Встреча с Богиней

Последнее приключение, когда все преграды и великаны – лю­доеды остались позади, обычно представляется как мистичес­кий брак торжествующего героя – души с Царст­венной Богиней Мира. Это переломная точка – в надире, в зените или на краю земли, в центре Вселенной, под сводами храма или в самом потаенном уголке нашего сердца.

На западе Ирландии бытует сказка о принце Острова Одино­чества и хозяйке удивительного пылающего колодца Туббер Тинти. Надеясь исцелить королеву Эрина, отважный юноша отпра­вился за водой из колодца Туббер Тинти. Следуя совету своей тетки – волшебницы, которую он повстречал в пути, принц вер­хом на удивительно грязной, тощей, маленькой, косматой ло­шаденке, которую она дала ему, пересек огненную реку и благо­получно миновал рощу ядовитых деревьев. Лошадь со скоростью ветра промчалась мимо замка Туббер Тинти; принц запрыгнул с нее в открытое окно и оказался внутри, цел и невредим.

«Все это необозримое место было заполнено спящими морскими и земными чудовищами – огромными китами, скользкими угрями, медведями и зверьем всякого вида и формы. Принц, пробираясь мимо них и переступая через них, наконец подошел к огромной лестнице. Поднявшись наверх, он вошел в комнату, где увидел самую красивую женщину из тех, что ему когда – либо доводи­лось видеть, она спала, лежа на кушетке. ‘Мне нечего сказать тебе’, – подумал он и пошел дальше; и так он заглянул в две­надцать комнат. В каждой была женщина прекраснее, чем в предыдущей. Но когда он подошел к тринадцатой комнате и открыл дверь, взор его был ослеплен блеском золота. Он за­стыл на месте, пока снова не обрел способность видеть, а затем вошел. В большой светлой комнате стояла золотая кровать на золотых колесах Колеса непрерывно вращались; кровать неус­танно двигалась по кругу, не останавливаясь ни днем, ни ночью На ней лежала королева Туббер Тинти; и хотя двенадцать ее де­вушек были прекрасны, рядом с ней они не казались бы такими. В ногах кровати находился сам Туббер Тинти – огненный коло­дец. На колодце была золотая крышка, и он вращался по кругу вместе с кроватью королевы.

‘Честное слово, – сказал принц, – я отдохну здесь немного’. И он прилег на кровать и не вставал с нее шесть дней и ночей»²⁸.

Хозяйка Дома Сна является хорошо известным персонажем сказок и мифов. Мы уже сталкивались с ней, говоря об образах Брюнхильды и маленькой Спящей Красавицы²⁹. Она – образец всех образцов красоты, ответ на все желания, сулящая блажен­ство цель земных и внеземных поисков каждого героя. Она мать, сестра, возлюбленная, невеста. Все, что в этом мире манит нас, все, что обещает наслаждение – все это знаки ее существования, если не в реальном мире – в его городах и лесах, то в глубинах сна. Ибо она есть воплощение обещания совершенства; залог возвращения души по завершении ее изгнания и скитаний в мире упорядоченных неполноценностей к испытанному ранее блаженству, к пестящей и лелеющей «доброй» матери, молодой и красивой, которую мы некогда познали и, можно сказать, вкусили в далеком прошлом. Время развело нас, но она не исчезла, а как бы застыла в безвременьи на дне вечного моря.

Однако сохранившийся в памяти образ не только милосер­ден; ибо в скрытой сфере детских воспоминаний взрослого че­ловека также сохраняется, а иногда даже имеет большую силу образ «злой» матери – (1) отсутствующей, недоступной матери, против которой направлены агрессивные фантазии и со стороны которой страшатся ответной агрессивности; (2) не разрешаю­щей, запрещающей, наказывающей матери; (3) матери удер­живающей подле себя растущего ребенка, пытающегося оттол­кнуться от нее; и наконец, (4) желанной, но запретной матери (эдипов комплекс), присутствие которой является соблазном опасного желания (комплекс кастрации). Это и лежит в основе образов таких недосягаемых великих богинь, как целомудрен­ная и ужасная Диана – ее расправа над юным охотником Акте – оном лишь демонстрирует то, какой заряд страха содержится в подобных символах блокированных желаний ума и тела.

Актеону случилось увидеть опасную богиню в полдень; в тот роковой момент, когда солнце завершает свой, по – юношески полный сил, подъем, останавливается и срывается вниз навст­речу смерти Все утро посвятив охоте за дичью, он оставил своих друзей отдыхать, вместе с испачканными кровью добычи собаками, а сам безо всякой цели, покинув знакомые ему охот­ничьи угодия, отправился бродить, исследуя окрестные леса Он обнаружил долину, густо поросшую кипарисами и соснами С любопытством он спустился туда и нашел там пещеру с тихим журчащим родником и ручейком, который привел его к озеру, поросшему камышом. Этот тенистый укромный уголок был излюбленным местом отдыха Дианы, и в этот момент она нагая купалась здесь вместе со своими нимфами. Она оставила в стороне охотничье копье, колчан, лук с ослабленной тетивой, а также сандалии и платье. Одна из нимф уложила ее косы в узел; а другие поливали ее водой из больших кувшинов.

