Адорно (adorno), визенгрунд-адорно (wiesengrund-adorno) Теодор (1903—1969) — немец­кий философ, социолог, музыковед, композитор

АДОРНО (Adorno), ВИЗЕНГРУНД-АДОРНО (Wiesengrund-Adorno) Теодор (1903—1969) — немец­кий философ, социолог, музыковед, композитор. Один из ведущих представителей Франкфуртской школы, внес крупный вклад в эстетику модернизма. Творческую деятельность А. начал уже в 17-летнем возрасте с опуб­ликования первой критической статьи "Экспрессионизм и художественная правдивость" (1920), в которой речь шла об экспрессионистской драме. Следом появляются полемические и критические статьи преимущественно о музыке. В них предметом рассмотрения А. становятся

музыкальные направления, формирующие образ "музы­кального ландшафта" 1920-х. При этом метод анализа А. феноменов передачи музыкального содержания ха­рактеризуется акцентированием не художественной вы­разительности, а когнитивного потенциала музыки, что свидетельствует о рациональном осмыслении музы­кального материала. С начала 1920-х вовлечен в интел­лектуальную орбиту Франкфуртского института соци­альных исследований, вокруг которого стала склады­ваться так называемая Франкфуртская школа. Филосо­фия А. строилась на исходном мотиве о необходимости подвергать критике любые теории общества по мере ис­торического изменения последнего. Ранние философ­ские работы А. были посвящены критическому разбору философских систем Гуссерля (1924) и Кьеркегора (1930), которые критиковались им за пренебрежение факторами социальной реальности и приоритетную трактовку субъекта. В этот же период ярче всего сказа­лись симпатии А. по отношению к марксизму, — марк­сизму неортодоксальному, разработанному Лукачем и Коршем, некоторые установки которого А. будет разде­лять в течение всей жизни. Наиболее значимой для фи­лософии А. была марксистская концепция товарного фе­тишизма, интегрированная с идеей Лукача об "овеще­ствлении". В 1934 А. эмигрировал из фашистской Гер­мании в Великобританию, с 1938 жил в США. В эмигра­ции связи А. с институтом особенно укрепились, обер­нувшись интенсивным интеллектуальным сотрудниче­ством. Результатом стала одна из важнейших работ А. "Диалектика просвещения" (1947), написанная им сов­местно с Хоркхаймером. В ней авторы бросили вызов вере в исторический прогресс, которая составляла не­зыблемый потенциал марксистской традиции. История общества интерпретирована в книге как универсальная история просвещения. Показано, что в ходе борьбы за выживание человек вынужден постоянно совершенст­воваться в управлении миром в своих собственных субъективных целях. Эта постоянная ориентация на гос­подство изменяет сущность человеческого мышления, делая его несостоятельным в осуществлении своей соб­ственной саморефлексии, низводя разум до значения не­изменного во всех ситуациях инструмента. Так процесс просвещения оборачивается последовательной рацио­нализацией мира в субъективно-инструментальном смысле. В ходе ее человеческий разум опускается до слепой процедуры формального автоматизма, осуществ­ляемой им исключительно в поле действия самого себя. Логическая и техническая "аппаратура подавления" внешней природы, созданная человеком с помощью на­уки и техники, через господство и разделение труда по­давляет и природу самого человека. Он все меньше рас­поряжается созданной аппаратурой, которая все более

