Сингапурская история. Из «третьего мира» – в первый 21 страница

Бесконечная вереница маленьких суденышек, некоторые из которых имели подвесные моторы, а некоторые – только паруса, доставляла в Сингапур сырой каучук, копру, древесный уголь и другие продукты. Они покидали Сингапур, груженые транзисторными приемниками, рубашками, брюками, тапочками, обувью, пиджаками, куртками и шляпами. Некоторые даже покупали целые короба хлеба. В августе 1966 года, после официального окончания в июне «конфронтации» с Индонезией, мы отменили все ограничения на бартерную торговлю. Маленькие индонезийские суда снова приходили в Телок Айер Базин (Telok Ayer Basin), одну из старейших гаваней Сингапура.

Последовавшее за нашим отделением давление было беспрестанным, с Малайзией никогда не приходилось скучать. Несмотря на все наши усилия, мы так и не смогли достигнуть соглашения о сохранении общей валюты, и в августе 1966 года оба правительства заявили о выпуске в обращение собственных валют, начиная с июня 1967 года. Затем так поступил и Бруней, который также использовал общую валюту еще со времен британского правления. Международная коммерческая палата Сингапура (Singapore International Chamber of Commerce), представлявшая британские компании, Совет ассоциации банков Малайзии (Council of the Association of Banks in Malaysia) и Китайская коммерческая палата Сингапура были обеспокоены. Это разделение создавало неопределенную ситуацию, и они обратились к правительствам двух стран с предложением продолжить переговоры с целью сохранения общей валюты.

Министр финансов Малайзии Тан Сью Син заявил, что введение собственных валют не являлось концом света. Он доказывал, что уступки, на которые ему приходилось прежде идти для того, чтобы удовлетворить требования Сингапура, включали в себя значительное ослабление суверенитета Малайзии над частью «Бэнк Негара Мэлэйжиа» (Bank Negara Malaysia – Центральный банк Малайзии) и, в конечном итоге, вели к ослаблению власти правительства Малайзии. Сингапур, по его словам, боялся, что Малайзия могла не выполнить обязательства по переводу в Сингапур всех активов и пассивов Сингапура, отраженных в бухгалтерской отчетности Центрального банка. Тем не менее, по его словам, это была лишь техническая, а не настоящая причина для отделения. Он намекал, что мы не были уверены в их честности. Действительно, защита валютных резервов Сингапура не могла основываться на одном лишь доверии.

Мы решили не создавать центральный банк, и продолжили работу Валютного комитета (Currency Board), что подразумевало 100 %‑ое покрытие валютными резервами каждого сингапурского доллара, который мы выпускали в обращение. Министр финансов Лим Ким Сан выразил свою уверенность в силе и стабильности сингапурской валюты, которая требовала жесточайшей экономической и социальной дисциплины. Выступая в парламенте, Ким Сан пояснил, что: «Наличие Центрального банка является легким выходом для министра финансов, который, имея бюджетный дефицит, хочет манипулировать цифрами. Я думаю, что мы не должны вводить в подобное искушение министра финансов Сингапура». Тан Сью Син ответил: «Если финансовая система, включающая Центральный банк, является несовершенной, то это является ошибкой, которую совершили все промышленно развитые страны Запада и все развивающиеся страны… Каждое независимое государство в мире имеет Центральный банк или находится в процессе его создания». Позднее, Тан заявил в парламенте, что раздел валютных систем двух стран был к лучшему, потому что, в отличие от прошлого, государственный Центральный банк теперь стал мощным оружием министра финансов в проведении монетарной и фискальной политики.

