Часть 3 2 страница

Хислоп:…и это естественный способ функционирования чувств. Будучи предоставлены сами себе, они бы не…

У. Г.: Это – естественный способ. То, что вы делаете, неестественно, поскольку вы испуганы, понимаете. Если нет избирательности… это (то, что все пойдет не так или выйдет из строя) – заблуждение, которое психологи тоже доводят до абсурда, равно как и те физиологи мозга… что вы будете переполнены всем этим; у мозга есть свой собственный механизм[20]. Вот почему я говорю, что он обладает собственным разумом. Им управляет именно разум; именно разум сделал возможной эволюцию тела до его теперешнего состояния. Так что вы обладаете замечательным разумом. Но полному выражению всего, что в вас есть, препятствует вмешательство этой штуки, избирательности. Она испугана. Поэтому я говорю – не важно, насколько бесполезным является объект, мозг воспринимает все. Если я хочу, мозг может поглощать энциклопедический материал. Не то чтобы я собираюсь его читать. Не имеет значения, что вы говорите. Он воспринимает все. Теперь у вас есть все больше и больше информации. Вы без всяких усилий поглощаете все больше и больше. Если вы находитесь, скажем, рядом с человеком, ведущим необычайно богатую интеллектуальную жизнь – кем бы он ни был, вы за пять минут становитесь этим. За пять минут мозг без всяких усилий поглощает все, что он говорит. Но в то же самое время я поглощаю или проглатываю все это не для использования в будущем. Это может быть совершенно бесполезным для всей моей оставшейся жизни. И все же он принимает это в себя.

Суббарао: Такова его природа.

У. Г.: Такова природа мозга. Но ум вмешивается и осуществляет отбор для своих собственных целей – направляет, перенаправляет для достижения некой цели или для собственного выживания.

Суббарао: Избирательность – ограничивающий фактор.

У. Г.: Если нет избирательности, чувства обладают огромной свободой.

Суббарао: Кашмирский шайвизм называет чувства пятью ограничениями.

У. Г.: Не чувства, а именно ум налагает ограничение посредством избирательности. Пять чувств – это все, что у вас есть. И они впитывают все, что есть. И потому имеется непосредственный контакт с объектом, где объект является субъектом и между ними нет никакого разделения. Так как может идти речь о наблюдателе, смотрящем на наблюдаемое, и исчезновении разделения наблюдатель‑наблюдаемое? Весь это процесс кажется мне абсурдом.

Суббарао: Мы превращаем нечто простое в очень сложное.

У. Г.: Вы превращаете такое простое состояние в очень сложное, описывая его, говоря себе и другим, что так оно работает. Вас направляет ваше знание. Это знание, эта информация не верны.

Суббарао: По своей основе?

У. Г.: Вы фундаментально ошибаетесь в том, что вы говорите. И вы портите множество людей. Люди принимают это авторитетное мнение. Сегодня это самое опасное в мире.

Хислоп: Что?

У. Г.: Научный авторитет. Если кто‑то выступает с новой идеей, они уничтожают ее, поскольку она противоречит принятой теории. Вы знаете того парня… как бишь его?.. Вы знаете, как много людей уничтожил этот ученый, потому что все, что они открывали, противоречило его собственной теории. Они боялись, что им не удастся получить ученую степень. Ученые очень догматичны. У меня нет симпатии к человеку, который говорит, что он скептик и признает авторитет науки. Почему вы что‑либо признаете? Потому, что это обладает аурой научного авторитета, признанного во всем мире? Я говорю вам – скептицизм это молчание. Если доводить скептицизм до его логического завершения, то это конец. Вы логически обосновали авторитет науки, а также религии. Вы не сомневаясь принимаете и то и другое. Ни то ни другое не является авторитетом. Не знаю… но так я действую. Объект есть субъект – вы снабдили меня словами, так что я могу это описывать.

Хислоп: Вы сказали, что когда интеллектуал или ученый говорит пять минут, мозг поглощает все...

У. Г.: Не из его мозга, нет. Я не имел в виду осмос. Поскольку он обладает большим количеством информации, он говорит об этих вещах. Когда я слушаю, тут нет никакого слушателя. Это все напрямую идет в клетки мозга и там записывается. При необходимости я могу в любое время использовать эту информацию.