обособляется от него. Опасность медленного дрейфа че­ловеческого миропонимания в сторону укрепления пус­того автоматизма сложившихся стереотипов, действований по правилам, узаконенным лишь силой привычки, еще острее будет обозначена в следующей совместной работе А. и Хоркхаймера "Авторитарная личность" (1950). Люди, считают авторы, сплющиваясь в ходе ра­ционализации в "узловые пункты установившихся реак­ций и укрепившихся представлений", обнаруживают за­вуалированные склонности к авторитаризму. На основе проведенных в 1940-е социологических исследований А. выявил весьма симптоматичное для антидемократи­ческой структуры сочетание таких личностных черт, как конвенциальность, покорность власти, деструктивность и цинизм. В "авторитарной личности" А. усматривал проявление недуга позитивистской цивилизации, ре­зультат действия ее тоталитарных тенденций. Вместе с тем франкфуртские теоретики не утверждали, что про­свещение было полностью репрессивным или что инст­рументальный разум будет полностью отвергнут. Своей критикой прогрессивного историзма они надеялись под­готовить в интеллектуальной сфере почву для поиска концепции справедливого общества. В 1950—1960-е А. продолжал входить в число ведущих мыслителей Франкфуртской школы. Это был наиболее плодотвор­ный период творческой деятельности А. Были написа­ны, в частности, весьма значительные философские произведения: "К метакритике эпистемологии" (1956), "Негативная диалектика" (1966), "Эстетическая теория" (1970). В них получила дальнейшее развитие разверну­тая им ранее совместно с Хоркхаймером теория рацио­нальности. В этих же работах А. разрабатывает свою не­гативную диалектику как диалектический способ про­тиворечиво мыслить о противоречиях. Неудовлетворен­ность А. формально-логическим мышлением была вы­звана его глубокой убежденностью в том, что между ве­щами и их понятиями имеет место конфронтация, в ус­ловиях которой угнетается "нетождественное", т.е. "то, что не уступает себя понятию, дезавуирует в-себе-бытие этого понятия". Высказываясь против систематизации, детерминированности, категориального аппарата как ин­струментов формально-логического мышления, А. ос­новным принципом своей "негативной диалектики" де­лает принцип отрицания "тождества". В ее рамках А. от­клоняет категорию диалектического снятия, которая вме­нялась Гегелем в качестве непременного условия осуще­ствления философской системы. А. переосмысливает ге­гелевскую категорию "определенного" (bestimmte) отри­цания, придавая отрицанию другое значение. Если по Ге­гелю оно являлось движущим моментом, в соответствии с которым диалектика подводила к развертыванию и снятию, то А. поворачивает его как "твердое", "непоко-

лебимое" (unbeirrte) отрицание, которое более не долж­но приступать к снятию. Принимая во внимание руково­дящую для Франкфуртской школы идею о социальной обусловленности всех форм духовной жизни, которая и сообщает социальный подтекст адорновской интерпре­тации логики движения мышления, возможно подчерк­нуть, что и в негативной диалектике А. выражается ре­акция на бесчеловечную общественно-историческую реальность. А. не удовлетворяет позитивное гегелевское отрицание, поскольку он рассматривает его как санкци­онирующее существующий порядок вещей. Последний, по мнению А., оказывается "недостаточно отрицае­мым". В таком истолковании отрицания содержится ре­шающий момент, отделяющий негативную дилектику А. от диалектики Гегеля. Важнейшую часть теоретичес­кого наследия А. составляет философская критика куль­туры, в сферу которой входят все его многочисленные музыкально-критические работы. Среди них "Филосо­фия новой музыки" (1949), "Опыт о Вагнере" (1952), "Призмы. Критика культуры и общество" (1955), "Дис­сонансы. Музыка в управляемом мире" (1956), "Введе­ние в социологию музыки" (1962). Ключевое значение в этих работах получила критика "массового" коммерчес­кого искусства, искажающего, по А., сознание людей до уровня, на котором критическое мышление оказалось под угрозой искоренения. Стандартизация и псевдоин­дивидуализация опровергали притязания массовой культуры угодить индивидуальным вкусам. Критичес­кому сознанию и счастью отдельной личности, по А., могло бы способствовать только "аутентичное" искусст­во, под которым у него подразумевалось искусство сти­ля "модерн". Искусство, которое сознательно разоблача­ет собственные притязания на целостность и самодоста­точность, по мнению А., более способно к продуктивно­му отрицанию общественной реальности, нежели то, ко­торое продолжает держаться своей претенциозности. А. разработал философско-эстетическую концепцию "но­вой музыки", отстаивая позиции эстетического модер­низма и протестуя против призывов вернуться к класси­ческой или реалистической альтернативам искусства. Труды А. оказали влияние на современную западную философию, социологию, эстетику, музыковедение, а также на идеологию леворадикального студенческого движения 1960-х. [См. также "Негативная диалекти­ка" (Адорно), "Диалектика Просвещения" (Хоркхай­мер, Адорно).]

