Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Книга первая о семье: Об обязанностях стариков по отношению к юношам и младшему поколению и о воспитании детей 4 страница




Итак, упражнение полезно не только для тела, оно может укрепить и дух, если мы сумеем подойти к этому, соблюдая меру и благоразумие. Упражнение не только поможет сделать слабого и бесхарактерного бодрым и отважным, но превратить порочного и распущенного в достойного и воздержного, тугодума – в сообразительного, забывчивого – в человека с твердой и цепкой памятью. Не бывает столь причудливых и закоренелых привычек, чтобы их нельзя было за несколько дней изменить и усовершенствовать с помощью старания и настойчивости. О мегарском философе Стифоне[11]пишут, что от природы он был склонен к пьянству и разврату, но, упражняясь в науке и добродетели, победил свою вторую натуру и стал превосходить прочих своим благонравием.

Наш божественный поэт Вергилий в молодости был очень женолюбив, что приписывают и многим другим, кто сначала имел в себе некий порок, а затем избавился от него, старательно упражняясь в похвальных делах. Древний философ Метродор, который жил во времена циника Диогена, благодаря постоянной тренировке памяти добился того, что не только повторял речи, произнесенные множеством ораторов, но и произносил их слова в том же порядке и расположении[12]. Что же сказать о сидонце Антипаре, который имел обыкновение, в силу своей долгой выучки, без всякой подготовки выражать и без пауз произносить самые разные виды стихов, лирические, комические и трагические, гекзаметры и пентаметры на любую заданную тему[13]? Благодаря тому, что он долго упражнял свой ум, Антипар легко справлялся с тем, что сегодня трудно сделать менее подготовленным эрудитам, задолго начинающим обдумывать свою задачу. Но если всем этим людям упражнения помогли в самых сложных делах, то можно ли сомневаться в огромной силе выучки? Это отлично понимали пифагорейцы, которые укрепляли упражнениями свою память, каждый вечер повторяя в уме все, что они делали за день. Возможно, и детям пригодилось бы выслушивать каждый вечер то, что они выучили днем. Я вспоминаю, что наш отец часто без особой необходимости давал нам поручения к разным лицам только для того, чтобы упражнять нашу память, и обычно заставлял нас высказать свое мнение, дабы развить наш ум и изощрить способности, причем того, кто говорил лучше, он хвалил, пробуждая в нас стремление отличиться.

Итак, отцы обязаны и призваны к тому, чтобы всячески испытывать нрав сыновей, быть всегда начеку, следить за всеми их поступками и повадками, отмечать и хвалить те из них, что присущи мужам, леность и распущенность пресекать и наставлять их в меру надобности в тех упражнениях, которые приличествуют данным обстоятельствам. Говорят, что физические упражнения сразу после еды вредны. Перед едой немного подвигаться и поработать невредно, но не до переутомления. Однако упражнять ум и душу в добродетели всегда было похвально, невзирая на время, место и обстановку. Таким образом, пусть отцы сочтут эти занятия не за труд, а за удовольствие. Ты едешь на охоту, в чащу, потеешь, трудишься, ночью страдаешь от холода и ветра, днем от солнца и пыли, ради того чтобы гнаться за дичью и ловить ее. А разве менее приятно видеть, как два или более талантов соревнуются в доблести? Разве укрыть твоего ребенка щитом добродетели и украсить его воспитанием менее полезно, чем вернуться с дичью, добытой изнурением и потом? Так пусть отцы с радостью побуждают сыновей следовать путем доблести и славы, поощряют к состязанию в достойных занятиях, поздравляют победителей, стремятся приготовить детей к жизни и возбудить в них желание заслужить хвалу и почет.

АДОВАРДО. Право, Лионардо, меня радует изобилие твоих доводов, мне нравятся все твои суждения, я хвалю занятия упражнениями и признаю, что упражнение исправляет пороки и укрепляет добродетель. Но в точности, Лионардо, я то ли не умею сказать, то ли не могу выразить, что я чувствую внутри. Звание отца не избавляет от назойливых мыслей и тяжелых трудов, оно не столь приятно и радостно, как ты, быть может, думаешь. А что знаю я? Дети растут, приходит время, как ты говоришь, приучать их к добродетели. Отцы этого не умеют, а возможно, и не могут вследствие своей занятости, душой и мыслями они пребывают в другом месте, потому что не должны пренебрегать всеми прочими общественными и частными делами ради развития и наставления мальчиков. Поэтому нужен учитель, придется слушать их вопли, видеть синяки, следы от розог, а то и самому пороть и наказывать ребят. Но я знаю, для тебя это ничто, ведь тебе неизвестно, насколько уязвимы и сочувственны любовь и сострадание отцов. Потом дети могут стать прожорливыми, распущенными, лживыми и порочными. Не хочу сейчас перечислять все наши обязанности, это было бы слишком больно.