Когда молодой странник внезапно появился в этом укром­ном уголке, женщины подняли крик и окружили свою госпожу, стараясь своими телами скрыть ее от недостойного взора Но ее голова и плечи возвышались над ними Юноша увидел ее и продолжал смотреть Она поискала взглядом свой лук, но он лежал далеко, поэтому она быстро взяла то, что было под рукой, а именно, воду и плеснула в лицо Актеону. «Теперь рас­сказывай, как ты меня без покрова увидел, ежели сможешь о том рассказать», – гневно крикнула она ему.

На голове юноши выросли рога Его шея стала большой и длинной, кончики ушей заострились Его руки вытянулись до ног, а ладони и ступни превратились в копыта В ужасе он бросился прочь – удивляясь тому, как стремительно он бежит Но остановившись, чтобы перевести дух и напиться воды, он увидел свое отражение в воде и в ужасе отпрянул.

Иллюстрация V. Богиня Сехмет (Египет)

Иллюстрация VI. Медуза (Древний Рим)

Ужасная участь затем постигла Актеона. Его собственные собаки, учуяв запах большого оленя, с лаем бросились через лес. После мгновенной радости от звука их голосов он уж было оста­новился, но непроизвольно испугался и побежал. Стая преследо­вала его, постепенно приближаясь. Когда собаки нагнали его, и первая из них бросилась, чтобы вцепиться ему в бок, Актеон попытался окликнуть их по именам, но голос, вырвавшийся из его глотки, не был человеческим. Собаки остановили его своими клы­ками. Он упал, и его собственные товарищи по охоте, криками подгоняя собак, успели нанести ему coup de grace *.

Диана, чудесным образом знавшая об этом паническом бег­стве и смерти Актеона, теперь могла быть спокойна³⁰.

Мифологическая фигура Вселенской Матери привносит в космос атрибуты женственности, являющей себя в первой, ле­леющей и оберегающей близости. Эта фантазия изначально спонтанна, ибо существует близкое и явное соответствие между отношением маленького ребенка к своей матери и отно­шением взрослого к окружающему его материальному миру³¹. Но во многих религиозных традициях встречается и сознатель­но контролируемое педагогическое использование этого архетипного образа с целью очищения, уравновешивания и посвя­щения ума в природу зримого мира.

В тантрийской литературе средневековой и современной Индии обитель этой богини называется Мани – двипа, «Остров Драгоценных Камней»³². Там в роще исполняющих желания де­ревьев стоит ложе – трон богини. Пляжи этого острова из золо­того песка. Их омывают неспешные волны океана, образуемого нектаром бессмертия. Сама богиня пылает огнем жизни; земля, солнечная система, галактики уходящего вдаль космоса – все растет в ее лоне. Ибо она есть создательница мира, вечная ма­терь и вечная дева. Она объемлет объемлющее, питает питаю­щее и есть жизнь всего живущего.

Она также есть смерть всего смертного. Весь цикл существо­вания свершается под ее властью, от рождения, через юность, зрелость и старость, к могиле. Она является и лоном и могилой: свиньей, пожирающей свой опорос. Таким образом, она объеди­няет «доброе» и «злое», являя собой две формы сохранившегося в памяти образа матери, и не только собственной матери человека, но и вселенской матери. Верующий должен рассматривать и одну и другую с равным беспристрастием. Развивая такое отношение, человек очищает свой дух от своих инфантильных сантиментов и обид, и его ум открывается непостижимому присутствию, которое существует в первую очередь не как «добро» или «зло» с точки зрения его детского комфорта, его благополучия и невзгод, но как закон и образ сущности бытия.

Великий индуистский мистик прошлого столетия Рамакришна (1836 – 1886) был священником во вновь возведенном храме в честь Космической Матери в Дакшинесваре, пригороде Каль­кутты. Скульптурное изображение богини в храме представляло ее в двух ее аспектах одновременно, ужасном и милосердном. Ее четыре руки представляют символы ее вселенской силы: верхняя левая рука угрожающе воздета с окровавленной саблей, ниж­няя – держит за волосы отрубленную человеческую голову; верхняя правая рука поднята в жесте «не бойся», нижняя – простерта в даровании благ. На шее у нее ожерелье из челове­ческих голов; ее юбка – кольцо из человеческих рук; ее длин­ный язык высунут в готовности лизать кровь. Она представляет собой Космическую Силу, всеединство вселенной, гармонию всех пар противоположностей, удивительным образом сочета­ющую в себе ужас абсолютного разрушения с безличным, но все же материнским утешением. Как само изменение, река вре­мени, поток жизни, богиня одновременно создает, сохраняет и уничтожает. Ее имя – Кали, Черная; ее титул – Проводник через Океан Бытия³³.

