Часть третья 4 страница. Крэнчи замолчал, позволяя мне осмыслить его разъяснения, похожие на выдумки человека, незнающего, какова жизнь за пределами его пещеры

Крэнчи замолчал, позволяя мне осмыслить его разъяснения, похожие на выдумки человека, незнающего, какова жизнь за пределами его пещеры. Он убрал от костра палку с нирком и внимательно рассмотрел, как хорошо тот прожарился. Удовлетворенно хмыкнув, старик спустил замусоленный распускающийся рукав на костлявые пальцы, чтобы не обжечься, и осторожно снял зверя с палки.

— Но стуниклы так работают в городах, где близость стунийских колодцев подпитывает их, — продолжил Крэнчи, разглядывая жареного нирка. — Вдали от городов приходится полагаться на себя и работать на самого себя. В городе в стуниклу приходит стун за работу и за добрые деяния, но здесь в пещере у подножия Тирискорта отшельнику, окруженному широким лесом, не придет стун за работу, несогласованную с пронктиром. Здесь работа не та, что в городах: за нее и стун, и нутс не прибавляется и не отнимается. А получать стун за хорошие поступки, будучи одному, весьма и весьма трудно. Не знаю, как остальным, но подобная жизнь, пусть и нелегкая, мне нравится и вполне устраивает.

Старец умолк и впился немногочисленными зубами в жареную тушку нирка, разрывая ее на части, выплевывая кости и роняя кусочки на бороду, где они безнадежно застревают. Крэнчи ел, как дикий зверь, которого несколько недель морили голодом. Вскоре дети тоже убрали нирков от костра, а старик сердито посмотрел на меня из-под густых бровей.

— Ты хочешь его сжечь?! — заплевав меня кусочками нирка, просипел Крэнчи. — Я ловил, потрошил и разделывал еду весь день, а ты ее жжешь просто так! Вынимай его из костра и ешь! Иначе его съем я, а ты будешь сидеть голодным и побитым.

Я убрал зверька от огня и попытался снять его с палки, но обжег палец и решил подождать немного, когда нирк остынет.

— А ты случаем не обманываешь меня, Том? — вдруг спросил быстро расправившийся с нирком Крэнчи, отряхивая с бороды остатки пищи. — Не обманываешь, что ничего не помнишь и не знаешь?

— Не обманываю, — сказал я, подозревая, что безумный отшельник о чем-то догадался. — Я действительно все забыл.

— Но ты же пил стунийскую воду!

— Это что-то меняет?

— Конечно! Скажешь тоже! Конечно, меняет. Ты вообще меня слушаешь? Стунийская вода лечит людей от разных недугов, если, конечно, у них достаточно стуна или если боги сочтут их достойными. Разве ты ничего не вспомнил, испив стунийской воды?

— Нет. Наверное, у меня недостаточно стуна.

— Нет, нет, нет. У тебя же стуниклы вообще не было, а тем, кто испил воду в первый раз, в любом случае даруются благословения богов: стуникла с небольшим запасом стуна, исцеление и сэтрумийский язык.

— Сэтрумийский язык? — переспросил я, желая больше узнать о языке, который чудеснейшим образом оказался подвластен мне.

— Да, сэтрумийский. Мы сейчас на нем говорим, потому что ты других не знаешь.

— И что это за язык такой?

— Даже не представляю, как можно не знать этого. Это же язык, который три бога даровали трем народам, дабы они могли легче общаться друг с другом. Неужели ты и о богах ничего не знаешь?

— Не знаю.

— О, тяжела твоя доля! — вымолвил Крэнчи. — Какое проклятье пало на твою голову?! Я не могу учить тебя, как учат несмышленое дитя. Завтра ты уйдешь, и об остальном от других ты сам узнай, если по пути не найдешь погибель из-за глупости своей, — старик замолчал и вдруг спросил: — Ты будешь есть нирка или напрасно я на тебя еду перевожу?

— Наверное, буду, — сказал я и снял несколько остывшего зверька с палки.