Оба министра финансов заявили, что они собирались поддерживать курс своих валют на уровне 2 шиллингов 4 пенсов за доллар, что являлось эквивалентом 0.290299 грамма золота. Они также согласились на «взаимозаменяемость» (interchangeability) двух валют: в каждой из стран валюта другой страны свободно принималась в качестве платежного средства, а затем возвращалась в страну, выпустившую ее, в обмен на эквивалент в твердой валюте. Такая практика сохранялась с 1967 года по май 1973 года, когда, по просьбе Малайзии, ее пришлось отменить. В январе 1975 года курс малайзийского ринггита (ringgit) незначительно понизился, – до 0.9998 сингапурского доллара. К 1980 курс упал на пять центов, а к 1997 году малайзийский ринггит стоил менее 50 сингапурских центов. Министры финансов и председатели Центрального банка Малайзии проводили менее жесткую фискальную и монетарную политику, чем Сингапур. Ни один министр финансов Сингапура никогда не отклонялся от принципа: не тратить больше средств, чем мы собирали в качестве налогов, за исключением периодов экономического спада.

После выхода Сингапура из состава Малайзии в 1965 году, контролируемое ОМНО федеральное правительство настояло на придании малайскому языку статуса единственного государственного и официального языка и изменило свою политику в области образования, чтобы добиться этого. Недовольство немалайского населения этими переменами нарастало, а тон националистических заявлений лидеров ОМНО не способствовал снижению этого недовольства. В 1968 году, в выпущенной правительством Малайзии «белой книге» говорилось, что коммунисты проводили подрывную работу в независимых китайских средних школах. Это усилило опасения, что эти школы могли закрыть.

Во время избирательной кампании в апреле‑мае 1969 года лидеры Альянса (Alliance) выступали с беспочвенными и необоснованными обвинениями по поводу якобы имевшего место вмешательства лидеров Сингапура во внутренние дела Малайзии. Тан Сью Син, также являвшийся президентом Ассоциации китайцев Малайзии (АКМ – Malaysian Chinese Association), сказал, что он располагал «явными доказательствами» того, что ПНД, если не само правительство Сингапура, финансировала Партию демократического действия Малайзии (ПДД – Democratic Action Party), в прошлом ПНД Малайзии. Министр иностранных дел Сингапура Раджа выразил свое беспокойство послу Малайзии, который согласился, что эти высказывания не способствовали развитию хороших отношений между странами. Но двумя днями позже он сообщил, что Тунку поддержал обвинения Тана, заявив, что, согласно имевшимся сведениям, эти обвинения были правдивы. Затем Тунку лично появился на предвыборном митинге, чтобы заявить, что лидеры ПНД Сингапура надеялись победить на выборах в Малайзии и, «зная, что у них не было шансов получить голоса китайцев, у них не оставалось иной альтернативы, как расколоть малайский электорат. Поэтому они использовали Всемалайзийскую исламскую партию (ВМИП – Pan Malaysian Islamic Party), в качестве своего агента». Он сказал, что человеку, который снабжал ВМИП средствами, был запрещен въезд в Малайзию, но отказался назвать его имя.

В то время как предъявлялись все эти вздорные обвинения, я был в Лондоне. Я написал Лим Ким Сану, нашему министру обороны: «Я несколько изумлен безумными обвинениями Тунку и Сью Сина о нашем предполагаемом вмешательстве в ход предвыборной кампании в Малайзии. Меня также беспокоит, что все это может закончиться расовыми столкновениями и партизанской войной. Нам следует максимально ускорить создание наших вооруженных сил. Я уверен, что неприятности распространятся на Сингапур. Если уже сейчас тысячи людей в Куала‑Лумпуре открыто протестуют и участвуют в уличной похоронной процессии, то будущее выглядит действительно мрачно». Я имел в виду похороны китайского юноши, члена группы, рисовавшей антиправительственные предвыборные лозунги, который был убит полицией.

