Место человека в мире. сотЕрИология

Из вышесказанного понятно, что человек создан служить богам, но человека это не удовлетворяло и он стремился самостоятельно получить от жизни как можно больше удовольствий.

Шумерский храм был не только религиозным центром, но и политическим и административным институтом. В городах существовали собрания старейшин, которые разбирали судебные тяжбы и избирали полководцев на время войны. Богатство и власть последних постепенно росли, они превратились в царей и основали династии. У царей были все основания считать себя любимцами богов. Гильгамеш, царь Урука, вероятно, принадлежит к одной из древних династий и некоторые посвященные ему рассказы сохранились на шумерском языке, под общим названием «Эпос о Гильгамеше». Дошедшую до нас аккадскую поэму примерно в середине вавилонского периода переписал и дополнил некий скриб¹, прибавив историю о всемирном потопе и Атрахасисе.

Одна из самых полных версий легенды начинается с восхваления великих сооружений Урука – города, который славился своим храмом Инанны и мощной крепостной стеной из кирпича. Царь Гильгамеш, на две трети божественного и на треть человеческого происхождения, обременял свой народ чрезмерными повинностями и не упускал ни единой возможности использовать право первой ночи. Гильгамеш надмевался над богами и перестал чтить их и приносить им жертвы.

Возмущенные боги создали дикого человека Энкиду, поселив его в лесу. Затем, чтобы одолеть Гильгамеша, они послали к Энкиду блудницу с целью приучить к людям, и та отвела его в Урук. Там Энкиду вызвал Гильгамеша на бой. Началась страшная битва, но силы оказались равными и противники, превратившись в лучших друзей, отправились в кедровые горы, чтобы убить чудовищную Хуваву (Хумбабу), не дававшую людям лес для построек. Мотив превозношения над всеми сменяется желанием получить добрую память среди людей. Тогда боги решают что Иштар должна предложить Гильгамешу стать ее супругом, но тот дерзко напоминает, что все ее возлюбленные оказались в подземном царстве. Месть Иштар не заставила себя ждать: путь Гильгамешу преграждает ужасный небесный бык, однако Гильгамеш и Энкиду убивают его. Боги решают покарать их обоих, лишив Энкиду жизни, отобрав у Гильгамеша любимого друга, обрекая его вновь на одиночество. Но герой идет к истоку всех рек, чтобы найти единственного человека, которому удалось обрести бессмертие – далекого Ут-напишти. У подножия гор, где находятся врата Солнца, Гильгамеш встречает отвратительного человека-скорпиона и его жену, которые позволяют ему войти в пещеру. Достигнув моря на краю света, он встречает нимфу Сидури, и та пытается отговорить его от свершения подвига, но Гильгамеш продолжает свой путь: переплыв через воды смерти, он находит Ут-напишти и выспрашивает у него секрет бессмертия.

Именно здесь поместил переписчик рассказ о всемирном потопе: предупрежденный богом Эйа о неизбежной гибели всего живого, Ут-напишти построил и оснастил ковчег, после чего они с женой были превращены в богов и доставлены в неведомые края. Вот история чудесного спасения Ут-напишти, которую он поведал Гильгамешу.

Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово,

И тайну богов тебе расскажу я.

Шуруппак, город, который ты знаешь,

Что лежит на бреге Евфрата, –

Этот город древен, близки к нему боги,

Богов великих потоп устроить склонило их сердце... Оказалось, что Эа предупредил Ут-напишти о грозящем бедствии;

Слушай, хижина! Стенка, запомни!

Шуруппакиец, сын УбарТуту,

Снеси жилище, построй корабль...

Богатство презри, спасай свою душу!

На свой корабль погрузи всё живое.

Тот корабль, который ты построишь,

Очертаньем да будет четырёхуголен,

Равны да будут ширина с длиною,

Как Океан, покрой его кровлей!

Так Ут-напишти и поступил. Построил корабль, «нагрузил его всем, что имел живой твари, поднял на корабль всю семью и род... скот степной и зверьё, всех мастеров...». Ут-напишти взошёл на корабль и «засмолил его двери». Едва занялось сияние утра,

С основанья небес встала чёрная туча...

Что было светлым, во тьму обратилось...

Первый день бушует южный ветер,

Быстро налетел, затопляя горы...

Ходит ветер шесть дней, семь ночей,

Потоп, буря покрывает землю.

При наступлении дня седьмого

Буря с потопом войну прекратили...

Я открыл отдушину – свет упал на лицо мне,

Я взглянул на море – тишь настала,

И всё человечество стало глиной!..

Стал высматривать берег в открытом море –

В двенадцати поприщах поднялся остров.