Специфический запах жаренного ниркового мяса показался мне довольно резким и даже отталкивающим. И в жареном виде нирк не выглядит очень аппетитным. Образовавшиеся небольшие волдыри и красноватые пятна на потемневшей тушке с торчащими косточками вызывали незначительные сомнения, но голодные стоны, спорадически исходящие со дна желудка, заставляют забыть об излишней избирательности. Я откусил кусочек. Мягкое, нежное, немного терпкое мясо с легкой горчинкой в привкусе достаточно быстро поменяло мое отношение к ниркам, и я мгновенно освободил тушку от съедобной плоти, ощутив, как чувство голода заметно ослабло, несмотря на не самый большой размер выданной мне порции.

Дети, давно разделавшиеся со своими нирками, устало сидят на валунах и едва слышно что-то обсуждают между собой. Крэнчи посмотрел на них и сказал:

— Ребята, вы, наверное, устали. Идите спать. Завтра, как только свет Аниглана проникнет в жилище мое, вы с вашим папой пойдете в Стиустрон. Так что ложитесь.

Не сказав ни слова, дети, как послушные солдатики, удалились в темные недра пещеры. Крэнчи проводил их серьезным взглядом и через некоторое время сообщил мне:

— Что ж, когда они ушли, должен что-то я сказать тебе. При тебе я нашел некоторые вещи. Их высокая ценность прежде склонила меня оставить их себе, но я готов вернуть их, поелику стремлюсь сохранить при себе толику стуна, которую обрел благодаря тому, что помогаю тебе.

Он отошел от костра и взял что-то с прогнившего деревянного ящика, служившего тумбой, и вернулся с красным свертком, в котором я узнал собственный шарф. Крэнчи развернул его и извлек часы моего отца и медальон Анкоры.

— У тебя были эти два амулета и этот красный пояс, — он вручил мне мое имущество. — Тебе я возвращаю их. И хотелось бы мне знать, откуда они и какой силой обладают, но боюсь, ответом ты меня не удостоишь.

Приняв вещи, я открыл отцовские часы. Они остановились и мне не с чем свериться, чтобы вновь завести их. Удрученный, я убрал их в карман пиджака и, как только взял в руки медальон, в голове мгновенно ожили мысли об Анкоре, появились странные идеи, граничащие с безумием, близость которого ощущается явственно и болезненно, как никогда раньше. Я припомнил, что медальон обладает большой силой, как говорила Анкора под гипнозом; что эмблема в центре медальона по ее словам символизирует свободу; что свобода отмыкает пути. Неужели медальон перенес меня сюда… в мир Анкоры? Дикая идея ужасает, но в то же время она словно освобождает хилое тело моего рассудка от ржавых цепей рационального мышления, мешающих свободному пониманию. Осознавая насколько несуразна, абсурдна и бредова моя догадка, она представляется мне все же самым правдоподобным объяснением происходящего. Но склонный к скепсису и рационализации, я отверг ее и начал думать, что все, происходящее со мной, — онейроидный синдром, что я испытываю грезоподобные, фантастические галлюцинаторные переживания, контролировать которые можно с таким же успехом, с каким выброшенный за борт человек с грузом на ногах способен сопротивляться всепоглощающим водам сурового океана.

Я поднял за цепочку медальон Анкоры, показывая его старику, и обратился к нему:

— Крэнчи, ты не знаешь, что это за медальон такой?

— А, — протянул старец, — вознамерился вернуть память? Думаешь, узнав о своих вещах, ты все вспомнишь? Да, я знаю кое-что о нем, но совсем немного.

Я бы несказанно обрадовался даже незначительно маленькому клочку сведений об Анкоре, прямо или косвенно связанных с ней. И неважно, от чего я оторву этот клочок — от потрепанной, старой канвы сознания полоумного старика или от запачканного платка моей воспаленной фантазии.

— И что же это? — спросил я, сгорая от нетерпения узнать хоть что-то.

