Христос и христианство 4 страница

Просто обожди немного и потом возвращайся домой с сочувствием и любовью. Не говори ни о Христе, ни о Царствии Святого. Просто живи

благочестивой жизнью, воздержись от резких слов, и ты приведешь своего мужа к Свету.

И было так" [ЛВ. 15.77.1-22].

Далее стоит поразмышлять о Нагорной проповеди Иисуса. Восемь раз повторенные слова "Блаженны" звучат как неземная музыка. С моей точки зрения, в Нагорной проповеди изложена квинтэссенция жизненной философии Христа. Чем проще живет человек, чем естественней, чем меньше "мудрствует лукаво", тем блаженней он в этой жизни.

"Будут последние первыми, и первые последними (Мат. 20,16). Что высоко у людей, то мерзость перед Богом (Лук. 16,15).

Душу свою сберегший потеряет ее, а потерявший... сбережет (Мат. 10, 39).

В самом языке Иисуса, сотканном из таких антитез, кажущихся противоречий, действительных противоположностей, слышится как бы довременная, в вечности усвоенная привычка, лад и строй души нечеловеческие, музыка, доносящаяся в этот мир из того, где все обратно подобно этому, все наоборот. Горе богатым - блаженны нищие; горе пресыщенным - блаженны алчущие; горе смеющимся - блаженны плачущие; горе любимым - блаженны ненавидимые; ряд Блаженств - ряд переворотов. В небе перевернутая, опрокинутая, как предмет отраженный в зеркале вод, всякая тяжесть земная становиться легкостью, всякая печаль - блаженством; и наоборот: здешняя легкость становиться нездешней тяжестью, земное блаженство - небесной печалью" [40].

И еще я могу привести одно высказывание Иисуса в конце Нагорной проповеди, где он говорит о пути: "Этот путь, который ведет к совершенной жизни; немногие находят его вовремя. Это узкий путь, он лежит между камней и рытвин мирской жизни; но на самой дороге нет ни рытвин, ни камней" [40].

По всей вероятности, это и есть тот путь, который я когда-то назвал "Исповедимый путь".

Далее я приведу лишь несколько фрагментов служения Господня, которые не вошли в четыре Евангелия, но представляются мне очень значимыми.

"В Магдале, что находится у моря, учителя наставляли народ. Привели к ним одержимого, который был слепым и немым; Иисус сказал Слово, и злые духи вышли: человек заговорил, его глаза открылись, и он стал видеть. Это было величайшим делом, которое совершил учитель на глазах у людей, и все они дивились.

Он сказал народу: "Каждый, кто живет под Богом и выполняет волю Бога, есть дитя Бога, и Он есть моя мать, отец, сестра, друг".

А потом он отошел в сторону поговорить с матерью и другими кровными родственниками.

Но тут он увидел ту, которая значила для него больше, нежели они. Девушка, которая некогда взволновала самую его душу любовью большей, чем любовь кровного родства; которая была сильнейшим искушением в храме Гелиополиса у Нила и которая пела Иисусу священные песни.

Они распознали родственные души, и Иисус сказал: "Слушайте, ибо Бог принес нам силу, которую люди не могут вместить, силу чистоты и любви, чтобы облегчить бремя сегодняшнего дня и стать бальзамом для раненых душ; подвигнуть многих к лучшим путям священным - пением и святой жизнью.

Слушайте, ибо Мириам, которая, стоя у моря, пела песню победы, когда Моисей указывал путь, будет петь снова. И все небесные хоры вступят и пропоют радостный припев: "Мир, мир на земле, благоволение людям!".

Мириам встала перед ожидающей толпой и снова спела песни победы; и весь народ произнес: "Аминь" [ЛВ. 15.106.1-32].

Теперь я хочу поговорить о том, что основой философии Христа все-таки является идея реинкарнации. Я был убежден в этом давно, еще до того, как узнал, что Иисус был на Востоке. Но сейчас я хочу привести отрывок из Евангелия эпохи Водолея "непосредственную речь Иисуса по этой проблеме".

