Правоприменительная деятельность и средства массовой информации

Чрезвычайно актуальной, но малоисследованной является проблема отражения в средствах массовой информации личности работника правоохранительной системы, представленной во всей полноте и сложности правоприменительной ­деятельности. Сложность этой проблемы заключается в первую очередь в ее многосторонности.

Криминальная тема пользуется устойчивым интересом со стороны средств массовой информации, однако большинству журналистских пу­бликаций не хватает глубины и всесторонности при исследовании чрезвычайно актуальной проблемы преступности и борьбы с нею. Характерные для средств массовой информации «законы жанра» нередко выдвигают на передний план при отборе материала его сен­са­цион­ность. Это приводит к определенному смещению ракурса рассматриваемого журналистом события на «кровавые разборки», описание патологии преступника (например, сексуального маньяка), утрирование изощренности или жестокости совершенного преступления.

Правоохранительная система и СМИ функционируют в одной социальной среде. Выполняя различные функции и имея разную природу они тем не менее должны одинаково служить общественным интересам, что в значительной степени определяется уровнем их правовой и психологической культуры. Становление и эффективное функционирование свободной прессы и независимого правосудия в значительной степени зависят от согласованного взаимодействия этих двух институтов государства и общества: суда как самостоятельного органа власти, органов правопорядка и прессы как влиятельного общественного механизма. Пресса, способствуя реализации одного из кардинальных прав граждан — права на информацию, обеспечивающего иные права и свободы, служит выразителем общественных интересов, способом формирования общественного мнения и инструментом гражданского контроля за государством и властью (не исключая и власти судебной). Такая пресса — одна из составляющих непосредственной демократии и народовластия.

Судьям и журналистам совсем не обязательно любить друг друга. Но они должны наладить конструктивное взаимодействие, чтобы «поднять на очень серьезный уровень правовое воспитание населения нашей страны». Этот тезис неоднократно звучит в высказываниях современных политиков, социологов, руководителей правоприменительной системы по вопросам совершенствования правопорядка в нашей стране.

Информация о деятельности судебных органов должна спо­собствовать повышению роли суда в общественном сознании. Одна­ко для этого отечественному правосудию надо стать таким же «прозрачным», как в странах, где каждый гражданин может ознакомиться с материалами любого судебного дела.

Если же работники российских СМИ жалуются на судей, когда те либо не желают допускать представителей прессы в зал заседания, либо ограничивают их право вести видео- и аудиоза­пись, либо отказываются комментировать решение суда, то такое поведение чаще всего объясняется непрофессиональными действи­ями самих журналистов, которые допускают грубые ошибки в своей работе и даже мешают нормальному отправлению правосудия. И это нередко вызывает серьезные конфликты третьей и четвертой вла­стей[98].

Взаимоотношения СМИ и судебной власти не соответствуют потребностям реформируемого общества. И те и другие слабо противостоят преступности, бесчи­сленным нарушениям прав граждан, повсеместному распространению правового нигилизма, а в своей деятельности часто сами допускают правонарушения, в том числе и по отношению друг к другу.

Журналисты, не обладая необходимым объемом правовых знаний, в своих вы­ступлениях подчас искаженно представляют деятельность судов, ход и результаты судебных процессов, высказывают юридически некомпетентные суждения и оценки, неверно ориентирующие читателей, деформирующие правосознание, допускают злоупотребления свободой слова, некорректные выпады в адрес судей, умаляя престиж судебной власти.

Между представителями журналистского корпуса и судейского сообщества нередко складываются настороженные, иногда неприязненные отношения. Это предубеждение препятствует нормальному взаимодействию прессы и судебной системы.

На первый взгляд создается впечатление, что средства массовой информации очень часто обращаются к судебной тематике, но обстоятельных, серьезных публикаций, значительных как по объему, так и по глубине постановки проблем, весьма мало.

Пристальное, углубленное внимание журналисты уделяют лишь отдельным темам, некоторым судебным делам, которые по своей общественной значимости далеко не всегда соответствуют количеству изведенных на них чернил и исполь­зованной газетной площади. С другой стороны, важные общественные события, например в экономической сфере (отношения собственности, ее передел и др.), отражающиеся в деятельности арбитражных судов, освещаются явно недостаточно.