На выборах, проходивших 10 мая 1969 года, ОМНО потеряла 8 парламентских мандатов из 59, которыми она располагала. ПДД получила 14 мест в парламенте, победив, в основном, в городских избирательных округах, включая Куала‑Лумпур, нанеся поражение АКМ, партнеру ОМНО, в 13 из них. ПДД и «Геракан» (Gerakan) (еще одна партия, организованная не по расовому признаку) устроили парад в Куала‑Лумпуре, чтобы отпраздновать свою победу, – они завоевали половину всех мест в ассамблее штата Селангор (Selangor). Малайские ультра из ОМНО ответили на это еще большим парадом, организованным главным министром штата Селангор, Харуном Идрисом (Harun Idris). 13 мая начались расовые столкновения. Статистика жертв волнений в Куала‑Лумпуре была подобна статистике жертв расовых волнений 1964 года в Сингапуре, который тогда находился под контролем Куала‑Лумпура. В то время и Куала‑Лумпур, и Сингапур были, в основном, населены китайцами, а малайцы составляли в них меньшинство. Тем не менее, китайцев погибло больше, чем убитых в отместку малайцев. Официальный Куала‑Лумпур сообщил, что было убито 25 малайцев, 13 индийцев, 141 китаец, 15 представителей других национальностей, ранено – 439 человек. Этого не могло бы произойти, если бы армия и полиция соблюдали нейтралитет. Зарубежный корреспондент, который был очевидцем волнений, оценил численность убитых в 800 человек.

На следующий день король Малайзии ввел чрезвычайное положение и приостановил деятельность парламента. Правительство создало Национальный операционный совет (НОС – National Operations Council), возглавляемый Разаком, который должен был управлять с помощью декретов и восстановить в стране закон и порядок. Официально Тунку еще находился во главе государства, но учреждение НОС ознаменовало собой конец эры Тунку. Расовые беспорядки изменили природу малайзийского общества, – с этого момента Малайзия стала государством, в котором доминирование малайцев было явным.

Беспорядки в Куала‑Лумпуре вызвали серьезное беспокойство среди китайцев и малайцев Сингапура, так как и те и другие чувствовали, что межрасовые волнения неизбежно перекинутся на Сингапур. Китайцы, которые бежали в Сингапур из Малайзии, пересказывали истории зверств, совершенных по отношению к их родственникам. По мере того, как распространялись сведения о зверствах малайцев и об односторонней позиции малайских вооруженных сил в ходе конфликта, тревога и гнев нарастали. Когда я прочитал сообщение о волнениях, я был в Америке, проводя беседы со студентами Йельского (Yale) Университета. Через несколько дней после начала беспорядков в Куала‑Лумпуре начались нападения со стороны китайцев на малайцев в Сингапуре. Эти бессмысленные акты возмездия против невинных малайцев были пресечены полицией, в город были введены войска. Против нескольких нападавших, захваченных на месте преступления, были возбуждены уголовные дела, впоследствии они были осуждены.

Через четыре месяца после окончания беспорядков я встретился с Тунку в резиденции посла Малайзии в Сингапуре. Он выглядел истерзанным и подавленным. Доктор Махатхир Мохамад (Dr. Mahathir Mohamad) (тогдашний член Центрального исполнительного совета ОМНО, а впоследствии – премьер‑министр страны) в широко распространенном письме обвинил его в распродаже страны китайцам. Я чувствовал, что Тунку хотел поддерживать дружественные отношения с Сингапуром и пытался убедить китайцев, живших в Малайзии, не проявлять враждебности к лидерам ОМНО. В докладной записке своим коллегам я писал: «Меня волнует не столько то, приведет ли наша поддержка Тунку к потере нашей поддержки среди немалайцев, а то, не приведет ли это к потере Тунку его поддержки среди малайцев, что, в результате, может привести к его отставке».

Через неделю Ким Сан встретился в Куала‑Лумпуре с Разаком и сообщил, что на этот раз «от былой позиции „старшего брата“ не осталось и следа. Они готовы выслушать наши советы, если мы будем давать их тактично, безо всякого проявления превосходства… Нам стоило бы поддержать их еще немного, всеми средствами, которые у нас есть». Мы боялись, что Тунку и его умеренных коллег сменят ультранационалисты. Международная репутация Малайзии катастрофически ухудшилась, и Разак перешел к обороне. По иронии судьбы, отношения между Сингапуром и Малайзией улучшились. Он нуждался в нас, чтобы успокоить и обнадежить китайцев, живших в Малайзии, на которых мы все еще сохраняли влияние со времени нашего пребывания в составе федерации.