ЛИОНАРДО. Ты, может быть, говоришь, что не против моих долгих речей, чтобы вызвать во мне больше доверия, но тут же предлагаешь новую тему, которая заставит меня начать еще более длинное рассуждение. Я воспользуюсь этим случаем, потому что не знаю, на что лучше употребить наше время, кроме как на разговоры о подобных полезных вещах. Мне бы хотелось доставить тебе удовольствие, если ты этого ждешь, или, если понадобится, сгладить оставшееся у тебя неприятное впечатление. Но скажи мне, Адовардо, разве отец должен думать скорее о лавке, о делах, о товаре или о пользе и благе своего сына? Знаменитый древний философ Кратес[14]часто говорил, что если бы мог, он поднялся бы на самую высокую гору и прокричал: «Глупые граждане, в чем ваша погибель? Вы тратите столько трудов, столько стараний, бесчисленных уловок и хлопот на стяжание богатств, а о тех, кому вы хотите и должны их оставить, не думаете и не заботитесь?» Итак, прежде всего надлежит иметь заботу о детях, а уже потом о приобретении тех вещей, которые необходимы для их удобства и пользы. Было бы довольно неразумно не позаботиться о том, чтобы те, для кого ты приобретаешь имущество, заслуживали обладания им, и было бы неосторожностью допустить, чтобы твои сыновья имели дело с вещами, которые им незнакомы и с которыми они не умеют управляться. Все понимают, что для того, кто не умеет ими пользоваться, богатства являются тяжелой обузой и даже могут приносить вред, если ты не знаешь, как его правильно использовать и сохранять. Было бы нехорошо подарить горячего коня тому, кто плохо ездит верхом. Кто усомнится в полезности и необходимости для войска средств и орудий, служащих, чтобы возводить валы, преграждать путь противнику, сдерживать его атаки, отбрасывать и преследовать его с оружием в руках, если враги бегут, и проделывать много подобных вещей? Но какому глупцу непонятно, что избыток оружия и орудий делает войско беспомощным? Для собственной защиты и нападения на врага лучше всего иметь оружия столько, сколько требуется. Ведь лишнее оружие тебе придется или бросить ради победы, или потерпеть поражение, чтобы сохранить его. Так что лучше выиграть, не имея этого опасного груза, чем избавляться от него из страха перед разгромом. Я думаю, что и корабль, перегруженный такими полезными для безопасного плавания вещами, как весла, паруса и такелаж, нельзя считать надежным. В любой вещи излишек столь же вреден, сколь полезно необходимое.

Для наших детей достаточным богатством будет, если мы оставим им все необходимое для жизни. Наверняка они будут богаты, если мы обеспечим им столько добра, чтобы им не пришлось произносить горькую и невыносимую для благородной души фразу «Прошу тебя». Но лучше оставить в наследство сыновьям такой склад ума, чтобы они предпочитали скорее сносить бедность, чем попрошайничать или служить ради накопления богатства. Большим наследством будет такое, которого хватит не только на удовлетворение потребностей, но и на исполнение желаний. Я здесь имею в виду только достойные желания. Недостойные желания всегда представлялись мне не столько истинным проявлением воли, сколько помутнением ума и пороком испорченной души. Все лишнее, что ты оставляешь детям, будет для них обузой. А отеческая любовь ставит целью не обременить сыновей, но облегчить им жизнь. С лишним грузом справиться нетрудно. То, что тяжело нести, скоро падает, так что ничто не сравнится в хрупкости с богатством. Я не могу назвать достойным отца такой дар сыну, который сулит ему неприятности и порабощает его. Пусть неприятности и труды останутся нашим недругам, а друзьям – радость и воля. Не думаю, что богатство должно нести с собой рабство и огорчения, как это всегда бывает с излишними богатствами. Для сыновей предпочтительнее обеспечить свои нужды, нежели потерять вместе с избыточной и неуместной нагрузкой важные и полезные вещи, как это непременно случается с теми, кто не умеет пользоваться и владеть дарами судьбы. Все то, с чем твои сыновья не смогут управиться и совладать, все это будет для них лишним и ненужным. Но следует научить их добродетели, объяснить, как управлять прежде всего самими собой, сформировать их желания и потребности, наставить их в приобретении хвалы, милости и расположения, а не богатств, позаботиться о том, чтобы они знали, как сохранить честь и благосклонность, и понимали как себя вести.