"Когда Иисус учил, один человек выступил и сказал: "Раввуни, можно мне сказать?".

И Иисус сказал: "Говори". И человек заговорил и сказал: "Шторм на море прошлой ночью унес много рыбацких лодок, и множество людей погибло, их жены и дети в нужде. Что можно сделать, чтобы помочь им в их горе?".

И сказал Иисус: "Достойная просьба. Люди Галилеи позаботьтесь. Мы не можем возвратить к жизни этих людей, но мы можем поддержать тех, кого они кормили каждый день.

Вы, управляющие имуществом Бога, благоприятная возможность пришла; отоприте ваши подвалы: принесите накопленное золото, пожертвуйте его щедрой рукой.

Богатства были отложены для таких времен, как это; пока они не понадобились, они хранились у вас. Но теперь они не ваши, ибо принадлежат тем, кто в нужде, и если вы не отдадите их, вы навлечете на себя гнев Божий.

Это не милостыня - дать тем, кто нуждается; это лишь честность; это лишь передача людям их собственности".

Затем Иисус повернулся к Иуде, одному из двенадцати, который был у них казначеем, и сказал: "Принеси сюда денежный ящик, деньги не наши теперь; обрати все до последнего гроша в помощь тем, кто в беде".

Иуда же, не хотел отдавать все деньги нуждающимся и стал говорить с Петром, Иаковом и Иоанном. Он сказал: "Я сохраню часть, а остальное отдам, довольно и этого, ибо мы чужие тем, нуждающимся; мы не знаем их имен".

Но Петр сказал: "Иуда, человек, как осмелился ты так пренебрегать силой права? Господь истинно сказал: это богатство не принадлежит нам перед лицом бедствия, и отказаться отдать значит украсть. Тебе нечего бояться: мы не будем в нужде".

Тогда Иуда отпер ящик и отдал все деньги.

Для нужд семей, лишившихся отцов, были собраны в изобилии золото и серебро, пища и одежда.

Законник сказал: "Раввуни, если Бог управляет мирами и всем, что есть в них, не он ли послал этот шторм? Не он ли убил этих людей? Не он ли наслал это ужасное бедствие на этот народ, чтобы наказать их за преступления?".

Мы хорошо помним, как однажды ревностные иудеи из Галилеи были в Иерусалиме на празднике и за вымышленные преступления против римского закона они были зарублены в самом храмовом дворе Понтием Пилатом, и их кровь стала их жертвой. Не послал ли Бог все это кровопролитие потому, что это люди были слишком низки?

А еще мы помним, как однажды башня Силоам, защищавшая Иерусалим, без всякой видимой причины зашаталась, упала на землю, и восемнадцать человек были убиты.

Были ли эти люди низки? И не убиты ли они в наказание за какое-то тяжелое преступление?".

И сказал Иисус: "Мы не можем судить лишь по одному короткому периоду жизни. Есть закон, который люди должны знать: следствие зависит от причины.

Человек не пылинка, летающая в воздухе одну короткую жизнь и потом теряющуюся в небытии. Люди - бессмертные части великого целого, входящие многократно в атмосферу Земли и Великого Запредельного, чтобы раскрыть Богоподобное Я.

Причиной может стать частица короткой жизни; следствие можно не заметить до другой жизни. Причины ваших следствий нельзя найти в моей жизни, точно так же, как причину моих следствий нельзя найти в вашей.

Я не могу пожать того, что не сеял, и я должен пожать то, что посеял. То, что люди делают другим людям, судья и палач сделают им. Мы не видим исполнения этого закона среди сынов человеческих.

