Часть третья 3 страница

Я изучающе поглядел на них и отложил на стол и без того преисполненный подобными бумажками.

— Что ж, миссис Мелтон, расскажите, что вас тревожит. Я вас послушаю, возможно, задам несколько вопросов, при необходимости мы уточним некоторые детали, а дальше наметим план действий.

— Хорошо, — быстро проговорила она и завела неугомонно торопливые речи о своих недугах. — В последнее время у меня случаются беспричинные приступы тревоги и страха. Когда это случается, у меня внутри все сжимается в комок, сердце бешено колотится в груди и готово разорваться на куски, дрожат и немеют руки и ноги, я начинаю задыхаться, не хватает воздуха… Все это сопровождается невыносимым чувством ужаса. Хочется убежать, спрятаться, забиться в угол…

— Как давно у вас эти приступы?

— Первые приступы начались около месяца назад. Сначала они были не так выражены, но однажды в автобусе меня вдруг охватила волна ужаса и страха, я думала, я схожу с ума, руки задрожали, сердце забилось, как кролик в когтях хищника, все закружилось, я готова была упасть в обморок. Мне было жутко, казалось, что я вот-вот умру. С того раза это повторялось довольно часто. В основном приступы случались в транспорте, из-за чего я стала избегать его, но пару дней назад я испытала невыразимый страх в коридоре поликлиники. Я обращалась по поводу этих приступов к различным врачам, сдавала анализы, проверялась, но врачи говорили, что я здорова. Кто-то из них посоветовал обратиться к психотерапевту. Я не могу так жить. Я не знаю, когда мне ожидать следующего приступа. Он может случиться когда угодно и где угодно. Это сводит меня с ума. Теперь я живу в страхе и тревоге, все время боюсь … боюсь самого приступа, мне страшно, что он случится, что я упаду в обморок и мне никто не поможет…

Я слушал миссис Мелтон, пытаясь делать заметки в блокноте, но моего сосредоточения хватало ненадолго. Панические атаки — довольно распространенный симптомокомплекс, с которым приходят ко мне люди. Сегодня редко кому удается полностью оградить жизнь от стресса, который зачастую и является причиной панических расстройств. Рассказ миссис Мелтон быстро лишился единственного слушателя в моем лице. Я не мог сосредоточить внимание на ее словах, и в блокноте начинали появляться символы свободы с медальона Анкоры. Мне не хотелось расставаться с этой вещью, и я даже подумывал о том, как наиболее тактично и вежливо отказать археологу, когда он прибудет за медальоном. Но снова и снова я приходил к выводу, что таким образом у меня будет шанс выяснить что-то еще, ведь сейчас я зашел в тупик в поисках, а это единственная лазейка.

Вдруг резкая боль пронзила виски. Я схватился за голову, сжимая ее, чтобы она не развалилась на части! Боль! Острая, непрерывная боль, заставляющая забыть обо всем… В ушах засвистело. Я услышал голос в голове:

— Помоги мне…

Этот голос, столь знакомый голос, зовущий на помощь! Не отпуская голову, я наклонился, несколько капель крови из носа дополнили рисунки в блокноте, и он упал с трясущихся колен. Свист в ушах превратился в завывание ветра. Лишившись способности перемещаться в пространстве, я заметил, как все вокруг начало расплываться, пошло волнами и медленно становилось прозрачным. Кушетка, миссис Мелтон, пол, потолок и стены кабинета — ничто не обошло стороной это непонятное явление. Все видимое теряло непроницаемость и сливалось воедино, а ветер завыл сильнее, едва ли не разрывая барабанные перепонки. Из носа упало еще несколько кровавых капель, но их поглотила неизвестная прозрачная субстанция, которая охватила окружающие предметы, словно вода, затвердевающая смола или стекло. Мир, поглощаемый самим собой, начал пропадать, уступая место чему-то иному. Я вновь обрел способность шевелиться, но все, что когда-то было кабинетом, растворилось в воздухе, сменившись лесным полем, знакомым мне с детства. Я почувствовал, как меня обдувает прохладный ветер, приминая к земле желтеющую траву. Его страшный вой перестал казаться оглушающим. Головная боль, оставила о себе лишь дурные воспоминания. Недалеко возвышалось огромное дерево, тянущееся ветвями с редкой листвой к затянутому облаками ночному небу. Знакомая фигура сидела на качелях спиной ко мне. Неужели это она?! Я сделал несколько шагов по направлению к дереву, но они дались мне с большим трудом, словно меня окружал не воздух, а прозрачная жидкость, и чем ближе я был к цели, тем более вязкой она становилась. Когда я оказался в нескольких шагах от качелей, я неизбежно замер, занеся ногу над землей в незавершенном шаге. Как будто погруженный в прозрачную смолянистую жидкость, быстро затвердевшую со мной внутри, я не мог двигаться. Я глядел на нее, убеждаясь, что это она. Короткие темные волосы, развевающиеся на ветру, мешковатая одежда с причудливыми узорами, идущими от ворота, босые ноги, едва касающиеся травы, — все в ее внешности осталось таким же, как и много лет назад. Анкора опустилась с качелей и направилась в мою сторону, но ее медленные шаги явно требовали больших усилий. Когда она оказалась подле меня, ее движения сильно замедлились, и она застыла так же, как и я. Ее протянутая рука замерла в метре от меня, но оставалась недосягаемой. Я изо всех сил попытался преодолеть сдерживающую меня силу. Ценой титанических усилий мне удалось завершить шаг и протянуть руку к Анкоре. Наши руки застыли в дюйме друг от друга. Я хорошо воспринимал, как на небе сияла луна, выглянувшая из-за туч, как ветер холодным дыханием бережно касался листвы и трав, шепчущих в ответ на его ласки, как цикады печально стрекотали в осеннем сумраке, как журчала вода в реке текущей неподалеку, но не мог ничего сделать. Мне так хотелось коснуться Анкоры, но я не мог совершить ни малейшего движения. Мы были так близко и так далеко.

— Помоги мне, Том, — с большим трудом прошептала она.

— Анкора… Но как?

— Вспомни те слова. Они помогут тебе найти меня.

— Но какие? Последние слова, сказанные тобой? «Свобода отмыкает пути»? Но что они значат? Я не понимаю…

— Ответ рядом с тобой. Прости Том, тебе пора…

Я глядел в голубые глаза Анкоры, в которых застыла тревога. Как я не пытался, я не мог даже коснуться ее руки.

— Мистер Ферон, что с вами? — услышал я встревоженный голос миссис Мелтон.

Все пропало. Поле с вековым дубом, одинокие качели, ипсвитская речушка, беззаботно протекающая неподалеку, шелестящая трава, опавшая листва, с шуршаньем гонимая ветром, Анкора, до которой я не мог дотянуться, — все испарилось, бесследно и безвозвратно. Я вновь в своем кабинете, лежу на полу, не в силах поверить сумасшедшим ощущениям, овладевшим мной.

Надо мной склонилась побледневшая миссис Мелтон.

— У вас пошла кровь. Вы упали, а потом что-то шептали себе под нос.

Я поднялся, вернулся в кресло, схватился за голову. Что со мной происходит?

— С вами все в порядке? — дрожащим голосом спросила миссис Мелтон.

— Думаю, нет, — дал я неутешительный ответ. — Что-то я плохо себя чувствую. Давайте сегодняшний прием перенесем на другой день. Вот, — я протянул ей визитную карточку, — здесь есть контактная информация. Вы можете связаться со мной по Интернету, я вас проконсультирую. А позднее мы с вами установим, когда состоится следующий прием. Простите за доставленные неудобства. До свидания.

Я выпроводил клиентку и захлопнул за ней дверь. Тяжело опустившись на кушетку, я ослабил удушающий шарф, совершил глубокий вдох и глубокий выдох. Я заметил, что рубашка сильно заляпана кровью. Попытка вытереть ее платком не увенчалась успехом. Надо бы переодеться, но для этого у меня нет никакой возможности, пока я не буду дома. Хотя плащ вполне мог скрыть от чужих глаз кровавые пятна. Я снял его с напольной вешалки и надел.