* * *

Суббарао: «Чит» – это чистое осознавание. «Чит» – это что‑то наподобие стеклянной бусины. Эту стеклянную бусину можно поместить перед любым цветом, и она принимает этот цвет. Сразу же имеет место vishaya abhyasa, объективация. «Чит» проявляется как «читта» – индивидуальное сознание. Это судьба. Но это только чистое осознавание. И это, говорит Шанкара, thakaro vishayadhyasaha, vyavaradamanovy‑atha dehya‑vastu parityage, jnanam nishtathi kevalam… Это означает, когда нет никакого объекта, когда не приходит мысль об объекте, джняна (осознавание) покоится в себе.

У. Г.: Что это?

Суббарао: Triputi kshinathameti, brahma nirvana‑michati...

He существует трипути (трио) – то есть знающий, знаемое и знание… это называется джняна.

У. Г.: Это всегда ставило меня в тупик – переживающий, переживаемое и переживание. Для меня там нет и [процесса] переживания.

Хислоп: Почему?

Суббарао: Это совершенно иная мудрость.

У. Г.: Есть переживание – наблюдатель и наблюдаемое. Но я говорю о чистом и простом физиологическом феномене. Ты смотришь на объект, и этот объект порождает в тебе ощущение, и это ощущение является переживанием (оно не носит умственного характера). Но в вашем случае приходит переживающий (мыслитель) и говорит: «Что это за ощущение, приятное или неприятное?» Так что здесь (в естественном состоянии) может быть состояние переживания без вмешательства того парня. Но я к тому же даже не осознаю это переживание.

Виктория: Это чистое «чит».

У. Г.: Иногда есть нужда в переживании. Я даже не знаю, радость ли это или экстаз, или что это такое. Теперь движение тех людей – я сам двигаюсь, даже здесь нет никакого переживания. Не знаю, понимаете ли вы это.

Виктория: Понимаю.

Барри: Вы хотели говорить о различии между переживанием и опытом.

У. Г.: Нет такой вещи, как «переживание». По‑видимому, тело претерпевает свое собственное, но я не знаю, что это.

Суббарао: Это сводится к следующему: в какой бы форме это ни было – будь это переживание, переживаемое или запредельное – даже когда ум действует, все представляет собой не что иное, как только чистое «чит».

У. Г.: Чистое осознавание.

Суббарао: Чистое осознавание. Мы просто даем названия, и начинаются все сложности.

У. Г.: Это осознавание – нечто жгучее. Наблюдатель, наблюдаемое, переживающий, переживаемое, переживание – все сгорает, и они представляют собой одно и то же.

Хислоп: Я могу понимать, что есть чистое осознавание, точно так же, как фотографический объектив представляет собой чистое осознавание. Ты знаешь, что находится за ним – просто осознавание. Но потом, чтобы действовать и быть в этой компании, неизбежно приходится говорить. Разве тогда не появляется переживающий (мыслитель)?

У. Г.: Да, появляется. Тот факт, что я говорю, означает, что сейчас действует вся память. Но на самом деле я ничего вам не сообщаю. И если я позволяю себе что‑либо описывать, то не передаю ничего, кроме слов, которые вам известны. Предположим, вы не знаете языка, но все равно есть эта способность сообщать вам что‑то, хотя я могу говорить на иностранном языке. По‑видимому, есть этот способ общения между мной и даже неграмотным человеком. Я говорю на своем языке, и он не понимает ни единого слова из того, что я говорю. Но все же этот необычный вид общения есть даже на таком уровне.

Я не использую никаких философских терминов, у него нет никакой возможности понять что‑либо из моих слов. И все же, как вы видите, чистый звук тоже что‑то ему сообщает.

Так что мыслитель очень даже жив, очень даже активен. Но он обладает собственной значимостью, поскольку это не понятие или вещь, сфабрикованная умом. В этом вся разница. То, что я говорю, не производится умом. Это приходит прямо оттуда, откуда приходят слова. Когда я останавливаюсь, слова не приходят.