С.Н. Александрова

АЙЕР (Ауег) Алфред Джулс (1910—1989) — бри­танский философ и логик, представитель логического неопозитивизма

АЙЕР (Ауег) Алфред Джулс (1910—1989) — бри­танский философ и логик, представитель логического неопозитивизма. Получил образование в Итоне и Крайст-Чёрч-колледже Оксфордского университета.

Окончив обучение в 1932, А. отправился в Вену, где по­знакомился с новой формой позитивизма, которая разра­батывалась "Венским кружком". С 1933 — лектор в Крайст-Чёрч-колледже. Профессор Лондонского (1946—1959) и Оксфордского (1959—1978) университе­тов. В 1952 избран членом Британской академии, в 1959 получил звание заслуженного профессора, в 1970 возве­ден в рыцарское достоинство. Основные сочинения: "Язык, истина и логика" (1936), "Основания эмпириче­ского знания" (1940), "Проблема знания" (1956), "Поня­тие личности и другие эссе" (1963), "Человек как пред­мет научного исследования" (1964), "Бертран Рассел: философ века" (1967), "Происхождение прагматизма" (1968), "Рассел и Мур: наследие аналитической филосо­фии" (1971), "Центральные вопросы философии" (1973), "Философия в 20 веке" (1983), "Свобода и мо­раль и другие эссе" (1984), "Витгенштейн" (1985) и др. В 1977 и 1984 вышли в свет два тома автобиографии А.: "Часть моей жизни" и "Вторая половина жизни". Фило­софские взгляды А. сформировались под воздействием Рассела, Мура и Венского кружка, членом которого он был. В работе "Язык, истина и логика" А. дал классиче­ское феноменалистское изложение доктрины логическо­го позитивизма, которую стремился приспособить к тра­диции британского эмпиризма. Предложения логики и математики считал аналитическими (априорными) и от­делял от синтетических (эмпирических) предложений естествознания. Главную задачу видел в элиминации "метафизики", т.е. традиционных философских про­блем и мировоззренческих вопросов. По А., философия не в состоянии конкурировать с естествознанием, ибо не располагает спекулятивными истинами, сопоставимы­ми с научными гипотезами. Вопросы философии науки А. сводил к логическому анализу и реконструкции язы­ка последней вкупе с переводом соответствующих поня­тий в систему логически ясной и непротиворечивой тер­минологии. Объяснение значения какого-либо эмпири­ческого высказывания сводимо, согласно воззрениям А., к его перефразированию посредством соответствующе­го контекстуального (денотативного либо экстенсио­нального плана) определения так, чтобы стала достижи­мой его проверка в терминах чувственного опыта. По мысли А., "философ не интересуется непосредственно физическими свойствами вещей. Он имеет дело только с тем способом, каким мы говорим о них... Философия есть отдел логики, ибо... характерная черта чисто логи­ческого исследования состоит в том, что оно имеет дело с формальными следствиями наших определений, а не с эмпирическими фактами". Предложения "метафизики" для А. "научно-неосмысленны", поскольку не являются ни логическими тавтологиями, ни эмпирическими гипо­тезами, представляя собой следствия логических и