До чего же реальным казалось мне содержание этого видения! Мне определенно необходимо начать активные действия по устранению появляющихся расстройств. В противном случае все это кончится очень и очень плохо. В скором времени мне обязательно надо пройти сеансы личной психотерапии. Пусть я психотерапевт, но сам решить собственные психические проблемы я не могу, как парикмахер не может сам себя хорошо постричь. Однако стоит быть аккуратнее с мистическими компонентами прошлого, если придется кому-то рассказывать. Может быть, правы были Брайан и Кассандра, когда говорили, что некоторые вещи лучше не вспоминать. Если бы я ничего не вспомнил, то жизнь моя осталась бы относительно спокойной и стабильной. Конечно, надо мной довлело бы чувство, что в памяти не хватает важного элемента, однако в этом нет ничего страшного. Оставив воспоминания за гранью своего сознания, я бы избежал их разрушительного воздействия, и проблема близости психических расстройств не стояла бы так остро. Но я не хочу выбрасывать Анкору за борт корабля моей памяти в черные воды океана забвения.

Внезапно раздался телефонный звонок, заставив меня вздрогнуть. Я подошел к столу, снял трубку, случайно обрушив одну из стопок различных бумаг, и услышал знакомый голос:

— Мистер Ферон.

— Да.

— Вы принесли медальон? — спросил Альберт.

— Да, — ответил я, извлекая медальон из кармана. — Я отдам его вам, когда вы приедете.

— Хорошо. Ждите, я буду через десять минут.

Я хотел ответить, но в трубке раздавались короткие гудки, и я с силой кинул ее на стол. Какой же беспорядок на моем рабочем месте! Как же меня раздражает эта проклятая работа!

Я беспощадно смахнул со стола руины бумажных башен, похоронив под макулатурой кейс, невинно стоящий под столом. На освободившееся место я возложил медальон и принялся разглядывать его. Чем он способен помочь мистеру Кляйну в переводе книги? Сильно сомневаюсь, что он будет полезен археологу. Анкору по этой безделушке тоже едва ли удастся отыскать. Вспоминая недавнее видение, я задумался над ее загадочными словами. Меня не покидало стойкое впечатление, что это не проделки бессознательного, а действительные попытки Анкоры связаться со мной. Она говорила: «Свобода отмыкает пути», и сказала, что ответ рядом. Я знаю, изображенный на медальоне символ обозначает свободу. Но что мне это дает? Я взял медальон в руки и в очередной раз внимательно осмотрел его. Темная эмблема заметно выступала над серебристой поверхностью, у самых ее краев по контурам виднелась едва заметная щель, словно символ помещался в предназначенный для него паз. Я замечал это и раньше, но не придавал большого значения. Изо всех сил я нажал на центр выступающей эмблемы. Словно кнопка, символ продавился и ушел неглубоко внутрь, поравнявшись с поверхностью медальона и замер в странном ожидании неведомых чудес.

И что? Где его волшебная сила? Я отбросил медальон на стол и повернулся к окну. За бирюзовыми шторами и грязным стеклом в небесных просторах безмятежно плыли серые облака, а под ними царила повседневная уличная суета и хаос человеческих жизней. Меня больше привлекал невозмутимый покой неба, нежели неиссякаемый поток людской неугомонности. Некоторое время я провел в задумчивом наблюдении за спокойствием облаков, но вскоре оторвал взгляд и, вновь повернувшись к столу, взял медальон. Форма выступающего символа вернулась в привычное положение. Я заметил, как края медальона с непонятными иероглифами начали медленное вращение, сопровождаясь слабым скрипом. Символы вращались все быстрее, и мне пришлось выпустить медальон из рук. Он упал на пол, совершенно беззвучно встретившись с ним, и начал испускать яркое свечение. Неестественный свет неторопливо заполнял скромные просторы кабинета, ослепляя меня. Я отступил от обезумевшего медальона, заметив, что руки становятся прозрачными. Что со мной происходит? Я растворяюсь в загадочном свете.