Мы видим, что слабых уничтожают, пожирают и убивают те, кого люди зовут сильными. Мы видим, что люди с дубовыми головами занимают посты царей и судей, сенаторов и священников, тогда как люди с сильным интеллектом метут улицы. Мы видим, что женщин, не обладающих ни здравым смыслом, ни каким другим качеством, украшают и одевают как королев, делают придворными дамами только из-за привлекательной внешности, в то же время дочери Бога - их рабыни или простые батрачки на полях. Чувство справедливости вопиет: это извращение права.

Когда люди видят лишь короткий промежуток жизни, неудивительно, что они говорят: "Бога нет или если Бог есть, он - тиран и должен умереть. Чтобы правильно судить о человеческой жизни, вам должно подняться и встать на гребень времени и увидеть мысли и дела людей, ибо мы должны знать, человек не сотворен из глины, чтобы опять обратиться в глину и исчезнуть.

Он - часть великого целого. Никогда не было времени, чтобы он не существовал; никогда не придет такое время, что он не будет существовать.

И теперь мы видим: те люди, что сейчас рабы, были когда-то тиранами; те, кто сейчас тираны, были когда-то рабами. Люди, страдающие сейчас, когда-то стояли на возвышении и смотрели с дьявольским наслаждением, как другие страдают от их рук. И люди больны, хромы, увечны и слепы из-за того, что они когда-то преступили законы совершенной жизни, а каждый закон Бога должен быть исполнен. Видится, что человек может избегнуть наказания за ошибки в этой жизни; но каждое действие, слово и мысль имеют свои границы, каждая причина имеет свои следствия; и если совершено зло, содеявший это зло должен его исправить.

Когда все злодеяния будут исправлены, тогда человек поднимется и станет един с Богом" [ЛВ. 15.114.1-51].

В целом, если внимательно рассмотреть три года служения Иисуса, то невольно напрашивается вывод, что он так и не был по-настоящему узнан и глубоко понят. Народ, как в иудеи, так и языческой Самарин, все время сомневался - мессия ли он. Чрезвычайно показательно поведение людей в знаменитом эпизоде с делением хлебов и рыб. Кстати эпизода было два: в Вифсаиде и в Десятиградии. Это одно из самых загадочных чудес совершенных Христом, но что удивительно, никто из Евангелистов не называет это чудом, даже не удивляются ему. Мне кажется, что гениальную разгадку этого эпизода предложил Дмитрий Мережковский.

"Что же было с хлебами?

Есть, кажется, два ключа ко всему. Один - мнимое противоречие, действительное согласие, и в этом случае, как в стольких других, первого свидетеля, Марка-Петра с последним Иоанном.

Пять хлебов и две рыбы у Двенадцати, по Маркову свидетельству (Map. 6,38), а по Иоаннову: "Один из учеников его, Андрей, брат Симона Петра говорит Ему (Иисусу): "Здесь есть у одного мальчика (продавца съестных припасов) пять ячменных хлебов и две рыбки (Иоан. 6,8-9)". Те же, очевидно, пять хлебов и две рыбы - то у народа, то у Двенадцати. Что это значит? Надо ли принять одно из двух свидетельств и отвергнуть другое? Нет, надо соединить оба. Два предания -воспоминания: по одному - хлебы у Двенадцати, по другому - у народа; оба могут быть исторически подлинны.

Бедные люди запасливы, землевладельцы же особенно: не выходят в дорогу без хлеба, как без денег. Два огромных табора; один пятитысячный. Израильский, близ Вифсаиды, должно быть большей частью, толпы идущих издалека в Иерусалим на праздник Пасхи, галилейских паломников; другой - четырехтысячный, языческий, в Десятиградии, людей пришедших тоже издалека:

"Три дня уже народ находится при Мне, и нечего им есть. Если не евшими отпущу их в домы их, то ослабеют в дороге, ибо некоторые пришли издалека" (Map. 8,2-3)".