лингвистических ошибок. Претензии философии на ге­нерирование метафизических истин должны быть от­вергнуты. По мнению А., в избавлении от "метафизиче­ских" суждений нет ничего страшного: "безмозглому высокомерию не место в философии". При этом фило­софия, по А., никогда не должна заниматься "разбиени­ем" объектов Вселенной на элементарные, атомарные сущности: допущение существования последних — ме­тафизическая чепуха. Философский анализ суть анализ лингвистический. Согласно А., "мы можем определить метафизическое предложение как предложение, которое имеет назначением выразить подлинное высказывание, но на деле не выражает ни тавтологии, ни эмпирической гипотезы. Поскольку же тавтологии и эмпирические ги­потезы образуют весь класс значимых высказываний, мы вправе заключить, что все метафизические утверж­дения бессмысленны". По версии А., аналитичный ста­тус философских высказываний снимает как таковую проблему существования разнообразных философских направлений и сопряженное с ним наличие философ­ских споров. В книге "Основания эмпирического зна­ния" А. отвергал версию британских эмпиристов, со­гласно которой выражения "чувственное данное", "идея" и т.п. являют собой некие "имена объектов", чьи свойства аналогичны свойствам иных объектов. Отсюда и некорректность проблемы: обладают ли чувственные данные свойствами, которые мы не воспринимаем? С точки зрения А., поскольку мы можем здраво и непроти­воречиво судить о мире и на языке "материальных объ­ектов", и на языке "чувственных данных", нам достаточ­но установить, какой язык с большей легкостью слетает с наших губ. По формулировке А., феноменализм пред­полагает следующее: повседневные предложения о ма­териальных объектах можно перевести в предложения, отсылающие исключительно к чувственным данным, в разряд последних входят и гипотетические предложе­ния вида "если бы я сделал то-то и то-то, я бы имел та­кие-то чувственные данные". Мы вправе считать, что утверждения о чувственных данных никогда не могут "точно определить" материальный объект; в итоге мы не в состоянии разложить предложение о материальном объекте на множество предложений о чувственных дан­ных. А. активно использовал метод лингвистического анализа выражений естественного языка, ибо, по его мнению, позитивная функция философии сводима к дисциплинарному анализу "категориальных понятий". Главное в анализе языка, по мысли А., — устранение двусмысленных символов, тождественных по своей уст­ной или письменной форме, но имеющих различный смысл. (Ср.: предложения "он /есть/ хозяин дома" и "со­бака /есть/ млекопитающее" включают связку "есть", обладающую в первом случае смыслом эквивалентнос-

ти, а во втором — смыслом включения в класс.) В отли­чие от аналогичных рассуждений Рассела, А. идет да­лее: по его мнению, поскольку символ не есть система знаков, т.к. знаки не являются частью символа, постоль­ку символы суть некие логические конструкции, состав­ленные из чувственных содержаний. Символизм А. ос­новывался, таким образом, на допущении существова­ния вещей (особенного) и их свойств и отношений, ко­торые могут принадлежать также и классам вещей. (Так, по А., британское общество — логическая конструкция из индивидов, стул — логическая конструкция из опре­деленного количества "чувственных содержаний" и т.д.) При этом, согласно утверждению А., словесные конвен­ции, равно как и язык, неизбывно выступают пределами человеческого познания: немыслимо когда-либо "цели­ком выйти за рамки языка и с этой выгодной позиции рассматривать мир для того, чтобы понять, какая систе­ма лучше всего описывает его". В то же время сам А. от­давал явное предпочтение так называемому феноменалистическому языку, базирующемуся на терминологи­ческих рядах, сопряженных с "чувственными данными" (sense-data). Разграничение же "чувственных данных" и материальных объектов, по А., — удел языка, а не фак­та. Согласно схеме А., предложение "А воспринимает вещь М, имеющую свойство X", должно быть транс­формировано в форму "А воспринимает чувственное данное С, которое имеет свойство X и принадлежит М". С точки зрения А., "критерием, по которому мы опреде­ляем, что материальная вещь существует, состоит в ис­тинности различных гипотетических высказываний, ут­верждающих, что если будут выполнены определенные условия, то мы воспримем ее"; физические тела тем са­мым определяются А. как "постоянная возможность ощущений". Тем более, по утверждению А., "...в то вре­мя как ситуация, которая непосредственно устанавлива­ет существование чувственных данных, осуществляет это решающим образом, нет таких ситуаций, которые могли бы решающим образом установить существова­ние материальной вещи". В отличие от Карнапа, видев­шего истинность предложения в формальной возможно­сти его включения в данную систему языка, А. утверж­дал, что неинтерпретированная совокупность высказы­ваний может стать языком лишь в том случае, когда "по меньшей мере некоторые из выражений, которые она со­держит, приобрели значение. А это осуществляется с помощью метода остенсивного определения (ostensive definition), т.е. путем корреляции этих выражений не с другими выражениями, но с тем, что действительно на­блюдается". В центре внимания раннего А. попала так­же концепция "сильной" и "слабой" (вероятностной) ве­рификации: "высказывание считается верифицируемым в сильном смысле термина только и если только его ис-