— Не может быть… — шептал я, продолжая изумленно глядеть то на источающий яркое свечение медальон, то на себя рассеивающегося в воздухе.

Мысли в голове путались, сталкиваясь друг с другом и вылетая за пределы черепной коробки. Прозрачные веки медленно опускались. Обволакивающий меня свет медальона, неспешно терял интенсивность, и мир погружался во мрак. Мысли останавливались и бесследно испарялись, пока голова окончательно не опустела…

Глава 9 Чужак

Я открыл глаза, но ничего не увидел: обступившая меня тьма нисколько не отличалась от той, что царила под закрытыми веками. Виски пульсируют страшной болью. В ушах стоит звон, не дающий собраться с мыслями. Воспаленное горло пересохло. Мне ужасно хочется пить. Я с трудом приподнялся и сел на холодном полу. Зрение постепенно возвращается ко мне: я разглядел свет костра, тусклые блики на неровных каменистых стенах и три человеческие фигуры. Что со мной произошло? Где я оказался? Шум в голове стихает, и я услышал разговор, однако не могу понять ни единого слова.

— Мэ, красмиста, ат сир, — сказал первый голос, глухой и хриплый, явно принадлежащий очень старому человеку.

— Крэнчи, сир гла криуси, трос ат сум шил наумиста красми? — отозвался второй голос, судя по всему принадлежащий маленькой девочке. — Атэ кум шилстрисмуни…

— Криусиста, ат сум шил наумиста красми, — ответил старик. — Наумиста стра затнист тиэтум ксистрикиус.

Не знаю, кто эти люди, прячущиеся в пещере, и понятия не имею, что они замышляют, но сомневаюсь, что у них благие намерения по отношению ко мне. Осмотревшись вокруг, я определил, что нахожусь в тупике, и единственный возможный путь к выходу идет через костер и греющихся подле него подозрительных людей. Не хочу попадаться им на глаза. Мне необходимо незаметно пробраться мимо и улизнуть из их логова. Стараясь не издать ни звука, я поднялся на ноги и, опасаясь того, что может меня ждать в полумраке, сделал несколько осторожных шагов. Внезапно голова закружилась — готовый потерять равновесие и рухнуть на каменный пол, я схватился за сталактит, поцарапав ладонь, и удержался на ногах, но задел разбросанную посуду с вязкой субстанцией, облепившей измятые брюки. Грохот, гулко отдавшийся эхом по пещере, оповестил ее обитателей о моем недостаточно осторожном присутствии. Реагируя на шум, ко мне приблизились две невысокие фигуры. Мне удалось их разглядеть. Это были дети лет десяти, мальчик и девочка, в нелепой слегка изодранной одежде, которую мне никогда не доводилось видеть. Они остановились и долго, неподвижно смотрят на меня, не знающего, как поступить в подобной ситуации.

— Фос сир нарситиурси васт? — донесся до нас старческий голос.

Не получив никакого ответа, третья фигура, виднеющаяся у костра, поднялась, и вскоре передо мной предстал высокий худощавый старик с вьющейся неопрятной бородой, в ветхой изодранной одежде, по которой трудно определить, как она выглядела до того, как превратилась в лохмотья.

— О, Арсиун, красиум гла? — спросил он, обращаясь ко мне. — Фан сир суристиурси гла?

— Извините, — только и мог вымолвить я, — но я вас не понимаю.