У горы Ницир корабль остановился...

При наступлении дня седьмого

Вынес голубя и отпустил я;

Отправившись, голубь назад вернулся:

Места не нашёл, прилетел обратно.

Вынес ласточку и отпустил я;

Отправившись, ласточка назад вернулась:

Места не нашла, прилетела обратно.

Вынес ворона и отпустил я;

Ворон же, отправившись, спад воды увидел,

Не вернулся: каркает, ест и гадит.

Я вышел, на четыре стороны принёс я жертву...

Боги почуяли добрый запах,

Боги, как мухи, собрались к приносящему жертву...

Поднялся Энлиль, взошёл на корабль,

Взял меня за руку, вывел наружу,

На колени поставил жену мою рядом,

К нашим лбам прикоснулся,

Встал между нами, благословил нас...

Это сокращенный вариант различных сказаний о потопе, подобных истории царя Зиусудры, который по совету бога Энки соорудил ковчег, чтобы спастись от потопа, призванного истребить шумный и неблагодарный человеческий род.

Ут-напишти раскрывает секрет бессмертия, и Гильгамеш добывает траву восьмой молодости со дна океана. По дороге домой он останавливается и купается в реке, оставив траву бессмертия на берегу, но пока он купается, траву съедает змей.

Когда он возвращается в Урук, ему остается лишь одно утешение – любоваться вечными стенами этого города. Но он выпрашивает у богов встречу с душой Энкиду. Появившийся из бездны, «как ветер», дух Энкиду долго не хочет открывать Гильгамешу суровый «Закон Земли». – Скажи мне, друг мой, скажи мне, друг мой, Закон Земли, что ты видел, скажи мне! – Не скажу я, друг мой, не скажу я, друг мой. Если бы Закон Земли, что я видел, сказал я – Сидеть бы тебе и плакать! – Пусть я буду сидеть и плакать, – отвечает Гильгамеш. Он во что бы то ни стало хочет проникнуть в тайну. И тень начинает печальную повесть о жизни призраков в царстве Преисподней. – Тело мое, которого ты касался, веселил свое сердце, Червь его пожирает, полно оно праха. Безотрадно существование умерших, судьба за гробом печальна, что люди как тени, пьют мутные воды, чуть лучше воинам, погибшим в сражениях, они в более светлых местах. Особенно тяжко тем, кто не был оплакан, кто не погребен согласно обычаю. Жертвы живых – это пища мертвых. Поэтому нужно совершать все обряды, чтобы хоть как-нибудь облегчить загробную участь близких.

Мотив безуспешного поиска бессмертия становится очень популярен и это видно в повестях об Этане и Адапе. Здесь чисто человеческие качества – страх и недоверие не позволяют героям достигнуть бессмертия. Поэма об Адапе рассказывает о герое-полубоге. В борьбе со стихиями Адапа всегда был победителем и однажды даже переломал крылья ветру за то, что тот опрокинул его лодку. Разгневанный поступком Адапы, небесный бог Ану вызвал его на суд. Отец героя, бог Эа, советует Адапе заручиться поддержкой богов и явиться на суд в черной траурной одежде в знак раскаяния. Адапа должен быть осторожен и не прикасаться к пище и питью, которые предложит ему Отец богов, ибо это отрава – «пища смерти и питье смерти». Адапа в точности выполнил наставления отца. Но Эа при всем своем хитроумии оказался недальновидным. Отец богов не только простил Адапу, явившегося с повинной, но и решил даровать ему бессмертие. Он предложил герою «пищу жизни и воду жизни», однако Адапа, памятуя наставление Эа, отказался от них. Тогда Отец богов сказал: «Возьмите его и спустите на землю!» Так лишился Адапа бессмертия.

В другой легенде, сложенной в городе Кише, повествуется о великом царе Этане, который захотел добыть магическую траву омоложения. Трава эта росла в самой высокой точке Вселенной. С помощью Шамаша – бога Солнца – Этан нашел гигантского орла, который согласился поднять царя в высочайшие области мира. Поэма дает картину стремительного полета и ощущение все увеличивающейся высоты. Вот земля уже кажется холмом, а океан – рекой, вот она уже стала величиной с лунный диск, а море – с корзину, и, наконец, после многих часов полета земля почти исчезла из виду, и океан стал неразличим... Ужас обял Этана, и он взмолился, чтобы орел вернул его на землю. Но в этот миг силы оставляют огромную птицу... Конец поэмы не сохранился. Очевидно, Этана постигла судьба Икара.

