Магия орудийности

Итак, концепция знакового происхождения каменной инду­стрии позволяет понять феномен орудийности не как исходную ступеньку человеческой культуры, а как результат определенно­го культурного развития. При этом орудийное выступает как ино­бытие знакового. Знаковые, меточные камни обнаруживают в себе утилитарное измерение и становятся тем, что можно было бы назвать орудиями труда, т.е. начинают использоваться в каких-то практических нуждах.

Однако открытие утилитарности вовсе не означает переквали­фикацию меточных камней. Скорее, меточные камни начинают вести двойную жизнь, двойной образ существования. С одной стороны, они продолжают выполнять роль мифосемантических меток, а, значит, роль каменных слов-имен древнейшего челове­ческого языка, роль материальных носителей первичных мифо­логических смыслов, - впрочем, все более уступая эту роль зву­ковым материальным носителям. А, с другой стороны, они обре­тают принципиально новую - утилитарную - жизнь.

И это чрезвычайно важно для понимания самой сути феномена культуры: ту или иную утилитарную функцию начинает исполнять не просто обломок камня, случайно подобранный на каменном развале, а камень, являющийся ЗНАКОМ, камень, имеющий то или иное мифосемантическое содержание. А это значит, что любое орудие труда, которым в последующем пользуются хабилисы или их антропологические наследники, не является чистым орудием труда, не является орудием труда в том узкофункциональном смыс-

ле, который вкладывает в это словосочетание современный чело­век. Архантроп не знает чистой утилитарности: утилитарность здесь всегда нанизана на стержень мифосемантики.

Даже разделывая тушу животного, он вовсе не пользуется ору­дием вообще, а пользуется в каком-то смысле... мифом, прячу­щемся в том конкретном каменном осколке, который находится у него в руках. Он разделывает тушу не ножом, не рубилом, и даже не просто камнем. Он вообще разделывает тушу не каким-то ути­литарным приспособлением для разделки, а... неким культурным знаком, который он держит в руках, и который обладает персо­нальным именем. И сама разделка туши для него - это принципи­ально не то же самое, что разрывание добычи хищным зверем. Это не средство насыщения желудка, не средство утоления голода. Это сложнейшая культурная акция, это мифологически значимый обрядово-ритуальный акт. И этот обрядово-ритуальный акт является не чем иным, как продолжением и приложением той мифосеман­тики, которая содержится в знаковом орудии, осуществляющем эту разделку. А это означает, между прочим, что сам феномен куль­турной трапезы, радикальным образом отличающий человеческий прием пищи от приема пищи у животных, отнюдь не является поздним культурным изобретением, но появляется у самых исто­ков человеческой культуры, на самой заре антропогенеза.

Но, если это действительно так, и если древнейший человек пользуется в своей утилитарной деятельности не безликими и абстрактными орудиями труда, а персонифицированными в камне мифами, это позволяет понять суть первобытной магии как миро­воззрения, имеющего тотальный характер для древнего человека. В самом деле, в представленной модели получается так, что орудийность, утилитарность не только не отменяет исходное знаковое бытие меточных камней, а существенно дополняет мифосемантический портрет знакового камня, и, более того, стано­вится своеобразной магической проекцией его мифосемантичес-кого содержания.

Здесь-то и находится принципиальное объяснение того, поче­му мировоззрение первобытного человека является тотально ма­гическим. Когда ритуально-обрядовые меточные камни, смысл которых заключается в том, что они несут некую мифосемантическую информацию, вдруг обнаруживают тайную способность быть практически полезными, когда происходит обращение мифосемантического в утилитарное, - это ведь и есть не что иное, как первичная манифестация того феномена, который мы именуем магией.

В самом деле, меточный камень - это знак, скрывающий в себе пространство сложной мифосемантики, и, следовательно, он есть первичная материальная оболочка слова, в которой самой по себе нет ни грана утилитарности. И вдруг он обнаруживает... способ­ность быть орудием, инструментом - разве это не магия чистой воды? Меточный камень, являющийся носителем некоторого мифосемантического пространства, вдруг оказывается в дополнение

к своим основным функциям еще и... полезной вещью или оруди­ем труда. Но это и есть не что иное, как элементарная магическая структура. Ведь утилитарное использование меточного камня во­все не предполагается его мифосемантикой, а возникает как бы совершенно ниоткуда, сбоку, совсем из другого мира. Смысл ме­точного камня состоит в том, что он транслирует некоторое суще­ственное переживание и вовсе не предполагает своего утилитарно­го использования. И когда такое использование возникает, оно, конечно же, выглядит как чудо, как магический акт.