А уж тот, кто будет подкован в отношении стяжания славы и достоинства, несомненно, окажется в состоянии обеспечить себе и сохранить все прочие и второстепенные вещи.

Если же отцы сами для этого не пригодны или слишком заняты другими важными делами (но есть ли такие дела, которые важнее, чем забота о детях?), пусть найдут того, у кого дети смогут в должной мере научиться похвальным поступкам, как по рассказам поступил Пел ей, который приставил к своему сыну Ахиллу благоразумного и красноречивого Феникса, чтобы тот научился у него правильно говорить и хорошо поступать. Пусть отец отдаст сына знающему человеку, который поможет ему усвоить важные для жизни вещи и сообщит, как распознать и получить представление о том, что ценно. Марк Туллий Цицерон, первый среди наших ораторов, был отдан отцом на выучку правоведу Квинту Муцию Сцеволе, который не оставлял ребенка ни на минуту. Разумный отец. Он хотел, чтобы сын общался с тем, кто сможет лучше отца научить и образовать его. Но если отец может сам украсить своих детей плодами добродетели, образования и учености, как это можешь сделать ты, Адовардо, почему бы ему не отставить в сторону все прочие дела, чтобы сделать их более знающими, благонравными, разумными и воспитанными? Достойный муж древности Катон не стыдился и не считал за труд учить своего сына не только литературе, но и плаванию, фехтованию и тому подобным воинским и гражданским искусствам, и почитал долгом отцов наставлять сыновей во всех доблестях, приличествующих свободному человеку, полагая, что таковым нельзя по праву назвать того, кто не преуспел во всех добродетелях. И из всех он предпочитал те, которым учил сам, потому что не хотел, чтобы кто‑то заменил его в этом деле, и не думал что найдет такого человека, который приложил бы больше стараний, чем он, и у которого его сыновья учились бы с большей охотой, чем у собственного отца. Доверие к отцу, его старание и забота о том, чтобы привить сыновьям добродетель, могут больше, чем великие познания любого самого ученого преподавателя. Что до меня, я предпочел бы следовать примеру Катона и других достойных древних, которые обучали детей тому, что сами отлично знали, а прежде всего старались искоренять в них все недостатки и сделать как можно более добродетельными; кроме того, они отдавали сыновей в обучение к известным мудрецам и образованным людям, чтобы, приобретя дополнительный опыт и познания, они изощрили свой ум и украсили себя добродетелью.

Так бы поступал и я, будучи отцом. Моей первой и основной заботой было бы сделать моих сыновей благонравными и почтительными, если же они поддадутся каким‑то порокам, я бы сказал, что юности присуще иногда ошибаться. Следует исправлять ошибки детей с умеренностью и пониманием, а иногда и с суровостью. Но нельзя ожесточаться, как бывает с некоторыми раздраженными и разъяренными отцами; похвально наказывать сыновей не гневаясь, беспристрастно, как, по слухам, поступал тарентинец Архит, который говорил: «Не был бы я сердит, я бы тебе задал»[15]. Мудрые слова. Он считал, что не может наказывать других, если прежде не уймет свой гнев. Гнев несовместим с разумом, а исправлять, не думая, могут только крайние глупцы. Кто не умеет дозировать наказание, по‑моему, не заслуживает звания учителя и отца. Так что пусть отцы занимаются исправлением детей со спокойной душой, смирив раздражение, но для них предпочтительнее, когда дети плачут, оставаясь воздержными, чем когда они смеются, привыкнув к порокам. Что касается пороков, то мне кажется, нужно искоренять их все, но прежде всего очень распространенные у детей и более других опасные и вредные, и при этом прилагать больше стараний и усилий, чем обычно это делают отцы, чтобы дети не росли упрямыми и упорствующими, и чтобы они не были лживыми и ненадежными. Упрямые и упорствующие в высказывании и проведении своих мнений никогда не прислушиваются к добрым советам других, всегда слишком самоуверенны и больше уповают на свои мнения, чем на благоразумие и рассудительность любого опытного и знающего человека. Эти люди горды, напыщенны, полны яда и злобных и недопустимых слов, поэтому их отношения со всеми быстро портятся. Вот почему мне нравится суждение Герардо Альберти, в высшей степени любезного, сговорчивого и снисходительного мужа, лишенного какой бы то ни было суровости; он обычно говорил, что у упрямых и неуступчивых людей головы, наверное, сделаны из стекла, ибо как стекло нельзя пронзить самой острой и твердой иголкой или нацарапать что‑то на нем, так и жесткий и упорствующий в своем мнении человек никогда не согласится с самыми утонченными и сильными доводами, которые ему могут быть представлены. На него не подействуют советы друга, он не поверит чьим‑то разумным и продуманным планам; и как стекло разбивается на кусочки от малейшего удара, так и упорный и упрямый человек легко разражается гневом, изливает поток безумных и неистовых слов, растрачивает свои силы и время на поступки, вызванные его упрямством, о которых ему потом приходится жалеть и за которые приходится расплачиваться.