— Я знаю, что на медальоне твоем Знак Трифа изображен. Им пользуются в храмах доброго и освободительного Трифа. В одном из таких, вестимо, и был изготовлен твой медальон. Сии храмы есть во всех городах. И одному Ксинистру ведомо, в каком могла появиться твоя вещица.

— Постой. Что за Ксинистр и что за Знак Трифа?

— О, боги! О, Ксинистр! — возопил Крэнчи, воздев руки к темному потолку пещеры. — Я не могу тебе все рассказывать и объяснять! Ксинистр — это три бога Аниглан, Ансэд и Триф. А Триф — это Бог Свободы и Хаоса. Его почитатели используют Знак Трифа. Что тут непонятного?

— Все ясно. А где мне их найти?

— Живым тебе их не найти: давным-давно боги покинули Улган, только Аниглан…

— Да, не богов, а этих почитателей Трифа.

— А я уж думал, у тебя совсем опустела голова, Том! Когда-то мой друг тоже хотел отыскать Ксинистр, но затем он стал мной… Ах, да. Почитатели Трифа… Я могу и ошибаться, ибо я живу в пещере и знать не знаю, что там, в мире творится. Но знаю, что в былые времена в каждом городе были храмы Трифа, но мне помнится только один храм, величайший во всем Улгане, что обретается в сердце Улгана, где на заре времен сам Триф посадил Первое Древо. Оно служило многим его служителям священным храмом и гостеприимным домом. Но так было в дни моей юности, а что творится во времена, застигнутые тобой, сказать я не в силах.

— Что ж, ладно. И на этом спасибо.

Я повесил медальон на шею и хотел спрятать его за пазуху, но, заметив это, старик промолвил:

— Ты в этой непонятной одежде все время ходить удумал? И откуда ты только ее откопал?! Неужели сам изготовил? — возмущенно воскликнул Крэнчи и, указав на бесформенную кучу неизвестно чего у стены пещеры, повелел: — Поищи там что-нибудь получше, да переоденься. В таком виде я даже один в собственной пещере не стал бы ходить!

Я поглядел на различные вещи, безобразно сваленные в кучу, и не почувствовал никакого желания копаться в этом мусоре.

— Вот еще что, — сказал старик. — Я иду спать, но прежде должен я предупредить тебя. Не доверяй своим детям!

— Почему?

— Ты разве не заметил? — Крэнчи сделал удивленные глаза. — Их стуниклы красные, как кровь невинного мурниса! Они полны нутса! Даже не представляю, какое зло эти милые создания могли сотворить? Может, убили кого-то или многие года занимались воровством. Не знаю, но тебе как отцу должно быть лучше известно.

— Сколько можно! Я не… — возмутился я, но, вспомнив про шипастую дубину, поправился: — Я не помню ничего.

— Очень жаль. В любом случае не своди настороженных глаз с детей. Неудача не заставит себя долго ждать, когда нутса так много. Я до сих пор удивляюсь, почему они еще живы и здоровы. И ты будь осторожен, когда уйдешь с ними из моего дома. А дотоле, спи крепко, если соберешься. Вон там тебе постелено.

Уходя Крэнчи, указал на место, где я впервые обнаружил себя в этой пещере. Когда он скрылся во мраке, я посидел у костра еще какое-то время в тягостных раздумьях, глядя, как танцуют языки пламени. От всех фантасмагорических знаний, просочившихся в мой многострадальный мозг, голова налилась свинцовой тяжестью. Похоже, мне действительно не помешает отдохнуть. Покинув костер, я отправился к указанному месту и прилег на кучу пожухлой листвы, сухой травы и нескольких веток, накрытых грубой тканью. Удобным такое спальное место может назвать только тот, кому прежде приходилось спать на мокром асфальте. Проклиная жесткое, грязное, пахучее и колющее ветками подобие импровизированного матраца, я подложил под голову шарф. Я долго ворочаюсь в ментальном бегстве от тревожных мыслей и страха перед завтрашним днем, но незаметно сумрачное, неспокойное состояние перешло в зыбкий сон, словно меня утянуло вязкое холодное болото.

Дата добавления: 2014-12-16