Однажды в тихий полдень Рамакришна увидел прекрасную женщину, вышедшую из Ганга и идущую к роще, где он медити­ровал. Он понял, что она вот – вот должна родить. Через мгно­вение ребенок появился на свет, и женщина начала нежно качать его. Но вскоре облик ее стал ужасен, она схватила мла­денца своими, теперь страшными, челюстями и раздавила его. Проглотив его, она снова вошла в Ганг и исчезла³⁴.

Лишь гений, способный к высочайшему пониманию, может вынести всю полноту откровения возвышенности этой богини. Для более ограниченных людей она приглушает свой блеск и являет себя в образах, достойных их неразвитых сил. Увидеть ее в полном блеске было бы невыносимо для любого духовно неподготовленного человека: свидетельством чему является не­счастный случай с сильным и молодым мужчиной, Актеоном. Он не был святым, а был охотником, не готовым к откровению образа, который следует созерцать без обычных человеческих (то есть инфантильных) оттенков и подтекстов желания, удивле­ния и страха.

Женщина, на образном языке мифологии, представляет все­общность того, что может быть познано. Герой – это тот, кто приходит, дабы познать. По мере того, как он продвигается впе­ред в постепенной интуиции, которая составляет его жизнь, образ богини претерпевает для него ряд преображений: она никогда не может быть величественнее, чем он сам, хотя всегда может обещать большее, чем он способен на данный момент постичь. Она манит, она направляет, она наставляет его разорвать свои путы. И, если он способен соответствовать ее сущности, то он и она, познающий и познаваемая, будут свободны от всех ограниче­ний. Женщина является проводником к возвышенному кульмина­ционному моменту чувственной авантюры. Несовершенный взор низводит ее до низшего состояния; злой взор невежества превра­щает в банальность и безобразие. Но взор понимания восста­навливает ее в ее величии. Герой, который может принять ее такой, как она есть, без излишнего смятения, но с той сердеч­ностью и твердостью, которых она требует, – потенциальный Царь, воплощенный бог ее сотворенного мира.

Так, например, существует рассказ об ирландском царе Эохаиде и его пяти сыновьях: о том, как, отправившись однажды на охоту, сыновья заблудились, оказавшись в совершенно незна­комом месте. Мучимые жаждой, они поочередно отправлялись на поиски воды. Первым отправился Фергюс: «и он наткнулся на колодец, который сторожила старуха. Облик ее был таков: от головы до стоп все ее члены и части были чернее угля; седые пучки жестких волос, что пробивались сквозь кожу головы, были похожи на хвост дикой лошади; серпами своих позеленевших от времени клыков, что торчали у нее изо рта и загиба­лись назад, касаясь ушей, она могла бы срубить зеленую ветку дуба в полном соку; у нее были почерневшие, слезящиеся и помутневшие глаза; кривой, с широкими ноздрями нос; морщи­нистый, весь в пятнах, мерзкого вида живот; кривые, бугристые голени с массивными лодыжками и парой широких ступней, уг­ловатые колени и синюшные ногти. Весь вид старой карги был омерзителен. ‘Так вот как обстоит дело’, – произнес юноша. ‘Именно так’, – ответила она. ‘Значит, ты сторожишь этот колодец?’ – спросил он, и она ответила: ‘Да’. ‘Ты не позволишь мне набрать немного воды?’ ‘Позволю, – согласилась она, – только, если ты поцелуешь меня’. ‘Нет’, – сказал он. ‘Тогда не получишь воды’ ‘Клянусь, – продолжал он, – что скорее умру от жажды, чем по­целую тебя!’ После чего юноша отправился туда, где остались его братья, и поведал им, что не добыл воды.

Точно так же отправлялись на поиски воды Олиол, Бриан и Фиахра и так же приходили к тому же колодцу. Каждый из них просил у старухи воды, но отказывался целовать ее.