Так пусть же благоразумные и заботливые отцы и старшие подумают об этом, пусть они искоренят ростки подобных пороков в характерах детей с самого нежного возраста и не позволяют этим дурным привычкам закрепиться в их умах, ибо застарелое зло, пустившее корни и давшее побеги, нелегко выкорчевать. Бывает, когда срубают старое дерево с крепкими корнями, на пне вырастают новые побеги и ветви; так и порок, закрепившийся в человеческой душе и ставший привычным, проявлявшийся и усиливавшийся по воле хозяина, впоследствии ослабевает и затихает под действием времени и необходимости, но пускает множество побегов других пороков. Например, кто в хорошие и сытные времена привык жить в расточительности и распутстве, а потом оказался в нищете, для удовлетворения своей прежней застарелой привычки и исполнения желаний становится вором, обманщиком, хищником и предается самым недостойным занятиям, самым скверным и постыдным делам, чтобы дурным путем вернуть себе дурно растраченные богатства. Так поступают те, кто готов мириться только с приятными для себя вещами и старается удовлетворять все свои желания, кто стремится во всех своих мнениях и предприятиях превзойти других; если же его стремления и притязания сталкиваются с каким‑то препятствием, то он, не задумываясь, очертя голову, бросается напролом, не считается с расходами, честью и дружбой; все похвальные и ценимые смертными вещи отставляет в сторону; для достижения своей цели он готов лишиться имущества, а то и жизни.

Но кто мало думает о себе самом, тот еще меньше будет думать о покое и благе своего семейства. Поэтому долг отцов – вовремя начать пресекать и выкорчевывать в своем потомстве столь опасный и великий порок, как это упрямство, пагубный и смертоносный не только для его носителя, но и для всей семьи. Старшим никогда не следует допускать проявлений в детях упрямой настырности и не совсем благовидных устремлений, даже по малейшему поводу. И чем менее похвальным будет повод для споров, тем сильнее они должны эти пререкания осудить.