Когда я что‑либо диктую, здесь нет никакого мыслительного процесса. Понимаете, когда мы что‑либо диктуем, то обычно думаем. Но я не могу думать, а потом что‑то диктовать. Поэтому для меня невозможно выступать с публичной лекцией.

Хислоп: Я не понимаю разницы между работой ума и появлением переживающего. Появляется ли переживающий в такой ситуации, как эта?

У. Г.: Сейчас ситуация требует, и потому я с вами разговариваю.

Хислоп: Так что вы – переживающий?

У. Г.: Тут нет никакого мыслителя. Где мыслитель?

Хислоп: Но где переживающий?

У. Г.: Нет никакого опыта. Я не рассказываю опыт.

Хислоп: Но вы бы услышали вопрос или разговор?

У. Г.: Да. Мозг это замечает и потом переводит это в слова или звуки, которые есть на заднем плане. И тогда это сразу, подобно любому другому вызову, порождает реакцию, и из меня льются слова. Я не знаю, как происходит этот процесс. То, что я вам рассказываю, – не мой опыт.

Хислоп: Но в чем разница между чистым осознаванием и этим опытом?

У. Г.: Когда я нахожусь в том состоянии, я не могу говорить.

Хислоп: О, разве вы не можете говорить в том состоянии?

У. Г.: Нет, это вообще невозможно.

Хислоп: Понимаю.

Суббарао: Chideva dehastu, chideva lokah, chideva bhutani, chidindriyani, kartanicha, antahkaranam chideva, chideva satyam paramatma roopam...

Существует только чистое осознавание, это же самое осознавание проявляется, или ошибочно воспринимается, как деха (тело), лока (мир), а затем бхута (элементы), индрии (чувства), но на самом деле есть только чистое осознавание.

У. Г.: Это означает, что хотя чувства действуют…

Суббарао:…они вовсе не действуют…

У. Г.:.. как и все другое, они не действуют в том смысле, в каком мы их понимаем.

Суббарао: Мы ошибочно принимаем это за что‑то другое.

У. Г.: Хотя это кажется похожим на разговор…

Виктория: Есть только чит, чистое сознание.

Суббарао: Это божественность; это единость, целостность.

У. Г.: Нет, я ничего не знаю о единости, божественности и осознавании. В моем случае я действительно ничего об этом не знаю. Так что оно должно приходить по‑своему. Вы спрашиваете меня: «Где находится переживающий?» И я останавливаюсь, потому что оказывается, что никого нет. Это вводит меня в состояние отсутствия опыта. Поэтому я останавливаюсь.

Когда это останавливается, здесь ничего нет. Поэтому следующее, что я говорю, это то, что никакого переживающего нет. Это – ответ, поскольку когда вы задаете этот вопрос: «Где находится переживающий и разве для того, чтобы рассказывать, не нужен опыт?», все, что происходит здесь, должно останавливаться.

Хислоп: Ладно, пусть в то время как вы даете ответ, никакого переживающего нет, но как насчет предыдущего момента?

У. Г.: В предыдущий момент там никого не было.

Хислоп: Вы не смотрели, чтобы увидеть.

У. Г.: Очевидно, там не было никого, чтобы смотреть и видеть. Понимаете, когда я останавливаюсь, там нет никого и сейчас.

Хислоп: Почему вы сейчас это прекращали?

У. Г.: Потому что здесь не было ничего. Ваш вопрос приводит в движение то, что из меня выходит. В ином случае там ничего нет – только чистое осознавание. Я смотрю на вас. Кто вы? Я задаю эти вопросы не для того, чтобы объяснять что‑либо относительно этого состояния чистого осознавания. Когда вы задаете вопрос, для того чтобы передать то состояние, мне приходится вам объяснять. Понимаете, нет установления различия между этой лампой на столе, этой женщиной, сидящей там, и этим диктофоном. Для меня нет установления различия. У всех них есть собственное место; я не знаю… я просто обнаруживаю себя здесь в этом состоянии.

Хислоп: Именно так возникает майя, иллюзия. Но применительно к У. Г. никакого опыта вообще нет. Но для нас иллюзия возникла. Мы ее видим.