Но, следовательно, то мировоззрение, которое мы называем ма­гическим, и которое является нормой для любого первобытного об­щества, вовсе не является следствием незрелого ума. На самом деле оно отражает вполне объективный процесс - процесс обнаружения утилитарного в мифологическом. И с известной долей парадоксаль­ности можно было бы утверждать, что утилитарное, орудийное НА САМОМ ДЕЛЕ рождается в человеческой культуре магическим образом. Некий знак, несущий в себе какое-то мифосемантическое содержание, вдруг оборачивается практической пользой, которая не имеет никакого видимого отношения к этому мифосемантическому содержанию, - конечно же это магия, что же еще?

К сказанному надо добавить, что чудесное, магическое пре­вращение знакового камня в тот или иной утилитарный предмет не является одноразовым процессом. Ведь в ранних знаковых камнях нет никакой априорно заложенной функциональности, и потому каждый знаковый камень потенциально полифункциона­лен. Ни у одного знакового камня нет и не может быть заранее предопределенного функционально-утилитарного предназначения. И потому магическое превращение знака в утилитарный предмет может происходить многократно и по самым разным поводам. Это знак, который потенциально может быть чем угодно, коль скоро само многообразие культурной деятельности пока еще не открыто. При этом все потенциальное многообразие потенциаль­ных утилитарных проекций одного и того же камня оказывается проекциями его мифосемантической сущности.

Разнообразное экспериментирование со знаковым камнем при­водит к открытию все новых и новых его утилитарных возмож­ностей, а, вместе с тем, и открытию новых видов культурно-ути­литарной деятельности, которые рождаются не из биологических потребностей, а из своеобразной потребности в экспериментиро­вании со знаковым камнем, рождаются, если угодно, на кончике знакового камня, в процессе экспериментального манипулирова­ния этим мифосемантически значимым камнем. Но, таким обра­зом, происходит практически бесконечный процесс порождения утилитарного мифосемантическим. Все новые и новые утилитар­но-функциональные возможности как бы извлекаются из мифосемантики знакового камня - извлекаются совершенно чудесным, совершенно магическим образом.

Причем речь идет не просто о том, что извлекаются новые возможности или способности данного камня, а о том, что с по-

мощью этого камня, в процессе своего рода магического экспери­ментирования происходит открытие все новых и новых видов и способов самой предметной деятельности, которая оказывается своего рода эманацией мифологического.

В процессе такого рода магического экспериментирования ка­мень-знак, камень-имя воистину продуцирует новые формы и способы предметной деятельности. И все эти новые формы и спо­собы предметной деятельности, открытые, а, точнее, созданные с помощью этого камня, оказываются как бы записаны на мифоло­гической матрице данного камня, и, таким образом, всякий ме­точный камень постепенно обрастает многообразием персональ­ной культурно-утилитарной информации.

Ведь у архантропа еще не может быть представления о дея­тельности вообще. Процедуры абстрагирования и категоризации находятся в самом зачаточном состоянии. Поэтому у хабилиса не может быть "вообще-камня-для-разделки-мяса", а может быть только ПЕРСОНИФИЦИРОВАННЫЙ знаковый камень, на ба­зовую мифологию которого нанизывается всякая новая утили­тарная подробность того или иного его использования. И тогда он обретает дополнительное имя, скажем: "камень-которым-мне-удалось-отрезать-кусок-мяса-от-ноги-антилопы". Каждый знако­вый камень может обрастать множеством таких ситуативно-функ­циональных подробностей, и долгое время это персональное поименование мифосемантических камней - единственная форма существования представлений о тех или иных родах практичес­кой деятельности. Таким образом, камень-миф одновременно ста­новится камнем, который выступает в качестве носителя инфор­мации о возможных вариантах практической деятельности.

Однако на протяжении всей олдувайской эпохи магическое перевоплощение меточных камней в утилитарные орудия носит, скорее всего, случайный и не обязательный характер. Такой вы­вод можно сделать на том основании, что олдувайские псевдо­орудия, как уже отмечалось, на протяжении миллиона лет своего существования практически не эволюционируют. А это означает, что магия утилитарности на протяжении всей этой эпохи не ста­новится фактором, влияющим на характер каменной индустрии. Каменная индустрия хабилиса остается индустрией по производ­ству мифосемантических меток, но ни в коем случае не инду­стрией орудийного производства; орудийное же использование меток является лишь дополнительным фактором существования последних. И, по-видимому, прошли сотни поколений, в течение которых утилитарно-практическое (магическое) использование меточных мифосемантических камней продолжало оставаться принципиально спорадическим явлением, а та или иная утили­тарная функция не закреплялась жестким образом за каменной меткой с тем или иным характером скола.