Пусть они также позаботятся о том, чтобы дети были во всем правдивы, и пусть помнят, что склонность ко лжи – порок гораздо более вредный, чем неприятный. Тот, кто приучается к притворству и к отрицанию правды, легко идет на клятвопреступление, чтобы обелить себя, а тот, кто клянется ложно и притворно, тот постепенно привыкает не бояться Бога и пренебрегать благочестием. А кто не боится Бога и в душе своей утратил благочестие, того можно считать законченным негодяем. Прибавь к тому, что лжец всю жизнь страдает от бесчестья, презрения, унижения, никто не спрашивает его мнения, все его высмеивают, у него нет друзей, никто с ним не считается. И какой бы добродетелью ни был наделен лжец, даже если она велика и похвальна, никто на нее не обратит внимания, потому что порок лживости так гнусен и омерзителен, что затмевает и чернит все самые блестящие достоинства. И раз уж мы заговорили о благочестии, то следует наполнять души малышей величайшим благоговением и страхом Божьим, ибо любовь к божественным заповедям и их соблюдение позволяют держать в крепчайшей узде многие пороки. А если для отцов тяжело это бремя исправления и наказания сыновей, то пусть они поступают так, как, по словам Ксенофонта, советовал Гиерону поэт Симонид: «Приятное для детей делайте сами, а неприятное поручайте делать другим; тогда благодарность достанется вам, а ненависть – другим»[16]. Пусть у твоих детей будет учитель, которого они станут бояться, и пусть он наказывает их больше страхом, чем побоями. Наставник должен думать скорее о том, чтобы его воспитанники не делали ошибок, чем об их наказании. А ведь есть множество отцов, которые не столько из снисхождения, сколько по своей нерадивости прощают сыновьям любые их проступки, полагая, что достаточно сказать: «Больше так не делай». Так вот, глупые папаши, если, когда ваш ребенок поранил себе ногу, вы посылаете за врачом, ставите весь дом вверх дном, обо все прочем забываете, то почему же, когда он впадает в гордыню и не желает говорить или делать ничего такого, что ему не по вкусу, когда он предается обжорству, когда он проявляет такое закоренелое и непреоборимое упрямство, что его не переубедишь никакими разумными доводами, почему вы не обращаетесь к лекарю, который вылечил бы его зараженную душу и привел бы в порядок его свихнувшийся ум; который связал бы и опутал его желания и дикие стремления доводами рассудка, предостережениями и замечаниями, чтобы достойные побуждения и опасения помогли затянуться его ранам, нанесенным своеволием и чтобы он не погряз в распутстве и разнузданности и не стал по доброй воле негодяем? Какой же безумный отец заявит, что не хочет слышать плач сына и не выносит зрелища его наказания, или что он не в состоянии выполнить свой долг? Причисляешь ли ты себя к тем, кто передоверяет обязанность наказывать твоих детей учителю? Относишься ли ты к числу тех, кто предпочитает терпеть в своих сыновьях пороки, лишь бы не утруждать себя заботами? Я уверен, что нет, ибо иначе ты впал бы в великое заблуждение, ведь ты знаешь, что из‑за пороков и распущенности того, кто стал порочным по твоей вине, тебя ожидает не только позор, но и великие огорчения, поскольку порочный сын сулит отцу крайние мучения.

Итак, долг отца – наказывать сыновей, заботиться и радеть о том, чтобы они росли учеными и добродетельными. Следует поступать, как огородник на своей грядке. Он не боится затоптать ростки полезной и плодоносной травы, когда пропалывает вредные сорняки.

Так и отец не должен опасаться переусердствовать в своей заботе о воспитании сына и отчасти поступиться тем, что ему подсказывают отцовская природа и нежность. Но ведь бывают и такие отцы, которые не отучают детей от юношеских вредных обычаев, но прививают им множество пороков. Как ты думаешь, полезно ли видеть малышам, как их отец бесчинствует, в словах и поступках являет пример грубости и надменности, без конца повышает голос, выглядит высокомерным, вечно бранится, сквернословит, выходит из себя? Ведь младшие стараются и почитают своим долгом подражать во всем старшим. По вине и нерадению воспитателей молодежи дело дошло до того, что испорченные дети требуют каплуна или куропатки, еще не зная, как они называются, хотят испробовать редкие и изысканные блюда еще до того, как могут их прожевать всеми зубами. Если сам отец склонен к обжорству и распущенности, он будет снисходителен и отзывчив на подобные же порывы своих любимцев, и станет им потворствовать. Я извинил бы этих распущенных отцов, если бы для исправления нравов сыновей они воздерживались от причинения тем страданий, потому что впоследствии, как часто бывает, сыновья причинили бы страдания им самим. Но среди них есть и такие, что не любят находить в других тот порок, который прощают себе самим, будучи обжорами они ненавидят лакомок, будучи клятвопреступниками – презирают болтунов, будучи упрямцами во всем – осуждают упорство в других, и так они выступают чересчур суровыми критиками и преследуют в своих детях те пороки, которые оскверняют их самих. Они бьют и наказывают сыновей, изливают на них свое раздражение и гнев, вместо того чтобы, по справедливости, сперва исправить в себе то, что так не нравится им в других! Им можно сказать следующее: «О безумные, глупые отцы, разве возможно, чтобы эти малыши не усвоили того, что им навязывает ваше старческое чревоугодие?». Итак, отцы должны проявлять всевозможную бдительность; прежде всего, учить на своем примере; наставлять и словесно, и розгой, дабы очистить еще зеленые души от пороков и заронить в них семена добродетелей, всесторонне воспитать своих сыновей и украсить их цветущими нравами, отвадить от безделья, от кухни, упражнять их в похвальных и великих делах, имея в виду, что заслуга признается лишь за тем, что дается с трудом.