К числу факторов, вызывающих стойкий, повышенный интерес СМИ (что выражается в относительно большом объеме публикаций, повторных обращениях к одним и тем же событиям, стремлении зафиксировать их динамику и т. д.), относятся общественная значимость описываемого события, степень его сенсацион­ности и скандальности, наличие в нем политического и «околополитического» аспектов, а также участие в судебном процессе известных «знаковых фигур» — политиков, бизнесменов, высокопоставленных государственных чиновников, представителей богемы, шоу-бизнеса и др. При этом общественная значимость и сенсационность как ключевые характеристики события часто столь тесно переплетены между собой, что их просто невозможно развести. В целом же журналистов, как правило, в первую очередь интересует «читабельность» их материалов, способствующая в конечном итоге повышению популярности и тиража издания, росту известности и авторитета автора. Это вполне понятно и объяснимо, если встать на позицию самих журналистов и редакций СМИ, но далеко не всегда оправданно с точки зрения общества.

Как правило, все яркие и эмоциональные краски и образы в публикациях СМИ достаются истцам и ответчикам, обвиняемым и их жертвам, прокурорам и адво­катам. Они на страницах газет предстают живыми людьми, яркими индиви­дуаль­но­стями, обладающими своими достоинствами и недостатками, а на судей таких красок уже не хватает. В материалах прессы суд, судьи обычно изображаются в стереотипизированной форме безликой государственной машины.

В большинстве случаев авторы апеллируют не к рассудку, а к эмоциям читате­лей. Крайне редко они цитируют соответствующие правовые нормы и положения — основания судебных решений, почти не приводят выдержки из материалов дел и особенно приговоров, ограничиваясь обычно лишь указанием на назначенное наказание.

Говоря о недостатках и положительных качествах деятельности суда, около половины опрошенных журналистов указали на беспринципность, конъюнктурность, зависимость и около трети — на коррумпированность, продажность судов. Напротив, о независимости, принципиальности, честности и неподкупности заявило всего от шести до девяти процентов опрошенных. Объясняя причины уклонения граждан от обращения за судебной защитой нарушенных прав, журналисты на одно из первых мест (41%) поставили убеждение граждан в том, что суд не захочет пойти против властей и влиятельных людей.

Среди причин воздержания граждан от обращения в суд при нарушении их прав журналисты сочли самым весомым отсутствие у граждан веры в возможность добиться справедливости (61 % респондентов).

Если журналисты видят свои задачи прежде всего в выполнении информационной функции, сообщении читателям новых знаний, а также в выражении мнения россиян и содействии их участию в управлении делами государства и общест­ва, то судьи хотят видеть в деятельности СМИ несколько другие приоритеты.

Признавая важность информационной функции, представители судейского корпу­са считают, что пресса должна воспитывать людей, формировать законопо­слушных граждан. Журналисты же не воспринимают эту задачу в качестве «своей», не вклю­чают ее в число основных, а скорее рассматривают как «попутную». Лишь 10 % опрошенных журналистов назвали ее в числе важных, в то время как среди судей — 36 %. Кроме того, судьи, в отличие от журналистов, не признают значимой роли прессы как выразителя общественного мнения. Не считают они также, что пресса должна содействовать участию граждан в управлении делами государства и общества. По мнению судей, пресса призвана воспитывать людей и развлекать их.

Столь значительные различия между судьями и журналистами по ключевому вопросу о предназначении прессы, несоответствие ожиданий и реальности, представлений о «должном» и «существующем», неудовлетворенность притязаний служат источником осложнений во взаимодействии между этими профессиональными группами.

Оценивая крайне негативно роль СМИ в формировании образа суда в массовом сознании, сами судьи не склонны прилагать усилий для формирования адекватного представления о себе и своей деятельности.

Редкими остаются контакты с прессой. Судьи воспринимают журналистов скорее как враждебную силу, чем как партнеров в осуществлении правовых реформ и становления демократического общества. Крайне односторонне освещается в средствах массовой информации роль ОВД организации правопорядка в стране.

В первую очередь образ работника милиции чрезвычайно принижен. Уже вошедшее в обиход СМИ и ставшее стереотипным наименование этого работника словом «мент», создает у всех читателей и телезрителей крайне неблагоприятное восприятие этого образа.