тинность может быть решающим образом установлена на опыте. Но оно верифицируемо в слабом смысле, если опыт может сделать его вероятным". Его (как и позже) особенно беспокоила проблема — что же подлежит ве­рификации. В предисловии ко второму изданию "Языка, истины и логики" (1946) — под воздействием критики — А. стал трактовать принцип верификации как чисто методологическое требование установления осмыслен­ности предложений. А. поддержал введение семантиче­ского определения истины в принцип верификации (ут­верждение истинности положения в метафизике эквива­лентно факту принятия этого предложения в предмет­ном языке). Тем самым верификация в "слабом" смысле выступала как допустимость операции написания пред­ложения, заменяющей чувственную верификацию опе­рациями фиксации предложения. (По А., "признаком подлинного фактического высказывания является не то, что оно должно быть эквивалентно некоторому опытно­му высказыванию или какому-либо конечному числу опытных высказываний, но просто то, что из него, в конъюнкции с определенными иными посылками, мо­гут быть выведены некоторые опытные высказывания, не дедуцируемые из одних только этих иных посылок".) А. предложил собственную вероятностную (косвенную) модель верификации, основанную на двух утверждени­ях: 1) предложение в конъюнкции с некоторыми други­ми посылками должно быть верифицируемо хотя бы в одном утверждении, не дедуцируемом непосредственно из одной из посылок; 2) эти посылки не должны вклю­чать в себя какое-либо утверждение, которое не было бы ни аналитическим, ни непосредственно проверяемым, ни способным к независимому его установлению в каче­стве непосредственно верифицируемого. Фактически эта "поправка" А. была равнозначна отказу от классиче­ской редукционистской схемы верификации и переходу к гипотетико-дедуктивной концепции построения науч­ного знания. Последняя предполагала выдвижение ги­потез с последующим подтверждением их через эмпи­рически проверяемые следствия (т.е. было снято требо­вание возможности сведения теории к эмпирическому базису науки). В общем плане А. ввел третьего кандида­та на "верификацию" — "утверждение" (в дополнение к "предложению" и "высказыванию"). По его схеме "предложение" суть грамматически значимый набор слов; "утверждение" суть то, что такие наборы выража­ют; "высказывание" — подкласс, содержащий только "утверждения", выраженные "строго осмысленными" предложениями. По А., тем самым, "высказывание" как таковое не может быть "бессмысленным". Только пред­ложения являются "строго осмысленными". Только "ут­верждения", таким образом, подлежат верификации. В издании "Проблема познания" А. рассматривал особен-

ности восприятия, памяти, тождества личности, воз­можности познания "других сознаний", а физические объекты трактовал как логические конструкции из "чув­ственных данных". Объектом полемики в этой работе выступил для А. скептицизм. А. отказался от признания существования "базисных высказываний", т.е. оконча­тельных верификаторов, неподверженных переосмыс­лению (его позиция вплоть до 1946). Он был вынужден констатировать, что "программа феноменализма не мо­жет быть выполнена. Утверждения о физических объек­тах непереводимы в общем и целом в утверждения о чувственных данных... Прежде допускалось, что, по­скольку утверждения о физических объектах могут быть верифицированы или фальсифицированы только с помощью чувственных данных, они должны быть как-то сводимы к утверждениям о чувственных данных. Сделать такое допущение естественно, но сейчас я ду­маю, что оно ложно. Здесь налицо параллель с научны­ми теориями, которые относятся к таким вещам, как ато­марные частицы... Наличную стоимость таких теорий следует искать в утверждениях более низкого уровня, от истинности или ложности которых зависит их ценность; в то же время утверждения такой теории — это не про­сто иная формулировка этих утверждений более низко­го уровня... утверждения о физических объектах теоре­тичны относительно утверждений о чувственных дан­ных. Отношения между ними не строго дедуктивны; сказать же, что они индуктивны — значит оставить их точную природу подлежащей объяснению". (А. полагал проблему индукции псевдопроблемой.) В работе "Цент­ральные вопросы философии" А. квалифицирует свою философию как "усовершенствованный реализм", при­чем приверженность последнему он объясняет как ре­зультат выбора с точки зрения "удобства". Обращая вни­мание на разнообразие феноменов языка и их способов употребления, А. отвергал идею о необходимости логи­ческой формализации и унификации языковых выраже­ний. (По А., знать — это не просто быть уверенным, а иметь "право быть уверенным" на основании фактов.) А. также известен как один из основателей доктрины эмотивизма, отрицающей научную значимость утверж­дений теоретической и нормативной этики. Осмыслен­ность признавалась им только за утверждениями описа­тельной этики (фиксация фактов реального поведения в конкретных социокультурных операциях). Теоретичес­кая же этика, по А., конвенциональна, а нормативная этика есть дедукция из нее. Однако, согласно А., главное в нормативной этике то, что она служит средством воз­действия на поведение людей через навязывание им со­ответствующих воззрений. По мнению А., мировоззре­ние неопозитивизма исключает саму возможность рели­гиозного знания в контексте "нашей трактовки метафи-