АДОВАРДО. Я очень рад тому, что мы каким‑то образом перешли к этому приятному и полезному разговору. Мне нравится, что ты, Лионардо, поступаешь со мной так, как некогда на моей памяти поступал распорядитель на деревенской свадьбе, который вел за собой сразу две процессии танцующих. Так и ты, Лионардо, одними и теми же словами показываешь мне, как приятно и сладостно быть отцом, и одновременно учишь, каковы должны быть настоящие достойные родители. При этом, если я правильно тебя понял и вник в твое рассуждение, ты склоняешься к тому, что отцы должны проявлять больше заботы, нежели снисхождения; и эта твоя мысль мне очень по душе, как и весь наш разговор. Ведь беседу и не стоит вести ни о чем другом, кроме достойных и продуманных вещей, чем мы и занимаемся. Поэтому продолжим этот наш, как я выразился, танец. Я хочу, Лионардо, кое в чем к тебе придраться, как обычно поступают те, кто желает несколько выделиться в кругу беседующих и указывает на любое не совсем безупречное и бесспорное высказывание. Вот например, ты, Лионардо, только что говорил, что о детях нужно судить по тому, куда влечет их природа; потом ты сказал, что с помощью упражнений необходимо вести их в другую сторону, приучая к мужественному поведению и как можно более прочной и нерушимой стойкости души. Неужели ты считаешь, что этого так легко добиться, и что если упомянутые философы успешно превозмогали себя, то и для нас будет нетрудно воспитать нужные качества в наших детях, так что они с нашей помощью уподобятся им? И если эти зрелые мужи столь успешно достигали своих целей, то неужели ты полагаешь, что и для нас не будет непреодолимой и даже трудной задачей сначала распознать смутные и неявные наклонности наших отпрысков, затем усовершенствовать их и перенаправить на новую дорогу, ведущую в сторону, противоположную тому, к чему побуждает и тянет их натура? А если бы для нас было вполне ясно, как мы можем повлиять на них своими стараниями и ухищрениями, и вполне понятно, чего мы можем добиться, действуя осторожно и благоразумно, то, по‑твоему, не тяжело ли будет отцам выбирать из двух благ, которые могут быть одинаково полезными для их сына, наилучшее? Учти, что каждый отец испытает великое огорчение, видя что он не может как подобает воспротивиться недостатку, открывшемуся у его сына, и исправить его. Кто‑то хочет видеть своего ребенка хорошо образованным человеком, кому‑то достаточно, чтобы он умел только читать и считать, насколько необходимо и полезно для гражданской жизни, другим нужно, чтобы мальчик был здоровым, умел владеть оружием и упражнялся в этом. Мне вполне ясно, чего я хочу добиться от своих детей, но я часто слышу от других отцов жалобы на те огорчения, которые доставляет им неопределенность в таких вещах, потому что они боятся сделать неправильный выбор.

ЛИОНАРДО. Ты правильно поступаешь, Адовардо, что следуешь за моим рассуждением и приводишь в порядок мои растрепанные слова, как если бы мы дискутировали в присутствии многочисленной публики в каком‑нибудь знаменитом училище, где требуется проявить как тонкость и остроту ума, так и богатство знаний и учености. Здесь, между нами, мы можем говорить свободнее, менее взвешенно и не так заботясь об отделке речей, как, быть может, кому‑то было бы желательно. Наш разговор с тобой свойский и непринужденный, я ведь не собираюсь учить тебя тому, в чем ты разбираешься гораздо лучше и глубже, чем я, но я, тем не менее, не удержусь от того, чтобы последовать за тобой в этом рассуждении, раз уж ты меня к этому побуждаешь. Я буду рад угодить тебе в этом, как и во всем прочем.