Разумеется мы не против критических публикаций в адрес ОВД.

Беда в другом: практически все представители СМИ едут по давно наезженной колее, предлагая читателю «оборотня в погонах», взяточника и даже бандита, скрывающегося под милицейским мундиром.

Обществу крайне нужны тесные публикации описывающие тяжелый и неблагодарный труд милицейских работников, их профессиональные и нравственные достоинства.

Для переориентации общественного мнения в отношении к органам правосудия и людям, его осуществляющим, необходимо главное условие — преобразование социально-правовой практики. Для того чтобы в общественном мнении была сформулирована адекватная оценка, необходимо тесное конструктивное взаимодействие органов правосудия со средствами массовой информации. Проблема «СМИ и судебная власть» требует более высокого уровня социальных обобщений в контексте правовой политики, построения гражданского общества и демократического государства[99].

«Центр тяжести» в большинстве публикаций оказывается смещен в сторону одностороннего описания приемов и способов совершаемых преступлений и личности преступника. Помимо развития нездоровых тенденций, таких как эффект подражания криминальным элементам в молодежной среде, общество оказывается лишенным объективной картины, отражающей не только преступление и его генезис, но также и все следующие за преступлением этапы правоприменительной деятельности.

Особенно слабо в средствах массовой информации представлена тема взаимодействия работников правоохранительных органов, в которой правоприменительная деятельность и люди, ее осуществляющие, были бы представлены как единая система, осуществляющая правосудие и социальную справедливость.

С другой стороны при раскрытии темы средствами художественной публици­стики предполагается достаточно широкое использование метафор, исторических параллелей, ассоциаций и юмора, что чрезвычайно обогащает сферу видения таких сложных социальных проблем, как раскрытие преступления, его всестороннее расследование, вынесение справедливого приговора и др. Следует отметить, что использование этого комплекса средств и методов в процессе познания не является абсолютно новым в юриспруденции: эти средства довольно эффективно использова­лись судебными ораторами старой школы и в определенной степени используются в судебной полемике между сторонами, особенно в судебном процессе с участием присяжных (подробнее об этом см.: раздел «Роль внешних факторов в повышении эффективности юридического труда» настоящей главы, а также главу XV настоящего учебника).

Для сегодняшнего времени характерен возрастающий интерес к исследованию психологии человека, особенно в кризисных социальных ситуациях. «Клас­сический лабораторный эксперимент» уступает место эмпатическому восприятию и познанию личности с помощью художественных средств. Применительно к исследованию указанной выше темы это способствует раскрытию творческого начала в правоприменительной деятельности, выявлению в ней новых связей, взаимодействий и про­тиворе­чий, созданию интегральных, живых образов, отражающих ее сложный мир.

Публикуемое ниже интервью автора посвящено раскрытию поставленных выше вопросов. Поводом к этому интервью послужил доклад, сделанный автором на Всероссийской научно-практической конференции, по­священной анализу основных направлений использования достижений пси­хологии в борьбе с преступностью. (Полностью указанный доклад и интервью публикуются в журнале «Адвокат» № 5 за 1997 г.)

О камерных аспектах психологии следователя [100]

(диалоги с профессором В. Л. Васильевым о профессиональной компетентности, одаренности и профнепригодности следователей)

О КОШКЕ, КОТОРАЯ УЖЕ СОБАКА

— Изучаются ли психологами особенности личности следователя, который, поддавшись самовнушению, хватается за определенную версию о виновности того или иного человека, убеждая себя в том, что преступление было совершено именно так, как он себе представляет, именно этим подозреваемым, и начинает даже фальсифицировать материалы дела, иначе говоря, самым натуральным образом фабриковать улики?