Чтобы все эти тысячи людей, с больными, с детьми и женами, вышли в пустыню, на один или на три дня пути из городов и селений, богатейшей земли, житнице всей Галилеи, не взяв с собой куска хлеба, в обоих случаях также невероятно, чтобы они вышли голыми.

Если же у одного мальчика-продавца оказались не съеденными или не раскупленными пять хлебов и две рыбы, то еще невероятнее, чтобы у всех остальных пяти тысяч не оказалось ни одного куска; что-то, во всяком случае, могло оказаться, а этим решается все, и вовсе не надо опять-таки страдать болезнью вульгарного рационализма, чтобы это понять и услышать слово Господне, к нам обращенное: "Как же не понимаете?.. имея очи, не видите?.. имея уши, не слышите?".

Что было с хлебами, мы не знаем, но можем догадываться, что это неизвестное, так неизгладимо запечатлевшееся в Евангелиях, "Воспоминаниях Апостолов", по словам Юстина, есть нечто большее, чудеснейшее, чем то, что нам кажется чудом".

Вот один из двух ключей ко всему, а вот другой.

Равенству учит Павел Коринфскую церковь на примере церквей Македонских:

"Нищета их глубокая преизбыточествует в богатстве их щедрости. Ибо щедры они по силам и даже сверх сил.

... Знаете вы милосердие Господа нашего Иисуса Христа, как, будучи богат, обнищал Он ради вас, дабы вы обогатились его нищетою...

... Легкости другим и тяжести вам да не будет, но да будет равенство.

Как написано: "Кто собрал много, не имея лишнего; и кто мало не имел недостатка" (П Кор. 8,2-3,9,13-15).

Павел вспоминает здесь первое чудо равенства в хлебе, манне Синайской. Мог ли бы он вспомнить и второе чудо, большее в пустыне Вифсаидской, или не мог, уже забыл, как мы забыли? Но если ум забыл, то сердце помнит: "...было же одно сердце и одна душа у множества уверовавших. И никто от имени своего не называл своим, но все у них было общее.

И преломляя хлеб, принимали пищу в радости (Деян. 4,32-33; 2,46). Если будет когда-нибудь царство Божие на земле, то потому, что это было в первый раз от начала мира, в тот великий день Господень, при Умножении хлебов.

Там, на горе Хлебов, сделал человек Иисус то, чего никто из людей никогда, от начала мира, не сделал и до конца не сделает, разделил хлеб между людьми, сытых уровнял с голодными, бедных с богатыми, не в рабстве, ненависти, вечной смерти, как это делают все мятежи "революции", а в свободе, любви, в жизни вечной. Люди сами, без Него, не разделили бы хлеба, продолжали бы войну из-за него бесконечную, горло перегрызли бы друг другу, как это делали от начала мира и будут делать до конца. Но пришел Он, и они узнали Его, - потом опять забудут, но тогда, на минуту, узнали. Только глядя на Него, Сына Человеческого, поняли, как еще никогда не понимали, что значит: "Душу твою отдашь голодному и напитаешь душу страдальца; тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак будет, как полдень" (Ис. 58,10). Поняли это "Мое" и "Твое" - смерть, и "Мое" - "Твое" - жизнь.

Было ли чудо? Было. И здесь, как везде, всегда, чудо единственное, чудо чудес -Он Сам. Отдал все, что имел; будучи богат, обнищал, и Его нищетой обогатились все. Только на Него глядя, как дети, и вошли в царство Божие. Первым вошел тот маленький мальчик-продавец, отдавший голодным все, что имел, - пять ячменных хлебов и две копченые рыбки, а за ним - все. Так же чудесно - естественно сердца окрылись Единственному, Возлюбленному, как цветы открываются солнцу, полюбили Его - полюбили друг друга. Чудом любви сердца открылись - открылись мешки, и пир начался.

"Все готово, приходите на брачный пир, сердце одно, одна душа у всех, - Его.

Все да будет едино; как ты Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едины (Иоан. 17,21) - молится, может быть, Иисус уже и на этой, первой Тайной Вечере, как на той последней.