Как ты знаешь, ученые люди утверждают, что природа старается вложить во все вещи то, что для них потребно, и снабдить их в изобилии и в совершенстве всеми частями и силами, чтобы они могли обеспечивать себя во всяком возрасте, служа также во многих отношениях другим творениям. Эти ученые показывают, что все живые организмы в соответствии со своими природными началами обладают достаточной силой, разумностью и качествами, врожденными им, чтобы удовлетворять свои нужды и вовремя отдыхать, а также избегать и защищаться от того, что для них вредно и неприятно. Точно так же и люди, если они не совсем глупы, как бы из естественных побуждений отвергают некоторые качества в окружающих, осуждают все пороки и нечестие и единодушно признают порочных людей испорченными. Итак, если справедливы суждения вышеуказанных ученых, которые приводят и многие другие доводы в пользу того, что по своей собственной природе всякая вещь обладает всем возможным совершенством, то я отважусь утверждать, что все смертные от природы настроены любить и сохранять все похвальные добродетели. А добродетель есть не что иное, как совершенное и правильное воспроизведение своей природы.

Поэтому я полагаю себя вправе назвать пороками в умах и душах смертных дурные привычки и извращенность разума, порождаемую суетными мнениями и слабоумием. Конечно, я признаю, что природа в большей или меньшей степени причастна к человеческим пристрастиям и наклонностям, например, насколько я помню, известно, что сангвиники больше склонны к любви, чем меланхолики, холерики легко воспаляются гневом, флегматики отличаются тягой к безделью и лености, а меланхолики больше, чем другие, робки и подозрительны, поэтому они скупы и запасливы. Следовательно, если ты заметишь в детях некие естественные способности ума, рассудка и памяти, их следует всячески направлять к тому, к чему предназначила их природа, к тонкостям наук, к изящным и достойнейшим учениям и искусствам. Если же они пышут здоровьем, горделивы и более охотно и старательно занимаются военными упражнениями, нежели праздной словесностью, то и в этом необходимо идти за природой и обучать их прежде всего верховой езде, обращению с оружием, стрельбе из лука и другим навыкам, пристойным военным людям. Таким образом, следует развивать все добрые наклонности, потворствуя им по мере надобности, а дурные проявления искоренять с помощью непрерывных стараний и заботы. Благоразумные люди полагают, что пороки прививаются скорее благодаря распущенности и вредным привычкам, чем в силу природных склонностей и побуждений. Тому мы видим подтверждения всякий день, ибо юноши, от природы спокойные, уступчивые и стыдливые, находясь в дурной компании или часто посещая злачные места, становятся дерзкими, неуравновешенными и безрассудными. Равным образом и в других вещах можно заметить, что привычка действует на нас сильнее, чем наши естественные наклонности, которые сами по себе не делают нас порочными. Так изобилие разнообразных блюд делает людей похотливыми. Отсюда и древняя поговорка: «Без Цереры и Бахуса Венера холодна».

Итак, мы можем сделать вывод, что дурное обыкновение портит и заражает любую здоровую и обладающую хорошими задатками натуру, но время и правильные занятия приглушают и исправляют все безрассудные желания и плохо обдуманные намерения. Поэтому долг отцов, на мой взгляд, если ребенок склонен к праздности, раздражительности, жадности и тому подобному, – вернуть его к добродетели с помощью занятий и упражнений в достойных и похвальных делах; если же сын сам по себе идет по пути добродетели и славы, необходимо помогать ему и направлять его с помощью наглядных доказательств и примеров. Ведь как некто, идущий по прямой и правильной дороге в храм или в театр, может остановиться, чтобы поглазеть на что‑то, и тем самым потерять время впустую, так и идущий по пути приобретения славы и известности, широкому и доступному ему от природы, может по разным причинам задержаться и даже сбиться с него. Так пусть же отцы будут бдительными и постараются своевременно распознавать настроения и желания своих сыновей, и содействовать исполнению похвальных намерений, а распущенность нравов и дурные привычки, напротив, пресекать. Я думаю, что внимательному и опытному отцу нетрудно понять, насколько его сын правильно настроен и стремится ли он к достойным и похвальным занятиям. Думаю также, что не составит большого труда поправить его, если он в чем‑то отклонился от правильного пути. Не так уж часто бывает, что ты настолько загружен наиважнейшими делами, что не можешь отдать из них предпочтение какому‑то одному. Я принадлежу к числу тех, кто всегда предпочитает в семейных делах достоинство, а уж потом, по возможности, и сопутствующую ему пользу.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-11-20; Просмотров: 349; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.019 сек.