Суббарао: Наши чувства реагируют так, как хотим мы. Мы ответственны за то, как мы все это получаем.

Хислоп: Нет, но мы также в ответе за то, что думаем, будто есть переживающий. Вот как возникает иллюзия. Мы накладываем на это свои идеи, и так возникает майя.

Виктория: Иллюзия, которую вы увидели, есть потому, что вы ее создали. Если бы вы позволили той иллюзии уйти, это не было бы проблемой. Это ваша ошибка. Вы представляете его как тело; я буду представлять вас как тело. И оба этих тела не существуют; поскольку единственное, что существует в вас, – это то, что существует во мне.

Суббарао: Говорят также, что «чит» просто течет.

У. Г.: Есть постоянное течение. Оно всегда течет. Я называю это электромагнитным полем, испускающим волны. Так что мне вообще нет нужды говорить. Поскольку это не мой вопрос и у меня нет вопросов любого вида или любой природы. Если есть необходимость – то да. Но память работает чрезвычайно быстро. Она очень цепкая. Если вы что‑то говорите, она это записывает; и когда это нужно, оно быстро выходит наружу. Знаете, однажды я был в том состоянии пять часов, а потом я вышел и там был этот парень. Он ждал, что я буду что‑нибудь говорить о необычном состоянии, в котором я был пять часов. Он сказал: «Ваше лицо светится». И первым, о чем я его спросил, было: «Написали ли вы ответ на письмо вашей сестры? Как насчет чека?» А он сказал: «Этот осознавший человек очень материалистичен. Я ожидал, что он будет говорить о брахма джняне, а этот парень напоминает мне, что я должен написать письмо своей сестре, прося ее прислать следующий чек сюда, а не куда‑либо еще».

Но это было очень важно, поскольку если бы письмо не достигло ее вовремя, то чек бы пришел с задержкой. Так что это было то, что появилось, как только я его увидел, – та проблема вызвала этот отклик; это было все.

Барри: Это реагирует тело. Вы видите меня, и эта реакция происходит полностью самостоятельно. Никакого опыта вообще нет.

У. Г.: Это единственное, что нужно сделать, больше ничего.

Суббарао: Мы делаем различие между материализмом и спиритуализмом.

У. Г.: Понимаете, тот чек для меня не имеет значения. Как он мне поможет? Это ваш чек. Получаете ли вы чек или нет, не имеет значения.

Виктория: И все же это для вас важно.

У. Г.: Это очень важно, поскольку он потерял три чека. Мы еще не сумели их проследить и разыскать. Если такое случается, то как тут быть?

Хислоп: Я понимаю, поскольку однажды председательствовал на беседе, которую проводил Махариши Махеш Йоги, и там был этот парень, который подошел и дал мне чек для передачи Махариши. Так что прямо посреди духовной проповеди в образовавшейся паузе я вручил чек Махариши. Все люди были шокированы – как можно прерывать человека посреди духовной проповеди, чтобы дать ему чек? Махариши засмеялся и сказал: «Этот ум работает правильно; поскольку нет никакой разницы между моей духовной проповедью и этим чеком. Они – в точности одно и то же. Это было весьма уместно сделать». Так что это, видимо, означает, что именно мышление создает различие между духовным и материальным.

Суббарао: Мы проводим различие, ведущее к всевозможным осложнениям. А реализованный человек, который находится в своем естественном состоянии, препятствует всему этому.

У. Г.: Нет, не в том смысле, в каком вы это говорите. Понимаете, для меня, держу ли я алмаз или обычный камень, чувственное восприятие обращается с ними в точности одинаково. Это не означает, что когда я увижу алмаз, я его выброшу. Почему бы мне это делать? Я возьму его и отдам тому, кому он принадлежит. Не думаю, что я использовал бы его для себя, поскольку он мне не нужен. Поэтому я бы выяснил, чей он, или отдал бы его полиции. Я никогда не выброшу алмаз. Это не самадришти.

Так что то, о чем говорит «Бхагавад‑гита», – пандити самадаршана – истолковывается ошибочно.