После отделения Сингапура от Малайзии практика выпуска газет единой редакцией для их последующего распространения в обеих странах продолжалась. Тем не менее, после расовых беспорядков, имевших место в Куала‑Лумпуре в мае 1969 года, газета «Утусан мелаю» стала еще более промалайской и еще более враждебной по отношению к правительству Сингапура, всячески умаляя наши усилия, направленные на оказание помощи малайцам Сингапура. Чтобы прекратить эту пропаганду межнациональной розни в Сингапуре, мы изменили правила и потребовали, чтобы все газеты, которые хотели получить лицензию на издание и распространение в Сингапуре, издавались в Сингапуре, а их редакции – находились в городе. «Утусан мелаю» закрыла свой офис в Сингапуре, и распространение газеты в городе прекратилось. Вскоре после этого вступило в силу правило, согласно которому газеты, издаваемые в Малайзии, нельзя было импортировать и распространять в Сингапуре, и наоборот. Это правило остается в силе и по сей день. Оба правительства признали, что между ними существуют такие фундаментальные различия в отношении расовой, языковой и культурной политики, что то, что являлось ортодоксией в Сингапуре, было ересью в Малайзии, и наоборот.

К 31 августа 1970 года, Национальному празднику Малайзии, позиции Тунку ослабели настолько, что он заявил о своем намерении уйти в отставку с поста премьер‑министра. Мне было его жаль. Не так он должен был раскланяться после 15 лет пребывания на должностях главного министра, а затем – премьер‑министра, в течение которых он много сделал для примирения всех народов, населявших Малайзию, для экономического и социального прогресса страны. Он заслужил, чтобы уйти с большими почестями. Расовые беспорядки 1969 года разрушили его мечту о счастливой Малайзии, которую он так стремился осуществить. Лично мне он нравился. Он был джентльменом – старомодным джентльменом со своим собственным кодексом чести. Он никогда не подводил близких ему людей. Хотя я и не входил в их число, я продолжал встречаться с ним всякий раз, когда он приезжал в Сингапур на скачки или когда я посещал Пинанг, где он поселился после отставки. Последний раз я посетил его в Пинанге за год до его смерти в 1990 году. Он выглядел слабым, но, когда я уходил, он провел меня к подъезду и держался достаточно твердо, чтобы сфотографироваться для прессы.

Разак, который стал премьер‑министром в 1970 году, отличался от Тунку. Он не обладал ни обаянием Тунку, ни его солидностью и лидерскими качествами. По сравнению с ним он казался менее решительным. Разак был моим соучеником по Рафлс Колледжу с 1940 по 1942 год. Он был сыном вождя из Паханга (Pahang). В их обществе господствовала строгая иерархия, и он пользовался большим уважением студентов‑малайцев. Среднего сложения, со спокойным круглым лицом и зачесанными назад волосами, – Разак выглядел спокойным. Он был способным и трудолюбивым, а также хорошо играл в хоккей на траве, но в его отношениях с людьми, если только они не были ему хорошо знакомы, отсутствовала непринужденность. Во время нашего пребывания в составе Малайзии, когда мы боролись за голоса одного и того же электората, он относился ко мне настороженно и подозрительно. Вероятно, он рассматривал меня в качестве угрозы господству малайцев и их политическому превосходству. Он предпочитал иметь дело с Кен Сви, с которым он чувствовал себя более удобно, не рассматривая его в качестве конкурента в борьбе за голоса избирателей. Когда Сингапур вышел из состава Малайзии, отношение Разака ко мне стало более непринужденным, – я больше не был его конкурентом в борьбе за электорат.