Услышав речь, видимо, на незнакомом им языке, дети переглянулись, старец забормотал что-то в грязную седую бороду, отвернулся и направился к деревянной бочке, сально блестящей в свете костра. Сняв со стены вместительный ковш, он опустил его в бочку и вернулся ко мне, предлагая испить неизвестной жидкости, которую он успел изрядно расплескать по пути. Нестерпимая жажда и усилившееся чувство сухости во рту подавили сомнения и определили решимость сделать пару глотков из резного ковша с подозрительным питьем. Но мои колебания не остались незамеченными: старик с неожиданной от него силой и прытью разжал мне челюсть и насилу влил жидкость мне в глотку. Никаких вкусовых ощущений напиток не вызвал, но наполнил все тело приятной прохладой, сменившейся успокаивающим теплом. Боль в горле бесследно исчезла. Царапина на ладони легко защипала. Я поднес ее к лицу, заметив, что от нее остался легкий, едва заметный след, но не успел я присмотреться, как неожиданно левую часть головы охватила резкая острая боль. Проклятье! Глаза вспыхнули яростным пламенем! Казалось, они вот-вот расплавятся, вытекут из раскаленных глазниц и прожгут каменный пол пещеры! Но вскоре все потемнело, и жжение в глазах прекратилось. Однако левое полушарие продолжает раздираться адскими болями, порождая желание разбить вдребезги голову о ближайший сталагмит. Но неожиданно болезненные ощущения утихли и быстро пропали, оставив лишь неясную тяжесть.

Пока я страдал головной болью, старик непрестанно бормотал, будто говоря с самим собой. И вскоре к собственному удивлению я обнаружил, что понимаю некоторые слова его иноязычной речи. Постепенно воспринимая все больше и больше, я пришел к пугающему осознанию того, что в считанные секунды овладел новым языком.

— Как ты сир суристиурси? — вновь обратился ко мне старец. — Слантирниа асо, стало тебе лучше! Понимаешь, что я говорю? Так, значит, ты впервые пьешь стунийскую воду?

Я понял большую часть слов, воспринял все грамматические структуры и осознаю собственную способность говорить на этом языке. Невероятно! Как такое возможно? Как можно приобрести столько знаний за такой короткий промежуток времени, всего лишь выпив непонятной водицы. Как она может создавать синаптические связи в мозге…

— Ты что оглох? — рявкнул старик. — О чем задумался?

— Нет, я… — забормотал я, привыкая к новому языку. — Кто вы такие и где я нахожусь?

— А, ну, конечно, Арсиун, ты же не знаешь, как попал в мое скромное жилище и едва ли видел сны обо мне, — сказал он. — Можешь звать меня… Крэнчи. Да, кажется, это мое имя. Хотя я не уверен, ведь очень редко слышу сие имя даже из уст вымышленных существ. А ты мой гость, Арсиун, однако ненадолго, ибо в скором времени тебя я выгоню. Но дотоле присаживайся, — он указал на каменный пол у костра, — возможно, я даже угощу тебя какой-нибудь снедью. Но не смей полагаться на мое гостеприимство, ибо редко я имею честь принимать гостей в своей обители и посему плохо представляю, как это делается.

Крэнчи с кряхтением уселся у костра рядом с крупным деревянным тазом, до краев заполненным освежеванными тушами, напоминающими крыс, каждая из которых размером с кошку. Я послушался безумного старика и разместился напротив него, полагая, что он не желает мне зла, но в силу непредсказуемости его неадекватного поведения приготовился к активным действиям в случае, если он начнет буйствовать. Дети, не сказав ни слова, устроились с нами у костра на небольших валунах и изучающе глядят на меня. Их беззастенчивые взгляды внушают мне чувство растерянности и мысли о том, что мне здесь не место. Я посмотрел на Крэнчи: достав четыре палки, он стал их затачивать явно тупым ножом. Буркнув нечто невнятное, старик на секунду отложил свое занятие и подбросил несколько сухих веток в костер, безысходно закоптивший каменный потолок. Хворост моментально вспыхнул ярким пламенем, позволив лучше рассмотреть хозяина пещеры. Его смуглое или грязное лицо, покрытое морщинами и помеченное множеством затянувшихся шрамов, неравномерно окаймляется неаккуратной бахромой вьющихся волос, седина которых прячется в грязи и копоти. Вся растительность его головы не может похвастаться благотворным знакомством не только с водой, но и с расческой, о чем свидетельствуют комки намертво спутанных волос в некоторых особо запущенных местах. Словно жуки в консервных банках, беспокойные карие глаза быстро бегают под густыми подвижными бровями, часто меняющими выражение лица Крэнчи. Его ветхая серая одежда с несколькими заплатками и грубо заштопанными дырами напоминает старый мешок с давно выцветшими незамысловатыми узорами. Отвращение внушает не только внешний вид старца, но и его запах.

