Парадокс мифа

Но самое удивительное заключается в том, что, употребляя слово "миф" в двух указанных и явно противоположных смыс­лах, мы говорим отнюдь не о разных явлениях, а об одном и том же феномене. Миф как абсолют интеллектуальной слабости и миф как абсолют интеллектуальной силы - это отнюдь не омони-

11мическая, как может показаться, проблема. А проблема реально­го бытования самого феномена мифа.

Не просто в языковых определениях, но и в самой культурно-объективной реальности миф - это совершенно невозможный ин­теллектуальный кентавр. Кентавр, который одновременно есть слабость, ложь, иллюзия, неправда - но, вместе с тем, есть сила, не знающая себе равных. Не просто у слова "миф", но и у самого мифа - два полюса. С одной стороны, всякий миф есть некая иллюзорность. Иллюзорность, очевидная для внешнего наблю­дателя, но совершенно не очевидная для самого носителя данного мифа. И именно она проявляется в той особенности мифа, что он, в принципе, может быть развеян. Но только "в принципе". Потому что, с другой стороны, как показывает практика бытова­ния мифов в культуре, дистанция между этим "в принципе" и "на самом деле" практически непреодолима. Миф как бы поддразни­вает легкостью своего возможного опровержения, и... тут же де­монстрирует свою фактическую неопровержимость.

Любой миф оказывается удивительно устойчив. Настолько ус­тойчив, что какие-то факты сами по себе оказываются не способ­ны его опрокинуть. Более того, бытование мифа в культуре ока­зывается подчиненно совершенно неожиданному для рационалис­тически мыслящего рассудка закону: степень устойчивости мифа совершенно не зависит от степени его иллюзорности. И это дела­ет миф воистину необыкновенным образованием.

В миф верят или не верят вне всякой зависимости от того, насколько достоверно или не достоверно выглядит миф. А это значит, что интеллектуальная достоверность или недостоверность мифа вообще не имеет отношения к его сути и к сути его бытова­ния в культуре и человеческой жизни. Если заведомо ложный и недостоверный миф продолжает существовать и вовлекать в ор­биту своего влияния десятки, сотни, тысячи, а то и миллионы людей, это означает, как минимум, то, что достоверность или недостоверность мифа вообще не имеет отношения к его природе.

Природа мифа - не в истине, не в правде, не в достоверности, а в чем-то совершенно другом. Человек верит в тот или иной миф, менее всего соотнося свою веру с пафосом истины. И это то обстоятельство, на которое впервые обратили внимание исследо­ватели архаических форм мифологии.

Вот как определил основной парадокс бытования мифов в ар­хаических обществах М.И.Стеблин-Каменский: "Несмотря на то, что исследованием мифов занимается целый ряд наук..., и что существует обширнейшая литература о мифе, основное в нем ос­тается загадочным. Бесспорно в отношении мифа только одно: миф - это повествование, которое там, где оно возникало и быто­вало, принималось за правду, как бы оно ни было неправдопо­добно. Почему же однако, раз то, о чем рассказывалось в этом повествовании, было явно неправдоподобно, оно принималось за правду? На этот вопрос, в сущности, основной для понимания того, что такое миф, до сих пор не было найдено сколько-нибудь

удовлетворительного ответа. Между тем, если неизвестно, поче­му то, о чем рассказывалось в мифе, принималось за реальные факты, то неизвестно и почему возникали мифы, что было их предпосылкой в сознании людей и т.д." '.

Впрочем, можно ли с уверенностью утверждать, что повество­вательная форма бытия мифа (мифологический рассказ, мифо­логическая история, сага, эпос и т.п.) является единственной или основной формой бытия мифа? В последующем анализе будет показано, что феномен мифа имеет абсолютно фундаментальный характер для культуры как таковой и отнюдь не сводится к стран­ным мифологическим построениям древних народов. Но, вместе с тем, анализ древнейшей мифологии является альфой и омегой настоящего исследования, поскольку в анализе парадоксов, свой­ственных древнейшим формам мифологического сознания, можно найти ключ к пониманию самого феномена человека.