Разак и другие малайские лидеры ОМНО отбросили подход Тунку к китайским бизнесменам как устарелый. Располагая всей полнотой политической и военной власти, они стали совершенно откровенны относительно целей их экономической политики, которая благоприятствовала коренным малайцам (bumiputra – «сыновья земли») в каждой отрасли экономики. Они проводили «Новую экономическую политику», преследовавшую целью «уничтожение бедности» и «достижение большего равенства в распределении богатства». Согласно принятым законам, к 1990 году малайцы должны были владеть 30 % всего частного капитала, китайцы и индийцы – 40 %, а долю всех остальных иностранных собственников, в основном англичан, следовало уменьшить до 30 %. Разак также провозгласил национальную идеологию «Рукунегара» (Rukunegara), согласно которой малазийцы всех рас должны были вместе двигаться вперед к справедливому и прогрессивному обществу. Основой для этого должны были стать вера в Бога, лояльность к королю и стране, верховенство конституции и закона, укрепление моральной дисциплины, терпимости и взаимного уважения. Только в августе 1970 года, более чем через год после окончания расовых волнений, они отменили комендантский час и разрешили политическую деятельность. Но теперь понятие мятежа было расширено и включало в себя любой вызов господству малайцев и идеологии «Рукунегара».

Разак был, в основном, озабочен тем, как вернуть страну в нормальное русло, залечить раны, нанесенные расовыми беспорядками. Это, а также провозглашение его «Новой экономической политики», дало нам возможность жить относительно спокойно. Тем не менее, время от времени в отношениях между нами возникали как серьезные, так и незначительные проблемы. В 1971 году в Сингапуре проводилась кампания по борьбе с длинными волосами, поскольку мы не хотели, чтобы наши молодые люди подражали внешнему виду хиппи. Мужчины с длинными волосами принимались во всех правительственных учреждениях и во всех пунктах въезда в страну: в аэропорту, порту и на Каузвэй, – в последнюю очередь. Три молодых человека, два малайца и китаец, были задержаны на стоянке на Очард Роуд и допрошены по подозрению в принадлежности к подпольной организации. Они находились в заключении 16 часов, тюремный парикмахер остриг их длинные волосы, и их выпустили. Они оказались гражданами Малайзии. «Утусан мелаю» преподнесла эту историю так, что разыгралась маленькая буря. Правительство извинилось за этот инцидент. Тем временем назревали серьезные разногласия относительно нашего порта и раздела активов нашей совместной авиакомпании и нашего общего Валютного комитета.

Вскоре после нашего отделения от Малайзии поступили сообщения о том, что Тан Сью Син якобы угрожал приступить к развитию малазийских портов Порт‑Суэттенем (Swettenham) (позже переименованного в порт Келанг (Kelang)) и Пинанг, чтобы получить возможность торговать в обход Сингапура. Он заявлял, что тот факт, что 40 % оборота внешней торговли Малайзии проходило через Сингапур, являлся «пережитком колониального прошлого». Вслед за этим Малайзия предприняла ряд шагов, чтобы уменьшить экспорт и импорт товаров через Сингапур. В августе 1972 года Малайская коммерческая палата Джохора (The Johor Malay Chamber of Commerce) призвала федеральное правительство прекратить железнодорожное сообщение с Сингапуром, как только порт Пасир‑Гуданг (Pasir Gudang), находившийся недалеко от Джохор‑Бару (Johor Bahru), будет готов. В октябре 1972 года правительство Малайзии объявило, что с 1973 года все товары, перевозимые из одной части Малайзии в другую, должны были отгружаться только через малайзийские порты, чтобы избежать уплаты импортных пошлин по прибытию к месту назначения. Если же эти товары отправлялись через порт Сингапур, то на них следовало уплачивать пошлину. Они также запретили экспорт древесины в Сингапур, нанеся значительный ущерб нашим лесопилкам и фанерным фабрикам. Правда, после некоторого перерыва, мы смогли наладить поставки древесины из Индонезии.