Три молитвы Господней:

Да придет царствие Твое;

да будет воля Твоя и на земле, как на небе;

Хлеб наш насущный даждь нам днесь -

Эти три мольбы исполнились. Так было однажды - так будет всегда" [40].

Если внимательно просмотреть эти годы Господнего служения, то невольно напрашивается мысль, что Иисуса не поняли и не приняли ни в Иудеи, ни в языческой Самарии. Больше всего Иисус печется о Святой земле Израиля.

"Царство Божие для Иисуса начинается и кончается Израилем.

"На путь к язычникам не ходите... а идите к погибшим овцам дома Израилева (Мат. 10, 5-6); говорит Он ученикам Своим, посылая их на проповедь. И уже покинув Израиль, теми же почти словами повторяет:

"Я послан только к погибшим овцам дома Израилева (Мат. 15,24). И жене ханаанеянке, молящей об исцелении дочери, скажет Милосерднейший как будто жесточайшее слово:

"Не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам" (Мат. 15,26).

Если же все-таки бросить, то уж конечно, не с легким сердцем.

"Будет плач и скрежет зубов, когда увидите Авраама, Исаака и Иакова, и всех пророков в царствии Божием, а себя изгоняемыми вон", - тоже не с легким сердцем скажет.

И придут с востока, и запада, и севера, и юга, и возлягут в царствии Божием (Лук. 13,28-29).

Но к нему же придут, к Израилю, потому что в средоточии Царства все-таки - Он.

"Вы, последовавшие за Мною, в новом рождении, когда сядет Сын человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолов судить двенадцать колен Израилевых" (Мат. 19,28).

Крестная надпись: "Царь Иудейский, будет насмешкой Рима - мира -над царем Израиля; но не спасет мир, пока не узнает, что "спасение от Иудеев" (Иоан. 4, 22) и от распятого Царя Иудейского, или, как тогда ругались и теперь ругаются враги всех вообще иудеев и Христа - иудея особенно - спасение от "Жида Распятого".

Может быть, самое нежное человеческое место в этом Божественном Сердце, то, где пламенеет любовь Иисуса к Израилю, Сына - к Матери - Земле.

"Сколько раз хотел я собрать детей твоих, как наседка собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!" (Мат. 23,37).

Большей любви, чем это, не было в мире, и не будет. Вот какую любовь надо было Ему вырвать из сердца Своего. "Кто не возненавидит отца своего и матери..." только ли другим Он это говорит? Нет, и Себе. Матерь свою возненавидит, родную землю. Вот чем насмерть будет ранен.

Но здесь уже кончается ведомый нам, земной опыт Иисуса, Сына человеческого, и начинается небесный опыт Христа, Сына Божия, нам неведомый Сыну человеческому "должно пострадать", - это Он уже знает; но, может быть, еще не знает, что не от чужих пострадает Он, а от своих; все еще надеется, и до конца, до креста, будет надеяться, что отвергнут Его чужие, - примут свои. В этой терзающей пытке надеждой - внутренний крест Его. До последней минуты будет надеяться, когда услышит вопрос чужого - Пилата: "Царя ли вашего распну?" И ответ своих. "Возьми, возьми, распни Его" (Иоан. 19,15); когда услышит, как, умыв рук, скажет чужой: "...не виновен я в крови Праведника сего", - и ответят свои: "Кровь Его на нас и на детях наших" (Мат. 27,24-25).

Вот какое оружие пройдет Ему душу. В тот день, когда люди, на горе Хлебов, захотят Его сделать царем, и Он "отпустит" - "отвергнет народ, - оружие начнет входить в душу Его, а войдет в нее совсем на следующий день, в Капернауме, когда уже Он Сам будет отвергнут народом и вдруг поймет так ясно, как еще никогда, что "пришел к своим, и свои Его не приняли", увидит так близко, как еще никогда, - Крест" [40].