Крэнчи поднял на меня любопытный взгляд и заговорил:

— Ну, что, Арсиун? Рассказывай.

Строя догадки, что может значить слово, которым он меня называет, и недоумевая, почему я должен что-то рассказывать, я растерялся:

— Что рассказывать? Может быть, лучше вы расскажете мне, что здесь…

— Что рассказывать?! — воскликнул Крэнчи. — Ничего себе! Арсиун, ты в своем уме? На тебе очень странная одежда, ты говоришь на непонятном языке. Это не фролкетский, не энайский и точно не ирнский, я бы узнал… а сэтрумийский ты только что выучил… Да еще у тебя нет даже крупицы от стуниклы…

— Эй, эй, помедленнее, что еще за стуникла и что это еще за языки такие?..

— Ха! Погляди на себя! Ты не ведаешь, что такое стуникла, и впервые слышишь об улганских языках! И я должен тебе что-то рассказывать?! Нет, Арсиун, это ты мне поведай, откуда ты такой странный появился в Тирисфартском лесу около моей пещеры. Твои дети почти ничего не рассказывают о тебе…

— Мои дети?

— Да, твои дети, Кэрриэн, — старик указал на миловидную короткостриженую девочку, — и Лэргон, — он направил руку на мальчишку, точившего палку ножом, который явно острее, чем у старика. — Неужели Аниглан совсем испарил твою память?

— Аниглан? Что это?

— Ох, похоже, боги совсем лишили тебя памяти или отняли у тебя рассудок, — сказал Крэнчи, схватившись за лохматую голову, и посмотрел на детей, ошибочно присвоенных мне.

Они дружно закивали, одобряя идею о моем сумасшествии, в котором я все меньше сомневаюсь, анализируя несуразную неприятность, возможную скорее в несдержанном воображении пациента психиатрической лечебницы, нежели в реальности.

— Да, похоже на правду, — сказал старик и спросил меня: — Что последнее ты помнишь, до того как оказался здесь?

Я напряг память, не давая улизнуть воспоминаниям, скользкими червями бороздящим мыслящую субстанцию несчастной головы. Помню, я сидел у себя в кабинете, слушал рыжеволосую даму и попал в неловкую ситуацию, упав перед ней в странном припадке. В моем воспаленном воображении со мной говорила Анкора, а затем, вернувшись в более или менее реальный мир, я нажал на эмблему ее медальона, стал прозрачным и испарился в воздухе. Мое исчезновение ознаменовало начало бессознательной пропасти, куда я так неосмотрительно провалился. Неизвестно, как долго я пребывал без чувств, но сейчас, когда сознание вернулось ко мне, оно решило сыграть со мной шутку. Похоже, что окружающий меня цирк не что иное, как сон сумасшедшего, ибо невозможно поверить в то, что творится в этой пещере.

Буравя меня разными по величине глазами, Крэнчи ждал ответа на вопрос, что последним сохранилось в моей памяти.

— Ничего, — ответил я, решив не сообщать безумцу информацию о себе. — Совсем ничего не помню.

— Так я и думал, — протянул он и задумался, поглаживая спутанную бороду и извлекая из ее густых зарослей застрявшие сухие листья. — Что же с тобой делать, Арсиун…

— Почему ты называешь меня Арсиуном? Меня зовут Том.

— Правда? — подивился Крэнчи. — Какое странное имя… А я почему-то думал, что ты Арсиун. Тебе так подходило это имя, пока ты не назвал другое…

— Хватит чушь молоть, — вспылил я. — Скажи лучше, как я здесь оказался?