По-видимому, создатель олдувайской культуры еще не спосо­бен отделить функциональные возможности и способности изго­тавливаемых им предметов от персонального мифосемантического

содержания. Иначе говоря, его абстрагирующие способности пока еще совершенно недостаточны, чтобы классифицировать произво­димые им меточные камни по функциональным признакам, под углом зрения утилитарной эффективности тех или иных форм. Его взгляд пока еще не способен выделить и удержать среди всего многообразия производимых им меточных камней те, которые можно было бы рассматривать как функционально более эффек­тивные. Его сознание пока еще не способно сформировать абстрак­цию орудийной формы. И такое положение дело сохраняется, судя по всему, вплоть до появления вида Homo erectus, который впер­вые обнаруживает способность к удержанию абстракции орудий­ной формы и начинает производить не просто меточные камни, а технологические копии некоторого культурного образца. Впрочем, и в случае с эректусом культурный образец вовсе не является но­сителем идеи чистой прагматической утилитарности, а представи­тельствует некоторое мифосемантическое содержание.

Так или иначе, но постепенно способность древнего человека к спорадическим утилитарным интерпретациям создаваемых им предметов становится все более изощренной, а количество вари­антов утилитарного приложения тех или иных меточных камней многократно возрастает. Наконец, наступает эпоха воспроизвод­ства технологических образцов. Но даже и в этом случае не меня­ется принципиальная последовательность: вначале - предмет (или культурный образец) как носитель некоей мифосемантики, и толь­ко потом - утилитарная интерпретация предмета (или утилитар­ная интерпретация культурного образца) - интерпретация его в чисто орудийном, практическом смысле.

Иначе говоря, на протяжении всего палеолита, вплоть до на­ступления эпохи цивилизации утилитарное возникает и расши­ряется как своеобразная проекция мифологического. И хотя по­степенно утилитарная интерпретация мифологических предметов становится все более разнообразной и значимой, тем не менее, вплоть до эпохи возникновения ранних цивилизаций мы встреча­емся с фактом абсолютной уверенности первобытного человека в том, что любой предметный навык, любое предметное умение, любое практическое использование тех или иных предметов име­ют МИФОЛОГИЧЕСКОЕ происхождение.

Но, что самое примечательное: похоже, первобытный человек в этой своей непреклонной убежденности нисколько не заблуж­дается, а заблуждаются тот, кто, опираясь на логику современно­го сознания, ищет в орудиях палеолитического человека целевой замысел. Утилитарность... на самом деле имеет магическое про­исхождение. Феномен утилитарности открывается только в тех предметах, которые являются носителями той или иной культур­ной мифосемантики, и любой природный осколок камня может быть утилитарно использован только после того, как он будет

предварительно наделен какой-то мифосемантической сущностью, т.е. после того, как будет поставлен в какой-то культурный кон­текст. Скажем, чтобы использовать произвольный природный обломок камня в качестве ножа, нужно предварительно увидеть в этом обломке некую культурную сущность, именуемую ножом, или, говоря другими словами, магическим актом сознания пре­вратить случайный обломок камня в нож. Любой человек совер­шает такого рода "магические акты" легко и не задумываясь, однако это не упраздняет того факта, что данная интеллектуаль­ная операция носит сверхсложный характер и имеет значитель­ную культурную предысторию.

Но, если утилитарность имеет магическое происхождение, это значит, что прагматизованная каменная индустрия, приходящая на смену олдувайской культуре, - это индустрия, которая совер­шается принципиально под знаком магии, и сознание людей, которые совершают столь мощный переворот, следует назвать магическим сознанием, коль скоро они научаются извлекать из меточных камней их утилитарные возможности.

Весь ход развития каменной индустрии на протяжении эпохи палеолита свидетельствует о движении от нулевой утилитарнос­ти к утилитарности все более и более значительной. Но вплоть до неолита орудия изготавливаются не утилитарно-целевым, а прин­ципиально мифологическим образом: не потому, что в этих ору­диях была какая-то практическая потребность, а потому, что в них была мифологическая потребность. При этом все новые ути­литарные, орудийные способности тех или иных искусственных предметов обнаруживаются как магические сколы с мифосеман­тической сущности этих предметов, и не случайно в магическом происхождении полезных, утилитарных свойств вещей непреклон­но убежден любой представитель первобытных племен, сохра­нившихся до нашего времени.

И именно магической природой утилитарного объясняется та особенность палеолитического производства, которая остается принципиально необъясненной в традиционной археологической пара­дигме: почему производство первобытного человека носит подчерк­нуто избыточный характер, почему первобытный человек произво­дит искусственные орудия с явным превышением практической в них потребности. На самом деле источником производства в древ­нейших обществах является не практика, не утилитарные нужды, а МИФ, и это утверждение содержит ответ на многие вопросы, касающиеся самого феномена человеческой культуры.

1. См.: А.П.Окладников, Е.А.Окладникова. Заселение Земли человеком. М., 1984, с.27.

2. А.П.Окладников, Е.А.Окладникова. Заселение Земли че­ловеком. М., 1984, с.27.

3. Там же, с.27.

4. Там же, с.28.

5. Там же, с.25.

ГЛАВА З.

Дата добавления: 2014-11-29