Мысль о тщете всех человеческих дел никогда не оставляла философов и поэтов. Она нашла яркое воплощение в «Беседе господина и раба», написанной примерно столетие спустя после эпоса о Гильгамеше. В этом диалоге царит дух релятивизма, доходящего до желчной циничности. Нет ничего прочного и ценного. Все двойственно и обманчиво. Господин мечтает о царских милостях, о женской ласке, о пирах, об охоте; его настроения переменчивы: то он хочет поднять восстание, то желает гордым молчанием ответить на обвинения врага, то подумывает о необходимости жертв и служения на благо людей. Раб послушно поддакивает и расписывает все радости, которые ждут его. Но стоит господину хоть немного поколебаться, как он говорит противоположное тому, что говорил минуту назад. Оказывается, все мечты господина ничего не стоят: царское благоволение непостоянно, женская любовь – ловушка, безумие – надеяться на успех восстания и глупо рассчитывать на благодарность людей. Нет особого смысла и в благочестии: ведь человек не в состоянии заставить бога служить себе «подобно собаке». И добро, и зло – мимолетны. «Поднимись на холмы разрушенных городов, – говорит раб, – пройдись по развалинам древности и посмотри на черепа людей, живших раньше и после: кто из них был владыкой зла и кто из них был владыкой добра? – Что же теперь хорошо? – печально спрашивает господин. – Сломать мою шею и твою и кинуть в реку – это хорошо, – отвечает раб.

Таков был итог великой древней культуры, которая, несмотря на все свои технические достижения, не могла примириться ни с жизнью, ни со смертью и пришла к глубокому неисцелимому пессимизму. И тем более ярко на этом сумрачном фоне выделяются первые просветы в мир Божественного Откровения. Еще в шумерской повести о страдальце мы видели пробуждающуюся жажду Бога, живую молитву, не похожую на магию заклятий. Эти молитвы все чаще и чаще появляются в Аккадский период. «Милосердный, милостивый Отец, в руках которого жизнь всей земли, – начертано на одной табличке из Ура, – Владыка, Божество Твое, как далекое небо, как широкое море... Твое слово вызывает к бытию правду и справедливость, а люди начинают говорить истину». В другом гимне, обращенном к Солнцу, мы читаем: «Несчастный громогласно взывает к Тебе, слабый, угнетенный, нищий молятся Тебе... идущий по степным дорогам, равно как и блуждающий мертвец, и скитающийся дух покойника... Все они молятся Тебе, и Ты не отвергаешь молящихся». Через эту личную религиозность находил человек выход из царства демонов и законов, колдунов и царей, разрушения и смерти, бессмыслицы и отчаяния. Но в целом Двуречье оказалось не в состоянии преодолеть бремя язычества. Проблески единобожия так и остались здесь только проблесками.

В двуречье применялась сложная система гаданий. Посредством превосходных астрономических наблюдений, заложивших основу столь универсальной науки, как астрономия, постигалась воля богов: таким образом жрецы предсказывали засуху, войну или осложнения в личной жизни монарха. После гаданий на внутренностях животных или толкования снов, исполняли соответствующие обряды – молитвы, очищение и умиротворение богов. Царю полагалось присутствовать на праздновании Нового года, на обряде священного бракосочетания в Уруке, в ходе которого он брал в супруги богиню Инанну, дабы обеспечить стране процветание в наступающем году. При больших храмах существовал разветвленный штат жрецов, писцов, астрологов и искусных ремесленников. Особая категория священнослужителей занималась ежедневным уходом за статуями богов – их кормили, мыли, одевали и развлекали. Всем прочим верующим позволялось приносить в дар богам пищу или ставить перед алтарем фигурки во исполнение обета; кроме того, народ мог принимать участие в празднествах и мифологических представлениях, сопровождавших подобные торжества. Люди часто прибегали к чарам и заклятиям, чтобы избавиться от болезни, обеспечить продолжение рода, навести или снять порчу. В медицинских заклятиях нередко взывают к одному или нескольким богам, умоляя простить явную или невольную обиду, а в письменной их версии имеется пустое место, куда вставлялось имя просителя. Большой популярностью пользовались оживленные профессиональными колдунами глиняные статуэтки богов и духов, которые выставлялись или закапывались в доме, чтобы обеспечить ему защиту. Личные имена, в большинстве своем производные от имен богов, показывают веру людей в то, что личные боги-покровители даруют процветание и здоровье.

Таким образом, мы здесь можем видеть развитую оккультную доминанту, направленную на создание личного комфорта, что и привело эту культуру к катастрофе, которая очень ярко изображается в библейском сказании о строительстве вавилонской башни: будем как боги, достигнем до небес без их помощи.

Дата добавления: 2014-12-08