Суббарао: Это ошибочно истолковывается!

У. Г.: Это не означает, что я не знаю ценности банкноты в тысячу или десять тысяч долларов. Я прекрасно знаю, что она означает и что на нее можно купить для других, не для меня. Это не означает, что я подарю десятитысячную банкноту ребенку. Это абсурдно. Я знаю ее ценность и чего она стоит в любой стране – что на нее можно купить здесь, в Индии, что на нее можно купить в Вашингтоне, в Англии, понимаете?

Так что это не то, что я имею в виду. Я держу тысячедолларовую банкноту и мою туалетную бумагу в точности одинаково. Одинаково в том смысле, что в этом не участвует ум, поскольку это одна бумага, а та – другая бумага. Мне более интересно смотреть на их цвета. Несколько раз – вы будете удивлены – я смотрю на туалетную бумагу. Некоторые из них имеют красивые расцветки. И точно так же я смотрю на необычайно прекрасную картину.

Барри: Никакой разницы между Ренуаром и...

У. Г.: Не говорите «никакой разницы». Это не так.

Барри: Нет, я имею в виду применительно к вам.

У. Г.: Когда я смотрю на вещи, нет.

Барри: Что‑то вроде получения удовольствия от картины.

У. Г.: Вы имеете в виду, что я не могу наслаждаться красотой Моны Лизы? Я смотрю на нее в точности так же. Если вы хотите, чтобы я рассказал вам информацию, которая у меня есть, – пожалуйста. Вчера я рассказывал вам о музеях – Эрмитаже в Ленинграде и Лувре в Париже… все заявляют, что их картина «Мона Лиза» – оригинал.

Барри: А вы думаете, что это подделка?

У. Г.: Я не знаю. Меня это не интересует. Понимаете, в живописной картине меня привлекает не изображение, или ее красота, или что‑либо еще. Меня больше всего затрагивают цвета. Это может быть замечательное полотно или холст с пятном красной краски. Картина может считаться лучшей в мире, написанной величайшим художником, когда‑либо жившим на земле. Но мой взгляд притягивает не та картина, а это пятно красной краски. В этом вы можете быть уверены. Так что музеи мне не интересны.

Если я оказываюсь в музее или, скажем, иду в Слоновьи Пещеры, где есть Тримурти[21]. Тримурти привлекает меня не из‑за силы или чего бы то ни было, а из‑за самой ее величины и изумительного искусства. Я буквально не мог там стоять. Все тело начало вибрировать с потрясающим ритмом. Не знаю, видели ли вы Тримурти в Слоновьих Пещерах недалеко от Бомбея? Происходившее со мной было вызвано не символикой, стоящей за статуей, или чем‑то еще, а ее величиной, огромностью, не деталями. Она вводила меня в необычайное состояние.

Так же было и когда я отправился из Бомбея в Мангалор на корабле. На протяжении двух дней я был в том состоянии из‑за огромности водного простора. Когда я смотрел в небо, я был небом. Не понимайте меня в мистическом плане. В том просторе нет ничего, кроме этого простора. Это не то, как кто‑то говорит: «Я – беспредельность» или что конечное и бесконечное – это одно и то же. Я говорю не в таком смысле.

И как я говорил на днях, я видел мать, бьющую своего ребенка. Я не остановил ее и не сказал: «Не бейте ребенка». Вы можете говорить, что я не волновался за ребенка и не осуждал мать. Это вполне очевидно с точки зрения ваших норм поведения. Понимаете, я видел эту бьющую мать, и битье доставалось мне. Так что есть поток сострадания и к ребенку, и к матери – не потому, что я смотрю на них одинаково. Здесь есть потрясающий поток.

Барри: Вы также мать!

У. Г.: Я не хочу здесь использовать слово «сострадание», потому что вы будете понимать его по‑другому. Оно (это состояние) течет в равной мере одновременно к ним обоим, не из симпатии, не из понимания, так что не используйте такие слова. Здесь ничего нет – только само это, происходящее передо мной. Бьющий ребенка – это я, и ребенок, которого бьют, – это тоже я. Это очень трудно передать.