Мережковский очень точно, интуитивно чувствует внутренний мир Иисуса. Он действительно был не узнан, не понят и не принят прежде всего Иудеями. Даже Двенадцать Его учеников все время демонстрируют недоверие к нему, и не понимают, что пока не прибудут в вере, пока вера будет ментальна, через чудо, до тех пор лишены будут общения с Духом Святым.

Ярче всего это проявилось в эпизоде хождения Петра по водам. Обратимся снова к Мережковскому.

"Чтобы это (хождение) понять, вспомним то, что мы знали о лице Иисуса по историческим и евангельским свидетельствам.

"Тело Его не совсем такое, как наше" - это, вероятно, чувствуют "знающие Христа по плоти", ближайшие ученика Его. Вспомним рассказ неизвестного в "Деяниях Иоанна: "Брал Он меня на грудь Свою, когда возлежали мы с Ним за трапезой... и я осязал то вещественно-плотное тело Его, то бесплотное, как бы ничто, и, проходя сквозь него, рука моя ощущала пустоту".

Как бы мы не судили об этом, здесь могло сохраниться исторически-подлинное воспоминание о том, что, по слову Иоанна, - вероятно, "ученика, которого любил Иисус", - было от начала, что мы слышали, что осязали руки наши (Иоан. 1,1), - о сыне Божием, пришедшем в "подобии" плоти человеческой.

"Часто бывало, идучи за Ним, искал я следов Его на земле, но не находил, и мне казалось, что Он идет, земли не касаясь," - вспомним и этот рассказ того же неизвестного в "Деяниях Иоанна".

Очень показательно, что хождение Петра по водам, эта жемчужина первого Евангелия (от Матфея); из Маркова-Петрова свидетельства выпала, а кому бы, кажется, и помнить об этом, как не самому Петру. Но вот забыл, а если и помнит, то молчит, "из смирения", как хотят нас уверить апологеты. Так ли это? Многим мог бы гордиться Петр, но меньше всего, - этим неудавшимся чудом".

Надо сказать, что ученики увидели кого-то, идущего к ним по воде и закричали в ужасе: "Призрак!". Он же тотчас заговорил с ними, и сказал им: "Мужайтесь, это Я, не бойтесь" (Map. 6,48-51).

"Равви, если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде".

Сразу весь, как живой в этом слове: в первой половине его, только что услышав: "Это Я", и поверив, опять сомневается, слабеет, искушает Его и себя:

"... если это Ты", а во второй половине - "повели мне прийти к Тебе", -крепнет, верит опять. Слышит: "иди", - "и, вышедши из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу".

В силе и славе нечеловеческой, победитель утишенных, точно еле-еле углаженных волн идет по ним, не мокрою стопой, как сам Господь.

"Но видя сильный ветер, - (слово рыбачье Петра рыбака, соединяющее два впечатления - осязательное - силу ветра, и зрительное - вышину волн), - "видя сильный ветер, испугался, " - в третий раз усомнился - ослабел. И только что утишенные волны забушевали вновь; только что твердая, как лед, вода растаяла, и стопа не мокрая бесславно мокнет, тяжелеет, угрузает. Начал тонуть и закричал: "Господи, спаси меня!". Плачет, кричит, жалко, страшно и смешно, как наказанный маленький мальчик - шалун.

"Руку тотчас протянул (к нему) Иисус, поддержал его и говорит: "Маловерный! Зачем ты усомнился?" (Мат. 14, 28-31).

Смелый и робкий, сильный и слабый, великий и малый, Петр, в этом странном приключении, так похож на всех нас, так нам братски близок и мил, как может быть, никто из Апостолов".

Между одним берегом моря, от Горы Хлебов, где фактически реализовалось Царство Божие и народ провозгласил Иисуса царем Израиля, и другим берегом Геннисаретским по словам Мережковского: "Надвое переламывается служение Господне от Вифсаидского вечера до Капернаумского утра" [40].