"Обычное объяснение мифологии, - указывал А.Ф.Лосев - сво­дится к тому, что она есть продукт незрелого мышления... Однако само это состояние мышления требует для себя объяснения. Ос­тается непонятным, почему вдруг понадобилось человеку при­влекать для объяснения природы столь странные методы. Ведь всякое объяснение есть сведение непонятного на понятное. Но почему же вдруг оказалось понятным, что солнце есть бык, а луна - корова, или что гром и молния - не есть просто гром и молния сами по себе, но - орудия в руках Зевса или Юпитера? Наши истертей приводят такого рода мифы десятками, но никто не отвечает на вопрос, почему все эти фантастические вымыслы были в свое время (и при том в течение тысячелетий) объяснени­ем природы и общества для всех тех, кто тогда задумывался о причинах происходящего" ².

Итак, автор ставит вопрос: почему некий заведомо фантасти­ческий вымысел служил некогда объяснением природы? Не ме­шало бы, однако, задаться другим вопросом: а служили ли вооб­ще мифы когда-либо "объяснением природы и общества?" Или их смысл и предназначение были совершенно в ином?

Ниже я попробую достаточно подробно развернуть тезис о том, что сутью древней мифологии менее всего являлось объясне­ние чего бы то ни было. И что, в частности, та идентификация солнца с быком а луны с коровой, которую осуществляет перво­бытный человек, менее всего связана со стремлением объяснить природу соответствующих феноменов, но имеет гораздо более сложные причины.

Пока же обращу внимание на то, что, когда древний человек воспринимает луну как быка, разгуливающего по небу, то это настолько плотно вплетено в структуру его личных переживаний, настолько сущностно в самой структуре его повседневной жизни, что степень истинности этого суждения для него уже абсолютно несущественна.

Точнее, истинно для него то, что соответствует структуре его переживаний. А, значит, переживание луны как быка для него неизмеримо более значимо, нежели знание того, что "на самом деле" луна является небесным телом, etc.

Луна как бык вплетена в структуру его жизненных ценностей, в структуру его миропонимания, а, значит, является высшим знанием по своему существу. С луной же как с небесным телом ему попросту нечего делать. Это, если угодно, глубоко бессмыс­ленное знание, которое некуда приткнуть. И какие бы факты и доказательства ни приводились первобытному человеку, его уве­ренность не будет поколеблена ни на йоту. Ведь в одном случае ему приходится иметь дело с осмысленным знанием, вплетенным в структуру его жизненных ценностей и в его целостное мировос­приятие (луна-бык), а в другом - со знанием, лишенным всякого жизненного смысла (когда, почти по Блоку, "бессмысленно кри­вится диск..."). А в результате образ мышления первобытного человека представляется чрезвычайно странным тому, кто про­шел хотя бы начатки школы рационального мышления. И самое странное - то, что первобытный человек как бы равнодушен к данным опыта.

Сошлюсь на классические выводы Л.Леви-Брюля, который, пожалуй, впервые сделал это обстоятельство предметом специ­ального теоретического анализа.

"...Не только самая бросающаяся в глаза последовательность явлений часто проходит не замеченной для сознания первобытных людей, но очень часто они твердо верят в такую последователь­ность, которая никогда не оправдывается на деле. Опыт не в состоя­нии разуверить их, ни научить чему-нибудь. В бесконечном коли­честве случаев мышление первобытных людей... непроницаемо для опыта. (...) Умственный процесс протекает здесь совершенно ина­че и более сложно. (...) Сознание первобытного человека наперед заполнено огромным числом коллективных представлений, под влиянием которых все предметы, живые существа, неодушевлен­ные вещи или орудия, приготовленные рукой человека, мыслятся всегда обладающими множеством мистических свойств. Следова­тельно, первобытное сознание, чаще всего совершенно безразлич­но относящееся к объективной связи явлений, обнаруживает осо­бую внимательность к очевидным или скрытым мистическим свя­зям между этими явлениями. Источником этих ассоциаций, пред­определяющих восприятие первобытного человека, служит отнюдь не опыт, и против них последний совершенно бессилен. (...) В коллективных представлениях первобытного мышления предме­ты, существа, явления могут непостижимым для нас образом быть одновременно и самими собой, и чем-то иным"³.

Дата добавления: 2014-11-29