Тогдашний министр финансов Сингапура Хон Сун Сей, – наиболее терпеливый и благоразумный из всех моих коллег, писал мне: «Отношение Малайзии к экономическому сотрудничеству с нами представляет собой смесь зависти и презрения. Они верят, что Сингапур не сможет выжить без Малайзии, и что наше процветание полностью зависит от них. Тем не менее, их раздражает тот факт, что, несмотря на наши размеры и уязвимость, наши успехи превзошли их ожидания».

В конце 60‑ых годов мы обнаружили, что Малайзия сформировала комитет «С» («S» committee) для координации своей политики по отношению к Сингапуру. Его председателем был глава государственной службы Малайзии, а членами – генеральные секретари министерства обороны, МИД и министерства внутренних дел. Мы также узнали, что время от времени они включали в состав комитета бывших прокоммунистически настроенных членов ПНД, включая Сандру Вудхалл (Sandra Woodhull) и Джеймса Пусучири (James Puthucheary), чтобы они помогли разобраться в логике наших действий. Когда мы впервые услышали о комитете «С», нам послышался в его названии зловещий подтекст, но понять их политику нам было легко: они хотели душить экономическое развитие Сингапура, где только и когда их экономика давала такую возможность. Через много лет, когда премьер‑министром Малайзии стал Хусейн Онн (Hussein Onn), и наши отношения стали менее напряженными, я предложил образовать межправительственный комитет для решения двухсторонних проблем. 13 мая 1980 года министр иностранных дел Малайзии Тенгку Ритаудин (Tengku Rithaudin) на встрече в Шри Темасек сказал мне, что у них уже был комитет «С» для изучения проблем в отношениях с Сингапуром. К октябрю 1986 года комитет «С» расширил сферу своей деятельности, которая теперь включала вопросы двусторонних отношений с Индонезией, Таиландом и Брунеем. Он был переименован в Комитет по международным отношениям (КМО – Foreign Relations Committee). После этого представители Малайзии стали открыто говорить c нашими официальными лицами о КМО и его роли в развитии двухсторонних отношений. Шпионская окраска комитета «С» исчезла.

Единственным министром правительства Малайзии, который не имел предубеждений против Сингапура, был заместитель премьер‑министра доктор Тун Исмаил (Dr. Tun Ismail). Когда в апреле 1971 года он посетил Сингапур, чтобы познакомиться с осуществлением нашей жилищной программы, у нас состоялась хорошая беседа. Он хотел развивать сотрудничество с Сингапуром и высказывался в прессе в том плане, что различия во мнениях не должны были этому препятствовать. В 1971 году, по его инициативе, наше государственное торговое агентство «Интрако» (Intraco) подписало соглашение о сотрудничестве в торговле с третьими странами с соответствующим агентством «Пернас» (Pernas) в Малайзии. Это не слишком способствовало развитию торговли, – одинокий голос доктора Исмаила не мог перевесить голосов других лидеров ОМНО.

В марте 1972 года, чтобы ознаменовать улучшение двухсторонних отношений, вместе с Суй Сеном я совершил первый официальный визит в Малайзию. В ходе переговоров мы уладили проблему распределения избыточных фондов Валютного комитета и его остаточных активов. Мы вели переговоры в деловой манере, хотя с Разаком это было сложно, – он снова и снова менял свою точку зрения, начиная обсуждать вопросы, по которым уже были достигнуты договоренности.