Вернемся снова к откровению от Леви. "Вскоре по долине Геннисарета разнеслась весть о том, что прибыли Иисус с двенадцатью, и много народа пришло смотреть на них. Они приносили больных, клали их к ногам Учителя, и целый день он учил и исцелял.

Множество народа с другой стороны, которые ели накануне, и многие другие пошли смотреть на Господа, не найдя его стали искать его в Капернауме. И не найдя его дома, они пошли в Геннисарет и нашли его там и сказали: "Равви, когда ты пришел в Геннисарет".

И сказал Иисус: "Зачем вы пересекли море? Вы пришли не за хлебом жизни; вы пришли для услады плоти; все вы ели на днях за морем, и вы здесь за тем, чтобы получить еще хлеба и рыбы ("Равви! Подавай нам всегда такой хлеб") (Иоан. 6, 33-34).

Пища, что вы ели, питала плоть, которая скоро должна прийти.

Вы, люди Галилеи, не ищите пищи преходящей, а ищите пищи для души, я же принесу вам пищу с небес.

Вы ели плоть рыбы и насытились, а теперь я принесу вам плоть Христа, чтобы, вкусив ее, вы смогли жить вечно" [ЛВ. 15.125.1-9].

А вот свидетельство Иоанна.

"Плоть Мою ядущий и кровь Мою пиющий имеет жизнь вечную, Я воскрешу Его в последний день.

Ибо плоть Моя истинно есть пища, и кровь Моя истинное есть питие. Плоть Мою ядущий и кровь Мою пиющий во Мне пребывает, и Я в нем.

Как послал Меня живой Отец, и Я живу с Отцом, так и ядущий Меня жить будет Мной.

Сей-то есть хлеб, сшедший с небес. (Иоан. 6, 54-58). Слушают иудеи в синагоге, слушает все человечество до пределов земли и до конца времен; слушает - не слышит, видит - не узнает:

"Не Иисус ли это, сын Иосифов, которого отца и мать мы знаем?

...Как же он говорит: "Я сшел с небес"... какое жестокое слово! Кто может это слушать? (Иоан. 6, 42; 52; 60) [40].

И слова откровения Леви:

"Иисус узнал их мысли; он сказал: зачем шепчетесь и рассуждаете так между собой?

Христос есть жизнь вечная; он пришел с неба, у него ключи от неба, и ни один человек не войдет на небеса, если не преисполнится Христом.

Я воплотился, чтобы исполнить волю Бога; и это тело и кровь преисполнены Христа; и значит Я - живой хлеб, который нисходит с неба. И если вы будете есть эту плоть и пить эту кровь, то будете иметь жизнь вечную, и если вы захотите, вы можете стать хлебом жизни" (ЛВ. 17.125.19-22].

Как трудно логическим разумом принять эту речь Христа. Я уже давно понял, что, говоря притчами, Иисус говорит как бы метаязыком. Все же люди воспринимают его речь на языке объектовом, то есть дословно. За десятилетия царствования "научного атеизма" мы разучились мыслить метаязыком. Именно по этому неким Ярославским удалось написать "Забавную библию", где восприятие метаязыка Христа доводилось до объектового уровня и выглядело полнейшим абсурдом. Но и в те далекие времена Иисус не был ни понят, ни принят.

"...Жестокое", "жестокое", как бы надменное, слово, непонятное, нерастворимое ни в разуме, ни в сердце человеческом. Плоть человечью есть, кровь человечью пить, чтобы спастись, - не надо ли "сойти с ума", не только для близких, но и для всего Израиля - всего человечества. Здесь же, в Капернаумской синагоге, год назад, тоже в день субботний, первый день служения Своего, исцелил Он бесноватого, и вот теперь кажется Сам бесноватым.

