На пороге последней тайны

Познавая природу, человек во многом опирается на интуицию; она тем более важна в сфере, отно­сящейся к самой сущности бытия. Великий ка­толический мыслитель Фома Аквинат говорил, что если бы путь человека к Богу проходил только через философское, абстрактное мышление, то вера осталась бы уделом ничтожнейшего меньшинства. На деле же мы видим, что религиозность прису­ща и неграмотному индийскому крестьянину, и европейскому ученому, достигшему вершины со­временных знаний. И происходит это именно потому, что духовное познание есть плод живой интуиции.

Религиозный опыт можно в самых общих чертах опреде­лить как переживание, связанное с чувством реального присут­ствия в нашей жиз­ни некоего Высшего Начала, которое на­правляет и делает ос­мысленным наше су­ществование. Это ощущение дается че­рез непосредственное «видение»,исполнен­ное такой же внут­ренней достовернос­ти, какую имеет ви­дение собственного «Я». И, только про­ходя через интеллек­туальное осмысление, этот опыт кристаллизуется в понятия и символы.

Плотин, выдающийся философ эллинистичес­кого мира, так говорил об этом: «Когда мы видим Бога, то видим его не разумом, а чем-то более высшим, чем разум».

Религиозное переживание нельзя свести ни к какой другой сфере человеческого духа. Точ­нее всего его можно определить как чувство благоговения. Эйнштейн говорил, что «самое прекрасное чувство связано с переживанием Та­инственного... Человек, которому это ощущение чуждо, который потерял способность удивляться и благоговеть, — мертв. Знание о том, что есть сокрытая Реальность, которая открывается нам как высшая Мудрость и блистающая Красота, — это знание и это ощущение есть ядро истинной религиозности».

Самое важное состоит в том, что человек че­рез себя и в себе открывает иное, отличное от при­роды бытие. И чем интенсивнее и совершеннее процесс человеческого самопознания, тем более достоверным становится этот невидимый мир. «Подняться к Богу, — говорил французский философ Габриэль Марсель, — это значит войти в самих себя, более того, в глубину самих себя, — и себя же самих превзойти».

Наше духовное «Я» — окно в мир вселенско­го Духа. Как гармония человека с природой яв­ляется основой его жизни на земле, так Единение с Высшим определяет его духовное существова­ние. Анри Бергсон видел в мистическом опыте не только прорыв к Божественному Единству, но и залог дальнейшего становления человечества.

Происхождение Вселенной всегда волновало людей, особенно людей науки. Жан Жак Руссо еще двести лет назад писал: «Ум путается и теря­ется в этой бесконечности отношений, из которых ни одно не запуталось и не потерялось в массе. Сколько нужно абсурдных предположений, что­бы выводить всю эту гармонию из слепого меха­низма материи, случайно приводимой в движение! Напрасно те, которые отрицают единство замыс­ла, обнаруживающегося в отношениях всех час­тей этого великого целого, прикрывают свои не­лепости абстракциями, координациями, общими принципами, всякими эмблематическими терми­нами; сколько бы они ни старались, я не могу постичь систему существ, подчиненных столь не­зыблемому порядку. Я не в силах верить... чтобы слепая случайность могла произвести разумные существа, чтобы немыслящее могло произвести существа, одаренные мышлением».

Известно и признание Эйнштейна: «Моя ре­лигия — это глубоко прочувствованная уверен­ность в существовании Высшего Разума, который открывается нам в доступном познанию мире».

Материалисты ставят на его место нечто, на­зываемое ими «материей». Но если этой «мате­рии» присущ разум, то это уже не материя...

Технические открытия и научные теории XIX в. на первых порах, казалось, могли служить подтверждением материализма. Тем не менее он неизменно оставался уделом популяризаторов, а также философов, плохо знакомых с наукой, или ученых, плохо знавших философию. В XX в. под влиянием открытий в области физики и биологии материализм вынужден был сделать уступку: «ма­терией» было объявлено все, что имеет объектив­ную реальность.

Но главный внутренний «нерв» материализ­ма остался неизменным. Этим нервом было бо- гоотрицание. На первом плане оказывались не научные и философские проблемы, а эмоциональ­ный пафос богоборчества.

У Маркса протест против религии диктовал­ся его политической борьбой, так как он отожде­ствлял религию с реакцией. Таким же глубоко эмоциональным, далеким от всякой «научности» был и атеизм Ленина.

«Научное мировоззрение», на которое ссы­лаются атеисты, само по себе весьма спорное яв­ление. Нет доказательств, что все бытие поддает­ся анализу науки. Корни мировоззрения всегда уходят глубже научного уровня — в веру, в то или иное убеждение.

Теперь уже никто не ищет в Священном Писании ответов на вопросы химии или геологии, а христианство не ставит себя в зависимость от непрестанно меняющихся научных представле­ний. Человек обращался к Богу и тогда, когда считал Землю плоской, и тогда, когда считал ее планетой, находящейся в центре мира, и тогда, когда поставил на это центральное место Солнце...

Главный спор материализма и религии лежит за пределами экспериментального исследования и относится к проблеме возникновения мирозда­ния. Материалисты утверждают, что Вселенная бесконечна во времени и пространстве. Но ка­кой научный опыт может проникнуть в беспре­дельное и безначальное? Можно ли согласиться с утверждением материалистов, что творческое Начало, находящееся вне пространства, не могло создать бесконечную Вселенную?

Со времен Средневековья богословы выска­зывают мнение, что Вселенная могла и не иметь «начала» во времени, ибо сам творческий акт по природе своей является вневременным.

Чем больше развивается естествознание, тем яснее становится, что познание самих основ мира лежит за пределами науки. Поэтому не прихо­дится удивляться тому, что для большинства под­линных творцов науки, для всех, кто содействовал ее движению вперед, идея создания мира Богом была полна глубокого смысла и жизненного зна­чения.

Рис.4

Софийский собор в Киеве. XI в.

К высшей Реальности человека приобщают и внутренний духовный опыт, и пути разума, и развитие науки.

«Пожалуй, самым непосредственным доказа­тельством совместимости науки и религии, — писал Макс Планк, — является тот исторический факт, что именно величайшие естествоиспытатели всех времен, такие люди, как Кеплер, Ньютон, Лейбниц, были проникнуты глубокой религиоз­ностью».

Карл Линней, создатель биологической клас­сификации, говорил, что в многообразии мира живых существ видит силу Творца. Ломоносов называл веру и знание «дочерьми одного Отца». Паскаль, Ньютон, Фарадей были богословами. Пастер заявлял, что он молится в своей лаборатории, а Ф. Бэкон считал, что «малые знания уда­ляют от Бога, большие — к Нему приближают».

Дата добавления: 2014-12-16