— Алла Петровна, вы говорите сейчас об одной из самых болезненных проблем предварительного следствия и оперативно-сыскной деятельности, которая акту­альна для полицейских всех стран мира. Она питает сюжеты многих детективных фильмов, рассказов, новелл и романов. Вся беда в том, что человек, конечно, идеалист — на этом, кстати, основана наша влюбленность в «не то», когда через месяц-два начинаешь понимать, что полюбил не того человека, но вынуть эту занозу из сердца уже очень трудно. Механизм импринтинга действует и в первом и во втором случаях; основанный на подсознании, он очень интересен и сложен. То, что происходит со следователем, — совсем не обязательно сознательная подтасовка: он может быть внутренне убежден, что перед ним преступник, а если «преступник» ему еще и «подыгрывает» (что вполне вероятно, в случае если они психологически несовместимы), то есть начинает гневаться, вспыхивать, кричать, называть его разными неприятными словами типа «мент» и тому подобное, в результате назревает конфликт. Конфликт разворачивается и активизирует ситуацию, когда под свои эмоции следователь начинает собирать информацию, компрометирующую противника (уже не подозреваемого, а врага, обратите внимание), чтобы задавить его. На этом непростом механизме, на этом психологическом подтексте основаны очень многие трагические ошибки следственных органов. Как вы помните, прежде чем разоблачили Чикатило, за совершенные им преступления были осуждены многие невинные люди, а одного из них даже расстреляли.

Существуют, по крайней мере два примера формирования механизма подобного заблуждения. Психологи проводили интересный эксперимент: испытуемому (предположим, нашему кандидату в следователи) предлагали тест, в котором использовалась не лингвистическая основа формирования и определения понятия, а своеобразная символика. Итак, перед испытуемым один за другим представали десять рисунков кошки. На первом рисунке он видел самую обычную кошку. На следующем рисунке была изображена та же кошка, но в ней уже появилось что-то собачье — опытный художник по заданию психолога начал наслаивать на образ кошки собачьи­ черты: уши уже стоят не так, как у кошки, они стали чуть-чуть «лопушистей», усы чуть покороче. Как вы догадываетесь, в конце этой серии, на десятом рисунке красовалась уже не кошка, а собака. То есть постепенное изменение отдельных внешних деталей в конце концов сместило саму психологическую сущность образа.­ Так вот, когда мы предъявляем эти рисунки испытуемым и на каждом этапе требуем ответа на вопрос «Что это такое?», большинство из них и во втором, и в третьем рисунке все еще видят кошку, но в какой-то момент, как вы догадываетесь, тестируемые начинают возмущаться: «Что вы меня дурачите?! Тут уже не совсем кош­ка, тут кошка-собака или собака». Как показывает этот эксперимент, есть люди, которые и на десятом рисунке видят кошку, хотя от нее там ничего не осталось и даже любой ребенок уверенно скажет, что на нем изображена собака. Но такова специфика личного восприятия этого субъекта: ему кажется, что это по-прежнему кошка.

— Так кто же нам нужен в качестве следователя и адвоката — тот, кто уже на втором этапе «прозреет»: «Да это же собака, уже собака!»

— Нет! Нет! Ни в коем случае! Нас устраивает человек, который осознает, как им манипулируют: «Конечно, это кошка, но не совсем...» Вот это и есть психологическая наблюдательность — когда человек в состоянии отметить, что это не совсем та кошка, которая была вначале.

О КАРМЕ ЖЕРТВЫ И ПОЛЬЗЕ ЧУВСТВА ЮМОРА ДЛЯ АДВОКАТОВ

— Мне кажется, очень удачно вписывается в затронутую тему эпизод с одной листовкой, которую московские адвокаты время от времени обнаружива­ют на стенах следственных отделов в различных районах города. Текст листовки свидетельствует не в пользу следователей, которые, имея дело с кримина­лом, по идее, совсем не обязательно пропитываются его менталитетом. Тем не менее, следователям отрадно ежедневно впитывать в себя «истину» следующего содержания: «Адвоката нужно брать ежовыми рукавицами и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает» [101].

Наш журнал, кстати, проводит опрос среди адвокатов с намерением выяснить их отношение к этой листовке, которую я лично, воспринимаю, во-первых, как провокацию к обострению конфронтации между обвинением и защитой, во-вторых, как беспардонную, хулиганскую выходку людей, уверенных в своей безнаказанности.

— Безусловно, сложно комментировать цитаты великих людей, которые, между прочим, можно воспринимать по-разному — например, с юмором. Вы знаете, ведь человечество, смеясь расстается со своим не очень умным прошлым. Я думаю, что нам уже пора научиться смеяться, давно пора! Иначе депрессия может завести общество в тупик. Можно, и нужно смеяться над тем, что у вас в Москве развешивают по стенкам.