"Теперь узнали мы, что бес в Тебе (Иоан. 8,52) - думает, может быть, уже не только иуда Дьявол.

"Бесом Он одержим и безумствует; что слушаете Его (Иоан. 10,20) - может быть, тогда уже говорят, в Капернаумской синагоге, шепотом, как потом скажут громко, во всем Израиле - во всем человечестве.

"Кто может это слушать?" - ропщут, а все-таки слушают. Будь он просто сумасшедший, бесноватый, - руки на него наложили бы, как некогда хотели это сделать близкие Его. Но это не так просто: все еще помнят, как вчера, а, может быть, и сегодня, только что надеялись, что Он - Мессия, царь Израиля. Чем пристальней вглядываются в Него, тем больше недоумевают: "Кто это? Что это?". В том-то и ужас их, что не могут решить, кто Он - сын Божий или "сын дьявола", только жмутся друг к другу, глядя на Него, дрожат как овцы в загоне, пустившие к себе нечаянно льва; только чувствуют, что пахнет от Него миром нездешним, как от человека, вошедшего прямо с крещенской стужи в теплую комнату, пахнет морозом. Так же и у них, как у Двенадцати в лодке, когда они увидели Его, идущего по водам, волосы на голове дыбом встают от неземного ужаса: так же и они готовы закричать "Призрак!" и бежать от Него, как от страшилища.

Знает ли Он это? И если знает, то зачем выбирает, как будто нарочно, самые для них "жестокие", невыносимые, непонятные слова: как будто не может насытиться соблазном их, возмущением и ужасом? Видит, что каждое слово Его - острый нож для них, и все глубже вонзает его в сердца их и переворачивает в нем.

Вместо обычных для еды человеческих слов, и без того уже страшных в этом сочетании "есть плоть Мою", "есть Меня", употребляет еще страшнее, только для еды звериной обычное слово: "пожирать". Так в греческом подлиннике, так же, конечно, и в арамейском. Кто бы ни был творец Евангелия от Иоанна, в этом не мог ослышаться, неверно запомнить или сочинить от себя: слишком это страшно, соблазнительно, и потому незабвенно памятно, подлинно. И уж, конечно, тоже неслучайно слово это повторяется в четырех стихах (54-58) четыре раза, один за другим:

"Плоть Мою пожирающий... имеет жизнь вечную...

Плоть Мою пожирающий... пребывает во Мне, и Я в нем...

Пожирающий Меня, жить будет Мною...

Пожирающий хлеб сей, жить будет вовеки".

Что это значит?

"Господь Бог твой (Израиль) есть огнь пожирающий (Исх. 4,24). Огонь Божий - любовь. Огнем пожирается все что горит, а любовью - все, что любит. Всей плотью и кровью своей любящий хочет соединиться с любимым, как огонь соединяется с тем, что горит, пожирающий - с пожираемым. Кто знает, какое блаженство больше - любить или быть любимым, пожирать или быть пожранным? Не лютее ненависти кажется любовь тому, кто не любит; самые нежные слова любви - самые жестокие; и бежит не любящий от любви, как от огня.

Вот неизвестнейшая мука Иисуса неизвестного; казаться не тем - обратным тому, что Он есть; любящему казаться ненавидящим, пожираемому - пожирающим, это и значит: "В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал".

"Ядущий меня, жить будет Мною", - "Кто это может слушать?". Слушаем, но уже не слышим; так привыкли - оглохли за две тысячи лет. Дальше иудеев, дальше язычников, мы, христиане, оттого жесточайше-нежнейшего слова любви. В скольких беспечных причастников, как в Иуду на Тайной Вечере, вошел сатана!

"Вы сегодня причащались?" - "Да, сподобился". - "Поздравляю". И дело с концом, а завтра, может быть, вторая всемирная война. "Все будут убивать друг друга" - это вавилонское пророчество исполняется над нами так, как ни одно из пророчеств.

Дата добавления: 2014-12-10