с единственным городом того же имени – и отдал этолийцам Эниады и Насос, отобранные у акарнанцев, (16) а потом вернулся в Коркиру, решив, что Филипп целиком занят предстоящей войной и ему не до Италии, карфагенян и договоренности с Ганнибалом.

25. (1) Филипп зимовал в Пелле; туда ему донесли об отпадении этолийцев[2542]. (2) Он собирался ранней весной двинуться с войском в Грецию, но, чтобы обезопасить Македонию с тыла – от беспокойных иллирийцев и соседних им городов, неожиданно вторгся в земли Орика и Аполлонии:[2543]ее горожане выступили против него, но он жестоко напугал их и загнал обратно в город. (3) Опустошив соседние Иллирику земли, так же стремительно повернул в Пелагонию[2544]и взял Синтию, город Дарданов[2545], где готовилось вторжение в Македонию. (4) Быстро покончив с этим и помня о войне с этолийцами (а она неизбежно повлечет войну с Римом), он спустился в Фессалию через Пелагонию, Линк и Боттиею[2546]– (5) он надеялся поднять фессалийцев против этолийцев, – оставил в фессалийском ущелье Персея с четырьмя тысячами воинов, чтобы преградить вход этолийцам, (6) а сам, отложив пока дела более важные, повел войско через Македонию во Фракию и к медам[2547]. (7) Племя это постоянно вторгалось в Македонию, лишь только узнавало, что царь воюет где‑то на стороне и защищать его земли некому. (8) Надо было сломить их силу – и царь стал опустошать их область и осадил их столицу и крепость Иамфорину.

Дата добавления: 2014-11-20