Разак нанес ответный визит в Сингапур в 1973 году. Он хотел прекратить «взаимозаменяемость» наших валют. Я согласился. В 1973 году Малазийско‑сингапурская фондовая биржа (Malaysia‑Singapore Stock Exchange) была разделена, были образованы Фондовая биржа Сингапура и Фондовая биржа Куала‑Лумпура (Kuala Lumpur Stock Exchange). Сингапурские и малазийские ценные бумаги продолжали котироваться на обеих биржах. Разак был доволен тогдашним состоянием отношений между странами: они были не настолько близкими, чтобы вызвать недовольство им со стороны поддерживавших его малайцев, и не настолько плохими, чтобы вызвать недовольство поддерживавших его китайцев. Разак сказал, что неопределенность ситуации в Таиланде и Индокитае грозила неприятностями Сингапуру и Малайзии, а потому нам не стоило усугублять свои трудности, создавая дополнительные проблемы в отношениях между нами. Я согласился. Он был обеспокоен поддержкой своего правительства китайским населением Малайзии и недостаточной поддержкой со стороны АКМ на предстоящих выборах и спросил меня, не мог ли я ему помочь. Я не ответил. В тот период цены на сырьевые товары выросли, что прибавило ему уверенности в себе и уменьшило чувство недовольства по поводу куда более значительных успехов Сингапура.

Разак пригласил меня нанести ответный визит. Отношения между нами были ровными, мы спокойно сотрудничали, серьезных разногласий было немного. Так продолжалось на протяжении следующих трех лет, затем я узнал, что у Разака была лейкемия. Он часто летал в Лондон на лечение. По публиковавшимся в газетах фотографиям и по телевизионным трансляциям было заметно, как месяц за месяцем он становился все тоньше и тоньше. Когда в январе 1976 года он умер, я воздал ему последние почести, посетив его дом в Куала‑Лумпуре.

После Разака премьер‑министром Малайзии стал Хусейн Онн. В 1968 году, когда премьер‑министр Разак привел его в политику, он был адвокатом. Они были зятьями, женатыми на двух родных сестрах. Внешность Хусейна не была типичной для малайца. У него была бабушка – турчанка, он обладал громким голосом, а его кожа была слишком светлой для малайца. Он носил очки, имел курчавые волосы, был выше и плотнее, чем Разак. В своей деятельности он был очень осторожен. Во время официальных встреч он всегда имел при себе заранее подготовленные документы, от которых он никогда не отклонялся. Наиболее важные абзацы в документах были выделены цветным карандашом, – он не надеялся только на свою память. Хусейн был прямым и открытым и, когда имел дело со мной, в отличие от Разака, сразу переходил к сути дела. Мне он нравился. Он был одного возраста со мной. Его отец Дато Онн бин Джафар (Dato Onn bin Jaafar) был премьер‑министром штата Джохор и первым лидером ОМНО, которая была сформирована вскоре после того, как в 1945 году англичане вернулись и провозгласили Малайский Союз (Malayan Union).

Хусейн решил придать нашим отношениям новый импульс. Через несколько недель после похорон Разака он посетил Сингапур, сказав, что хотел бы наладить хорошие личные отношения, чтобы иметь возможность обсуждать и преодолевать проблемы в двухсторонних отношениях. У нас состоялась встреча один на один. Я высказал ему свои опасения по поводу влияния малайских коммунистов, их проникновения в средства массовой информации, в руководство профсоюзов и в организации радикально настроенных малайских студентов. Мы свободно и откровенно говорили о проникновении малайских коммунистов в средства массовой информации, включая деятельность Самада Исмаила, члена КПМ со времени его пребывания в Сингапуре в 50‑ых годах, и его группы. Когда Разак был премьер‑министром, Самаду удалось вступить в ОМНО и стать влиятельной фигурой в газетах «Нью Стрэйтс таймс» (New Straits Times) и «Берита Хариан» (Berita Harian), создав там группу своих сторонников. Хусейн согласился, что это представляло собой угрозу, но добавил, что нельзя было арестовывать коммунистов и радикально настроенных студентов, без того чтобы вызвать недовольство его малайских сторонников. Позже, в июне 1976 года, сотрудники ДВБ арестовали Хусейна Джахидина (Husein Jahidin), редактора газеты «Берита Хариан», одного из учеников Самада в Сингапуре. Он признал, что Самад и несколько других малайских коммунистов в Куала‑Лумпуре являлись сторонниками коммунистов. Спецслужбы Малайзии (Malaysian Special Branch) арестовали Самада и его группу в Куала‑Лумпуре. Хусейн Онн имел мужество бороться с прокоммунистически настроенной малайской интеллигенцией, хотя это, вероятно, несколько подрывало его поддержку со стороны избирателей.