— А как Вам нравится реакция некоторых московских адвокатов, которые у себя в коллегии или в бюро вывешивают эту листовку на стенку без комментариев, напоминая себе тем самым о своих «собратьях»-следователях, равных им процессуально... Это здоровая реакция?

— Нет. Я думаю, что нездоровая, потому что, конечно, мы «педалируем» таким образом — кто-то агрессивность, кто-то комплекс неполноценности. Закон и общество создали две профессии — следователя и адвоката, гособвинителя и защитника — не для того чтобы они сражались без правил, а для того чтобы они в творче­ской полемике отстаивали истину.

Кроме того (несколько уйду в сторону от темы, но на самом деле только расширю ее), дело в том, что у нас 80 % убийств совершается между супругами, сексуальными партнерами, приятелями, знакомыми, соседями, другими близкими и ближними. Эти убийства являются высшей стадией какого-то затянувшегося конфликта, который иногда развивается достаточно скрыто, зреет подспудно и очень часто отражает именно низкую культуру общения, проявляющуюся в неумении уступить, наладить процесс общения и взаимопонимания.

— И, как правило, агрессивно ведет себя именно человек недостаточно уверенный в себе. Он, таким образом защищает свою уязвимость?

— Конечно. Однако надо заметить, что тут и личностные особенности существуют — если уточнить, то есть еще проблема провоцирующего поведения со стороны потерпевшего.

— В отношении маньяка, провоцирующего поведение потерпевшего: извест­но, что у маньяков существует определенный, ему одному знакомый символ, ассоциация, вызывающая у него состояние, из которого маньяк может выйти, только совершив преступление в той или иной форме. Откуда жертве знать, что красным галстуком на шее она призывает к корриде?

— Конечно, хорошо бы знать все. Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Вспомним, что береженого Бог бережет: есть люди, которые просто не пойдут в компанию, в которой может возникнуть экстремальная ситуация, не пойдут с этим кон­крет­ным человеком и не сядут выпивать, потому что знают: он ведет себя агрес­сивно, безобразно и так далее. Осторожный человек просто вовремя откажется от заманчивого предложения и выйдет из этой ситуации. Но есть люди слабо­вольные, легкоуправляемые, которые понимают, что все может случиться, но может и не случиться, и в этой надежде на русское «авось, пронесет» попадают в ситуации, о которых, прямо скажем, не мечтали и уж повторить вряд ли захотели бы.

— Когда речь идет о маньяках, то постоянно проскальзывает мысль, что их жерт­вами становятся, как правило, именно управляемые люди. Можно ли сделать вывод, что практически каждый обычный человек, просто слабохарактерный (согласитесь, твердой волей и принципиальностью у нас мало кто отличается), может стать жертвой маниакального убийцы?

— Я думаю, о маньяках говорить рано, потому что они встречаются не на каждом шагу. Более распространен другой криминальный тип, использующий управ­ляемость людей, — это карманник. Представьте себе, есть люди, которые ежегодно страдают от карманников — это в первую очередь женщины, обожающие ходить по магазинам, особенно во время распродаж.

За свою долгую жизнь я выслушал достаточно много признаний опытных карманников, рассказывающих о вполне определенном типе своего «клиента» — это «ворона», глазеющая по сторонам. Как только в поле ее зрения попадают предметы, которые для нее являются чрезвычайно значимыми, она совершенно отключается — и «клиент готов». Карманники утверждают, что потенциальная потерпевшая просто предлагает ее обокрасть, когда находится в такой позе: голова и туловище устремлены к вожделенному товару, а сумочка отведена за спину на уровне бедер. Но замечу при этом, что есть люди, которые ходят по магазинам при больших деньгах и у них ни разу ничего не украли. Опытный карманник интуитивно чувствует, что у этого человека деньги так надежно спрятаны, что даже не стоит рисковать.