Виктория: Я понимаю совершенно ясно.

У. Г.: И потому вы видите, что движение отсюда одинаково; поскольку она бьет, здесь есть движение. Когда ребенок получает побои, здесь есть движение. Так что происходит? Я бью сам себя. Я там единственный, бьющий сам себя.

Виктория: Вы стали и матерью, и ребенком. Нет двух или трех, есть только один.

У. Г.: Видите, когда я гуляю с этим парнем с его четырьмя детьми, вы даете мне подаяние.

Барри: Это то, что имел в виду Христос, когда говорил о любви?

У. Г.: Я получаю от вас подаяние. Тот же самый в то же самое время делает и то и другое внутри меня. Поэтому у меня нет к вам ни хвалы за доброе дело, ни осуждения, ни симпатии. Так оно есть. Вы можете спрашивать: «Почему вы не проявляете доброты к животным?». Я – пес. И я проявляю к себе доброту. И не жду за это благодарности – я сам пес. Я проявляю доброту к самому себе.

Барри: По‑видимому, это истинный смысл сострадания.

У. Г.: Я не знаю, что это. Поэтому каждый раз, когда мы вместе гуляем, постоянно происходит этот процесс.

Суббарао: В «Бхагавад‑гите» Господь Кришна говорит: athava bahunaitena kimjnatena tavarjuna, vistabhyahami‑dam kritsnamekamsena sthitojagat (10.42)

Но какая нужда, Арджуна, во всем этом подробном знании? Знай, что Я пребываю во всяком отдельном существе, Я наполняю и поддерживаю всю эту Вселенную.

У. Г.: Одно дело, слушать это и читать это; но когда находишься в том состоянии, эти слова ко мне не приходят. Я не знаю, что это. Возможно, те слова описывают мое состояние. Но все же, понимаете…

Суббарао: Но в том состоянии вы не говорите.

У. Г.: Когда вы цитируете, я сам цитирую, и это не имеет для меня никакого смысла. Когда ты проживаешь это состояние, нет нужды ни в каком писании, ни в каком авторитете или сравнении. Зачем?

Хислоп: Ладно, вернемся к тому, как в вас действует восприятие. Теперь, когда вы смотрите на объект на этом столе, объект смотрит на вас, скатерть тоже смотрит на вас. И, следовательно, вы видите смесь цветов и теней.

У. Г.: Это не то, что я говорю. Видите, я слушаю. Я не знаю, какого рода ответ я дам в этот конкретный момент. То, что происходит в этот момент, образует фон. На этом фоне вы перемещаете свою руку. Я не отделен от этого. Я – движение; это не означает, что я перемещаю эту руку. Это движение происходит внутри меня. Что‑то поворачивается точно так же, с той же самой скоростью. Только вы можете определять, что это такое. Я не знаю. Поэтому все мое существо находится вот в таком вихре. Это единственное осознавание, имеющееся у меня по отношению к фону.

Мозг сам по себе записывает эти слова. В то время как это происходит, словарь делает свою работу. Если нужен ответ, он произносится сам собой. Здесь действует компьютерная система, и мое осознание участвует только в том, что происходит или говорится, – не в том, что делает компьютер. Поэтому он что‑то делает или, возможно, не делает, сам по себе. Я не знаю, что происходит в этот конкретный момент. Это осознавание является тем движением, и оно подобно вихрю, который движется сам по себе, хотя я смотрю на объекты и все остальное на заднем плане… Так что если тот ваш вопрос нуждался в ответе, и если бы этот компьютер мог предоставить ответ, он бы, несомненно, дал ответ по‑своему, независимо от того, тот ли это ответ, который был вам нужен, и от того, примете вы его или нет. Это другое дело. В этот конкретный момент я являюсь этим движением – полностью.

Барри: И потому эти слова достигают вас...

У. Г.: И я вовсе не составляю ответ.

Барри: Вы не слушаете все время, так сказать, не вовлекаете мозг.

У. Г.: Аппарат слушания работает постоянно, и вдобавок к этому меня также достигает звук. Вы бросаете камешки в водоворот. Когда вы видите этот водоворот в реке, то иногда бросаете в него камешки, это вроде того.