У Хусейна были приятные воспоминания о Сингапуре. В 1933–1934 годах он учился в английской школе Телок Курау (Telok Kurau English School). В тот же период там учился и я. Вначале он был несколько застенчив и был счастлив, что я относился к нему с уважением, – на меня произвели хорошее впечатление его честность и добрые намерения. Я принял его приглашение посетить Малайзию в декабре 1976 года, когда он проинформировал меня о проблемах внутренней безопасности Малайзии и проблемах, возникших на границе с Таиландом. Мы также обсудили вопросы экономического сотрудничества.

Наши отношения с ним начинались хорошо, но, к сожалению, на него оказывали влияние анти‑сингапурские настроения лидеров ОМНО Джохора, в особенности, старшего министра (menteri besar) Османа Саата (Othman Saat), наиболее влиятельного лидера ОМНО в родном штате Хусейна. Осман буквально вливал в Хусейна свою подсознательную неприязнь к Сингапуру, а тот потом повторял мне все жалобы Османа: Сингапур якобы был причиной недостатка рабочих на их фабриках, потому что рабочие уехали в Сингапур, где платили больше; владельцы магазинов в Джохор‑Бару страдали от конкуренции с магазинами в Вудлэндс Нью Таун (Woodlands New Town) на нашей стороне Каузвэя. (В 1990 году, когда курс сингапурского доллара превысил два ринггита, они стали жаловаться, что сингапурцы наводнили их магазины, в результате чего повысились цены на товары для местных жителей).

Наиболее абсурдным из обвинений старшего министра, которое повторил Хусейн, было обвинение в том, что свиной навоз с наших ферм загрязнял пролив между Джохором и Сингапуром. Наконец, он жаловался, что наши работы по отвоевыванию побережья у моря (land reclamation) на северном берегу пролива привели к затоплению южных прибрежных деревень в районе Тебрау (Tebrau). Я детально объяснил ему, что эти работы на северном берегу пролива не могли привести к наводнениям в Джохоре, это было просто невозможно с гидрологической точки зрения. Что касалось загрязнения пролива свиным навозом, то Сингапур был здесь ни при чем, так как все наши стоки были отведены в реки, которые были запружены, чтобы создать резервуары с водой, которую, благодаря строгим мерам по борьбе с загрязнением воды, мы использовали для питья. Он согласился с моими объяснениями.

Несмотря на дружественные отношения с Хусейном, Малайзия продолжала предпринимать действия, которые, по ее мнению, могли замедлить рост нашей экономики. Сначала правительство штата Джохор запретило экспорт в Сингапур песка и торфа, затем федеральное правительство распорядилось, что, начиная с 1977 года, весь экспорт из штата Джохор в Восточную Малайзию должен был проходить через порт Пасир‑Гуданг, а не через Сингапур. Начиная с 1980 года, все перевозки внутренних грузов между малайзийскими портами должны были осуществляться только их собственными судами. Они продолжали проводить эту политику, невзирая даже на то, что это вело к дополнительным издержкам для них самих. Лидеры штата Джохор убедили Хусейна, что Сингапур вредил экономическому развитию Джохора. В январе 1979 года они даже убедили Хусейна сказать в интервью прессе, что он рассматривал вопрос о том, чтобы сделать конечной станцией железной дороги Джохор, а не Сингапур, чтобы развивать порт Пасир‑Гуданг.

Дата добавления: 2014-12-16