О «ВОЛЕ РОДА» И СЛЕДОВАТЕЛЕ-СВЕРХЧЕЛОВЕКЕ

— Для следователей, по роду их деятельности и в силу тех вещей, с которыми им приходится сталкиваться, всегда велика опасность пойти на поводу у анализируемых ими человеческихстрастей. Другими словами, следователь — не только человек, который должен понять, но и в определенной степени «сверхчеловек» — то есть тот, кто должен преодолеть «соблазн понимания» и предпочитает субъективное восприятие объективному положению дел. Но я говорю о том, каким следователь должен быть в идеале. В реальности же мы сталкиваемся с тем, что следователь либо механически исполняет свою работу, ни во что особо не вникая и не желая знать, кроме явленных ему улик — и в этом случае он даже не вписывается в понятие «человек»: он просто машина, запрограммированная на определенную операцию в конвейере. Более глубокого смысла ищет следователь, подпадающий под определение «человек», который стремится понять суть происшедшего и путем анализа личности подозреваемого объяснить себе логику совершенного преступления. Однако у этой гуманной позиции есть обратная сторона, которая отрицательно влияет уже на самого следователя: сознание того, что он вершит правое дело, как бы поднимает его над реальностью и иногда так отрывает от нее, что следователь склонен не считаться с действительностью, и предпочитает опираться в своих умозаключениях на собственный опыт и интуицию. В этом случае можно говорить о том, что следователи — это люди, отягощенные склонностью к импринтингу, который сводится к мгновенному «озарению» такой яркости и силы, что они теряют критичность и верят только этому своему внутреннему ощущению, что они правы, и точка.

— Так это же фанатизм!

— Да. А если это еще и в сочетании с параноидальными чертами личности, то человек, можно сказать, себе уже не принадлежит, а всецело отдается во власть могучей установки непременно «наказать злодея»...

— И если при этом не хватает реальных улик и доказательств, то благая цель оправдывает средства?

— Да-да. Он начинает подбирать любые средства для ее достижения. И главное, учтите, очень часто это делается совершенно без корысти и личной заинтересованности.

— Потому что он искренне убежден в своей правоте?

— Да. Конечно, существуют другие ситуации — совершенно сознательного обмана, подтасовки фактов при личной заинтересованности следователя. Но самое трагичное, когда у человека, лично не заинтересованного в фальсификации, срабатывают психологические механизмы формирования заблуждения.

— Можно это назвать «издержками» темперамента?

— Не совсем. Я уже проводил аналогию с возникновением влюбленности: это глубинные механизмы, основанные на мгновенно вспыхивающем чувстве. Вспомните, как иногда некоторые начинают любить, увидел — и все. А потом приходит осознание: Боже мой, это же совсем не тот человек!

— Чтобы объяснить корни этой страсти, можно призвать на помощь Шопенгауэра с его «волей рода».

— Правильно! Я провожу аналогию с роковой страстью и любовью, чтобы представить эту проблему во всей ее силе и мощи — она родилась не сегодня, это вечная проблема. И когда она проявляется в любви, то несет страдание тонкой натуре, а когда рабом этого механизма становится человек, сидящий в кресле представителя власти, то это уже представляет очень большую опасность для всего общества.

— Пусть и не такая большая власть им дана, но все-таки существует ли у нас какая-то профилактика в виде профессионального отбора следователей?

— Я уже говорил в более широком контексте, что чем выше общая психологическая культура в правоохранительной системе, тем скорее эта ошибка будет замечена и, так сказать, заблокирована со стороны — прокурор и тем более судья не дадут хода развитию ложной версии «одержимого» следователя. Хотя, конечно, лучше не дыры латать, а вовремя предотвратить такую ситуацию, и самое правильное — это просто не пускать человека, склонного к импринтингу, в систему.

— Что касается консультаций, за которыми к вам обращаются сегодня, то, насколько я понимаю, это происходит не так уж часто и совсем не на уровне рядового УВД?

— Я думаю, что, в общем, это должно происходить на областном уровне, потому что обычно там решается вопрос о приеме на службу, следовательно, обычно там и сосредоточены соответствующие лаборатории. Мы не настолько богаты, чтобы иметь их в каждом районе, но на уровне области это совершенно реально и в некоторых регионах уже внедрены в практику комплексные рекомендации наших специалистов по профдиагностике, профотбору и профилактике «профессиональных болезней» наподобие той, о которой мы уже говорили.

Дата добавления: 2014-12-08