зики". Хотя, согласно А., поскольку "утверждение, что Бог существует, является бессмысленным, то и утверж­дение атеиста, что Бога нет, равно бессмысленно, ибо осмысленно противоречить можно только осмысленно­му высказыванию". В целом "линия А." в логическом позитивизме (известный отход к эпистемологии, близ­кой британскому эмпиризму) не совпадала с соответст­вующей "линией Карнапа", ориентировавшегося на ре­алистическое объяснение восприятия и физикалистскую трактовку сознания. (См. Карнап, Венский кру­жок.)

А.А. Грицанов

АКЦИДЕНЦИЯ (лат. accidentia — случай, случай­ность) — философское понятие, обозначающее времен­ное, преходящее, несущественное, изменчивое, случай­ное свойство вещи (в отличие от существенного, суб­станциального),

АКЦИДЕНЦИЯ (лат. accidentia — случай, случай­ность) — философское понятие, обозначающее времен­ное, преходящее, несущественное, изменчивое, случай­ное свойство вещи (в отличие от существенного, суб­станциального), которое может быть элиминировано без изменения сущности вещи (несущественное свойство вещи). Впервые понятие А. употреблено Аристотелем в "Метафизике" и "Физике", затем — Порфирием, разде­лившим А. на "отделимые" (человеческий сон) и "неот­делимые" (цвет кожи у человека). Распространенность получило в схоластике (некоторые качества вещей трак­товались как "реальные А.", существующие сами по се­бе вне субстанций, которым они, как правило, прису­щи). В результате полемики Декарта и Гоббса со сто­ронниками идеи "реальных А." Спиноза отказался от термина А. в пользу понятия "модус" (единичное про­явление субстанции). Употреблялось также Кантом, Фихте и др.

А.А. Грицанов

АЛАН ЛИЛЛЬСКИЙ (Alain de Lille, латинизиро­ванный аналог — Alanus ab Insulius) (1120/1128— 1202/1203) — французский схоласт, философ, теолог, поэт, удостоенный титула "Doctor Universalis".

АЛАН ЛИЛЛЬСКИЙ (Alain de Lille, латинизиро­ванный аналог — Alanus ab Insulius) (1120/1128— 1202/1203) — французский схоласт, философ, теолог, поэт, удостоенный титула "Doctor Universalis". Особо популярен в Западной Европе 15 в. Преподавал в Пари­же, боролся с ересью катаров. Основные сочинения: трактат "О католической вере против еретиков", трактат "Правила теологии" (134 "правила" или "теологические максимы"), библейский словарь ("сумма") "Словоразличия" (разбор библейских понятий по трем уровням смысла), "Плач природы" (философско-моралистическое видение в художественной прозе и стихах), гекзаме­трическая аллегорическая эпопея "Антиклавдиан" (1183—1184) — энциклопедия всеобщих знаний своего времени как теологического, так и нетеологического ха­рактера. Богословие стремился фундировать на рацио­нальные основания таким образом, чтобы мышление подчинялось правилам логики: "У авторитета нос из воску, и его можно повернуть в любом смысле, а поэто-

му следует подкрепить его разумными доводами". Ис­точник порождения природы, который она не ведает, — в Боге, истоки мысли могут и должны быть находимы в вере и теологии мистического плана. Мистическое познание "верит, чтобы познавать", природное позна­ние — "познает, чтобы верить".

А.А. Грицанов

Дата добавления: 2014-12-16