— Конечно, Том, конечно, — улыбнулся старик. — Ты лежал в кустах в Тирисфартском лесу, и не было в тебе и капли сознания. Плоть твоя могла стать добычей диких зверей, но тебе повезло, что дети твои наткнулись на меня, когда я совершал вечернюю прогулку…

— Они не мои дети! — вскричал я.

— Но ты же ничего не помнишь, — заметил противоречие Крэнчи.

— Папа! Как ты можешь такое говорить? — воскликнула Кэрриэн. — Ты отказываешься от нас?

— Я не твой отец, девочка, — строго сказал я и заметил, как ее большие невинные глаза, влажно блестящие в свете костра, заполняются слезами, заставляя поверить в искренность ее безумной лжи.

— Как ты можешь быть таким бессердечным, Том?! Этим детям нужен отец, а ты отрекаешься от них?! Даже если их стуниклы преисполнены нутсом, нельзя так поступать! Я не позволю такому безответственному проходимцу находиться в моем доме! — заливаясь гневом, старец приподнялся и взглядом стал что-то искать. — Где моя шипастая дубина?

— Полегче, Крэнчи! Я ни от кого не отказываюсь.

— Вот и славно, — быстро успокоился старик, словно не он секунду назад хотел найти опасное орудие и с позором отправить меня восвояси.

Закончив заточку палок, он раздал всем по одной, а также вручил каждому по одной тушке непонятных существ из деревянного таза. Не понимая, что с этим делать, я повертел в руках голое тельце бедного зверька с распоротым брюхом и вопросительно поглядел на Крэнчи, который с неприятным звуком беспощадно насадил на палку мерзкую тушку и стал держать ее над костром. То же самое сделали и дети.

— Смелей, — сказал Крэнчи, глядя, как неумело я пытаюсь последовать их примеру. — Нирки в этих краях самые вкусные и питательные. В свое время я обошел многие земли, чтобы отведать нирков со всех краев Улгана, но здешние нирки оказались самыми сытными и вкусными. Во всем Улгане нет нирков лучше! Потому я и поселился здесь. Или это был не я, а мне только рассказывал об этом друг? Постой! У меня же нет друзей. Ах, это все не важно, главное, что от здешних нирков тебе ничего не будет. Видишь, я питаюсь ими долгие годы, и рассудок мой в полном порядке, в отличие от твоего.

Наконец и я опустил палку с нирком над костром. Странный зверь не выглядит аппетитным, однако чувство голода дает о себе знать, заставляя пренебречь внешним видом предлагаемой пищи. Интересно, как долго я здесь нахожусь? Спросив об этом у Крэнчи, я получил ответ:

— Несколько дней и ночей ты был моим спящим гостем. Я даже решил, что притворяться ты задумал, чтобы жить безнаказанно в моей пещере. Но вот проснулся ты, и выяснилось, что ничего ты не ведаешь не только о своем прошлом, но и о мире, в котором живешь. Печален твой недуг, и, чем помочь тебе, я сам не знаю. Учить тебя, как малое дитя, я ни за что не стану. Я спас тебя, когда из леса приволок домой, но дальше сам спасайся. И забирай своих детей. Я завтра утром вам помогу собраться и выпровожу за порог. Можешь долго сокрушаться, но вечным гостем ты не будешь.

Больше половины услышанного за все это время представляется мне сущим бредом. Единственное, что я хорошо понял, — это намерение хозяина пещеры выгнать меня завтра утром. Замечательно! Я больше не могу находиться в его омерзительной компании!

— Ого! — вдруг воскликнул Крэнчи, глядя на руку. — Моя стуникла немного заполнилась стуном, ибо я помогаю тебе.

Я ничего не ответил, решив оставить без внимания лишенные смысла высказывания обезумевшего отшельника, хотя любопытно, что он называет странными словами «стуникла» и «стун».

— Ах, да! Ты же понятия не имеешь, что это такое, не так ли? — поинтересовался старец и, не дождавшись ответа, вытянул руку. — Вот, смотри.