И наконец, когда пришла очередь Ниала отправиться за водой, он также пришел к этому самому колодцу. ‘Женщина, позволь мне набрать воды!’ – попросил он. ‘Я дам тебе воды, – сказала она, – только поцелуй меня’. Он ответил: ‘Я не только поцелую, а даже обниму тебя!’ После чего он наклонился, обнял ее и поцеловал. Когда он сделал это и посмотрел на нее, то увидел девушку, грациознее которой не было во всем мире, с лицом, прекраснее которого не было во вселенной: каждой своей частичкой, от головы до пят, она была, как только что вы­павший снег, лежащий на обочинах дороги; у нее были округ­лые и царственные плечи, длинные, тонкие пальцы и прямые ноги, радующие глаз; ее гладкие, мягкие белые ступни отде­ляли от земли бледно – бронзовые сандалии; на ней была прос­торная накидка из чистейшей шерсти малинового цвета, а в платье – брошь из белого серебра; зубы ее сверкали жемчугом, у нее были царственные глаза и алый, как ягоды рябины, рот. ‘Эта женщина – галактика очарования’, – сказал юноша. ‘Воис­тину это так’. ‘Но кто же ты?’ – продолжал он. ‘Я Королевская Власть’, – ответила она и произнесла следующее:

‘Король Тары! Я Королевская Власть... Теперь иди, к своим братьям, – продолжала она, – и возьми с собой воду; кроме того, отныне и вовеки веков королевство и верховная власть будут принадлежать тебе и твоим детям. И так же как вначале меня ты увидел уродливой, безобразной и отвратительной, а в конце прекрасной, – такова и королевская власть: ибо без сра­жений, без жестоких столкновений ее нельзя завоевать; но в конечном итоге тот, кто, несмотря ни на что, стал царем, ока­зывается благородным и справедливым’³⁵

Такова, стало быть, королевская власть. Сама жизнь такова. Богиня, страж неистощимого колодца – независимо от того, найдет ли ее Фергюс или Актеон, или Принц Острова Одиночества – требует, чтобы герой был наделен тем, что трубадуры и менестрели называют «милостью сердечной». Ни животное желание Актеона, ни утон­ченное отвращение Фергюса не могут ее постичь, оценить ее спо­собна лишь доброта: в романтической изысканной поэзии Японии Х – ХИ столетий это называлось aware («милостивое участие»)...

В милостивом сердце Любовь находит пристанище,

Как птицы под сенью зеленой дубрав.

Прежде милостивого сердца природа

Не знала Любви, как и милостивого сердца – прежде Любви.

Ибо с появлением солнца тут же

И свет разливается; не могло быть

Прежде солнца рождения света.

Так и Любовь проявляется в милосердии

Самости; пусть даже

В жаре чрезмерном срединного пламени³⁶.

Встреча с богиней (которая воплощена в каждой женщине) является последним испытанием способности героя заслужить благо любви (милосердие: amor fati), которая, как оболочка вечности, присуща самой жизни.

Когда же искатель приключения в данном контексте пред­ставлен не юношей, а девушкой, то она, благодаря своим ка­чествам, своей красоте или своему страстному желанию, до­стойна стать супругой бессмертного. В этом случае небесный жених спускается к ней и ведет к своему ложу – хотела она того или нет. И если она избегала его, то пелена спадает с ее глаз; если она искала его, то ее желание находит удовлетворение.

Девушку из племени Арапахо, которая последовала за дико­бразом по выросшему до небес дереву, заманили в лагерь небес­ного народа. Там она стала женой небесного юноши. Именно он, в образе манящего дикобраза, завлек ее в свое небесное жилище.

Царская дочь из детской сказки на следующий день после происшествия у родника услышала стук в дверь своей комнаты в замке: это явился Король лягушек с требованием исполнить обе­щание. И, несмотря на огромное отвращение принцессы, лягушонок последовал за ней к ее креслу за столом, ел вместе с ней с ее маленькой золотой тарелочки и пил из ее чашечки и даже настоял на том, чтобы лечь спать с ней в ее маленькой шелковой постели Во вспышке раздражения принцесса схватила лягушонка и швыр­нула о стену. Когда тот упал на пол, то оказался царским сыном с добрыми и прекрасными глазами. А затем мы узнаем, что они поженились и в красивой карете отправились в ожидавшее юношу царство, где они стали царем и царицей.

Рис. 6 Исида в образе Ястреба соединяется с Осирисом в потусторон­нем мире

Или опять же, когда Психея прошла все трудные испытания, сам Юпитер дал глотнуть ей элексира бессмертия; так что с тех пор и навеки она соединилась с Купидоном, своим возлюб­ленным, в раю, где царит совершенство.

Греческая ортодоксальная и римско – католическая церкви отмечают подобное таинство праздником Успения

«Дева Мария вознесена в брачный чертог небесный, где Царь Царей восседает на звездном престоле. О Дева Премудрая, камо грядеши, лучезарная, аки утренняя звезда? Вся Ты краса и усла­да Дщерь Сиона, блага яко луна, избранна яко солнце»³⁷.

Дата добавления: 2014-11-29