Хислоп: В Гштааде есть картина. На ней тени, света и цвета организованы так, что трудно выделить из фона любой конкретный объект. И поэтому вы прежде всего видите положение фона вместо объекта, находящегося в центре. Затем ваше восприятие вдруг переключается, и вы видите объект, который вы должны видеть на фоне. Но, разумеется, вы не можете сказать, что тут объект, фон или картина. Так что же на вас воздействует как картина – фон, задний план картины или объект, выделяющийся из фона? Это выделяет и проецирует именно интеллект. Когда вы смотрите на обеденный стол или движение руки, вы видите собрание теней, светов и цветов. Так что дает вам возможность выбирать, скажем, этот диктофон и идентифицировать его как диктофон?

У. Г.: Я не опознаю его как «диктофон»… никогда.

Хислоп: Если бы я спросил вас: «Вам не мешает диктофон?»

У. Г.: Мне ничто не мешает.

Хислоп: Хорошо. Тогда должны ли выувидеть диктофон, чтобы дать ответ?

У. Г.: Если вы спрашиваете меня, что это такое, я скажу – это диктофон; в ином случае – нет. Ладно, вы описываете эту картину в Гштааде. Я не знаю ответа, поскольку это не то, что происходит передо мной сейчас. Поэтому здесь безмолвие. Я не знаю, что бы происходило, когда я оказался бы там и наблюдал то, что вы говорите. Но здесь не происходило ничего, и я просто слушал слова, и они ничего мне не сообщали. Поскольку я не могу это визуализировать; я не могу проецировать свое воображение.

Есть только восприятие. Здесь все есть в совершенных подробностях. Здесь из этого восприятия ничего не утрачивается. Понимаете, оно подобно объективу фотоаппарата. Тогда не спрашивайте, кто фотограф, или есть ли кто‑то, кто на это смотрит. По‑видимому, нет никого, кто смотрит на эти вещи. Так что все – там. Это все, что есть. Но никогда нет никакого процесса называния, никакого идентифицирования тех или иных объектов.

Хислоп: С точки зрения чистого восприятия, как бы вы узнали? Что представляет собой процесс, который дает вам знать, что это следующий шаг?

У. Г.: Я не знаю. Есть просто чистое осознавание этого– вот и все.

Виктория: Предположим, я говорю, «Дайте мне шаль…»

У. Г.: Я немедленно дам вам шаль и не дам ничего другого. Хотя я нахожусь в этом состоянии, как только она просит, это немедленно реагирует…

Хислоп: Это больше, чем чистое восприятие. Это также стоящий за ним разум.

У. Г.: Здесь есть необычный разум, природу которого невозможно постичь умом. Это не ум, подвергшийся мутации. Внезапно появился другой разум, который отделил ум от тела и поставил ум на подобающее ему место. «Тебе не место здесь, ты уже наделал достаточно вреда. Ты был хозяином этого дома, и ты исказил, изменил, испортил чистоту этого тела; тебе здесь не место, и потому уходи и оставайся на заднем плане. Когда потребуется, мы за тобой пошлем». Так слугу, который стал хозяином, вернули обратно на его место. И теперь этот слуга стал чрезвычайно эффективным, поскольку его больше не интересует обладание и манипулирование этими вещами.

Это разум, природу которого ум никогда не может понять. Сюда никогда не может проникнуть мысль. Хотя я пытаюсь описывать его с точки зрения простой и чистой физиологии, такое описание очень неадекватно. Я действительно не знаю, какова природа этого разума.

Хислоп: Но остается ли этот разум в дремлющем состоянии, пока он не понадобится?

У. Г.: Нет, разум функционирует все время. Появляется этот особый парень (ум), который может непосредственно управляться с этими вещами.

Хислоп: Да. Но разум не сосредоточивается на всем, что видит ум, поскольку вы говорите, что покуда в нем нет надобности, невозможно сказать, принадлежит ли тень этому или тому Все, что вы просто видите, – это вещи, как они есть. Так что пока нет запроса извне, беспокоится ли этот разум о восприятии?

Дата добавления: 2014-12-08