Я пригляделся: на внутренней стороне предплечья несколько выше запястья выделяется маленькая черная точка, окруженная тоненьким бледным едва различимым ореолом голубоватого цвета. Похоже на татуировку.

— Видишь? Это дар, оставленный великим Ксинистром — тремя богами Трифом, Ансэдом и Анигланом. На всех языках этот дар зовется стуниклой. Достаточно одного глотка стунийской воды, дабы стуникла навеки отпечаталась на теле. У тебя, кстати, она тоже должна была появиться, ведь я позволил тебе глоток стунийской воды. Можешь посмотреть ее у себя. Она отражает твою добропорядочность. Чем больше на ней синего, тем лучше. Ежели она красная — жди беды. Никогда не думал, что придется разъяснять такие простые вещи взрослому человеку! Об этом даже дети знают!

Я завернул рукав и обнаружил на предплечье у запястья темную точку, опоясанную парой лазурных кругов. Попытка стереть так называемую стуниклу провалилась и вызвала насмешки пещерного старика.

— Каждого человека, — говорил Крэнчи, переворачивая нирка над огнем, — в самом начале жизненного пути, на седьмой день после появления на свет купают в стунийской воде. Такой обряд навсегда оставляет на теле стуниклу. Прежде она лишь маленькая черная точка с голубоватым обводом, но уже первые поступки меняют ее. Добро увенчивает стуниклу синеватыми кругами: это стун пополняет ее. А зло заставляет стуниклу разрастаться красными кругами: это нутс растекается по ней. Стуном награждается человек, который ведет жизнь согласно Законам Улгана, бескорыстно помогает другим и добропорядочно выполняет свою работу. Ежели сей человек начнет вершить зло и пренебрегать работой, стун начнет убывать: это нутс выжигает стун. Когда он закончится, будет появляться нутс, пока не заполонит стуниклу.

— Значит, стуникла — показатель добродетельности?

— Не только, Том, не только. Стуникла — верный помощник порядочного человека. Она вмещает стун, а стун расходуется в помощь его обладателю, принося ему удачу в делах его. А наполненная нутсом стуникла несет неудачу своему хозяину, причем чем больше в ней нутса, тем чаще и страшнее несчастья будут с ним происходить. Поэтому плохих поступков надо избегать, а то нутс погубит тебя. Как говорится, коли нутса семь колец, дням твоим пришел конец.

— Я совсем ничего не понимаю, — воскликнул я, изрядно запутавшись в причудливых сказках старика.

— Да чего ж тут непонятного! Ну, гляди. У тебя есть стуникла. Ты живешь-поживаешь себе в каком-нибудь захудалом городке, усердно работаешь во благо себя и других, зла причинить никому и помыслить не смеешь. Покуда жизнь такую ты ведешь, верно стуном стуникла твоя обзаводится.

— Так и зачем мне этот стун нужен?

— Как зачем?! Вот ты сходил в одну из городских столовых подкрепить силы, потратил часть стуна, чтобы хорошо покушать. Как бы ты без стуна это сделал? Тебе бы и не дали ничего. Ну, или сидишь ты дома в компании друзей, толкуя о делах насущных, и тут — хлоп! — стул под тобой от старости ломается. Просто в щепки разлетается! Да, да, такой он был старый, мой стул, доставшийся мне от моего прадеда. Вот и что ты будешь делать? Если у тебя есть стун, ты идешь и приобретаешь новый стул. А нет стуна, так и сиди на полу! Не работал и пакостями развлекался — стун потерялся, а новый не набрался. Поделом тебе! А коли ты украдешь стул у соседа, так стун убавится, если был, а если не было, то в стуникле и вовсе нутс появится. И чтобы избавиться от него, ты должен прекратить негодяйство и вернуться к нормальной жизни, иначе нутс принесет тебе такую беду, от которой спасения не будет. А если ты заболеешь или поранишься, а в стуникле нутс, то стунийская вода не излечит тебя.

Дата добавления: 2014-12-16